5

Заходить в «Невод» Эмма не захотела.

— Я подожду здесь, — сказала она. — Сходите за ними.

— Ладно.

Он пересек мощеный дворик и, пригнув голову, вошел под козырек над крыльцом. Эмма смотрела ему вслед. Дверь кабачка захлопнулась. Эмма подошла к машине и с интересом ее проинспектировала. «Альвис» принадлежал ему, а значит, мог дать какие-то ключики к его характеру, как дают названия книг на книжной полке или подписи к картинам, что висят на стенах. Но кроме того, что автомобиль был темно-зеленый, с противотуманными фарами, шипованными колесами и с двумя эмблемами автоклуба, он ни о чем больше не сообщил. Внутри, на сиденье водителя, лежала твидовая кепка, на приборной панели сигареты и атлас автомобильных дорог. На заднем сиденье — аккуратно свернутый теплый шотландский плед; судя по виду, дорогой. Эмма заключила, что Роберт либо слишком доверчив, либо беспечен, но к тому же и везучий — плед не стащили.

С моря задул порывистый ветер, и Эмму пробрала дрожь. После серфинга и беседы в продуваемой сквозняком мастерской она так и не согрелась. Руки у нее застыли, ногти отдавали синевой. Сверху машина была теплая, и Эмма, раскинув руки, распласталась на капоте, как морская звезда.

Дверь кабачка отворилась, и, пригнувшись, на пороге появился Роберт Морроу. Он был один.

— Их там нет?

— Нет. Мы опоздали, им надоело ждать, и они отправились в отель. — Он открыл дверцу со стороны водителя, поднял с сиденья кепку, надвинул ее чуть ли не на нос и тем самым добавил еще один резкий угол к своему внушительному профилю. — Едем… — Роберт наклонился, распахнул вторую дверцу. Эмма отлепилась от капота и скользнула на сиденье рядом с ним.

Порт остался внизу, и машина, рыча, стала взбираться по крутым узким улочкам между террасами чинных домов с вывесками, обещавшими ночлег и завтрак, и палисадниками, где пальмы грустно качали верхушками под чужеземным ветром. По-прежнему поднимаясь вверх, выехали на центральное шоссе, свернули на улицу, ведущую к отелю «Замок»; еще вверх, поворот на подъездную аллею к отелю; снова вверх между рядами гортензий и вязами и наконец въехали на самый верх холма — открытое пространство с теннисными кортами, лужайками и небольшим полем для гольфа. Когда-то отель был простым загородным домом и сейчас словно гордился тем, что сохранил свой прежний вид. На площадке перед отелем, отгороженной протянутой между белыми столбиками цепью от подъездной дороги, в шезлонгах возлежали несколько отважных постояльцев, в перчатках, закутанные в шарфы и пледы — точно пассажиры трансатлантического лайнера. Кто читал книжку, кто газету, но когда «альвис» шумно проехал по подъездной дороге и, захрустев гравием, остановился на площадке для парковки машин, книжки и газеты были отложены в сторону, очкарики сняли очки, и дальнейшее продвижение Роберта и Эммы проходило под пристальным наблюдением, будто вдруг явились пришельцы с другой планеты.

— Похоже, с того дня, когда управляющий свалился в бассейн, у них тут не было никаких интересных событий — наконец-то хоть какое-то развлечение, — заметил Роберт.

Они вошли во вращающуюся дверь, и их обдало теплом, точно открыли дверцу духовки. Эмма обычно не скупилась на презрительные высказывания по поводу такого комфорта, но сейчас и ей это было приятно.

— Наверное, они в баре, — сказала она. — Вы идите, а я на минутку задержусь — хоть как-то приведу себя в порядок.

В туалетной комнате она вымыла руки и лицо и потерла сандалии о джинсы сзади — как мальчишка, который наводит блеск на ботинки. На туалетном столе лежали роскошные комплекты щеток и расчесок, она сломала половину зубьев одной из них, чтобы привести хотя бы в относительный порядок спутавшиеся пряди. Направившись к двери, Эмма краем глаза увидела свое отражение в длинном зеркале: никакой косметики, выцветшие джинсы в пятнах побелки. Она стянула с себя кошмарную парусиновую робу и тут же, разозлившись, что ее волнуют такие тривиальности, как собственная внешность, снова ее надела. Пусть эти снобы думают, что она студентка-художница, битник, натурщица. Очередная пассия Бена Литтона. Пусть! Как правильно заметил Роберт Морроу, этим бездельникам будет о чем посплетничать.

Однако, когда Эмма, выйдя из туалетной комнаты, пошла по длинному, застеленному коврами холлу и увидела, что Роберт Морроу не покинул ее и не ушел, а ждет у конторки регистратора, читая воскресную газету, которую кто-то оставил в кресле, — она обрадовалась. Увидев ее, он свернул газету, бросил ее обратно в кресло и ободряюще улыбнулся Эмме.

— Замечательно выглядите, — сказал он.

— Сломала гостиничную расческу. Хорошо, что был еще один такой же набор. Вам вовсе не обязательно было меня ждать. Я тут бывала, дорогу найду…

— Тогда вперед!

Было без четверти два, время воскресного ланча миновало. Но в баре все еще сидело несколько заядлых выпивох, которые никак не могли оторваться от джина с тоником, хотя лица у них уже изрядно зарумянились. Бен Литтон, Маркус Бернстайн и миссис Кеннет Райан сидели в дальней стороне зала, в большом эркере с венецианскими стеклами. Миссис Райан в центре, спиной к окну, за ней, точно на большом рекламном щите, за зеленой полосой поля для гольфа синело море и взмывал вверх небесный свод. Мужчины, Бен в синей рабочей блузе и Маркус в темном костюме, о чем-то говорили, глядя на миссис Райан, так что первой Эмму и Роберта заметила она.

— Смотрите, кто пришел… — сказала миссис Райан.

Мужчины повернулись. Бен остался сидеть, а Маркус встал и, раскинув руки, пошел к Эмме, совсем не по-английски демонстрируя свою радость. Скорее, по-австрийски.

— Эмма, моя дорогая девочка! Ну наконец-то ты здесь! — Он положил руки ей на плечи и чинно расцеловал в обе щеки. — Как приятно снова тебя увидеть после стольких лет разлуки. А сколько же этих лет прошло? Пять? Шесть? Позволь познакомить тебя с миссис Райан. — Он взял Эмму за руку… — Что у тебя с рукой — она как ледышка. Чем это ты занималась?

— Ничем особенным, — поймав взгляд Роберта и заклиная его молчать, сказала Эмма.

— И в сандалиях на босу ногу… Миссис Райан, это дочь Бена — Эмма. Только не пожимайте ей руку — умрете от холода.

— Ну, умру-то я от чего-нибудь пострашнее, — сказала миссис Райан и протянула руку. — Рада с вами познакомиться, Эмма. — Они обменялись рукопожатием. — Да вы и в самом деле как ледышка!

И тут Эмма, поддавшись какому-то безрассудному порыву, сказала:

— Я плавала. Потому мы и опоздали. И потому я так нелепо выгляжу. Не было ни минуты, чтобы заехать в коттедж и переодеться.

— Но вы выглядите вовсе не нелепо, вы выглядите очаровательно. Садитесь же… у нас ведь есть время, чтобы выпить еще по бокалу, не так ли? Двери столовой не захлопнутся у нас перед носом? Роберт, будьте добры, сделайте заказ. Что будете пить, Эмма?

— Я… я, правда, ничего не хочу. — Бен негромко кашлянул. — Впрочем, пожалуй, бокал хереса.

— А мы, Роберт, все пьем мартини. Присоединитесь к нам?

Эмма осторожно опустилась на стул, освобожденный Маркусом, чувствуя на себе взгляд отца — он наблюдал за ней с другой стороны стола.

— Поверить не могу, что вы и вправду купались, — сказала миссис Райан.

— Ну, на самом-то деле это не купание. Я только вошла в воду и тут же выскочила обратно. Очень большие волны.

— А простуду вы не схватили? Это было бы не очень хорошо. — Она повернулась к Бену: — Конечно же, вы не одобряете купание в такой холод? Вы имеете какое-то влияние на свою дочь?

Голос у нее был веселый, она явно забавлялась. Бен что-то сказал в ответ, а она продолжала: дескать, и как только ему не стыдно… нет, право же, отец он просто никудышный…

Эмма не слушала — она не отводила глаз от миссис Райан. Потому что та оказалась вовсе не старой и толстой, а молодой, красивой и очень привлекательной, и, начиная с макушки ее гладко причесанной золотистой головки до носков блестящих крокодиловых лодочек, не было ни одной черточки, которая не вызывала бы восхищения. У нее были огромные фиалковые глаза, полные, нежные губы, и когда она улыбалась, как сейчас, открывались два ровных ряда белейших американских зубов. Одета она была в бледно-розовый твидовый костюм, воротник и манжеты окаймляла полоска накрахмаленного белого пике. В ушах, на лацкане пиджака, на ухоженных руках сверкали бриллианты. Но это не выглядело вульгарным, ничего кричащего. Даже духи словно легкий аромат цветка.

— …Она шесть лет прожила вдали от вас, тем более вы теперь должны о ней заботиться.

— Не я о ней забочусь, а она обо мне…

— Что ж, признание настоящего мужчины… — Ее мягкий южный голос словно обволакивал его нежностью.

Эмма перевела взгляд на отца. Он сидел в характерной для него позе: нога на ногу, правый локоть уперт в колено, большой палец в подбородок, между указательным и средним пальцами зажата сигарета, колечки дыма плывут к глубоко посаженным глазам. Они темные, как черный кофе, и неотрывно смотрят на миссис Райан, словно она какое-то диковинное существо, попавшее между стеклышками под окуляр лабораторного микроскопа.

— Эмма, твой бокал!

Это сказал Маркус. Она оторвала взгляд от Бена и от миссис Райан и с облегчением повернулась к нему.

— О, спасибо…

Он сел возле нее.

— Роберт рассказал тебе о предстоящей поездке?

— Да, рассказал.

— Ты на нас сердишься?

— Нет. — Что было правдой. Нельзя сердиться на честного человека, который сразу же изложил суть дела.

— Но ты не хочешь, чтобы он ехал?

— Так считает Роберт?

— Нет, он этого не говорил. Но я очень хорошо тебя знаю. И я знаю, как долго ты ждала Бена. Но он уедет совсем ненадолго.

— Да. — Она опустила глаза. — Так, значит, он правда уезжает?

— Правда. Но в самом конце месяца.

— Ясно.

Маркус мягко сказал:

— Если ты хочешь поехать с нами…

— Нет. Нет, в Америку я не хочу.

— Ты не против, что останешься одна?

— Нет, это меня не тревожит. К тому же, ты говоришь, что это ненадолго.

— Ты можешь приехать в Лондон и пожить у нас. В комнате Дэвида.

— А где же будет спать Дэвид?

— Очень печально, но он в интернате. Это разрывает мне сердце, но теперь я англичанин и моего восьмилетнего сына от меня оторвали. Приезжай, Эмма, поживи у нас. В Лондоне есть на что посмотреть. В Галерее Тейт новая экспозиция. Превосходная.

Эмма невольно заулыбалась.

— Над чем смеешься, злодейка?

— Над твоим цинизмом. Отнимаешь у меня отца и взамен предлагаешь Галерею Тейт? К тому же, — Эмма понизила голос, — никто не сказал мне, что миссис Кеннет Райан — королева красоты Южной Виргинии.

— А мы и не знали, — сказал Маркус. — Мы ее никогда не видели. Она вдруг ни с того ни с сего прилетела в Англию, позавчера пришла в нашу галерею и сказала, что хотела бы поговорить с Беном Литтоном, и там я впервые ее увидел.

— Есть на что посмотреть.

— Да, — согласился Маркус и посмотрел своими печальными собачьими глазами на миссис Райан. Потом посмотрел на Бена. Перевел взгляд обратно, на бокал с мартини, тронул пальцем ломтик лимона. — Да, — повторил он.

Их появление в столовой привлекло всеобщее внимание. Им было зарезервировано лучшее место — круглый стол в нише у окна, к нему надо было идти через всю столовую. Миссис Райан, которая шла впереди, чувствовала на себе восхищенные взгляды, но, судя по всему, не обращала на них никакого внимания. Она к этому привыкла. За ней следовал Маркус, в мешковатом костюме, но при этом изысканный и явно интересный человек. Дальше шли Роберт и Эмма и самым последним Бен. Бен отстал, чтобы загасить сигарету, и сделал то, что обычно делают знаменитости: в дверях на минуту приостановился и перекинулся парой слов с метрдотелем, так что когда он двинулся дальше, то оказался в центре внимания.

«Бен Литтон… Это Бен Литтон!» — несся вслед ему шепоток, когда он проходил между столиков, — великолепный в своей синей блузе, на шее завязан красно-белый шарф, густая, как у молодого человека, седая шевелюра, на лоб, точно запятая, свисает белый клок.

«Бен Литтон… Вы, конечно же, знаете, художник…»

Это было волнующее событие. Все знали, что у Бена Литтона мастерская в Порткеррисе, но если кому-то непременно хотелось посмотреть на него, то надо было спускаться в город, отыскивать кабачок под названием «Невод» и сидеть там в духоте и мраке, медленно потягивая теплое пиво в ожидании, когда придет Бен Литтон. Все равно что ждать, не залетит ли в силок птица.

Но сегодня Бен Литтон, похоже, изменил своему любимому кабачку и на воскресный ланч пришел сюда, в «Замок», как самый обыкновенный человек. Гора пришла к Магомету. Пожилая дама открыто, ничуть не стесняясь, разглядывала его в лорнет, а заезжий техасец вслух сокрушался, что оставил в номере фотоаппарат.

Эмма перехватила взгляд Роберта Морроу и чуть было не засмеялась.

Бен наконец-то дошел до стола, занял почетное место по правую руку от миссис Райан, взял меню и поднял палец, давая знак официанту. Постепенно волнение в столовой улеглось, однако было очевидно, что до конца трапезы их столик останется объектом всеобщего внимания.

Эмма сказала Роберту:

— Конечно, я не должна одобрять эти его номера. Видели, как он красуется? Мне должно быть стыдно, однако все ему сходит с рук.

— Ну, по крайней мере, это вас развеселило. Вы уже не такая мрачная и напряженная.

— Вам следовало сказать мне, что миссис Райан молода и красива.

— Красива — да. Но не думаю, что так молода, как кажется. Скорее, хорошо сохранилась.

— Ничего себе высказались! Достойно стервозной дамочки.

— Сожалею. Не хотел сказать ничего дурного.

— И все-таки вы должны были меня предупредить.

— Но вы не спрашивали.

— Нет. Правда, что-то сказала о старых, толстых американцах, и даже тут вы меня не поправили.

— Быть может, потому, что не понял, как это для вас важно.

— Красивая женщина и Бен Литтон — и вы не поняли, как это важно? Это больше чем важно — это смертельно. Одно ясно — ни вам, ни Маркусу не придется ни в чем его убеждать. Бен едет в Америку. Один взмах этих ресниц, и он уже на середине Атлантики.

— Думаю, вы не вполне справедливы. Самые длинные в мире ресницы не завлекут его ни во что, чего бы он не захотел сам.

— Да, но он никогда не мог устоять, если ему бросали вызов, — холодно сказала Эмма.

— Эмма!

Она повернулась к Роберту.

— Да?

— Ну что вы сокрушаетесь? Все это такие пустяки! — И Роберт отмерил «эти пустяки» — между большим и указательным пальцами.

— Да… пожалуй… — Она решила переменить тему. — Когда вы возвращаетесь в Лондон?

— Сегодня. — Он взглянул на часы. — Уже задерживаемся. Выедем сразу же, как только я сумею убедить Мисс Миллион, что пора отправляться в путь.

Однако миссис Райан не спешила. С кушаньями было покончено, вино, коньяк и кофе были поданы в опустевшую столовую и выпиты, но она все не хотела выходить из-за стола. Наконец, воспользовавшись паузой, Роберт сказал:

— Маркус, извини, что вмешиваюсь, но я думаю, пора отправляться. Нам предстоит одолеть триста миль.

Миссис Райан, казалось, была удивлена.

— Но который же теперь час?

— Около четырех.

Она засмеялась.

— Уже! Однажды я была приглашена на ланч, и мы не встали из-за стола до половины восьмого. И почему это время бежит так быстро, когда тебе хорошо.

— Потому и бежит, — сказал Бен.

Миссис Райан с улыбкой обратилась к Роберту:

— Вы же не хотите выезжать прямо сейчас?

— Ну… во всяком случае, как можно скорее.

— Но я хотела бы побывать в мастерской. Пересечь Атлантику, проехать триста миль до Порткерриса и не увидеть мастерскую Бена — это просто невозможно! Можем мы заглянуть туда хотя бы на одну минуту, на пути в Лондон?

Это беспечное предложение было встречено молчанием. Роберт и Маркус явно смутились. Роберт потому, что не хотел дольше откладывать отъезд, а Маркус — потому что знал, что больше всего на свете Бен ненавидит, когда инспектируют его студию. У Эммы тоже упало сердце. В мастерской был полнейший кавардак — не говоря уже об обычном беспорядке, который всегда царил у Бена, на сей раз и она внесла свою лепту. Она вспомнила веревочную лестницу, ведро с краской, мокрый махровый халат и купальник, которые она оставила на полу, полную окурков пепельницу, продавленную софу и песок по всей комнате. Эмма устремила на Бена умоляющий взгляд. Они все в тревоге смотрели на Бена — марионетки, ожидающие, за какую веревочку он дернет.

На сей раз он не подвел:

— Дорогая миссис Райан, я с огромным удовольствием показал бы вам свою мастерскую, но, должен заметить, она не на пути в Лондон.

Теперь взгляды всех обратились на миссис Райан в ожидании, как она это воспримет. Но она всего лишь надула губки, все с облегчением засмеялись, и миссис Райан тоже, вполне добродушно.

— Ну что ж, ладно, я умею признавать поражение. — Она взяла сумку и перчатки. — Только одно — вы все были очень добры ко мне, и я не хочу больше чувствовать себя чужой. Меня зовут Мелисса. Как вам кажется, вам не трудно будет называть меня просто по имени?

Пока мужчины сносили вещи в машину, миссис Райан завладела Эммой.

— Эмма, вы необыкновенно добры ко мне, — сказала она. — Маркус рассказал мне, что вы приехали из Парижа, чтобы быть рядом с отцом, и тут являюсь я и снова отнимаю его у вас…

Эмма, прекрасно отдавая себе отчет, что она отнюдь не была «необыкновенно добра», почувствовала угрызения совести.

— Выставка на первом месте.

— Я буду о нем заботиться, — пообещала Мелисса Райан.

Да уж конечно, подумала Эмма, в этом можно не сомневаться. И все же, вопреки самым мрачным предположениям, американка ей нравилась. Что-то было в ее твердом подбородке, в ясных фиалковых глазах, что заставило Эмму подумать, что, может быть, на сей раз Бен не ограничится обычной легкой интрижкой. И если с самого начала не пойдет все по заведенной дорожке, это собьет с него спесь. Она улыбнулась миссис Райан.

— Надеюсь, он скоро вернется домой, — сказала Эмма. И, подхватив со спинки кресла медового цвета норковую шубку, помогла миссис Райан одеться. Из отеля они вышли вместе. Похолодало. Солнечное тепло покинуло небо, и с моря повеяло леденящей стынью. Роберт поднял верх «альвиса», и Мелисса, плотнее запахнув свою норку, подошла к Бену попрощаться.

— Но это не прощание, — сказал он, не выпуская ее руку и многозначительно глядя на нее. — Я говорю: до свидания.

— Конечно! И если вы сообщите мне, когда ваш самолет прибывает на аэродром Кеннеди, вас встретят.

— Сообщу я, — сказал Маркус. — На моей памяти Бен еще никогда никому ничего не сообщал, тем более время его прибытия. До свидания, Эмма, моя дорогая девочка, и помни: я пригласил тебя пожить у нас в Лондоне, пока Бен будет в Америке.

— Спасибо, Маркус. Как знать, могу и приехать.

Они расцеловались. Маркус сел на заднее сиденье, Мелисса Райан на переднее, закутав свои длинные ноги в плед Роберта. Бен захлопнул дверцу и, наклонясь к раскрытому окну, продолжал что-то говорить Мелиссе.

— Эмма! — Это был Роберт.

Она повернулась.

— О, Роберт! До свидания.

К ее удивлению, он снял кепку, наклонился и поцеловал ее.

— Вы справитесь?

Она была тронута.

— Да, безусловно.

— Звоните в галерею, если что понадобится.

— Но что может мне понадобиться?

— Не знаю. Просто подумал. До свидания, Эмма.

Они с Беном стояли, провожая машину взглядом, пока она не скрылась из виду. Тогда Бен, прочистив горло, с некоторой многозначительностью, как будто читал лекцию, произнес:

— Какая интересная голова у этого молодого человека. Узкая голова и выразительная лепка лица. Хотел бы увидеть его с бородой. Из него выйдет хороший святой… или, быть может, грешник. Тебе он нравится, Эмма?

Она пожала плечами.

— Пожалуй, да. Но я его совсем не знаю.

Бен повернулся и увидел небольшую группу постояльцев отеля, которые то ли отправлялись на прогулку, то ли возвращались с гольфа или же в поисках развлечений цеплялись за малейшую соломинку и стояли, наблюдая отъезд Мелиссы. Обнаружив их, Бен пришел в замешательство и зашагал прочь, как будто его уличили в каком-то неблаговидном поступке.

Он с удивлением покачал головой.

— Нет, право же, пялятся на меня, будто я двухголовый шимпанзе, — сказал он. — Пойдем-ка скорее домой.