XXXIII
ДНО ФАРФОРОВОЙ ТАРЕЛКИ
Винсент Карпантье был потрясен. Некоторое время он стоял неподвижно посреди комнаты, обливаясь холодным потом. – Меня спасло чудо, – прошептал архитектор. – Этот суп был приготовлен для меня. Он шагнул к столу, взял пустую тарелку и в задумчивости принялся вертеть ее в руках.
Так прошло несколько минут. Наконец Винсент поставил тарелку на место и, обхватив голову руками, сел за стол.
«Бедный Цезарь! – подумал Карпантье. – Вот так всегда: повезло одному, не повезло другому. Даже в собственном доме мне угрожает смертельная опасность. У меня нет выбора: или я подохну от голода, или меня прикончат. А я-то считал, что днем мне ничто не угрожает!
Вдруг архитектор вздрогнул и вскочил на ноги. Стараясь, чтобы его не было видно с улицы, он подобрался к окну.
– Стукнуло где-то здесь, – прошептал Винсент, отодвигая занавеску, закрывавшую левую сторону окна. Делал он это чрезвычайно осторожно, прижавшись к стене.
Внимательно осмотрев оконное стекло, архитектор воскликнул:
– Я был в этом уверен! В стекле он обнаружил круглую дырочку. Именно такие дырочки оставляют пули. Казалось, крохотное отверстие проделали с помощью алмаза: таким оно было ровным и аккуратным. Винсент понял, что от смерти его отделяло всего два фута.
Изучив занавеску, он обнаружил дырочку и в ней.
– Я был в этом уверен! – повторил архитектор. Лицо его стало белым, как мел.
Задернув занавеску, Винсент, шатаясь, побрел вглубь комнаты. Он чувствовал себя совершенно разбитым.
Остановившись, архитектор принялся вычислять траекторию полета пули. Через некоторое время Карпантье, ткнув пальцем в стену, произнес:
– Она должна была попасть сюда.
Винсент приступил к поискам и вскоре нашел то, что его интересовало. Оказалось, что пуля застряла не в стене, а в палисандровой розетке, поддерживавшей полог алькова.
Внезапно архитектора охватил панический ужас. Винсенту представилось, что пуля сидит не в дереве, а в его груди.
Он встал с постели всего лишь час назад, и за это время его дважды пытались убить!
Старый полковник вел войну совсем по-другому: не спеша, учитывая все обстоятельства. Что касается его преемника, то он в этом отношении резко отличался от своего деда. Граф Жюлиан сразу же бросился в атаку, применяя все виды оружия.
Хотя – все ли? Кто знает, что на уме у этого человека? Возможно, в будущем он станет действовать еще более изобретательно, и тогда Винсенту уже не удастся так дешево отделаться.
Все это архитектор прекрасно осознавал. Он хорошо представлял себе своего врага: Винсенту было известно, что этот человек не остановится ни перед чем. А вдруг завтра он, скажем, заминирует особняк Карпантье или обрушит Винсенту на голову потолок?
Карпантье всюду угрожала смерть: как на улице, так и дома. На минуту Винсента охватило отчаяние. Архитектору казалось, что выхода нет, что борьба, сопротивление невозможны.
Однако Карпантье все же был по натуре храбрым человеком. К тому же в сердце его пылала страсть. Простой влюбленный, предметом обожания которого является женщина, не смог бы найти в себе достаточно сил и собрать всю свою волю в кулак, очутившись в таком, прямо скажем, непростом положении. Но Винсент боготворил сокровища и при одной только мысли о золоте совершенно преобразился.
«Дважды меня пытались убить, дважды я был на волосок от смерти, и все-таки мне удалось остаться в живых, – подумал архитектор. – В этом есть что-то сверхъестественное. Значит, меня защищает высшая сила. Не только я увидел сокровища, но и они увидели меня. Должно быть, я им понравился, и теперь они защищают меня».
Все это весьма напоминало бред сумасшедшего. К счастью для себя, Винсент скоро понял, что ступил на ложную стезю. Конечно, унывать не стоит, но и обольщаться тоже не надо. Истина, как всегда, лежит посередине.
Умывшись холодной водой, Винсент стал взад-вперед ходить по комнате. Он пытался привести в порядок свои мысли. Наконец это ему удалось. Архитектор приободрился и заметно повеселел. Он приблизился к окну и, чуть отодвинув занавеску, взглянул на стройку, где по-прежнему усердно работали каменщики.
– В общем-то, мы с графом Жюлианом в чем-то схожи, – произнес Винсент. – Недаром у нас появляются одинаковые идеи. Правда, у графа, судя по всему, есть пневматическая винтовка, поэтому выстрел получился бесшумным. Что ж, теперь моя очередь! Надеюсь, что я буду более удачливым, чем он.
Вернувшись к столу, архитектор взял в руки нож и вилку, отрезал кусок от бифштекса и бросил его в камин.
– Нужно уходить отсюда – и как можно быстрее, – проговорил Винсент. – Здесь невозможно ни есть, ни спать. Даже бриться – и то опасно. Этот Робло – тертый калач. Я уверен, что сейчас он дежурит в коридоре.
Винсент схватил своего мертвого любимца за передние лапы, потащил по полу и затолкал собаку под кровать.
– Сейчас мы с беднягой Цезарем напоминаем Жюлиана и полковника, – пробормотал архитектор.
Затем Винсент подошел к секретеру, достал оттуда пистолеты и, снова перезарядив их, засунул в карманы своего редингота. Потом Карпантье дернул за шнурок звонка.
Через несколько секунд явился Робло. Быстро окинув взглядом комнату, он вопросительно посмотрел на своего господина.
– Велите запрягать, – приказал архитектор. – Я не очень хорошо себя чувствую и хотел бы прогуляться.
Украдкой покосившись на стол, слуга обнаружил, что тарелка в которой был суп, совершенно пуста, а от бифштекса остался лишь небольшой кусочек. Судя по физиономии лакея, это зрелище его порадовало.
– Понравился ли вам обед, господин Карпантье? спросил Робло.
– Да, все было очень вкусно, – слабо улыбнулся Винсент. – Пожалуй, я даже увлекся и съел больше супа, чем надо.
– Вы не очень хорошо выглядите, – озабоченно заметил лакей. – Мне кажется, что вам стоило бы лечь в постель и позвать доктора Самюэля.
– Я заеду к врачу, – ответил Карпантье, начиная проявлять нетерпение. – Велите запрягать.
Слуга удалился.
«Значит, все получилось как нельзя лучше, – думал он. – Если господин архитектор желает окочуриться в городе – это его право. А мы тем временем помоем посуду...»
Но вдруг Робло остановился. Дело в том, что одна вещь показалась ему очень подозрительной.
«А куда подевалась собака? – спросил себя слуга. – Обычно она лежит на ковре, а сейчас ее там нет... Впрочем, скорее всего, она развалилась на полу в ванной. Кстати, если говорить о доме, то он мне нравится. Жаль только, что приходится так далеко идти, чтобы перекинуться в картишки в «Срезанном колосе».
Оставшись один, Винсент выдвинул ящики своего секретера и вытащил оттуда все деньги. Затем архитектор спустился в кабинет, чтобы сжечь в камине кое-какие бумага, в числе которых был и план особняка Боццо.
Вскоре Карпантье увидел в окно, что карета готова. Hе дожидаясь доклада Робло, он вышел и столкнулся cо своим слугой в коридоре.
– Не желаете ли, чтобы я вас сопровождал? – осведомился лакей.
– Нет, – ответил Винсент. – Я хочу побыть один. Я чувствую какую-то тяжесть в груди. Я всегда плохо переношу летнюю жару.
Архитектор сделал вид, что с трудом спускается с крыльца. Робло и кучер переглянулись.
– Помогите мне, – произнес Винсент, бросив пакет с деньгами на подушки экипажа. – Мне нехорошо... У меня кружится голова.
Робло помог своему хозяину сесть в карету.
– Может быть, мне и впрямь следовало бы взять кого-нибудь с собой, – прошептал Винсент. – Хотя дет, я поеду один. Погуляйте с Цезарем. Я вернусь к ужину. Я хочу отвезти деньги в министерство финансов.
Закрыв дверцу, Робло повторил для кучера:
– В министерство финансов!
Карета тронулась. Глядя ей вслед, слуга пробормотал:
– Уж я-то знаю, где ты поужинаешь!
Он вошел в дом и направился к спальне своего господина. Внезапно Робло услышал какой-то шум. Лакей выглянул в окно и увидел, что в ворота въезжает карета полковника.
– Ага! – произнес слуга. – Значит, старик решил навестить архитектора. Странно, что они не встретились на улице.
Полковник вышел из кареты, и Робло поспешил выбежать ему навстречу.
«Такое ощущение, что за последнюю неделю он постарел лет на десять, – подумал лакей. – Его морщины сделались еще глубже. Хотя, как ни странно, он немного поправился. Все-таки это удивительный человек!. Мне кажется, что он переживет моих внуков».
– Так-так! – произнес полковник. – Судя по всему, моего друга Винсента нет дома. Какая жалость! Я зайду ненадолго: мне надо передохнуть. Дай мне руку, золотой мой.
Робло повиновался.
– Ну, как наши дела? – понизив голос, спросил старик.
– Он съел суп и почти весь бифштекс, – доложил слуга.
– Надо же! – воскликнул полковник. – Бедняжка! Что теперь с ним будет! Послушай, иди чуть помедленнее, а то я задыхаюсь. А чем он занимался перед обедом? – осведомился господин Боццо.
– Во-первых, он не захотел позвать доктора Самюэля... – начал Робло.
– Вы только посмотрите на него! – покачал головой старик. – Откуда такая подозрительность? Почему он не доверяет нашему дорогому Самюэлю?
– Он вылечил себя сам, – сообщил слуга. – Это просто чудо: через сутки я увидел уже не полную развалину, а нормального человека.
– Ловкий малый, – усмехнулся полковник. – Я всегда говорил, что он талантлив. Я только что посетил новый особняк Фаншетты. Это последнее творение господина Карпантье. Ты знаешь, дом просто очарователен! Однако все мы, к сожалению, смертны, не так ли?.
Помолчав немного, полковник лукаво улыбнулся и добавил:
– Все, кроме меня! Они остановились перед дверью, ведущей в спальню Винсента. Господин Боццо толкнул дверь и первым шагнул в комнату. Робло последовал за ним.
Полковник сразу же подошел к окну. Отдернув занавеску, он покачал головой.
– Я промахнулся на целых два с Половиной фута, произнес старик. – Это много. Я думал, что стреляю куда лучше.
«Железный он, что ли? – подумал Робло. – Откуда в нем столько прыти?»
Затем полковник поступил точно так же, как архитектор. Он вычислил траекторию полета пули, приблизился к кровати и ткнул пальцем в пробитую розетку.
– Печально, когда хорошее оружие находится в руках плохого стрелка, – вздохнул старик, – И все-таки этому шельмецу сегодня повезло: обычно я попадаю в цель... Где остатки его обеда?
Робло взял со стола фарфоровую тарелку и протянул ее полковнику.
– Взгляните, он ни капли не оставил! – торжественно произнес слуга.
Взяв у него тарелку, старик принялся внимательно ее изучать. Наконец он сказал: – Послушай, ты дурак.
– Простите, но... – начал было Робло.
– Молчать! – взвизгнул полковник. – Ты что, слепой? Этот суп не ели, а лакали! Тарелка вылизана! Это был не человек, а кошка или собака!
– Собака! – воскликнул лакей, хлопнув себя по лбу. Полковник принялся осматривать комнату.
– Цезарь! – позвал Робло. – Цезарь, ко мне! Он бросился в ванную. Разумеется, там пса не было.
Вернувшись в спальню, Робло увидел, что старик наклонился над камином. Слуга подошел поближе и обнаружил что там лежит кусок бифштекса.
– Он не просто везучий, – пробормотал полковник. Определенно, это талантливый малый.
XXXIV
НОВЫЙ ПОЛКОВНИК
Старик уселся в кресло Винсента и погрузился в размышления.
– Как зовут собаку? Цезарь? – наконец спросил он. – Впрочем, теперь это уже неважно. Посмотри, нет ли ее под кроватью.
Робло заглянул под кровать и испустил крик отчаяния.
– Значит пес там, – заключил полковник.
– Да, – ответил слуга.
– Иди сюда, – приказал старик. Робло повиновался.
– Открой секретер, – скомандовал полковник.
– Он заперт на ключ, а ключа нет, – пробормотал Робло.
– Ну так пни его посильнее, – нетерпеливо передернул плечами господин Боццо. – Не бойся, твой хозяин не вернется и не обвинит тебя во взломе. Судя по всему, он сейчас уже далеко...
Лакей последовал совету полковника, и через минуту секретер был открыт.
– Он взял с собой деньга? – осведомился старик.
– Все до последнего сантима, – ответил Робло.
– Хорошо, – кивнул полковник. – Теперь все ясно. Помнится, ты говорил мне, что у него есть план моего особняка?
– Он внизу, в бюро, – откликнулся слуга.
– Пошли вниз, – распорядился старик. – Посмотрим, что изменилось в кабинете.
Спустившись на первый этаж, они увидели, что от бумаг, хранившихся в бюро, осталась лишь кучка пепла.
Полковник подошел к окну и принялся барабанить пальцами по стеклу.
– Нас обманули, как детей, – произнес он через некоторое время. – Теперь нам придется трудновато. Париж – город большой, даже если не считать предместий. Франция – еще больше, а уж как велик мир! Послушай, ты знаешь, где живет господин Лекок?
– Приятель-Тулонец? Еще бы! – ухмыльнулся Робло.
– Хорошо! Сейчас ты отправишься к господину Лекоку и передашь ему от моего имени, что наступает день, —распорядился старик. – Думаю, это нисколько его не удивит: на улице ярко светит солнце. Ты объяснишь Лекоку, что наш дорогой Винсент уехал в одиннадцать часов утра: десять минут двенадцатого он должен был подкатить к министерству финансов; там он, по всей видимости, вышел из кареты, пересек здание министерства, выскользнул на улицу Риволи, добрался до стоянки на улице Монтабор и сел в фиакр. Возможно, Лекок решит, что все происходило несколько иначе, но сейчас это не имеет значения. Пусть он поднимет по тревоге столько человек, сколько нужно: сто, двести, а если понадобится, то и всю свору. Скажи ему: я хочу, чтобы он затравил дичь!
Робло уже двинулся к двери, но старик остановил его.
– Ты умеешь ездить верхом? – спросил господин Боццо.
– Да, – ответил слуга, – но мчаться на лошади по Парижу...
– Иди в конюшню, выбери лучшего коня и скачи во весь опор, – велел полковник. – Можешь давить кого угодно – я заплачу. Через четверть часа ты должен быть у Лекока. Через час Тулонец обязан появиться у меня. Это приказ. Ступай. Возможно, сегодня ты заработаешь столько, что тебе хватит на десять лет.
Когда Робло исчез, мнимый полковник Боццо поднялся с кресла и стал расхаживать по комнате.
– До этого все шло как по маслу, – пробормотал он. – А теперь возникли серьезные затруднения. Мне удалось обмануть всех – даже Лекока, даже Фаншетту, но пока жив этот Карпантье, все Может пойти прахом, потому что этот человек знает больше, чем я. Я не успокоюсь, пока не увижу его мертвым!
На этот раз Жюлиан был серьезен. Он понял, что все оказалось сложнее, чем он рассчитывал.
Граф уже устал играть свою роль. Некоторое время она забавляла его, но теперь он ее почти ненавидел. К тому же, не нужно забывать о том, что, став полковником, Жюлиан столкнулся и со всеми проблемами господина Боццо.
Такие проблемы есть у каждого властелина. Хотя люди, окружавшие старика, казались с виду покорными, они были настроены по отношению к нему чрезвычайно враждебно. Они следили за каждым его шагом, терпеливо ожидая какого-нибудь промаха.
Для этой ненависти существовала веская причина.
Уже давно совет Черных Мантий выступал за то, чтобы поделить сокровища. Полковник отказывался это сделать, ссылаясь на устав братства, согласно которому хранителем всех богатств был Отец..
Время от времени в братстве возникали заговоры, вспыхивали мятежи, которые, впрочем, всегда заканчивались одинаково: каждая попытка бунта жестоко подавлялась. Хозяин всегда оставался Хозяином.
Однако в первую очередь Хозяин был силен тем, что владел сокровищами. Несметные богатства были главным оружием Отца, и он пускал его в ход, как Геракл – свою палицу.
Вспомним, с какими предосторожностями взялся за дело полковник Боццо, когда решил спрятать сокровища в надежном месте.
Он обдумал все вплоть до мельчайших деталей. Он выбрал бедного порядочного человека и осыпал его благодеяниями. Проще говоря, полковник купил его. Работа велась по ночам; доставляя каменщика в заветную комнату, старик завязывал ему глаза. Потом полковник взял с него обещание забыть о тайнике. Казалось, господин Боццо предусмотрел все. Однако принятых мер оказалось недостаточно. В наше время снова вошли в моду колдуны, потрясающие воображение публики разными чудесами. Помнится, один американец показывал недавно такой трюк: на глазах у зрительного зала его крепко связали по рукам и ногам, потом он призывал на помощь какого-то американского духа, который, судя по всему, немедленно мчался к нему через океан, и веревки сами собой падали на пол.
Так вот, золото подобно этому загадочному духу: оно тоже способно совершить чудо и спасти своего хозяина.
В старинных легендах говорится, что золото, погребенное глубоко под землей, рано или поздно выходит наружу.
Несмотря на все меры предосторожности, принятые Хозяином, золоту удалось шепотом открыть Винсенту Карпантье свою тайну.
В то время, как старый полковник мало-помалу перетаскивал по ночам сокровища, они испускали невидимые флюиды, которые не могли не оказать действия на окружение Хозяина. Излучение, исходящее от золота и драгоценностей, так повлияло на людей из совета Черный Мантий, что они решили организовать тайное общество «Охотников за Сокровищами».
Что касается Жюлиана, то он стал Хозяином благодаря обману, поэтому его положение было довольно шатким. Главное, чего ему недоставало, – это сокровищ. Если бы об этом узнала хоть одна живая душа, он потерял бы все.
Граф знал, что Черные Мантии внимательно следят за каждым его шагом. Как ему в таких условиях взяться за поиски? Любое, самое незначительное действие откроет его врагам, что на самом деле он слабее, чем можно предполагать. А если «Охотникам за Сокровищами» станет известно его уязвимое место, Жюлиан пропал.
Все это граф прекрасно понимал. С одной стороны, он был практически всемогущ, но, с другой, его могущество было очень непрочным.
Его предшественник, полковник Боццо, иногда попадал в крайне сложные ситуации, когда его жизнь висела на волоске. Но, во-первых, полковник был гений, во-вторых, он был вооружен золотым мечом. Возможно, его преемник тоже был гением, но по второму пункту он явно проигрывал по сравнению со стариком.
И все-таки нельзя сказать, что у Жюлиана не было шансов на победу. Полковник был старым и слабым, а он – молодым и сильным, а это очень существенно. К тому же иметь деньги – не самое главное. Гораздо важнее уметь делать вид, что они у тебя есть.
Если, к примеру, завтра случится так, что какие-нибудь на редкость ловкие злоумышленники обчистят подвалы Французского Банка, это вовсе не будет означать, что с этим почтенным учреждением никто не захочет иметь дела. Все зависит от того, сможет ли банк скрыть это досадное обстоятельство.
В сущности, огромное количество золота, хранящееся в его подвалах, не играет никакой роли: все равно его никто никогда не трогает. Если бы вместо золота там находился песок, ничего бы не изменилось: банк по-прежнему продолжал бы действовать.
Главное, чтобы люди верили в него, все остальное уже мелочи.
Огромное число людей без гроша за душой живут за счет кредита благодаря тому, что они сумели составить себе хорошую репутацию. Им удалось внушить всем, что их платежеспособность, как жена Цезаря – вне подозрений.
Но вернемся к графу Жюлиану. Его главная проблема состояла в том, что о местонахождении его сокровищ знал только один человек, причем не он сам, а его враг. Поэтому не стоит удивляться тому, что сначала граф решил разобраться с этим человеком, а уж потом приступить к поискам.
Наконец Жюлиан прервал свои раздумья, вышел из комнаты Винсента Карпантье и медленно спустился по лестнице.
«Я – полковник Боццо-Корона, – думал он, – и, если понадобится, мой банкир даст мне столько денег, что я смогу купить весь Париж».
Когда граф, старательно прихрамывая, вышел на крыльцо, к нему устремился Джампьетро, предлагая свою помощь.
– Ну, ну, не такой уж я дряхлый, – заметил мнимый полковник. – Пока я еще в силах передвигаться самостоятельно. Хотя, впрочем, эти ступеньки сегодня кажутся мне более высокими, чем обычно... Скажи Джован-Баттисте, чтобы он отвез меня к моему банкиру.
– К какому? – спросил Джампьетро.
– К какому? – озадаченно переспросил Жюлиан. И с напускным раздражением уставился на слугу.
– К какому?! – повторил он, делая вид, что не на шутку разгневан. – Черт побери, что за дурацкие вопросы ты задаешь?! – рявкнул он. – У кого я был в последний раз, глупец!
Усадив графа в карету, Джампьетро бросил Джован-Баттисте:
– В банк «Шварц и компания».
Карета тронулась с места. Жюлиан потер руки и прошептал:
– Шварц! Очень солидное заведение! Сейчас мне нужно взять денег, чтобы хватило на месяц, а там посмотрим.
Оставим на время графа Жюлиана и вернемся к Винсенту Карпантье.
Его враг словно в воду глядел. В самом деле, через десять минут его карета остановилась у министерства финансов, у входа со стороны улицы Монтабор. Как верно предположил граф, он вошел в здание и вышел через главный вход на улицу Риволи.
Дальнейшие действия Винсента Жюлиану угадать так и не удалось.
Винсент Карпантье не пошел к ближайшей остановке омнибусов на улице Монтабор. Вместо этого он вскочил в омнибус, ехавший из Пасси.
Сойдя на углу улицы Роан, архитектор пошел пешком по улице Сёнт-Оноре по направлению к «Почтово-пассажирской конторе Лаффит, Кайяр и компания». Там он заказал место до Бреста в экипаже, который отправлялся этим же вечером. Винсент назвал свое настоящее имя и заплатил задаток.
Затем он сел в свободный фиакр и велел, чтобы его отвезли на улицу Пикпюс, к монастырю Святого Креста. Приехав туда, архитектор попросил позвать Ирен.
Его тут же окружили монахини, возбужденные приближением торжества по случаю распределения наград, которое должно было состояться завтра. Винсент не знал, куда деваться от их благодарностей. Назойливые монашки убедили его пойти посмотреть, как идут приготовления к торжеству.
Впрочем, архитектор вовсе не сопротивлялся. Он играл свою роль безупречно. Внимательно осмотрев плоды трудов монахинь, архитектор что-то одобрил, а с чем-то не согласился. Он был очарователен.
Наконец появилась Ирен. Подбежав к отцу, девушка бросилась ему на шею и воскликнула:
– Дорогой папа, у меня к тебе большая просьба! В тот день я тебе не возразила, но сейчас жалею об этом. Я столько плакала! Пожалуйста, забери меня домой на каникулы! Прошу тебя, не оставляй меня здесь одну!
XXXV
ОТЕЦ И ДОЧЬ
Услышав эти слова, Винсент побледнел. Ирен почему-то выглядела усталой. Отец внимательно посмотрел на нее. Она опустила глаза и тяжело вздохнула. Архитектору показалось, что на лице девушки появилось какое-то новое, более взрослое выражение. Внезапно Винсенту стало страшно. Он испугался за свою дочь.
Возможно, в то же время он испугался и своей дочери.
Архитектор взял ее за руку и повел в сад.
– Ирен, – произнес он, когда они остались одни, – в тот день ты была рада, что остаешься здесь.
– Тебе правда так показалось? – спросила девушка, не поднимая глаз.
– Ты что, думаешь, я ничего не вижу? Меня это очень удивило. Может быть, даже огорчило. Пожалуйста, будь искренней со мной... Она уехала отсюда?
Ирен вздрогнула и вырвала свою руку из руки отца.
– Кто она? – пролепетала девушка. Внезапно она разразилась целым потоком слов:
– Отец, не упрекай меня! Тебе не в чем меня упрекнуть! Здесь оставляют на каникулы только тех, кого хотят наказать. А за что меня наказывать? Я не сделала ничего дурного. Завтра я получу награду. Обычно родители радуются, когда награждают их дочерей. Они хвалят их, а ты...
Винсент обнял дочь и крепко прижал ее к своей груди.
– Наверное, я плохой отец, – тихо сказал он. – И все-таки я тебя люблю. Я люблю только двоих в этом мире: тебя и Ренье... Мне кажется, что ты не совсем права: на каникулы оставляют не только тех, кого надо наказать. Ведь есть еще и подкидыши...
– Да, это правда, – согласилась Ирен. – Я не подумала об этом.
– А кроме них есть сироты, – закончил архитектор.
Дочь повисла у него на шее.
– Отец! – воскликнула она. – Если я останусь, я сойду с ума. У меня такое ощущение, что дома что-то не в порядке.
Винсент попытался улыбнуться, Но у него не получилось. Вместо улыбки у него на глазах выступили слезы.
– В нашем доме ничего не происходит, – произнес он прерывающимся голосом. – Там нет ни счастья, ни несчастья. Наш дом мертв.
Ирен слушала, широко раскрыв глаза. Пока она ничего не понимала.
– Ты была совсем маленькой, и все-таки, наверное, ты помнишь, как счастливы мы были, – грустно продолжал Винсент. – Как я любил твою мать, на которую ты так похожа! Послушай, Ирен, никогда не обвиняй меня в том, что я недостаточно люблю тебя... Я люблю тебя не меньше, чем ее, а ее я обожал: это была моя радость, моя надежда, мое счастье. Но она умерла... Когда это произошло, во мне словно что-то надломилось: мне кажется, что я стал хуже, слабее во всех отношениях... Если бы не ты, дочка, я бы, не раздумывая, расстался с жизнью.
Ирен стало страшно. Она вдруг сильно побледнела и не смогла скрыть охватившего ее ужаса.
Заметив волнение дочери, Винсент Карпантье покачал головой:
– Нет, не бойся, сейчас я не думаю больше о том, чтобы покончить с собой.
– Умоляю тебя, отец, скажи мне, что случилось! – сквозь рыдания проговорила Ирен.
Архитектор уже открыл было рот, чтобы ответить, однако вовремя удержался. Он нахмурился.
– Нет, девочка моя, прошу тебя, пойми меня, пока я не могу доверить тебе свою тайну, – прошептал Винсент.
У него был очень растерянный вид.
Ирен опустилась на скамью. Это была та самая скамейка в саду, на которой она сиживала со своей наперсницей, прибывшей из солнечной Италии – с матушкой Марией Благодатной.
Винсент сел рядом с дочерью – на то самое место, где в тот памятный день сидела итальянка. Девушка беззвучно плакала. – Ты еще любишь Ренье? – внезапно спросил ее отец.
– Как же я могу не любить своего брата? – ответила Ирен.
Поцеловав ее в лоб, Винсент произнес:
– Понятно, ты его больше не любишь.
Девушка хотела было возразить, но архитектор жестом попросил ее помолчать.
– Я был неправ, – сказал он. – Свет высмеивает или порицает тех вдовцов, которые женятся во второй раз. Однако те, кто не в силах утешиться, остаются одни, а это настоящее проклятие...
– Отец! Что ты говоришь! – воскликнула Ирен. – Ты раскаиваешься, что сохранил верность той, которая тебя так любила! Ты собираешься снова жениться! Прости меня, я уже успокоилась. Обещаю, что выслушаю тебя, ни о чем больше не расспрашивая.
Винсент снова покачал головой.
– Нет, что ты, я не собираюсь ни на ком жениться.
Ирен чуть заметно улыбнулась.
– Но тогда... – начала она. Но отец ее перебил.
– Мы еще несчастнее, чем ты думаешь, – тихо проговорил он.
Девушка перестала улыбаться.
– Ты мне не ответила, – продолжал архитектор еще тише. – Я спросил тебя, уехала она или нет.
– А я спросила вас, о ком вы говорите, отец, – произнесла Ирен, потупившись.
– Да, это правда, но ты не нуждаешься в ответе. Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду. Пока эта женщина была в монастыре, ты не жаловалась на то, что тебе приходится остаться здесь.
Девушка промолчала. Она стала белой, как полотно.
– И как же ты узнала, что она собирается уехать? – снова спросил Карпантье. – Еще позавчера вечером она сама об этом не знала.
– Значит, вы все знаете? – пролепетала Ирен.
– Я знаю, что с позавчерашнего вечера она не появлялась в монастыре, – сказал архитектор.
– Откуда вы ее знаете, отец? – чуть слышно спросила девушка.
Она украдкой взглянула на отца и поразилась выражению его лица: казалось, он был совершенно измучен.
– Отец, я уверена, что она не враг вам! – прошептала Ирен.
Внезапно Ирен выпрямилась и посмотрела отцу в глаза.
– Вы не ошибаетесь, – добавила она. – Уже две ночи ее келья пуста.
– А что бы ты сделала, девочка моя, если бы она и вправду оказалась моим врагом? – медленно произнес Винсент.
Он не дал дочери времени на ответ.
– Впрочем, я говорю не о том, – словно пытаясь что-то объяснить, добавил архитектор. – Она не может ни любить меня, ни ненавидеть. Сейчас речь идет не обо мне, а о тебе. Если она не вернулась, откуда ты узнала, что она уехала насовсем?
– Во всяком случае, надолго, – поправила его девушка. – Очень надолго.
– Она написала тебе? – поинтересовался Винсент.
Ирен не ответила.
На ее платье была чуть заметная складка в форме прямоугольника. Туда-то и указал ее отец.
– Письмо здесь, – буркнул он.
Тогда Ирен засунула руку под корсаж и вытащила оттуда сложенный вчетверо лист бумаги. Она молча протянула его Винсенту.
Он развернул записку. Его руки дрожали. В письме было написано следующее:
Дорогая сестра во Христе,Вернее, моя дорогая дочка: ведь я по возрасту гожусь Вам в матери. Я не имею права открывать Вам тайну нашей семьи: она принадлежит не только мне одной, а многим людям. Однако я все же намекала Вам, что посвятила свою жизнь великому делу: я хочу, чтобы мой юный брат граф Ж.стал не менее великим, чем наши предки.
Чтобы осуществить эту мечту, я пожертвовала всем:старыми друзьями, богатством, даже родиной. Сегодня, мое дорогое дитя, я должна вынести самое суровое испытание из тех, что выпали на мою долю. Я должна расстаться с Вами. Вспоминайте меня, думайте обо мне, молитесь за меня. С сегодняшнего дня нас согласно Господней воле будет разделять океан. Возможно, завтра Господня воля вновь соединит нас. Я выбрала Вас. Вы уже угадали мою тайную надежду?
Помните, граф Ж. – прекрасный человек. Пути Господни неисповедимы. Целую Вас, дорогая сестра.
До свидания. Вы получите от меня весточку с указаниями по поводу того, как мне можно будет ответить.
Ваша преданная подруга,
Ж., графиня Б.
indominoМария-ди-Грация.
Винсент внимательно изучил почерк. Он мог принадлежать как женщине, так и мужчине.
Подпись была выведена более жирно. В этом месте к бумаге пристал черный волос.
Архитектор перечитал письмо. Он не мог оторваться от него. Казалось, в этом почерке заключалась какая-то волшебная сила.
– Кто передал вам это письмо? – наконец спросил Винсент.
– Та же особа, которая сообщила об отъезде матери Марии Благодатной госпоже настоятельнице. Вы стали обращаться ко мне на «вы», потому что я совершила какую-то ошибку?
– Нет, – ответил Карпантье. – Где та прядь волос? Ирен залилась краской. Она достала свой кошелек и вытащила оттуда бумажку, в которую был завернут черный локон.
Винсент дрожащей рукой дотронулся до него. Внезапно ему вспомнилась сцена, которая произошла в особняке Боццо: убийца, состригающий свои волосы в двух шагах от трупа. Дело в том, что архитектор узнал эти волосы – черные, как вороново крыло, мягкие и нежные, словно у женщины.
– Ты не совершила никакой ошибки, – произнес он, возвращая дочери письмо и прядь волос.
Винсент колебался. Ему очень хотелось рассказать Ирен всю правду, но он понимал, что не имеет на это права.
Архитектор чувствовал, что на его дочь было оказано очень сильное влияние, которому не в силах противиться пятнадцатилетняя девушка. Поэтому он решил, что от нее, словно от заклятого врага, нужно скрыть все.
– Ты видела когда-нибудь брата этой женщины? – спросил Винсент.
– Никогда, – не раздумывая, ответила Ирен.
– Если не его самого, то, может быть, его изображение? – расспрашивал Винсент свою дочь.
– Вы задаете такие вопросы, отец, будто заранее знаете мои ответы, – улыбнувшись, ответила девушка. – В самом деле, я дважды видела его изображение. В первый раз – на медальоне, который матушка Мария Благодатная носит на шее.
– На медальоне? – удивился Винсент.
– Да. Это настоящий шедевр, – подтвердила девушка.
– Наверное, между братом и сестрой есть какое-то семейное сходство, не так ли? – Карпантье пытался уточнить свои догадки.
– Да, они очень похожи, – согласилась Ирен.
– Очень? – Винсент хотел знать любые подробности.
– Можно подумать, что на медальоне изображена матушка Мария – только в образе молодого мужчины, – в раздумье проговорила Ирен.
– А где ты его видела во второй раз? – любопытствовал Винсент.
– Это не был портрет графа, – ответила девушка. – Просто на той картине был изображен человек, который почему-то очень похож на него. Может быть, вы тоже видели эту картину, отец. Она находится в мастерской у Ренье, – добавила она.
– Там много картин, – заметил Винсент.
– Я говорю о той, на которой изображены сокровища, – пояснила Ирен.
– Ты имеешь в виду копию с той картины, которая принадлежит Биффи? – уточнил он.
– Да, копию с «картины Разбойника». Сходство просто поразительное, – заявила девушка.
Винсент взял руки дочери в свои и прижал их к груди.
– Если бы ты была хотя бы на пару лет старше, – произнес он, словно разговаривал сам с собой, – я бы сказал тебе: «Срочно выходи замуж за Ренье, и тогда я смогу спокойно уехать».
При словах «выходи замуж за Ренье» Ирен потупилась, но, услышав конец фразы, она тут же подняла голову.
– Как? Отец, вы тоже уезжаете? – воскликнула девушка.
– Уезжаю. Причем надолго. Я пришел сюда, чтобы попрощаться с тобой, – сообщил Винсент.
– Но почему? – недоумевала Ирен.
– Послушай! – произнес Винсент Карпантье, в голосе которого появились торжественные нотки. – Если ты снова увидишь эту женщину, мать Марию Благодатную, или кого-нибудь, кто появится от ее имени, не говори обо мне ни единого слова. Я не знаю ее, я не могу ее знать, понимаешь?
– Я понимаю, что вы не хотите... – начала было Ирен.
– Нужно понимать больше, – прервал ее архитектор. – Это вопрос жизни и смерти. И ты должна мне верить.
– Папочка, тебе угрожает опасность? – прошептала Ирен, прижавшись к отцу.
– Нам обоим, – ответил тот, крепко прижав ее к своей груди.
XXXVI
БЕГСТВО
Винсент Карпантье встал.
– Я не могу тебе сказать, куда я еду, – продолжал он. – Пока я сам этого не знаю. Писать я тебе не буду. Если тебе придет письмо от меня, не верь: это письмо писал не я. Слышишь? Не я! – повторил он. – Не верь никому, кроме Ренье. Причем его письмам ты тоже не должна верить: его почерк могут подделать точно так же, как и мой. Если Ренье предложит тебе уехать, немедленно соглашайся. Такова моя воля. Я прошу тебя уважать волю отца. Если этого недостаточно, я приказываю тебе.
– Я сделаю всю, как вы сказали, отец, – произнесла побледневшая Ирен. Ее била дрожь. – Но неужели вы не скажете мне, что за опасность нам угрожает?
– Нет, не скажу, – отрезал архитектор. – Думаю, что здесь ты будешь в безопасности. Ты останешься в монастыре до тех пор, пока я не позову тебя. Тогда за тобой явится Ренье... А теперь я вынужден попрощаться с тобой. Мне надо торопиться. Если воспоминания об этой женщине и молитвы за нее не будут занимать все твое время, вспомни и обо мне. И помолись за меня.
Он попытался мягко отстранить от себя Ирен, но она схватила его за руки. На глазах у Винсента выступили слезы.
– Отец! Отец! – рыдала девушка. – Не покидай меня! Я чувствую, ты сердишься на меня. Мне только пятнадцать лет, и я здесь совсем одна. Пожалуйста, не оставляй меня в неизвестности. Это убьет меня!
И снова архитектор чуть не проговорился: ему было невыносимо видеть, как страдает его дочь. И все-таки, собрав всю свою волю, он промолчал.
Поцеловав Ирен в лоб, Винсент высвободился из ее объятий и почти побежал прочь. На ходу он прокричал:
– Вспоминай обо мне! Молись за меня!
Во дворе архитектор наткнулся на подкарауливавших его монахинь. Когда они узнали, что он не будет присутствовать на торжестве, на котором будут чествовать его дочь, они принялись умолять и упрекать его.
– Послушайте, сударыни, когда вы будете распределять ваши награды, я уже буду подъезжать к Бресту, – говорил Винсент, надеясь, что монахини запомнят название города.
– Какая жалость! – причитала настоятельница. – Ведь и матери Марии Благодатной, которая была так добра к нашей дорогой Ирен, тоже не будет с нами. Но зато нас почтит своим присутствием полковник Боццо... Он сам хочет увенчать чело той девушке, которой он покровительствует.
Но архитектор больше ничего не слышал, он уже занял место в ожидавшем его фиакре.
– На станцию! – велел он кучеру. Там он заказал место в экипаже, отправляющемся в шесть часов в Лион. Затем Винсент дошел до площади Виктуар, там опять взял фиакр и доехал на нем до улицы Вест, где помещалась мастерская Ренье.
Художник работал. Его внимание было поглощено картиной «Венера в облаке». В мастерской присутствовали две половины модели – Эшалот и Симилор – добродетельный приемный отец юного Саладена, трудное детство которого проходило в сумке, похожей на ягдташ, и настоящий отец ребенка, погрязший в распутстве и презирающий экономию с великим трудом заработанных денег. Эшалот говорил о Симилоре следующее: – Сам не понимаю, почему я до сих пор не поссорился с Амедеем. Это просто какое-то наказание. От него у меня одни неприятности. Этот выпивоха постоянно тратит в кабаке наши общие деньги! Он не может оторваться от бильярда, пока не проиграется в пух и прах. Другого такого повесы в Париже не найти. Этот человек волочится за каждой юбкой! Мне кажется, что он, в отличие от меня, родился под счастливой звездой: ему каким-то таинственным способом удается покорять женские сердца.
Симилор был безобразен, но безобразие его было чисто парижское: такое же соблазнительное, как красота. Он знавал взлеты и падения: порою этому блестящему порочному наглецу приходилось подбирать на улице окурки. Когда у него не было помады, он мазал свою соломенного цвета шевелюру топленым свиным салом. Он искренне считал себя неотразимым.
Симилор верил только в три вещи: в свой неутомимый аппетит, в постоянно испытываемую им жажду и в свою непреодолимую тягу к прекрасному полу.
Если бы Амедей и впрямь был Диомедом, вряд ли стал бы он метать в Венеру копье. Скорее всего, этот человек обратился бы к ней с нескромным предложением и при этом стянул бы у нее платок.
Когда пришел Винсент, Ренье срисовывал ноги Симилора. Что касается Эшалота, то он времени даром не терял: заботливый малый поил своего выкормыша молоком. Саладен наконец-то перестал горланить, что принесло всем присутствующим немалое облегчение.
При виде архитектора Симилор несказанно обрадовался.
«Ага, сейчас художник нас отпустит! – подумал он. – Кроме того, господин Робло даст мне сто су, когда узнает, что его хозяин заходил в мастерскую. Все складывается просто великолепно!»
Ренье, не выпуская из рук палитры, пошел навстречу приемному отцу.
– Какими судьбами, отец? – спросил он. – Как раз сегодня я собирался вас найти, чтобы узнать ваше мнение по поводу этой картины. Взгляните, это уже становится на что-то похоже.
Винсент даже не посмотрел на полотно. Пододвинув к себе ближе стул, он сел.
– Что с вами? – воскликнул художник, заметив наконец, что архитектор бледен, как смерть.
«У каменщика такой вид, будто его мучают ужасные колики в животе», – подумал Эшалот.
«Возможно, господин Робло заплатит больше, когда узнает, что его хозяин явился сюда с похоронной миной, – в свою очередь размышлял Симилор. – Тут явно что-то происходит!»
– Со мной все в порядке, – ответил Винсент на вопрос Ренье. – Скажи этим людям, чтобы они ушли. Мне надо с тобой поговорить.
Симилор испытал чувство удовлетворения.
– Речь идет о том, чтобы попросить их полчасика погулять, или я должен отпустить их совсем? – спросил художник.
– Отпустить их совсем, – словно эхо откликнулся архитектор.
– Вы слышали, – обратился Ренье к натурщикам. – Одевайтесь, и до завтра.
– Завтра! – прошептал Винсент Карпантье, опустив голову.
Эшалот и Симилор оделись. Художник сунул им деньги, после чего Эшалот посадил Саладена в сумку, и они вышли.
Ренье внимательно посмотрел на приемного отца, взял стул и сел рядом.
– Теперь мы одни, – произнес он.
Архитектор молчал. Художник взял его за руку. Его пугало поведение Винсента.
– Пожалуйста, отец, скажите что-нибудь, – попросил молодой человек. – Что с вами?
– Со мной все в порядке, – повторил архитектор. Через несколько мгновений он добавил:
– Какое-то время я считал, что мы можем быть счастливы.
– Значит, все же что-то произошло. Случилось несчастье? – с тревогой в голосе спрашивал Ренье.
– Она еще ребенок, – медленно произнес Винсент. – Я ничего ей не сказал. Разве я мог доверить ей мою тайну? Она же совсем ребенок, и она в опасности... да, да, может случиться несчастье...
– Вы говорите об Ирен? – спросил Ренье с дрожью в голосе.
Архитектор дважды провел ладонью по лбу.
– Ирен! – прошептал он. – Это моя, моя ошибка! Счастье было в моих руках.
Внезапно Винсент встал, подошел к картине из галереи Биффи и разорвал покрывало, под которым находилось полотно.
Художник тоже встал и приблизился к Винсенту. Он не осмеливался больше приставать к приемному отцу с расспросами. Сердце молодого человека сжалось от тоскливого предчувствия надвигающейся беды.
Некоторое время архитектор молча смотрел на картину.
Наконец он произнес:
– Я это видел. И это – ужасно... Ужасно!
Ренье охватило беспокойство. Он подумал, что Карпантье помешался.
– Отец, эта трагедия разыгралась далеко отсюда, причем очень давно, – робко заметил художник.
В ответ Винсент Карпантье произнес лишь одно слово:
– Вчера!
Он попытался задернуть картину покрывалом, но ткань за что-то зацепилась, и половина полотна по-прежнему оставалась открытой. На ней был изображен молодой человек – убийца.
– Вчера! – повторил архитектор, дрожа как осиновый лист. – Это он! Он выглядит точно так же! Его преступление спасло мне жизнь.
Он покачнулся и упал бы, не подхвати его Ренье под руку.
– Уведи меня отсюда, – попросил архитектор, взгляд которого был прикован к картине. – Я больше не хочу видеть этого человека. Он дважды пытался... Пуля... Яд... Нож. Да, нож – это надежнее, нож его не подведет. Он убьет меня.
При помощи художника Винсент добрался до стула: он едва держался на ногах. Архитектор казался Ренье совершенно изнуренным и больным.
Посидев некоторое время неподвижно, Винсент Карпантье наконец собрался с силами.
– Послушай, сынок, теперь у Ирен есть только ты, – сказал он упавшим голосом. – Не суди ее строго: она всего лишь девочка, бедная маленькая девочка. Поклянись мне, что будешь защищать ее!
– Отец, неужели вам действительно нужна эта клятва? Разве Ирен не принадлежит мне? Разве мы с ней – не одно целое?
– Да, ты прав. Она принадлежит тебе, потому что я ее тебе отдаю.
Винсент указал пальцем на пакет, который он, войдя, положил на стол.
– Там – все, чем я владею, – произнес архитектор, – все мои деньги и ценные бумаги. Теперь мне ничего не нужно.
– Ради Бога, объяснитесь же наконец! – вскричал молодой человек. – Вы просто не представляете себе, какие мысли лезут мне в голову и как вы заставляете меня страдать!
– Страдать! – хмыкнул Винсент. – Знаешь, сколько мне пришлось выстрадать? Я и не предполагал, что страдание может быть таким глубоким... Впрочем, в ближайшем будущем меня ждут еще более тяжкие испытания. Я должен уехать. Выражаясь более точно, я должен бежать. Моя жизнь находится под угрозой. Мне грозит смертельная опасность, Ренье!
– Но кто вам угрожает? – спросил потрясенный художник.
– Он! – ответил архитектор, показав на картину из галереи Биффи. – Убийца! Я видел его. Говорю тебе, я это видел! Вчера!
Ренье опустил глаза. Он все более и более убеждался в том, что его отец сошел с ума.
Судя по всему, Винсент Карпантье догадался, о чем думает молодой человек, потому что он крепко сжал его руку и отчетливо произнес:
– Посмотри на меня. Не бойся, с головой у меня все в порядке. Да, я странно выгляжу, я не похож на тех, кто живет и надеется. Это потому, что я приговорен к смерти. Я ничего от тебя не утаю: ты должен знать все. Однажды я продал наш покой. Я променял его на несбыточную мечту. Мое безумие длилось целых шесть лет. Но вчера я очнулся. Я понял, что все эти годы я провел в бреду. Что ж, это первый шаг на пути к благоразумию. Я расскажу тебе все. Но сначала нам надо устроить наши дела.
Сунув руку в карман своего редингота, архитектор достал оттуда бумажник. Затем он раскрыл его, вытащил пачку купюр и протянул ее молодому человеку.
– Это понадобится ей, и тебе тоже; возможно, когда-нибудь ты поможешь мне, – добавил он.
Винсент замолчал. Ренье терпеливо ждал. Наконец, через пару минут Карпантье спросил:
– Ты очень любишь ее, не так ли?
– Вы еще спрашиваете! – воскликнул художник. Кивнув головой, архитектор задал еще один вопрос:
– Ты когда-нибудь видел полковника Боццо-Корона?
– Да, но... – начал было Ренье.
– Я вспомнил... Он приходил сюда. Вскоре, я думаю, ты снова увидишь его, – чуть слышно произнес Винсент, – и ты его узнаешь. Не смотри на меня так: повторяю, я в своем уме. Мои слова кажутся тебе странными, и это естественно, потому что речь идет о неслыханных вещах. Рок просто издевается надо мной. Всякий раз, когда я хочу отвлечься, когда я пытаюсь забыть об этом, я чувствую его железную руку на своем плече... Ты тоже послужил судьбе, когда написал копию с той картины из галереи Биффи. Ты сыграл на руку злой судьбе, когда рассказал мне о той ночи, которую ты провел в Сартене. Помнишь, как я тебя тогда слушал? Эта чертова легенда правдива.
Понимаешь, этот человек живет вечно. Он постоянно воскресает, он словно птица Феникс, восстающая из пепла. Ты узнаешь полковника, хотя ты видел его всего один раз.
– Отец, я верю, что вы в полном рассудке, – сказал Ренье. – Но почему вы говорите со мной загадками?
Винсент застывшим взглядом смотрел куда-то в пустоту. Молодой человек поежился. Ренье стало не по себе.
– Мой пес, мой Цезарь умер, – прошептал архитектор. – Пуля раздробила розетку, которая поддерживает занавески моего алькова. Постоянно будь готов к отъезду. Я еду далеко, так далеко, насколько это возможно. Ты привезешь ко мне Ирен. Я вверяю тебе ее судьбу. Когда я буду знать, когда буду уверен, что вы оба находитесь в безопасности, Я начну войну. Я буду воевать в одиночку, понимаешь? «Охотники за Сокровищами» не имеют права. Что касается меня, то я его имею. Человек, в руках которого такое огромное богатство, может сделать столько добра, что в своем величии уподобится самому Богу!
Винсент встал и гордо расправил плечи. Художник совсем растерялся: ведь отец коснулся его слабого места – воспоминаний о ночи, проведенной в Сартене. Он по-прежнему ждал слов, которые прольют свет на все сказанное Винсентом Карпантье.
Вдруг архитектор посмотрел на часы и сказал:
– Ты узнаешь все. Ты будешь единственным человеком, который знает мою тайну. У ворот стоит фиакр. Садись в него и езжай на станцию, которая находится на улице Нотр-Дам-де-Виктуар. Ты понял? Именно на эту станцию, и не на какую-нибудь другую. Там ты закажешь мне место в экипаже до Страсбурга – на мое имя – и заплатишь задаток. Ступай. Я буду ждать тебя здесь. Когда ты вернешься, я все тебе расскажу.
XXXVII
ГРОЗА
Ренье пришлось подчиниться. Винсент Карпантье остался в мастерской один. Он поставил табурет перед картиной из галереи Биффи, снял закрывавшее ее покрывало и сел. Архитектор принялся внимательно разглядывать обоих участников трагедии, запечатленной на холсте. Он не мог оторвать от полотна глаз. Сцена сама по себе была ужасной, но казалось, что взору Винсента открывается что-то более страшное, чем изображение на картине.
Долгое время архитектор сидел молча. Наконец он чуть слышно произнес:
– Ренье похож на графа Жюлиана.
Прошло пятнадцать минут. Каждая секунда ожидания причиняла Винсенту мучительную боль. Он устал смотреть на картину: его покрасневшие глаза уже начали слезиться. Архитектор по-прежнему сидел на табурете, обхватив голову руками.
«Три направления: Брест, Лион и Страсбург, – размышлял он. – Всерьез следует учитывать только их. С остальными им будет просто разобраться. В шесть часов вечера им, возможно, уже будет известно, что я не поехал ни по одной из этих трех дорог. Однако я их знаю. Вернее, я знаю его. Разумеется, он сможет навести справки быстрее, чем это сделала бы полиция. И моя хитрость заставит его поломать голову. Его первая мысль будет такова: раз Карпантье указал нам на запад, на юг и на восток, значит, он должен направиться на север».
Винсент удовлетворенно улыбнулся.
– Но потом ему в голову придет вторая мысль, – прошептал он, – опровергающая первую. Он подумает: «Может быть, Карпантье с помощью этой уловки хочет остаться в Париже?»
Внезапно архитектор подскочил на месте.
– Черт побери, а ведь это лучший вариант! – пробормотал он. – Мне в самом деле нужно остаться в Париже. У этого негодяя есть чему поучиться. Я должен полностью изменить свой внешний вид, изменить образ жизни, уподобиться кроту, поселиться в норе и рыть подземный ход, который в конце концов приведет меня к сокровищам! А потом я начну перетаскивать в свою нору богатства старого полковника. Времени у меня достаточно, терпения мне не занимать, так что скоро Хозяином стану я!
Винсент встал. Глаза его лихорадочно сверкали.
– Я сделаю это! – воскликнул он. – Решено! Я могу провести в могиле сколько угодно времени: дни, недели, месяцы!
Архитектор замолчал. Через некоторое время он добавил уже совсем другим тоном:
– Мой Цезарь умер! У меня над ухом просвистела пуля... Нет, я ошибаюсь, из этого ничего не выйдет. Их много, они повсюду, возможно, они уже напали на мой след. Я нахожусь на волосок от смерти... Мне нужно бежать, только это может меня спасти. Я должен быть как можно дальше от Парижа.
Винсент испуганно озирался, словно заподозрил, что в мастерской находятся его враги. В этот момент он посмотрел на картину, и ему показалось, что отцеубийца вот-вот сойдет с холста. Волосы зашевелились у Винсента на голове. Не спуская глаз с полотна, архитектор попятился назад. Вдруг он выхватил нож, с диким криком бросился к картине и с размаху пронзил холст острым лезвием.
– Вот тебе, граф Жюлиан! Вот тебе, отцеубийца! – завопил Карпантье.
Он угодил своему врагу точно в сердце.
Прошло несколько секунд. Внезапно выражение лица Винсента изменилось. Теперь на нем появилось раскаяние и страх. Рухнув на колени, Карпантье прошептал:
– Господи, неужели я и впрямь сошел с ума?
Нож все еще торчал в холсте. Архитектор вытащил его и приставил острие к своей груди.
– Нет, – произнес он. – Со мной все в порядке. Я не сумасшедший, я должен жить.
Винсент лихорадочно озирался по сторонам. Рядом на стене висели вещи, которые Ренье всегда брал с собой, когда отправлялся за город писать пейзажи. Здесь были костюм, шляпа, складной зонтик, который запросто мог использоваться в качестве трости, и большая заплечная сумка. Такие сумки очень нравятся сильным молодым людям, дышащим здоровьем.
Скорее всего, читателю не раз доводилось видеть этих беззаботных самоуверенных любителей живописи. Жизнерадостные молодые люди проделывали изрядный путь пешком только для того, чтобы увидеть траву, деревья, воду, свет, настоящую землю и настоящее небо.
Не знаю, все ли они талантливы, но хотелось бы, чтобы Господь наделил талантом каждого из них. Во всяком случае, у них есть молодость, вера и надежда, великая добродетель, подарившая им крылья. Они летают, и озеро шепчет им о загадке своей прозрачности, лес рассказывает им о своей тени, а солнце – о своей светоносной природе.
Пусть они летают, эти юные художники, пусть они будут так же счастливы, как и отважны, и пусть в конце полета их ждет если не богатство, то хотя бы достаток, и если не слава, то, по крайней мере, признание.
Вдруг Винсенту в голову пришла одна мысль. Он не был ни юношей, ни художником, и ему было все равно, поведает ему природа свои тайны или нет. Архитектор подумал о маскараде.
Он был убежден, что первая мысль всегда правильная, поэтому, не раздумывая, он быстро переоделся.
– А как же Ренье? – вспомнил он.
Карпантье схватил угольный карандаш и на том месте, где висел костюм, написал на стене четыре слова:
«Дети мои, до свидания».
Затем он взвалил сумку себе на плечи, взял в руку зонтик-трость и вышел на улицу Вавен.
Ему сразу повезло. Консьерж был чем-то занят и поэтому не заметил архитектора. Как по заказу, на улице не было ни души. Завернув за угол, Карпантье направился к Обсерватории. В своем странном наряде он пока чувствовал себя неуютно и радовался пустынным улицам и переулкам.
Впрочем, костюм художника как нельзя лучше подходил к этому кварталу: по аллее, ведущей к Обсерватории, нередко гуляли молодые люди этой прекрасной профессии. Местные жители их не замечали, как в Тулоне не замечают моряков, в Тюильри – нянь с детьми, а в Версале – кирасиров.
Карпантье, как мог, старался соответствовать образу юного поклонника искусства. Несмотря на усталость, он пытался идти как можно более бодрым шагом. Свою широкополую фетровую шляпу Винсент надел набекрень, что придавало ему совершенно залихватский вид.
Больше всего он боялся, что случайно встретит какого-нибудь знакомого. Однако чем дальше архитектор продвигался вперед, тем меньше становилась вероятность такой встречи.
Скоро он понял, что эта опасность ему больше не угрожает. Теперь страх в нем вызывали только Черные Мантии.
Когда Винсент добрался до предместья Сен-Мишель, он выбирал самые глухие улочки. Наконец Карпантье достиг границ этого предместья и вышел за черту города, направляясь в сторону Фонтенбло.
Очутившись на дороге в Бисетр, он облегченно вздохнул. Только сейчас Винсент ощутил огромную усталость. Было очень душно. Стояла невыносимая жара. Легкий ветерок временами дул с юго-запада, с востока же надвигались безобидные на вид облака.
Если бы архитектор разбирался в парижском климате, он бы понял, что эти странные легкие облачка предвещают проливной дождь. Однако парижане не любят смотреть на небо. Им кажется, что предсказывать погоду по реальным приметам недостаточно научно. Они доверяют только точным приборам. Поэтому их очень удивляет, когда ни с того ни с сего солнце застилают тучи, поднимается ураганный ветер и гремит гром. Тогда парижане, опечаленные тем, что не взяли зонтиков, восклицают: «Но ведь синоптики говорили, что день будет солнечным!»
Одним словом, Винсент Карпантье продолжал идти вперед, не обращая ни малейшего внимания на облака, которые закрывали лишь небольшой кусочек неба.
Заходящее солнце окрашивало небосвод в пурпурный цвет. Было примерно шесть часов вечера.
Архитектор уже так хорошо вошел в роль, что собирался поужинать и переночевать на постоялом дворе, объяснив хозяевам, что завтра утром собирается работать на пленэре. Внезапно ему захотелось обернуться и посмотреть, какое расстояние отделяет его от Парижа.
Он увидел, что по дороге быстро едет карета, поднимая густое облако пыли.
Винсент замер. У него перехватило дыхание. Дело в том, что он сразу же узнал не только карету, но и лошадь, и кучера, уроженца Неаполя красавца Джован-Баттисту.
Архитектор поглубже нахлобучил шляпу на глаза, лихорадочно обдумывая план действий. Он не надеялся, что ему удастся обмануть проницательного графа Жюлиана, если будет притворяться бодрым, полным сил человеком. Винсент решил, что лучше будет изображать пьяного, поэтому, пошатываясь, брел теперь не по прямой, а зигзагами.
Вспомнив какую-то удалую песню, он без промедления затянул ее нарочито грубым голосом.
Карета ехала быстро и почти бесшумно. Скоро она нагнала художника, шагающего по обочине дороги.
Предусмотрительный архитектор положил на плечо зонтик, чтобы из кареты не увидели его лица. Несмотря на охвативший его безумный страх, он все-таки решился взглянуть на экипаж в тот момент, когда карета обгоняла его.
Винсент увидел то, что ожидал увидеть и чего боялся. Он заметил до боли знакомый мертвенно-бледный профиль.
«Что здесь делает граф Жюлиан? Почему он поехал именно этой дорогой?» – спрашивал себя архитектор.
Вдруг подул сильный ветер, поднявший столько пыли, что карета сразу исчезла из виду. Любой нормальный человек понял бы, что приближается гроза, Винсент же не обратил внимания на резкое изменение погоды. Он не видел даже того, что прелестные легкие облака, незадолго до этого появившиеся на востоке, превратились в огромные черные тучи, которые уже заняли почти все небо. Сейчас они с невероятной скоростью неслись как раз над его головой.
Погруженный в свои мысли, архитектор ничего не замечал.
Вскоре пыль осела, но экипаж уже укатил. Вдали виднелись четыре-пять карет, но, которая из них принадлежала полковнику, сказать было невозможно.
Винсент, не задумываясь, свернул с дороги налево, куда вела довольно широкая тропа. Он решил, что так будет безопаснее. На самом же деле ему просто не хотелось идти по следам этой проклятой кареты.
Сначала тропа шла параллельно дороге в Вильжюиф, потом приблизилась к Сене, пересекла проспект Шуази около Порт-а-Лянгле и чуть дальше резко сузилась. Архитектор только успел ступить на этот узкий отрезок тропы, как разразилась ужасная гроза. Винсента что-то больно стукнуло по носу. Он поднял голову и увидел прозрачные круглые льдинки – шел град.
Буквально за несколько минут стемнело. Солнце закрыла черная с зеленоватыми вкраплениями завеса туч. Пробивая эту завесу, на западе время от времени вспыхивал одинокий луч. Зрелище было зловещим.
Вдруг страшный грохот заглушил шум падающих градин. Винсент вздрогнул; впервые в жизни он испугался грома. В то же мгновение в небе полыхнула молния.
Через пару секунд разразилось нечто невообразимое. Сильный порыв ветра чуть не сбил архитектора с ног. Поднялся настоящий ураган, завывающий, словно тысяча чертей. В самом деле, Винсенту показалось, что он очутился в аду.
Это длилось примерно полчаса. Карпантье с трудом держался на ногах, слабел, чувствовал себя совершенно разбитым и больным. Он шел вперед, не разбирая дороги. Его шатало от усталости. Он был похож на корабль, из-за шторма потерявший управление.
Стало так темно, что не было видно ни зги. Очередная вспышка молнии осветила лишь грязь, в которую при каждом шаге Винсент погружался по щиколотку. Он боялся, что с ним произойдет нечто ужасное и он умрет прямо здесь, в этой грязи.
Архитектор никак не мог отделаться от тревожившего его воспоминания. Он думал об истории, которая приключилась с Ренье в Сартене. Согласно рассказу молодого человека, в ту ночь тоже была ужасная гроза.
Два-три раза в свете молнии Карпантье удавалось заметить очертания какой-то постройки, одиноко стоявшей посреди поля. Винсент мечтал укрыться там от непогоды – ему это было необходимо. И все же он не решался и проходил мимо.
Дело в том, что архитектор боялся. Он не знал, что его ждет внутри любого из этих домишек, и не хотел рисковать.
Карпантье думал о людях, приютивших Ренье. Его пробирала дрожь, когда он представлял себе пьяную Мегеру Бамбуш-Гуляку и убийцу с лицом бульдога, которого художник называл Лейтенантом.
И все же в конце концов Винсент сдался. Он совершенно выбился из сил, его лицо кровоточило – раны, ссадины и синяки от града причиняли ему сильную боль. Архитектор понял, что больше не сможет продолжать эту борьбу с самим собой.
В яркой вспышке молнии он увидел какую-то лачугу. Шагнув к ней, Карпантье упал, ударившись головой о каменный порог. К счастью, он не сильно ушибся и не потерял сознания.
Сквозь завывание ветра до него доносилось чье-то хриплое пение. Ему показалось, что поет старая пьяная женщина. Более того, он узнал песню. Это была итальянская песня.
«Все это бред, – подумал архитектор. – Это из-за того, что я все еще нахожусь под впечатлением рассказа о приключениях Ренье».
Снова сверкнула молния. Только теперь Карпантье смог рассмотреть дом. Это была старая жалкая халупа.
Оттуда доносилось пение. Через некоторое время послышалось шарканье шагов.
– Эй! – раздался хриплый голос. – Ты одеваешься или нет? Ты что, бездельник, уснул? Эй! Лейтенант!
Винсент вздрогнул. Его охватил мистический ужас. «Может, я сплю?» – спросил себя архитектор. Он ждал. Тот, кого назвали Лейтенантом, не отзывался.
– Послушай, ведь не каждый же день в твою берлогу приезжает Хозяин, чтобы сказать тебе: «День настал», – снова послышался хриплый женский голос. – Тебе надо поторопиться. Может, ты не хочешь мокнуть под дождем? Не тяни время! Если хочешь остаться в живых, немедленно отправляйся в дорогу!
И снова ответа не последовало.
«Значит, полковник приезжал сюда! – пронеслось в голове у Карпантье. – Лейтенант нужен ему для того, чтобы расправиться со мной! Лейтенант – наемный убийца!»
Винсент ощутил леденящий душу ужас. Он понял, что должен немедленно бежать, и попытался встать, но не смог: ноги его не слушались.
– Я собираюсь сходить за выпивкой, – продолжала старуха. – В моей бутылке не осталось ни капли, а я умираю от жажды. А, вот ты наконец!
В халупе раздались звуки тяжелых мужских шагов.
– Скажи-ка, Бамбуш, тебе не показалось, что Отец сегодня какой-то странный? – спросил Лейтенант. – Вроде бы он ничуть не изменился, и все же это совсем другой человек... Насчет архитектора он, конечно, прав. Пока этот человек жив, Отец не сможет чувствовать себя уверенно.
– Значит, тебе надо поторапливаться, лентяй! – прохрипела старуха.
Винсент, собравшись с силами, снова предпринял по пытку подняться. Ценой огромных усилий ему удалось встать на четвереньки.
– Достань точильный брусок, – велел Лейтенант, – а то мой нож слегка заржавел.
Раздался отвратительный скрежет, от которого у архитектора волосы на голове встали дыбом. Это было последней каплей, переполнившей чашу его страданий, и Карпантье, лишившись чувств, рухнул на порог.
XXXVIII
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
Ни Ирен, ни Ренье ничего не знали об отце, который словно в воду канул. В особняке Винсента Карпантье не удалось найти ничего, что могло бы пролить свет на тайну его исчезновения. Архитектор пропал бесследно, будто его поглотила земля.
Для Ирен это было настоящим потрясением. Читатель знает, что она уже довольно длительное время жила в состоянии нервного напряжения. Злой гений, вкравшийся к ней в доверие, оказывал пагубное воздействие на ее неокрепшую душу. Дело в том, что мать Мария Благодатная, вернее сказать, граф Жюлиан, выбрал Ирен в качестве инструмента, с помощью которого надеялся достичь своей цели: открыть дверь, ведущую в тайник с сокровищами.
Винсент Карпантье оказался меж двух огней. С одной стороны, ему угрожал новоиспеченный полковник. С другой стороны, он отверг предложение «Охотников за Сокровищами» заключить с ними союз, тем самым превратив их в своих заклятых врагов. Эти люди полагали, что архитектору известен секрет полковника, и не могли допустить, чтобы Винсент опередил их.
Одним словом, шансы Винсента Карпантье в борьбе со столь могущественными противниками были невелики.
Судя по всему, его главный враг, граф Жюлиан, мог бы стать гениальным полководцем. Когда он решил начать осаду дома своего деда, он был никем. Граф понимал, что это настоящая твердыня и взять ее будет нелегко. Другой бы на его месте отступил, Жюлиан же вел себя иначе. Он решил, что стоит попытаться использовать любую лазейку, любой способ, каким бы невероятным он ни казался, лишь бы достичь заветной цели. Граф отдавал себе отчет в том, что большая часть проделанной им работы окажется бесполезной. И все же он надеялся, что из десяти вариантов хотя бы один принесет успех.
Этот человек приехал из Италии, страны, где пламенно верят в чудеса и где вместе с тем совершаются самые неслыханные святотатства. Видимо, это повлияло на его решение поселиться в монастыре.
Там граф был вне опасности: во-первых, его защищали монастырские стены, а, во-вторых, для окружающих он был женщиной. Разве бывает лучшее укрытие от любых посягательств? На досуге Жюлиан развлекался, соблазняя юную красавицу. Он надеялся, что однажды девушка отдастся ему, а поскольку Винсент Карпантье души не чаял в своей дочери, Жюлиан полагал, что архитектор окажется целиком в его власти.
Ирен сразу же поддалась влиянию своей наставницы, которая по возрасту могла бы быть ее матерью. Она понимала, что эта женщина совсем не похожа на обычную монахиню, и это невольно притягивало девушку к ней.
Мария Благодатная была не просто прекрасна, не просто умна, она была знатного происхождения. То, что ее род постигло несчастье, только придавало ей величия в глазах бедной девушки. Это было так пленительно, так таинственно, так романтично!
Все дети, от природы одаренные воображением, тянутся к тайне, к поэзии. Вряд ли в монастыре Святого Креста была девушка, столь же умная и чуткая, как Ирен Карпантье. К сожалению, человек уязвим не только в своих слабостях, но в первую очередь в своих достоинствах.
Если бы Ирен не интересовалась итальянским языком и литературой, мать Мария Благодатная не смогла бы так подолгу говорить с ней. Разумеется, она то и дело упоминала о своем прекрасном и несчастном брате, стараясь запечатлеть этот привлекательный образ в сознании своей; юной собеседницы, намекала, что в будущем этот единственный наследник былой семейной славы обязательно станет принцем, что тоже весьма впечатляло девушку.
Искусительница давала ей понять, что и Ирен может стать причастной к грядущему возвышению ее благородного брата.
Ирен была совсем еще юной. Она горячо любила Ренье – почти так же, как своего отца. И может показаться странным: почему же это чувство до сих пор не переросло в нечто большее?
По всей видимости, в этом был повинен сам молодой человек. Впрочем, вряд ли в этом случае можно говорить о вине. Разве можно поставить человеку в вину его благородство? Ренье не просто любил девушку – он ее уважал. Он уважал их общее будущее.
Можно сказать, что Ренье страшился приоткрыть – даже для того, чтобы просто взглянуть одним глазком – тот драгоценный ларец, где хранились залоги его счастья.
Поэтому не нужно удивляться, что Ирен постоянно грезила о графе Жюлиане, хотя видела его только на медальоне своей наперсницы. Она была так чиста, что и не подозревала, что эти грезы могут стать для нее опасными.
Ирен не боялась любить брата своей лучшей подруги.
«Как? – спросит читатель. – Она его уже полюбила?»
На этот вопрос мы должны ответить утвердительно.
Разумеется, девушка любила не конкретного мужчину, а неизвестную ей опасность, угрожавшую этому бледному красавцу. Эта опасность увенчивала его чело трагическим ореолом. В таком возрасте любят то, что заставляет усиленно работать воображение.
Теперь графу Жюлиану пришлось покинуть монастырь: у него появились другие, более важные дела. Тем не менее ему было жаль плодов своего труда. Он считал, что уже немало продвинулся на пути завоевания этой привлекательной девицы. По природе своей граф был бережливым человеком. Поэтому он написал Ирен письмо, чтобы сохранить ее привязанность на будущее.
Девушка еще долго носила бы траур по своей утраченной мечте, если бы не произошло в самом деле ужасное событие.
Об исчезновении отца ей сообщил Ренье. Общее горе снова сблизило их. Когда они встретились, прошло уже пять дней с того страшного дня.
Поняв наконец, что отец исчез, художник принялся отыскивать его следы. Кое-что ему удалось узнать.
Выяснилось, что соседи видели человека в костюме странствующего художника, который свернул с улицы Вавен и направился к Обсерватории.
Одна девчушка, не раз позировавшая Ренье, узнала его одежду на каком-то пожилом человеке, который выглядел усталым и больным. Она видела его в Фонтенбло.
Натурщица и ее подруга последовали за незнакомцем и шли за ним до окрестностей Бисетра, но тут разразилась гроза, и они поспешили укрыться в ближайшем кабачке.
Итак, след терялся неподалеку от Бисетра.
Вспоминая свою последнюю встречу с отцом, Ирен только теперь осознала, что отец вел себя, да и говорил как-то странно – очень непонятно и сбивчиво. Он вроде бы хотел ей что-то сообщить, Но так и не решился этого сделать. Каким он был тогда грустным!
Девушка не находила себе места, ей хотелось повернуть время вспять, чтобы снова поговорить с отцом! Увы, это было невозможно.
Примерно то же самое происходило и с Ренье. В его ушах до сих пор звучали последние слова Винсента. Ему казалось, что это было его завещание.
«Почему он послал меня на эту станцию?» – спрашивал себя молодой человек. Он уже навел справки и знал, что архитектор сам заказал себе место на двух других станциях.
И Ренье, и Ирен одновременно пришло в голову ужасное предположение. Они оба подумали о самоубийстве. Но зачем было отцу кончать жизнь самоубийством? Дела его шли в гору: круг его заказчиков постоянно расширялся, и он богател с каждым днем.
Скоро об исчезновении Винсента Карпантье стало известно всему Парижу. Его знали все, по крайней мере, очень многие: ведь он был модным архитектором. В течение нескольких дней парижане оживленно делились друг с другом различными предположениями на этот счет.
Все знали, что в последнее время Винсент Карпантье вел довольно странный образ жизни. Он стал очень замкнутым. Его слуга по имени Робло, который, судя по всему, был к нему очень привязан, как-то в разговоре сознался, что вот уже несколько месяцев, как его хозяин стал совсем другим человеком.
Что с ним случилось? Может быть, он сошел с ума? Скоро эти предположения стали подтверждаться. Стало известно, что по ночам архитектор переодевался и уходил из дома.
Как ни странно, среди тех, кто не отрицал версию о сумасшествии, были Ренье и Ирен.
Им пришло это в голову еще до того, как об этом стали ходить слухи.
Что касается монахинь из монастыря Святого Креста, то и им теперь казалось, что, когда господин Карпантье принимал участие в приготовлении к торжественному распределению наград, у него был «какой-то странный вид».
Но это еще не все. Вскоре выяснилось, что дела у знаменитого архитектора шли далеко не так блестяще, как казалось. Внезапно возникло огромное количество предъявлявших претензии кредиторов. Однажды утром верный Робло сказал Ренье:
– Кто бы мог подумать? Мне кажется, что он должен самому Господу Богу и всем его святым. Скоро придется продать особняк. Однако боюсь, что даже этого не хватит, чтобы со всеми расплатиться.
В самом деле, особняк пришлось продать. Остались одни долги. Ирен покинула монастырь.
Через несколько месяцев девушке исполнилось шестнадцать лет.
– Давай поженимся, – сказал ей Ренье. – Такова воля нашего отца.
– Я еще слишком молода, – ответила Ирен.
Она сняла себе маленькую комнату. На жизнь Ирен зарабатывала собственным трудом.
* * *
Прошло несколько месяцев. Париж уже давно забыл о Винсенте Карпантье. Последнюю неделю парижан волновало другое важное событие: кончина добродетельного старца, полковника Боццо-Корона.
Смерть этого благодетеля человечества и его похороны описаны нами в другой книге. Здесь мы коснемся только тех подробностей, о которых мы еще не упоминали.
Лежавшего на смертном одре полковника окружали его лучшие друзья, то есть члены совета Черных Мантий. Они оставались с Отцом до самого конца. Это была настоящая семья. Две трети века этот человек был для них высшим авторитетом. Каждый из членов Черных Мантий был посвоему привязан к нему.
Впрочем, тот, кто пытался выразить неповиновение, умирал. Этот дряхлый старик похоронил немало молодых и сильных соперников, тогда как он сам, казалось, бессмертен. Однако действительность все расставила по своим местам – полковник все-таки умирал.
Как у Александра Македонского, у полковника Боццо-Корона было много наследников, жаждущих поделить его империю. Только империю Александра разделить было легко: одному – королевство, другому – провинция и так далее. Что касается наследства Боццо, то оно было невидимым.
Каждый из членов общества «Охотников за Сокровищами» строил какие-то догадки и предположения, но только один человек во всем мире мог с уверенностью сказать: «Ищите вот здесь, и вы найдете сокровища Обители Спасения».
Этот человек умирал, причем умирал молча.
Неужели он и впрямь умрет? Все, кто сейчас стояли у его ложа, давно жаждали его кончины. Полковник уже не раз был в двух шагах от смерти. Может быть, и теперь ему удастся выкарабкаться?
Черные Мантии надеялись, что этого не случится. Они молча глядели на старика: доктор Самюэль, аббат, принц – сын несчастного Людовика XVI, граф Корона – племянник полковника, супруг его прелестной внучки Фаншетты, господин Лекок – известный по прозвищу Приятель-Тулонец, графиня де Клар – бывшая Маргарита Бургундская. Все они видели, что полковник бледен, как смерть, и от всей души наслаждались этим зрелищем. Разумеется, они делали вид, что ужасно страдают.
Накануне вечером полковник сказал им:
– Птенчики мои дорогие, на этот раз мне действительно приходит конец. Завтра меня не станет. Каждый из вас будет богат, как Крез. В самом деле, не могу же я унести с собой содержимое нашей копилки. Что ж, так тому и быть. Идите и берите, теперь все ваше. Я не скажу вам, сколько денег в нашей кассе. Я хочу, чтобы вы были приятно удивлены. Я знаю, дорогие мои, что вы будете меня горько оплакивать, однако мое завещание – оно же благословение – вас утешит. Все, пока я вам больше ничего не скажу.
Затем старик заявил, что ему нужен священник, потому что он хочет умереть так же, как и жил: праведно.
Аббат предложил ему свои услуги. Однако умирающий показал ему нос – конечно, чисто по-дружески.
Когда Черные Мантии удалились, доктор сказал:
– Он даже не позволил мне пощупать у него пульс. Он очень плох, но я помню времена, когда он выглядел еще хуже.
– Ему нельзя верить! – пробормотал Лекок. – Я поверю в его смерть только тогда, когда его изгложут черви.
– А что мы будем делать, если он унесет с собой в могилу свою тайну? – забеспокоилась графиня де Клар.
Члены совета Черных Мантий молча смотрели друг на друга.
XXXIX
КОМНАТА МЕРТВЕЦА
После этого вопроса воцарилось молчание. Никто из «Охотников за Сокровищами» не знал, что ответить графине. Когда наступило утро, полковник позвал свою внучку и любимицу графиню Франческу Корона и долго с ней разговаривал. Он пожаловался ей, что вчера вместо священника ему подсунули какого-то мерзавца по имени Аннибал Джоджа, состоящего на службе у графини де Клар. На этого типа напялили сутану прямо поверх редингота.
– Я понял, в чем тут дело, и стал ему рассказывать всякую чепуху, – сообщил старик Фаншетте. – Все же мне хотелось бы исповедоваться по-настоящему. Если это даже и не принесет мне ничего хорошего, плохого от этого также не будет. Ведь правда, Фаншетта? Я должен о многом с тобой поговорить. Каждому из них я пообещал, что сделаю его своим наследником, но на самом деле наследство получишь ты. Я люблю только тебя. Тебе я поведаю тайну Обители Спасения и на твою шею повешу медальон! Этот медальон я носил еще в те времена, когда меня боялись все Апеннины... Тогда меня звали Фра Дьяволо. А еще я дам тебе ключ от комнаты, где хранятся сокровища. Ты не представляешь себе, что это такое! Огромное бездонное море золота, которого хватит на то, чтобы купить все человечество!
– Зачем мне все это? – прошептала Фаншетта. – Если вы умрете, они убьют меня.
– Это ты их убьешь, если захочешь, – возразил полковник. – Наш божественный Ариосто писал о человеке, который побеждал всех с помощью золотого копья. У тебя будет золотое копье... Нам надо торопиться. Когда приближается смерть, часы бегут, словно минуты. Ты должна выполнить мой приказ и получить наследство. Ты сделаешь это?
– Я всегда слушалась вас, – ответила графиня.
– Да, это верно! Не то что остальные... Да что о них говорить! Они похожи на шакалов, которые ждут, когда умрет лев. Я рад, что умираю. Смерть – это покой. Все равно они, скорее всего, убили бы меня...
Старик вздрогнул. Было похоже, что сейчас он говорит искренне.
– Подойди ко мне, – продолжал полковник. – Они, наверное, где-то рядом. Если они услышат то, что я сейчас скажу тебе, ты погибла! Еще ближе!
Старик умолк. Фаншетта склонилась над умирающим.
– Нужен человек, который поможет тебе сохранить сокровища, – прошептал полковник. – Я выбирал его долгие годы и выбрал из тысяч людей. Я хочу, чтобы он принял мою исповедь. Он предупрежден об этом. Приведи его ко мне.
– Где он живет? – спросила Фаншетта.
– Совсем рядом, проезд Сен-Рош. Это молодой священник. Он, как и мы, из Сартена. Его зовут аббат Франчески. Повтори имя.
Графиня Корона повиновалась.
– Франческа, Франчески, я думаю, что ты запомнишь. Он живет в доме номер три. Два дня назад этого человека назначили викарием. Это настоящий святой. Он голодает, потому что все отдает беднякам. Тебе ничего не придется ему объяснять: он все знает. Ты ему передашь только несколько слов.
– Что я должна сказать? – спросила Франческа.
– Смерть – это жизнь! Повтори, – приказал полковник.
– Смерть – это жизнь! – повторила графиня Корона.
– Хорошо... А потом ты добавишь: «Сегодня ночью настанет великий день». Повтори, – велел старик.
– «Сегодня ночью настанет великий день», – произнесла молодая женщина.
– Хорошо! Ты даже не догадываешься о том, как я тебя люблю. Ты узнаешь об этом завтра, – пообещал полковник.
Франческа встала.
– Подожди, – остановил ее старик, – я еще не закончил. Сегодня – и днем, и ночью, которая станет для меня последней, – отдавать приказы будешь ты. Ничего не бойся. Они не посмеют меня ослушаться. Они поднимут головы только тогда, когда увидят, что мой гроб надежно заколочен. Ты объявишь им мою волю, и они подчинятся. Ты сделаешь это? – спросил полковник, и в его голосе звучали приказ и угроза одновременно.
– Да, я сделаю это, дедушка, – без колебаний ответила Фаншетта.
– Ты скажешь: «Последние дни Отца омрачены страхом. Ему уже столько лет, что он сомневается в реальности смерти. Известно, что смерть порой приходит к человеку не сразу, а как бы в несколько этапов. Особенно часто это случается с древними стариками. Вспомните, ведь Отцу уже больше ста лет! Короче говоря, он боится быть похороненным заживо. Чтобы избежать этой участи, а также других опасностей, характер которых он не уточнил, Отец хочет следующего. Во-первых, чтобы в ту ночь, когда он умрет, и на следующий день к его телу никто не приближался. Во-вторых, его тело должен охранять избранный им человек. Это священник. Только его Отец попросил помолиться за него у смертного одра, и только он объявит о сроке погребения после того, как удостоверится в смерти Отца. Отец сказал ему, каким образом он это должен сделать». Ты запомнила? – спросил старик.
– Да. Я ничего не забуду, – решительно ответила молодая графиня.
– Тогда ступай. И пригласи моих дорогих друзей, которых я увижу сегодня в последний раз, – приказал старик.
Графиня вышла. Через несколько мгновений в комнату вошли члены совета Черных Мантий. Полковник соизволил прикоснуться рукой к каждому из них.
К полудню Франческа вернулась; она привела с собой молодого викария, человека довольно аскетического вида.
– Оставьте меня, дети мои, – произнес старик. – До тех пор пока меня не похоронят, выполняйте приказы Фаншетты так, словно их вам отдаю я. Иначе...
В глазах полковника вспыхнул недобрый огонек.
– Мое запечатанное завещание передаст вам аббат Франчески. Это произойдет через час после моих похорон.
В четыре часа пополудни полковник Боццо-Корона испустил дух.
Возле его тела неотлучно находился аббат Франчески.
Что касается друзей полковника, то они вели себя как подобает в таких случаях: ни один из них не покинул особняка на улице Терезы. Комнату, соседствовавшую с той где находилось тело покойного, превратили в часовню.
Здесь молилась приглашенная монахиня. Из соседней комнаты доносился голос молодого священника. Он говорил на латыни.
Только одного человека из ближайшего окружения полковника Боццо не было в особняке: графини де Клар.
Ночью члены совета Черных Мантий собрались в столовой: они целый день ничего не ели. Трапеза была печальной, всех что-то беспокоило.
Монахиня, молившаяся в импровизированной часовне, осталась одна. Вдруг в соседней комнате раздались какие-то странные звуки. Аббат Франчески по-прежнему читал молитвы. И тогда монашка поступила совсем неподобающим образом: она подошла к двери и заглянула в замочную скважину. Однако ее ждало разочарование. Кто-то предусмотрительно заделал это отверстие.
Шум в самом деле был очень странный. Казалось, за дверью что-то движется и шевелится. Сначала были слышны звуки шагов, которые приглушал пушистый ковер, потом заскрипела кровать...
Разумеется, монашке уже было не до молитв. Ее охватило ужасное любопытство.
Чтобы лучше слышать, эта женщина приподняла плотное покрывало, почти целиком закрывавшее ее лицо. Если бы в эту минуту кто-нибудь вошел в комнату, он окаменел бы от удивления. Дело в том, что монашку изображала графиня де Клар. Каждый здесь боролся только за себя.
В полночь в часовню пришла Франческа Корона, которая хотела помолиться за усопшего. Она была единственной из всех присутствующих, в чьем сердце действительно был траур. Одна лишь Франческа не ломала комедию.
Маргарита успела опустить покрывало. Франческа ничего не заметила. Всю ночь обе женщины молились, почти не разговаривая друг с другом. На рассвете графиня Корона ушла.
Оставшись в одиночестве, графиня де Клар тут же оставила молитвенник и быстро подошла к двери. Она больше не пыталась заглянуть в замочную скважину. Вместо этого Маргарита вытащила из кармана своего платья некий предмет, который монахини носят с собой нечасто. Это был маленький буравчик.
Женщина принялась сверлить дырку в двери, делая это очень ловко и осторожно. Она пользовалась этим инструментом почти профессионально. Через несколько минут в двери появилось отверстие.
Заботливо подув в дырку, чтобы в глаз не попала пыль, Маргарита взглянула на то, что происходит в комнате покойного.
Хотя уже рассвело, там царил мрак, ибо окна были плотно занавешены. Однако, несмотря на темноту, графиня сразу увидела нечто такое, что глубоко потрясло ее.
Прямо напротив отверстия, через которое она смотрела, в стене была дверь, о существовании которой Маргарита и не подозревала. Дверь находилась у изножья кровати и теперь была открыта настежь. Приглядевшись, Маргарита заметила, что за дверью поднимается вверх лестница. Мысленно представив себе план особняка, она вычислила, что эта лестница должна также спускаться и вниз, на первый этаж, прямо в предпоследнюю комнату из тех, окна которых выходили в сад. Из этих окон открывался вид на улицу Муано.
Кроме этой двери, через крохотное отверстие Маргарита могла еще видеть изножье кровати, полметра стены и угол дивана, на котором сидел человек. Самого человека видно не было, однако с дивана свисали чьи-то ноги.
По этим ногам Маргарита сразу определила, что человек на диване облачен не в сутану.
«Кто же это такой? И что он тут делает?» – растерялась Маргарита.
Судя по всему, на кровати никого не было. По крайней мере, так показалось графине, которая продолжала безуспешно разыскивать взглядом викария и покойника. Через некоторое время на лестнице показался человек. Маргарита узнала викария Франчески. Когда он поднялся на последнюю ступеньку, стало видно, что он что-то несет. Внезапно графиня узнала труп полковника. От неожиданности она застыла на месте, не в силах оторвать взгляда от маленького отверстия.
Настолько странным и неправдоподобным казалось ей это зрелище, что Маргарита не верила своим собственным глазам.
Откуда шел викарий? Почему ему вдруг вздумалось носить на руках мертвеца?
И тут графине пришло в голову, что на самом деле полковник жив. Это объясняло бы все. Священник отнес полковника в другую комнату, чтобы там спокойно выслушать тайну сокровищ и тем самым обмануть все чаяния Черных Мантий. Скорее всего, так оно и было...
«Нет, это невозможно! – думала Маргарита. – Достаточно внимательно посмотреть на полковника. Он уже давно окоченел».
И в самом деле старик так высох, что напоминал древнюю мумию. Казалось, викария Франчески ничуть не затрудняла подобная ноша.
Викарий бросил тело на кровать. Мнимая монашка буквально впилась взглядом в это тело. Сомнений быть не могло: это был действительно полковник, и он был мертв.
Внезапно человек, сидевший на диване, встал. Графиня де Клар чуть не закричала от неожиданности и испуга.
Читатель, должно быть, помнит, что Маргарита, в настоящее время играющая роль монахини, однажды уже сыграла другую роль, роль натурщицы. Она решилась на это, чтобы проникнуть в мастерскую Ренье и получить необходимые ей объяснения по поводу сюжета таинственной картины из галереи Биффи.
И теперь она испытала настоящее потрясение. В соседней комнате находились два персонажа этой картины: живой и мертвый, юноша и старик. Старик лежал на кровати, а безбородый белокожий красавец только что поднялся с дивана.
XL
ДВА ПИСЬМА
И вдруг графине все стало ясно. Она узнала тайну. Маргарита могла бы сразу позвать сообщников, чтобы поведать им о своем открытии, но это даже не пришло ей в голову. Как мы уже говорили, каждый член преступного сообщества Черных Мантий думал и заботился только о собственном благополучии и выгоде. Создавая подобные сообщества, люди всегда имеют в виду возможность предательства.
С одной стороны, сокровища объединяли усилия Черных Мантий, с другой стороны, они служили яблоком раздора.
Каждый, кто влюблен в золото, порой забывает о своей человеческой природе и ведет себя как дикое животное. В эту минуту члены совета Черных Маний стали для Маргариты злейшими врагами. И это естественно: сокровища должны были достаться тому, кто останется в живых. Истинная любовь не умеет делиться, более того, она ненавидит дележ.
Итак, графиня решила, что эта тайна должна принадлежать ей одной.
А за дверью тоже находились заговорщики, только их было всего двое: молодой человек и священник.
Маргарита перешла на сторону врага, на сторону неизвестно откуда взявшегося наследника.
Ночное бдение закончилось. Гроб с телом покойного был заколочен, и полковника торжественно препроводили на кладбище.
Графиня шла вместе с похоронной процессией до кладбища Пер-Лашез. Она не спускала глаз с викария Франчески.
Вечером члены Черных Мантий собрались на совет. Они проклинали старого мерзавца, который в очередной раз провел их. А Маргарита тем временем поднималась по темной лестнице дома номер три в проезде Сен-Рош.
Квартирка викария Франчески находилась на четвертом этаже. Графиня постучала в дверь. Ей никто не ответил.
Ключ торчал в замочной скважине.
«Может быть, он притаился за дверью с ножом в руках...» – подумала Маргарита.
Однако она была женщиной не робкого десятка. Не раздумывая она толкнула дверь и вошла в комнату.
За дверью действительно она увидела нож, но он ни в коем случае не должен был убить нежданную гостью.
Квартира выглядела очень бедно. Ее освещала лишь одна угасающая свеча, стоявшая в медном подсвечнике.
Сначала Маргарите показалось, что в комнате никого нет. Однако, перешагнув порог, она на что-то наступила, посмотрела себе под ноги и заметила, что стоит на сутане.
На полу в луже крови лежал молодой священник. Наверное, его ударили ножом в спину в тот момент, когда он зажигал свечу.
Как ни странно, графиня осталась совершенно спокойной, хладнокровия ей было не занимать.
– Я опоздала! – с досадой в голосе прошептала она.
Затем Маргарита отвернулась, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
«Значит, он остался один, – подумала она, спускаясь по лестнице. – Мы будем сражаться, пока один из нас не умрет».
* * *
На следующее утро все «Охотники за Сокровищами» направились к нотариусу по имени Леон де Мальвуа, который уже давно занимался делами полковника Боццо-Корона. Самое интересное, что никто из членов сообщества ни с кем из сотоварищей об этом не договаривался. Просто каждому из них пришла в голову одна и та же мысль: нужно купить особняк Боццо. Каждый полагал, что сокровища Обители Спасения находятся либо где-то в подвалах, либо в саду.
Разумеется, члены Черных Мантий были неприятно поражены встречей у нотариуса – ибо они там собрались все. Однако каждый притворился, что счастлив видеть своих сообщников. Только у графа Короны был весьма недовольный вид, потому что он являлся прямым законным наследником полковника: ведь Франческа была его женой.
Господин Леон де Мальвуа слыл хорошим нотариусом. Его учтивость и порядочность никогда не подвергались ни малейшим сомнениям. Он с удовольствием сообщил своим посетителям все, что они хотели узнать.
В самом деле, у него в конторе хранились документы, согласно которым полковник Боццо владел весьма солидным имуществом: как движимым, так и недвижимым. В качестве посредника между полковником и им, господином Леоном де Мальвуа, обычно выступал господи Лекок де ля Перьер.
Однако несколько месяцев назад господин Боццо явился в контору лично и забрал все свои бумаги.
Господин де Мальвуа был так добр, что показал посетителям четыре пустые картонные коробки, на которых стояло имя полковника Боццо-Короны. Внутри лежали лишь соответствующие квитанции с подписью полковника.
По поводу особняка на улице Терезы господин Леон де Мальвуа также дал подробные объяснения.
Этот особняк не мог быть наследован по той простой причине, что в начале весны он был продан одной американской семье по фамилии Пени. Господин де Мальвуа не преминул также заметить, что это очень известная семья.
От главы этой семьи, членов которой он не имеет удовольствия знать лично, господин де Мальвуа получил в банке господина Шварца триста восемьдесят пять тысяч франков – Именно за такую сумму был продан особняк, – каковые и были им переданы ныне уже покойному полковнику Боццо-Короне.
Кроме этого, нотариус сообщил, что семья Пенн родом из Виргинии. Они должны приехать в Париж и поселиться на улице Терезы, но когда – пока неизвестно.
Господин Леон де Мальвуа показал договор и прилагавшиеся к нему квитанции.
«Охотники за Сокровищами» покинули его контору в самом мрачном расположении духа. Великое общество Черных Мантий было абсолютно разорено. Им все следовало начинать с нуля – зарабатывать себе на жизнь, словно шайка обыкновенных бандитов.
Однако, судя по всему, их надежды еще не окончательно развеялись. Доказательством тому послужили несколько убийств.
Первой погибла несчастная Франческа Корона, которая была виновата лишь в том, что полковник выказывал по отношению к ней подлинную нежность и мнимое доверие.
Старик обманул ее точно так же, как и других. Он ей так ничего и не сказал. Но разве «Охотники за Сокровищами» могли в это поверить? Они не сомневались, что Франческа получила от деда знаменитый медальон и знает тайну сокровищ Обители Спасения.
Граф Корона повел себя, как ребенок, ломающий свою игрушку, чтобы посмотреть, что у нее внутри. Он убил свою жену и, разумеется, ничего не узнал.
Однако остальные решили, что теперь ему стала известна тайна полковника. Поэтому они убили и графа.
На самом деле в преступлениях повинна была мания золота, действующая руками тех, кто был ею заворожен. Все эти люди искренне считали, что это они принимают решения, однако за них решали сокровища.
Последним погиб сам Лекок, знаменитый Приятель-Тулонец, который после смерти Отца стал Хозяином сообщества Черных Мантий.
Лекок погиб во время дерзкого нападения на банк Шварца. Голод выгоняет волков из леса. Черные Мантии потеряли бдительность.
После смерти Лекока в сообществе Черных Мантий поднялась паника. Члены совета исчезли, и таинственная армия ушла в подполье – по крайней мере на какое-то время.
* * *
Наступил апрель. Однажды вечером Ренье навестил Ирен. Они говорили о своей скорой свадьбе. Дело в том, что девушка наконец-то согласилась стать женой молодого художника.
Ренье уже не был таким беззаботным ребенком, как прежде. Теперь, когда он остался без всякого покровительства, ему стало намного труднее.
Более того, узнав о разорении Винсента Карпантье, богатые заказчики отвернулись от художника. Большую часть своего скудного заработка он отдавал кредиторам своего приемного отца, от которого по-прежнему не было никаких известий.
Ирен и Ренье любили друг друга, однако каждый по-своему: молодой человек – со всей пылкостью, на которую он был способен, девушка же была более сдержанной.
Она часто грустила.
Этим вечером они назначили день своей свадьбы. Ренье был счастлив. Когда он благодарил невесту, консьерж просунул под дверь письмо, на котором стоял заграничный штемпель.
Точнее сказать, он принес два письма. Просто второе письмо было маленьким и лежало под первым. На нем был парижский штемпель. Ирен быстро спрятала его. Молодой человек ничего не заметил.
Разорвав конверт первого письма, девушка страшно побледнела. Там было написано следующее:
«Винсент Карпантье мертв. Его могила находится в Штольберге, между Льежем и Ахеном, на ничейной земле. Спросите шахтера номер сто три».
Почерк был Ирен незнаком.
Девушка протянула письмо Ренье. Несмотря на то, что Ирен плакала, она сквозь слезы ухитрилась незаметно прочесть то, что говорилось во втором письме:
«Граф Ж. просит мадемуазель Ирен Карпантье о встрече, чтобы поговорить о его сестре Марии».
– Давай сейчас же поженимся и уедем! – предложил Ренье.
Ирен вытерла глаза и ответила:
– Мы поженимся, когда вернемся. А уедем мы завтра.
