Еще один другой

ПЕРВОКУРСНИКОМ В НЬЮ-ЙОРКСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ я подумал, что отец станет гордиться мной, если я займусь боксом. Что такое засолка, он понять не мог: когда кто-нибудь спрашивал, что изучает его сын, он отвечал: «Задает компьютерам хитрые вопросы», что, конечно, было правдой, но до конца он этого так и не понял. Бокс был вещью конкретной, чем-то таким, что он понимал и в чем мы могли найти общий язык. Моим тренером стал оптимистично настроенный итальянец, который никогда не признавал поражений, а мои спарринг-партнеры не слишком жестоко меня били, потому что считали забавным. Со временем папа, тренер и друзья по спортзалу уговорили меня записаться на бой.

В моем первом и единственном выступлении на ринге против меня выставили волосатого парня-славянина, который был вдвое крупнее. Еще до того, как колокол возвестил об окончании первого раунда, я понял, что буду побит. Господи, как меня били! Этот парень дважды отправлял меня в нокдаун, но вместо того чтобы выбросить полотенце, тренер сказал мне кое-что, оставшееся со мной на всю жизнь – которая, как я думал в тот миг, кончится еще до окончания раунда.

«Парень, тебе надо не побить – тебе надо продержаться».

Он имел в виду бой, но тогда я решил, что он говорит о жизни.

Поэтому я встал, посмотрел на противника и изо всех сил ударил его коленом между ног.

Знаю, это был грязный прием. Но прежде чем судить, подумайте, чем все кончилось: бой немедленно прервали, и я больше никогда в жизни не выходил на ринг.

К несчастью, этот жизненный опыт не подготовил меня к такому простому препятствию, как запертая дверь. И поскольку я не видел никаких половых органов, в которые можно было бы пнуть, я опять попробовал повернуть ручку.

– Пожалуйста, сообщите природу вашего чрезвычайного положения, – сказала дверь.

Черт возьми, неужели в этом здании у всего есть мозги?

– Тут… хм… пожар, – сказал я.

– Это невозможно. Мои датчики возгорания ничего не регистрируют.

– Они вышли из строя.

– Не вижу никаких сигналов тревоги.

– Послушай, тупая дверь, в комнате Д полыхает хренов огонь! Не веришь мне, спроси ее сама.

– Не могу связаться с этой комнатой. И не могу прочесть ваши коммы. – Дверь помолчала. – Хорошо. Я доложу начальству. Пожалуйста, спуститесь по лестнице – спокойно и цепочкой по одному.

– Хорошо.

Как только дверь открылась, на потолке запульсировали зеленые огоньки, а стены отразили вой сирены.

Конечно, выдумка была так себе. Если бы я не паниковал, не получил бы сотрясения, не был бы лишен сна, голоден и обезвожен, я бы придумал что-нибудь более убедительное. Странно, что у меня вообще что-то получилось.

Вверх. Я помедлил: природный инстинкт гнал меня к земле, к свободе открытых улиц. Помни, что сказала Пема. До сих пор ее план работал; теперь поднимайся наверх и найди «их». Куда бы она меня ни посылала, кого бы я там ни нашел, это лучше, чем оставаться в конференц-зале. Шевелись!

Я побежал. Ступеньки тоже были выкрашены в зеленый цвет и резко контрастировали с неокрашенными серыми бетонными стенами. Идеальное помещение, чтобы создавать эхо истошно воющей сирены. Ее песнь была для меня убедительным поводом торопиться наверх.

Без приключений я поднялся на десятый этаж и счел это признаком того, что мне начинает везти. Попытался прислушаться, нет ли шагов снизу. Если они и были, их заглушали сигналы тревоги. Я решил, что меня преследуют. Так думать безопаснее.

Два.

На лестнице по-прежнему никаких признаков жизни.

Я поднялся еще на пролет. Мои ноги, не привыкшие к физическим усилиям такого рода, передавали всевозможные жалобы по моей нервной системе. Чтобы отвлечься, я представил, как доберусь до тринадцатого этажа. Там будет стеклянная дверь, не такая, как другие. Я отойду на несколько шагов и с разбега высажу ее пинком, вырвусь на свободу. На другой стороне окажется вооруженная до зубов полиция с оружием на изготовку. Один из них даст мне большой стакан лимонада, и мы вместе ринемся обратно, вниз по лестнице, ухойдакивая всех, кто станет у нас на пути. Мы доберемся до комнаты Д, и я заставлю Таравала и Корину Шейфер стереть лишнего Джоэля, переправить меня в Коста-Рику – дроном, никакой телепортации! – и там меня встретит Сильвия. Она так мне обрадуется, что немедленно возжелает, и мы поимеем друг друга прямо там, на полу таможни.

Дверь была не стеклянная, за ней – никого, но я был счастлив, что вижу ее. Это была еще одна типовая зеленая дверь аварийного выхода, и мне нужно было просто ее открыть. Теперь, когда ревели сигналы пожарной тревоги, бесполезно было пытаться вступать с ней в разговор.

Я отступил, разбежался и что было сил (а было немного) бросился на дверь. Засольщики не славятся своей физической мощью.

Как больно! Дверь не дрогнула.

Я пнул дверь и принялся колотить ее кулаками, не стараясь услышать ответ. Просто колотил. Для меня единственным приемлемым условием тишины была открытая дверь.

Я завопил, перекрывая грохот:

– Впустите меня!

Я понимал, что делаю это в основном ради себя. Они – друзья Пемы, кем бы они ни были, – не могли услышать меня за этой непроницаемой преградой. Мои крики породило отчаяние. Сигнал тревоги отключился. Если «Международный транспорт» приближался, чтобы схватить меня, спрятаться мне было негде. Сопротивляться я не мог. Моим единственным шансом на выживание было открыть эту дверь, это была единственная возможность помешать моему двойнику, другому мне, провести отпуск с моей женой в прекрасной гребаной Коста-Рике.

Дверь не открылась. Вот вам и «Аве, Мария». Я прижался головой к холодному металлу, позволив усталости окутать меня словно тяжелым сырым лоскутным одеялом. Мне казалось, я могу проспать целый год. Рука моя лежала на дверной ручке, которая под тяжестью моего тела начала поворачиваться, и – щелк – дверь открылась.

Должно быть, открылась из-за пожарной тревоги.

Чувствуя себя идиотом, я открыл дверь пошире и увидел другой коридор, только этот был оформлен скорее как старинная приемная врача, чем как космический корабль. Деревянные полы в пятнах. Персидские ковры, лампы накаливания под шелковыми абажурами.

Я осторожно переступил через порог, ожидая увидеть «службу безопасности», и тут что-то очень больно ужалило меня в спину. В ушах зазвенело. Зубы застучали, как кастаньеты.

Второй раз за третье июля я потерял сознание.