НОЧНЫЕ СКИТАНИЯ
У домов, как и у людей, своя судьба, и даже, можно сказать, свои причуды и слабости. Подобное заявление может показаться странным, но тем не менее так оно и есть на самом деле. Театр Одеон родился скупым бедняком. Несмотря на вполне заслуженный успех, время от времени выпадавший на его долю и позволявший хотя бы ненадолго позабыть о нужде, театр упорно сохранял убогий вид, напоминая жилища артистов, где едят прямо из кастрюль. Порою он поражал великолепием, блистательным великолепием, но ему всегда чего-нибудь недоставало – то рубашки, то носков. Под богатым камзолом не оказывалось нижнего белья, его просто-напросто не успевали купить.
В ту ночь, когда в Одеоне давали бал, ослепительными огнями был расцвечен лишь фасад, но уже у входа на галереи сгущалась непроницаемая тьма, освещаемая двумя-тремя закопченными лампами, в которых едва теплились фитили. Изобретение газового света свело почти на нет разницу между фасадом и задворками, но в те годы, когда происходила наша история, оборотной стороной полыхающего огня праздника часто оказывалась чернильная темнота.
С трудом передвигая ноги, Ролан обогнул театр и добрался до галереи, выходившей на улицу Корнеля. Галерея была почти пустынна. Сумрак и тишина принесли Ролану облегчение. Он опустился на ступеньки и обхватил голову руками, стараясь собраться с мыслями. На улице прямо напротив него стояла элегантная карета с кучером, дремлющим на козлах. За спиной Ролана бродили редкие парочки. На сельских гуляньях для уединения служат рощицы; в городе рощицы заменяют галереи.
Неподалеку от Ролана, пребывавшего в полузабытьи, остановилась пара. Свет одинокой лампы позволил разглядеть крепкого широкоплечего мужчину, еще не старого, одетого в обычное платье. На женщине, молодой и статной, было домино без капюшона, маску она держала в руке.
– Он честный, – сказала она. – Честнее, чем я думала. Ничего не выйдет.
– Ба! – отозвался широкоплечий мужчина. – Не хочу вам льстить, госпожа графиня, но в Париже нет женщины, прекраснее вас. Вы знаете этого парня, как пять своих пальцев, он любит вас до безумия и сделает все, что вы захотите. Не подведите нас.
В тоне, которым он произнес «госпожа графиня», сквозила едва заметная ирония.
На улице Корнеля из-за поворота появилась компания молодых людей в маскарадных костюмах, впереди шествовали двое с факелами. Госпожа графиня и ее спутник отодвинулись в тень колонны, однако недостаточно поспешно: отблеск горящего факела скользнул по их лицам.
Мужчина был прав: в Париже не было женщины, прекраснее Маргариты Садула, в чьих роскошных волосах теперь искрились драгоценные камни, а на обнаженной шее сверкало бриллиантовое ожерелье. Ее спутником был господин Лекок, ни больше, ни меньше, сам могущественный господин Лекок.
Гогочущая хмельная компания состояла из клерков нотариальной конторы Дебана, возвращавшихся после обильного ужина. Они торжественно волокли пьяного в стельку Жулу в растерзанном и грязном костюме Буридана.
– Не хватало только, чтобы они его уморили! – пробормотала Маргарита, глядя на бледное застывшее лицо Жулу, на его безвольно обмякшее тело в руках носильщиков.
– Они для вас стараются! – холодно заметил Лекок. – Его нужно довести до кондиции. Задача непростая, придется попотеть, но оно стоит того.
Ролан ничего не слышал, точнее говоря, слова, произносимые мужчиной и женщиной, отдавались в его ушах невнятным шумом. Даже голос Маргариты не заставил его насторожиться.
Человек, одетый, как студент, в просторную плюшевую блузу и в баскском берете на голове, единым махом взлетел по ступенькам, пройдя так близко от Ролана, что коснулся блузой его щеки. Студент остановился на последней ступеньке, вглядываясь в темноту галереи.
– Но это ведь его экипаж! – проворчал он.
– А вот и Комейроль! – тихо произнес господин Лекок.
Студент в плюшевой блузе немедленно подошел к нему.
Спутники Жулу шумной гурьбой ввалились в кабачок гостиницы «Корнель», вопя во все горло:
– Пуншу! Ведро пуншу, да не одно! Мы празднуем свадьбу новоиспеченного сиятельного графа! Дорогу деревенщине! История – дура, а театр Порт-Сен-Мартен врет, как сивый мерин. На прошлой неделе Буридан женился на Маргарите Бургундской и теперь правит среди виноградных лоз! Пуншу! Море пуншу! Ура Гименею и да здравствует Декларация прав гражданина! Папаша зарыт в землю Бретани. Титул и состояние перешли к сыну! Орсини, чертов трактирщик, у нас кошельки лопаются от денег. Ставь нам выпивку, да поживее, и давайте веселиться!
– Хозяин, – сказал Комейроль, показывая пальцем на расшумевшихся клерков, – эта шайка болтунов отныне вам больше ни к чему. Их можно отправить на свалку.
– Почему? – спросила Маргарита.
– Добрый вечер, графиня, – поклонился лжестудент.
Маргарита протянула ему руку. Тот, не ответив на ее вопрос, вновь обратился к Лекоку.
– Хозяин, почему бы нам не подыскать более удобное место для разговора?
– Здесь вполне удобно, – ответил Лекок. – У меня мало времени.
Комейроль подошел к Ролану, прислонившемуся к колонне и не подававшему признаков жизни, и склонился над ним.
– Почиваете, бабушка? – осведомился Комейроль. Ролан не шевельнулся. Тогда Комейроль пнул его ногой. Юноша завалился на бок и остался недвижным.
– Спит, как бревно! – сказал Лекок. – Оставь ее в покое и выкладывай, что у тебя. Почему их нужно отправить на свалку?
– Потому что сегодня Леон Мальвуа выкупил нотариальную контору Дебана, – объяснил Комейроль.
– Вот как! – отозвался Лекок. – Славная сделка! И вы полагаете, что он наберет новых служащих?
– Вероятно. Он слишком хорошо нас знает, – скромно отвечал Комейроль.
Господин Лекок задумался.
– Пока не время присваивать титул, – пробормотал он, словно разговаривая с самим собой. – Герцог может предъявить свои права, и тогда все пойдет насмарку. Посмотрим, как пойдут дела у Леона Мальвуа, ему еще долго придется разбираться с делами в своей конторе… А если кого и отправлять на свалку, так старину Дебана. Я бы не доверил ему и десяти луидоров… Вот к чему приводит распутство!
Комейроль от всей души согласился с патроном. Госпожа графиня зябко повела плечами, обтянутыми черным домино.
– Мне холодно, – сказала она, – вернемся на бал.
– Ни в коем случае, голубушка, – возразил Лекок. – Если вы замерзли, пройдемся, чтобы согреться. Я приехал сюда по делу, и мы с ним пока не покончили. Что слышно с улицы Святой Маргариты из дома номер десять?
С этими словами он предложил руку своей спутнице, и все трое направились в глубь пустынной галереи.
«Улица Святой Маргариты, дом номер десять», – таковы были первые слова, прорвавшие пелену, окутывавшую сознание Ролана. Они не пробудили его, оцепенение было чересчур глубоким, но Ролан сделал попытку прислушаться, как прислушиваются к звукам дремлющие люди, и если бы Маргарита заговорила сейчас, он бы узнал ее. Но Маргарита со своими спутниками в этот момент находилась на другом конце галереи, выходившем на Люксембургский сад.
Ролана окутала тишина, вернее, теперь до него долетал лишь невнятный гул, в котором смешались крики толпы на площади, танцевальная музыка и пьяный шум, доносившийся из кабачка «Корнель», где с легким сердцем развлекались клерки Дебана, величая бесчувственного Жулу и не ведая о том, что годятся лишь на свалку.
Внезапно иные голоса раздались над самым ухом Ролана, и он ощутил, как две пары рук обшаривают карманы нового одеяния сиделки Даво. Инстинктивным желанием Ролана было оказать сопротивление, но его члены словно сковал паралич. Сейчас он был столь же немощен, как на следующий день после ранения: омертвевшее тело и живая мысль!
– И поживиться-то нечем! – произнес незнакомый голос. – Старая ведьма все спустила. Надеюсь, она не пожалуется Тулонцу на то, что мы проверили ее карманы.
– Надо же, – отозвался другой голос, – и в Париже есть люди, которые умирают от голода.
Двое собеседников отвернулись от Ролана и вошли под своды галереи.
– Однако нечего сказать, госпожа графиня – красотка хоть куда, – заговорил первый голос.
– Было время, и не так давно, когда она только и жила что своей красотой, – сказал второй. – Ее подцепили на карнавале. Она должна сыграть какую-то роль в хитроумном плане Тулонца. Речь идет о герцоге, генерале, пэре Франции и прочая, у которого денег больше, чем у короля, и достались они ему не задаром. Когда-то он убил своего старшего брата или что-то в этом роде.
– Из чего следует, – заключил первый голос, – что довольный черт, придя на смену Провидению, заставит его поплясать под свою дудку и выложить все денежки до последнего гроша… Но нам-то что с того, а, дружище Пиклюс?
Пиклюс, молодой человек лет двадцати пяти, унылого вида, тощий, бледный, одетый, словно бедный студент, открыл створку фонаря, прикрепленного к элегантному экипажу, стоявшему на тротуаре, и раскурил трубку. Пожав плечами, он выпустил первую струйку дыма и ответил:
– Кокотт, детка, если бы вместо блузы ты мог позволить себе сюртук высшего качества, панталоны из черного кашемира, лаковые ботинки, а также безмятежную совесть, то я показал бы тебе, как добывают пожизненную ренту.
Он вздохнул и закрыл створку фонаря.
Кокотт, паренек лет восемнадцати, живой, подвижный, статный и не лишенный внешнего лоска, хотя главным предметом его наряда была действительно простая шерстяная блуза, словно нехотя, свернул сигарету.
– Вот если бы герцога кто предупредил… – начал он, но костлявая рука Пиклюса закрыла ему рот, оборвав речь на полуслове.
– Осторожней! – прошептал Пиклюс. – Они идут сюда!
Господин Лекок, Маргарита и Комейроль возвращались. Кокотта и Пиклюса словно ветром сдуло.
Ролан изо всех сил пытался вникнуть в смысл услышанного. Его разум и тело потихоньку сбрасывали оцепенение. В голове звучали обрывки слов и громче всех фраза: «Он убил своего старшего брата…»
– Я видел акт о смерти, – тем временем говорил Комейроль. – Он выдан на имя Терезы, и все, больше никаких имен.
Ролан, словно его ударили, попытался вскочить, но одеревеневшее тело не слушалось.
– А что слышно о сыне? – осведомился Лекок.
– Исчез три недели назад, – ответил Комейроль. – Последний раз его видели в ночь окончания карнавала.
– Странно! – задумчиво произнесла Маргарита. – Он исчез в последнюю карнавальную ночь!
Больше Ролан ничего не услышал. Собеседники, направившись к площади перед театром, отошли слишком далеко от арки, под которой он сидел.
– Что ж тут странного? – осведомился господин Лекок у своей прекрасной спутницы.
– Ничего, – сухо ответила она.
У входа на галерею толпились гуляки, освещенные слабыми отблесками огней на театральном фасаде. Господин Лекок пристально вглядывался в лица в масках и без оных. Видимо, он не нашел, кого искал, потому что резко повернулся и в сопровождении своих спутников двинулся в обратную сторону.
Ролан ждал их, прислушиваясь.
– Я нашел подход к соседке, которая ухаживала за умирающей матерью, – говорил Комейроль. – Сделал вид, будто хочу приударить за ней. Она растаяла и давай болтать. Вот что я узнал: мать была очень бедна, но, похоже, этот прохвост Дебан тайно вел с ней переговоры. Вы же знаете, он всегда готов зарезать курицу, несущую золотые яйца, ради куска хлеба…
Собеседники миновали арку, и голос Комейроля потонул в окружающем шуме. Ролан сделал отчаянную попытку обогнуть колонну, но тщетно.
Тем временем Комейроль продолжал свой рассказ:
– Двадцать тысяч франков! Вот какую сумму потребовал Дебан у матери за акт о рождении, акт о бракосочетании и акт о смерти. Отдал бы он их ей? Не знаю. Но женщина добыла деньги…
– Двадцать тысяч франков! – повторила Маргарита. Вот уже несколько минут она пребывала в глубокой задумчивости.
– Я, как и госпожа графиня, вспомнил об убитом Буридане и о его бумажнике, в котором лежало двадцать тысяч франков, – сказал Лекок. – Забавное совпадение!
– Откуда вам знать, о чем я вспомнила? – возразила Маргарита. Голос ее слегка дрожал.
– Нам надо побеседовать наедине, дорогуша, – шепнул ей Лекок и продолжил нарочито бодрым тоном: – Итак, дружище Комейроль, сегодня ночью нам ничто бы не помешало пройти сквозь игольное ушко? Мы присмирели, жаждем угодить и окончательно убедились в том, что наше будущее в руках любезного господина Бофиса или Лекока, не важно, какое имя он выберет для своей драгоценной особы? Что ж, старина, все верно, но не стоит терять головы. Мои повелители довольны вами, вы поработали на славу, и в отчете полковнику я отозвался о вас с большой похвалой. А что этот пресловутый Леон де Мальвуа – он и в самом деле неподкупен?
– Я так полагаю, – ответил старший клерк.
– Тогда он не оставит вас в конторе, поскольку имеет честь вас знать.
– Прежде чем уйти, – пробормотал Комейроль, – неплохо бы запустить руку в досье герцога…
– Где же ваша порядочность?! – перебил Лекок. – У меня другое соображение. Летаннер и Леон Мальвуа друзья, и, скорее всего, Мальвуа не выгонит приятеля.
Комейроль не удержался и досадливо поморщился.
– Те, что останутся, и те, что уйдут, – объявил Лекок с покровительственной важностью, – навсегда останутся для меня служащими конторы Дебана. Мы связаны неразрывной нитью. Какими бы вы ни были, но в последнюю ночь карнавала вам выпал счастливый билет. Дело продвигается, вам необязательно знать, каким именно образом оно продвигается. Или, может быть, вы хотите, чтобы я вам кое о чем напомнил, дабы подбодрить вас? Там, на улице Кампань-Премьер, вы стали свидетелями убийства. У полковника такие вещи даром не проходят. Полдюжины молодцов с безупречной репутацией всегда могут заявить: «В такой-то день, в такой-то час был убит человек…» – и опознают убийцу…
– Но никто из нас не видел нападавшего, – нетерпеливо перебил Комейроль.
– И опознают убийцу! – настойчиво повторил господин Лекок. – Черт возьми, не роняйте себя в моих глазах! В подобной ситуации от полудюжины честных молодцов невозможно запросто отмахнуться!
Внезапно с антресолей кабачка «Корнель», где окна стояли настежь, раздались громкие и нестройные аплодисменты. Клерки Дебана отплясывали вокруг Жулу, возвышавшегося на столе со стаканом в руке. Растрепанные волосы были увенчаны короной – тройной связкой пробок. Глаза Жулу были налиты кровью, лицо отливало смертельной бледностью.
Маргарита сжала руку Лекока. Тот сказал:
– Дружище, госпоже графине наскучили наши разговоры. Я отпускаю вас до завтра… Вы позволите, дорогая? – обратился он к Маргарите и, оставив ее, отвел Комейроля в сторону.
Маргарита в одиночестве вернулась к арке, где сидел Ролан, переодетый в платье Даво, и остановилась. Отсюда было хорошо видно внутреннее помещение кабачка, где служащие Дебана праздновали свадьбу Жулу и получение им наследства. Взгляд Маргариты был прикован к Жулу, она озабоченно размышляла.
Что же Лекок? Он в это время наставлял старшего клерка:
– Слушайте меня внимательно! Необходимо наведаться на улицу Нотр-Дам-де-Шан, в монастырь ордена сестер милосердия. Молодой человек из дома номер десять исчез в день убийства, и в тот же день сестры милосердия приютили какого-то незнакомца. Я пока не знаю, кто он был, мне не хватает сведений, но я нюхом чую, что мы напали на след… Кстати, нет ли в конторе досье сестры Франсуазы Ассизской?
Комейроль утвердительно кивнул:
– Она приходится теткой герцогу.
– Отличный предлог! Завтра отправитесь в обитель, чтобы сообщить сестре о смене хозяина конторы. Я надеюсь на вас, вы малый ловкий, когда не ленитесь. Разузнайте, в чем там дело, и будете щедро вознаграждены.
Господин Лекок протянул руку Комейролю, который открыл было рот, чтобы задать вопрос.
– Я же сказал, не поскуплюсь! – высокомерно добавил Лекок.
– Будет ли у меня завтра работа? – с некоторой робостью спросил старший клерк.
– Для тех, кто приносит хорошие новости, в агентстве Лекока всегда есть работа.
Могущественный господин повернулся спиной к Комейролю, и тот побрел в кабачок «Корнель». Однако месье Лекок не спешил присоединиться к Маргарите. Он фланировал по улице Вожирар, негромко насвистывая арию «Удачливый охотник» из «Робин Гуда». Словно из-под земли перед ним выросли бедный студент Пиклюс и юный парижский щеголь Кокотт.
– Завтра в десять часов утра будьте на улице Кассет в доме № 3, где находится контора Дебана, – отдал приказ господин Лекок. – Спросите Жафрэ. Необходимо составить точный план всего заведения. Самое главное – выведать, как проникнуть в комнату, где лежат папки с личными досье… А теперь скройтесь!
Кокотт и Пиклюс, получив каждый небольшое пособие в качестве аванса за работу, растворились в воздухе. Господин Лекок вернулся к Маргарите и услышал, как та, положив Ролану руку на плечо, спрашивает:
– Мадам, вам плохо?
Лекок расхохотался. Ролан не подавал признаков жизни. Маргарита открыла изящный кошелек и положила на колени мнимой женщины луидор, прибавив в свое, оправдание:
– Я помню, что значит голодать.
– Что ж, – пробормотал Лекок, подавая даме руку, – недурная мысль – устроить благотворительное представление, если затраты составят всего двадцать франков. Я устал, едем домой.
Но Маргарита удержала его, указав рукой на окна кабачка, где буйствовала веселая компания служащих Дебана. Среди раскрасневшихся лиц лицо Жулу поражало смертельной бледностью.
– Если он когда-нибудь проснется, вам не поздоровится… – начала она.
– Его снова усыпят, – перебил Лекок.
Сняв маску, Маргарита обернулась к нему, грозная и прекрасная.
– Вы не знаете его так, как знаю я!
Они стояли на ступеньках между каретой с дремлющим кучером внизу и Роланом наверху, повернувшись к последнему спиной. Внезапно Ролан пошевелился впервые за долгие полчаса. Неловким движением руки он отодвинул шаль со лба и вперил горящий взор в Маргариту. Та тем временем продолжала:
– Я боюсь его… но я не желаю ему зла. Он мой раб, волк, который становится прекрасным, как лев, когда вступает в бой. Он не убивал, нет! У того, другого, был нож в руке. Он был отважнее, чем Жулу, и прекраснее всех на свете!
– Вы переутомились, милая, и бредите, – резко оборвал ее Лекок.
Маргарита умолкла. Концом тросточки, которую он держал в руке, Лекок ударил по пальцам спящего кучера. Тот мгновенно выпрямился и схватился по привычке за вожжи.
– Если афера с герцогом удастся, я стану герцогиней? – спросила Маргарита.
– Вы догадливы! – ответил Лекок, смеясь, и, посадив даму в карету, холодно добавил: – Это самое меньшее, на что может рассчитывать любовница Приятеля – Тулонца… Домой, Жакоби!
Кучер хлестнул лошадей.
Ролан поднялся без всякого усилия, словно благотворный электрический разряд вернул жизнь его телу. Но в голове его царило смятение. Когда быстро удалявшийся экипаж завернул за угол улицы Корнеля, Ролан, прижав руки ко лбу, прошептал:
– Маргарита!.. Маргарита!.. Нет, я должен найти могилу матушки.
И он в самом деле пустился в путь, но вместо того, чтобы пойти по дороге, ведущей к кладбищу, Ролан двинулся следом за каретой Маргариты. Он все меньше и меньше понимал, где он и что с ним, но шел легко и прямо. Проталкиваясь сквозь толпу на театральной площади, он получил не один тычок и удар локтем, которые ему нисколько не повредили. Силы вернулись к нему. На улице Расина он бросился бежать.
В ста шагах от площади улица была темна и пустынна. За спиной Ролана грохотал праздник, впереди царило безмолвие. Ролан искал глазами экипаж, давно исчезнувший из виду.
Ролан сделал еще сто шагов, и мостовая покачнулась под его ногами, словно он ступил на палубу корабля. Он вновь увидел карету в ослепительном сиянии. Экипаж с открытым верхом плыл под огромными деревьями, купавшимися в солнечных лучах. Маргарита в белом платье с распущенными вьющимися волосами, падавшими на обнаженные плечи, склонялась над юношей…
«Это я! – подумал Ролан в припадке безумия. – Я узнаю себя. Постойте! Мне нужно на кладбище!»
Сияние померкло, вновь сгустилась тьма.
Ролан снова бросился бежать, но теперь он бежал зигзагами, словно пьяный. В ушах гулко шумело, и Ролану казалось, что от его лба сыплются во все стороны обжигающие искры.
Он упал, но даже не попытался подняться. Прильнув губами к мостовой, он подумал: «Я пришел, вот могила моей матушки!»
Колокола отсчитывали ночные часы. Город уснул, утомленный весельем. Забрезжил рассвет, холодный и унылый.
Ролан лежал на земле, растянувшись во весь рост. Бесшумно накрапывал дождь, и вода с тротуара стекала тонкими струйками в сточную канаву, образуя микроскопические водовороты. Улица, где лежал Ролан, была одной из тех старинных улиц из наследия Парижа-папаши, которую Париж-сын впоследствии уничтожил по кусочкам. Одним концом она поднималась к Сен-Женевьевскому аббатству, а другим, проделав извилистый путь средь лачуг, напоминавших в этот сумеречный час о далеком средневековье, упиралась в Клюнийский дворец. Вокруг не было ни души. Прямо над тем местом, где растянулся Ролан, наводя на мысль о бедолаге, умершем от голода, раскачивался, жалобно постанывая, уличный фонарь с коптящим фитилем.
Фонарь освещал большой и обветшалый дом, перед которым красовалась удивительная вывеска. На ней был изображен бородатый художник в костюме дикаря, вооруженный кистями и палитрой. Художник стоял рядом с полотном, натянутым на мольберт. На полотне боролись двое полуголых мужчин, окруженных толпой, состоявшей из крокодилов, тигров, змей, детей, нянек и военных. Ниже шла поблекшая от времени надпись:
Рисовальщик вывесок
по прозвищу Каменное Сердце
изготовит отличные афиши
для господ акробатов
и ярмарочных артистов
