XXVII
ГОЛОС МСТИТЕЛЯ
Несмотря на утверждение графа Жюлиана, за окнами по-прежнему царила ночь. Дом спал, город тоже. Обычно тем роковым часом, когда происходят всякие трагедии, считается полночь. В Париже дело обстоит иначе. В двенадцать вечера жители нашей столицы еще работают или развлекаются. Окончательно Париж засыпает только к трем часам утра.
Именно в это время совершается большинство ограблений и убийств. Город спит, он ничего не видит и не слышит и потому не может защитить себя.
Разумеется, люди орудующие под покровом ночи, прекрасно знают, когда надо браться за дело.
После слов Жюлиана в комнате наступила гробовая тишина! Слышалось только хриплое дыхание полковника. Буквально за несколько секунд этот человек полностью преобразился. Все его величие внезапно куда-то исчезло. Теперь Винсент видел перед собой жалкого испуганного старикашку, совершенно не способного постоять за себя.
Хладнокровие покинуло полковника. Выпучив от ужаса глаза, он, не отрываясь, смотрел на дверь. Его руки безвольно повисли, по щекам катились слезы.
Архитектор понял, что внезапное появление заклятого врага спасло ему жизнь или, по крайней мере, отсрочило его гибель. Судя по всему, палач Винсента совершенно забыл о том, что собирался сделать.
Карпантье не ошибся. Сначала Хозяин Черных Мантий подумал, что ему неплохо бы обзавестись преданным рабом, но потом изменил свое решение. Винсент слишком много знал, поэтому был приговорен к смерти.
Единственное, что оставалось архитектору, – это надеяться на чудо, и чудо свершилось.
Казалось бы, Винсент должен благословлять своего защитника, который явился так вовремя! Однако все было совсем не так.
Дело в том, что желание завладеть сокровищами заглушало в душе Винсента страх смерти. Как это ни парадоксально, даже в самую роковую минуту Карпантье продолжал думать о золоте.
А теперь мы вернемся к нашей метафоре, вновь сравнив героев этой истории с тремя персонажами любовной драмы.
Любовник всегда немного сочувствует мужу.
Мужа трудно ненавидеть: ведь право на его стороне! Муж может попытаться убить любовника, и последнего такое положение вещей нисколько не возмущает.
Но соперник – это совсем другое дело! На него выплескивается вся ненависть, накопившаяся в сердце любовника. Муж – это неизбежность, с которой приходится мириться, но соперник – это досаднейшая помеха, которую нужно устранить во что бы то ни стало.
Одним словом, любовник и его соперник – заклятые враги, между которыми идет война не на жизнь, а на смерть.
Итак, как только Винсент Карпантье осознал, что за дверью находится тот самый молодой человек, он почувствовал жгучую ненависть. Архитектор понимал, что его враг близок к цели, и это усиливало мучения Винсента.
Он представлял себе красивое бледное лицо, обрамленное черными волосами, надменную улыбку своего удачливого соперника и приходил от этой картины в бешенство.
Винсенту хотелось лишь одного: чтобы его руки были свободными. Тогда он вцепился бы этому молокососу в горло и ослабил бы хватку только после того, как его враг распрощался бы с жизнью.
Однако этой мечте не суждено было сбыться. Архитектор лежал, связанный по рукам и ногам, и никакими силами не мог освободиться от пут.
Он валялся на том самом месте, где его бросили слуги полковника. Винсент находился внутри алькова, между кроватью и пологом. Если бы тяжелая штора не была отдернута, Карпантье не видел бы сейчас полковника.
Читателю необходимо знать эти детали, чтобы представить себе то, что случилось дальше.
Господин Боццо был не в силах оторвать взгляда от двери. В его глазах застыло бесконечное отчаяние. Очевидно, он совсем забыл о своем пленнике.
– Это конец! – пробормотал полковник, шмыгая носом и вытирая слезы. – Меня некому защитить. Он проскользнул мимо моих слуг. Сейчас я погибну... Я не боюсь смерти. Но мои сокровища, мои сокровища!
Господин Боццо заламывал руки, и его старческие кости омерзительно хрустели.
– Отец мой, – снова произнес за дверью голос, в котором не слышалось ни злобы, ни нетерпения, – почему вы мне не открываете? Ваши слуги проснуться только через два часа, а то и позже. К тому же я запер за собой все двери. Так что у меня есть время, чтобы добраться до вас...
Раздался противный скрежет, означавший, что граф Жюлиан всунул в замочную скважину железный крючок.
Старик задрожал. В следующий миг он вытащил откуда-то из-под пальто американский пистолет, который был в то время новинкой для Европы. Его создатель Кольт назвал свое детище револьвером.
Полковник взвел курок. Казалось, он немного приободрился.
Однако внезапно у старика начали трястись руки: он никак не мог преодолеть последствий нервного потрясения. Полковник снова зарыдал, на этот раз от злости на самого себя.
Пока у взломщика ничего не получалось. Дело в том, что замок был с секретом.
И все же опытному человеку, каким, без сомнения, являлся полковник, было ясно по звукам, доносившимся из замка, что работает умелый мастер. Следовательно, рано или поздно – причем скорее рано, чем поздно, – он добьется успеха.
Граф Жюлиан действовал без особой спешки. По всей видимости, он был совершенно уверен в том, что у него все получится, как надо.
Старик повернулся к старинному шкафу и открыл дверцу. За ней находился целый арсенал. Полковник схватился за карабин, инкрустированный золотом и перламутром.
– Я силен! Я справлюсь с ним! – прошептал господин Боццо.
Однако ему не удалось даже приподнять тяжелое оружие.
– В тот вечер у моего отца были пистолеты, карабин, сабля, а у меня не было ничего, – произнес старик. – Он был силен, а я – слаб. И все-таки я убил его, убил его же собственным стилетом, который висел у него на поясе. Перед тем, как умереть, отец сказал мне: «Ты правильно сделал. В свое время я поступил точно так же. Но однажды придет твой сын, который прикончит тебя самого». Он отдал мне ключ от сокровищницы и умер...
В этот момент в замке что-то щелкнуло. Полковник вздрогнул.
– Разрежьте веревки, я буду защищать вас, – с трудом проговорил Винсент.
Господин Боццо изумленно уставился на архитектора.
Такая идея не приходила полковнику в голову. Казалось предложение Винсента вернуло старику уверенность в своих силах. На его впалых щеках появилось некое подобие румянца.
Полковник быстро смерил взглядом расстояние от двери до того места, где лежал пленник. Очевидно, господин Боццо прикидывал, сколько времени у него осталось.
Он прекрасно понимал, что означает этот щелчок в двери: врагу удалось один раз повернуть замок. Второй оборот – и язычок запора выскочит из паза.
Однако старику было известно и другое: чтобы сделать этот второй оборот, крючку нужна новая точка опоры. Кто знает, найдет ли ее Жюлиан в следующую секунду или же через несколько минут?
Одним словом, полковнику стало ясно, что у него появились шансы на успех. Господин Боццо нагнулся, чтобы схватить нож, лежавший на полу, и бросился к Винсенту.
Разумеется, на этот раз полковник не собирался убивать архитектора. Присев на корточки возле пленника, старик принялся дрожащей рукой разрезать веревку, стягивавшую запястья Винсента.
Боль, которую испытывал Карпантье, удвоилась, но это не умалило решимости архитектора.
– Режьте! – сквозь зубы простонал он. – Все будет в порядке. Вы успеете. Главное – освободите мне руки и ноги. Не обязательно обе руки, можно одну. Я справлюсь с этим мерзавцем и одной рукой!
Полковник старался изо всех сил.
Напомним, что веревки были совершенно новыми и на редкость прочными.
Наконец одна веревка лопнула, вырвав из тела архитектора клочки омертвевшей плоти. Винсенту показалось, что в него ударила молния. Он едва не потерял сознания. Однако, превозмогая боль, Карпантье повторял:
– Режьте! Режьте быстрее! Полковник принялся за другую веревку.
В этот миг раздался второй щелчок. Замок был открыт, но дверь оставалась заперта еще и на задвижку: чтобы справиться с ней тоже требовалось время.
Через несколько секунд раздался ужасный грохот. Очевидно, взломщик с разбегу ударил в дверь ногой. Однако задвижка выдержала.
Снова заскрежетала отмычка.
Вскоре лопнула вторая веревка. Архитектор, мертвенно-бледный и обливающийся холодным потом, пошевелил правой рукой. Потом он поднял ее и торжествующе воскликнул:
– Я силен, как Геракл! А теперь – вторую руку! То есть, нет: сначала ноги. Я должен встретить врага стоя!
Изнуренный почти непосильным для него трудом, полковник остановился, чтобы перевести дух.
– Нам нельзя терять ни секунды! – взмолился Винсент. – Подумайте о сокровищах!
– А о чем же я, интересно, думаю? – ответил полковник, вытирая взмокший лоб.
Господин Боццо попытался встать, но у него подкосились ноги, и он, чтобы не упасть, схватился за полог.
Кольца скользнули по перекладине, и тяжелая штора закрыла часть входа в альков.
– Что вы делаете! – воскликнул архитектор.
– У меня больше нет сил, – медленно произнес старик. – Это ты виноват во всем. Это ты отвлек мое внимание на себя! Это из-за тебя я забыл о Жюлиане. И он пришел... Если бы ты убил его, ты бы стал моим господином...
Отодвинув штору и шагнув из алькова в комнату, он добавил:
– И Хозяином сокровищ!
Теперь полковника и Винсента разделял полог.
В следующий миг наследник справился с задвижкой и открыл дверь.
Из-за того, что все представители проклятого рода Боццо похожи друг на друга, как две капли воды, автор уже не раз описывал это лицо.
Это бледное безбородое лицо было изображено на портрете, висевшем в той таинственной комнате, в которой Ренье провел ночь после кораблекрушения.
Это было лицо убийцы с картины в галерее Биффи.
Это было лицо незнакомца, бродившего по ночам по улице Муано.
Наконец, это было лицо той женщины, в обществе которой архитектор увидел Ирен, когда посетил монастырь Святого Креста: лицо матери Марии Благодатной.
Полковник Боццо-Корона понял, что пришел его последний час, и приготовился встретить смерть достойно.
Скрестив руки на груди, он спокойно смотрел на медленно приближавшегося к нему графа Жюлиана.
Что касается Винсента Карпантье, то он, обрадовавшись тому, что рука его освобождена от пут, весьма переоценил свои возможности. Теперь архитектор прекрасно осознавал это. Его запястье страшно распухло: ни о какой драке не могло быть и речи.
Впрочем, сейчас Винсент не думал о схватке. Дело в том, что им овладело жгучее любопытство: ему ужасно хотелось увидеть ту сцену, которая должна была разыграться между дедом и внуком.
Архитектор даже не вспомнил о кинжале, который старик выронил при появлении Жюлиана. Винсент не мог оторвать взгляда от человека, только что вошедшего в комнату.
Карпантье затаил дыхание. Он ждал, когда начнется диалог полковника. Боццо-Корона и графа Жюлиана, отцеубийцы в прошлом и отцеубийцы в ближайшем будущем.
XXVIII
ОТЦЕУБИЙСТВО
Граф Жюлиан остановился в двух шагах от своего деда. Лицо наследника было ярко освещено лампой. Внезапно Винсенту показалось, что пришельцу уже очень много лет. Он был удивительно похож на полковника: на лице Жюлиана была та же сеть морщин, только менее глубоких.
О таких людях, как граф Жюлиан, обычно говорят: человек без возраста. Им можно дать и двадцать лет, и пятьдесят. Скорее всего, графу было уже за сорок. Первым заговорил старик.
– Приветствую вас, внук мой, – произнес он. Почтительно поклонившись, Жюлиан ответил:
– Приветствую вас, полковник. Наступило молчание. Винсент Карпантье невольно прижал руку к груди, боясь, что стук его сердца донесется до Жюлиана.
– Я приложил немало усилий, чтобы дожить до сегодняшнего дня, – продолжал граф.
– Вы живы только потому, что я долго колебался, вместо того, чтобы, не раздумывая, убить вас, – вздохнул старик.
– Что касается меня, то я колебаться не стану, – отрезал Жюлиан. – Полковник, вы убили своего отца. Перед смертью он сказал вам: «Твой сын отомстит за меня».
– Да, это было именно так, – кивнул старик. – Однако мой отец солгал.
– Нет, он не солгал, он ошибся, – возразил граф. Ваш сын – мой отец – не убил вас, зато вы прикончили его. Впрочем, вы были правы: таковы законы нашей семьи.
– Да, я был вправе это сделать, – откликнулся полковник. – Таковы законы нашей семьи.
– Шесть лет назад вы убили моего старшего брата, маркиза Кориолана, – продолжал Жюлиан. – Вы снова поступили правильно.
– Верно, – опять кивнул старик.
– Когда вы нанесли своему отцу смертельную рану, он вручил вам ключ от сокровищницы, – проговорил граф.
– Это был его долг, и он выполнил его, – воскликнул господин Боццо.
– Полковник, вы должны отдать мне этот ключ, – решительно заявил Жюлиан.
– Только после того, как вы ударите меня кинжалом, – ответствовал старик.
Как ни странно, в этот момент он криво улыбнулся.
– Однако вы не знаете, где находится дверь, которая отпирается этим ключом, – добавил полковник.
У архитектора перехватило дыхание. Он изнемогал от нетерпения, ожидая ответа Жюлиана.
Разумеется, в эту минуту Винсент не в силах был рассуждать, он мог только чувствовать. И внезапно ему показалось, что он еще может спастись.
Дело в том, что люди, находившиеся в комнате, не видели архитектора: он был скрыт от них тяжелой шторой, Конечно, полковник знал о том, что Винсент прячется в алькове; но старик мог и не сказать об этом своему внуку.
Спасение в этой ситуации означало победу, поскольку Винсенту Карпантье было известно, где лежат сокровища.
Сердце архитектора колотилось, как сумасшедшее.
– Клад находится в вашем доме, – заявил граф. – Возможно, он в этой комнате. Скорее всего, я прав, ведь золото – это ваша душа, где вы, там и оно. Через минуту хозяином этого особняка стану я. Я буду искать, я переверчу все вверх дном. Если понадобится, я сотру эти стены в порошок.
Архитектор протянул руку к ножу. Винсента трясло от ненависти.
– Есть один человек, который знает мою тайну, – произнес полковник.
Карпантье похолодел. Неужели сейчас ему придет конец?
Однако в следующую секунду прозвучал ответ Жюлиана.
– Этот человек мертв, – презрительно бросил он. – Я видел, как ваши слуги тащили его труп.
Граф выхватил стилет.
Выражение лица старика ничуть не изменилось. Он по-прежнему был совершенно спокоен или, по крайней мере, не подавал вида, что боится.
– Это мой стилет, – невозмутимо заметил полковник. – Я узнал его. Однажды я оставил его в груди моего врага.
– Да, некогда эта вещь принадлежала вам, – подтвердил Жюлиан. – Действительно; я вынул этот стилет из тела убитого. Полковник, я не имею ничего против вас лично. Я не знал своего отца. Что касается моего брата, то он был моим врагом. И все же я сделаю это. Не мешайте мне, опустите руки. Я не хочу причинить вам боли.
Старик задрожал. Волосы на его голове зашевелились, словно По комнате внезапно пронесся ветер.
– Опустите руки, – повторил граф. – Вы обязаны подчиниться нашему закону. Я пришел убить вас и получить наследство.
– Давай все поделим, – пролепетал полковник, судорожно прижимая кулачки к груди. – Тебе – большую часть, мне – меньшую.
– Я не хочу ничего делить, – отрезал Жюлиан.
– Я отдам тебе все, только сохрани мне жизнь! – взмолился старик.
Вместо ответа Жюлиан схватил левой рукой полковника за запястье. Плечи старика безвольно поникли.
– Твой сын отомстит за меня, – закрыв глаза, прошептал Хозяин Черных Мантий.
В следующий миг его внук вонзил ему в грудь стилет. Полковник не издал ни звука. Пару секунд он продолжал стоять, а затем рухнул на пол.
Пальцы его правой руки разжались, и Жюлиан увидел на ладони старика ключ.
– Ты все правильно сделал, – чуть слышно произнес полковник. – Ты поступил точно так же, как всегда поступал я. Таковы законы нашей семьи. И все-таки я тебя ненавижу!
Граф нагнулся и подобрал ключ. Судя по виду старика, он хотел что-то добавить, но не мог.
Полковник Боццо-Корона умирал.
Он чуть пошевелил рукой. Жюлиан, надеясь услышать что-нибудь важное, снова наклонился.
Граф не обманулся в своих ожиданиях.
– Винсент Карпантье жив! – прохрипел умирающий.
Это было сказано очень тихо, поэтому архитектор ничего не услышал. Однако Винсент, видимо, угадал смысл слов старика, поскольку еще крепче сжал рукоятку кинжала.
Между шторой и стеной была щель. Винсент видел все. Несмотря на то, что у него была свободна только одна рука, он намеревался дорого продать свою жизнь. Архитектор не мог допустить даже мысли о том, что его соперник, его заклятый враг станет Хозяином сокровищ. Подумаешь, право наследования! Ведь Карпантье потратил целых шесть лет, чтобы проникнуть в тайну полковника, значит, все должно достаться ему, Винсенту!
Архитектор не сомневался, что кошмары сегодняшней ночи еще не закончились. Он готовился к неравной борьбе, и мысль о золоте прибавляла ему сил.
Старик умер. В комнате воцарилась тишина.
Граф Жюлиан выпрямился. Несколько секунд он с холодным любопытством разглядывал труп своего деда.
Тем временем уже начинало светать.
Жюлиан перевел взгляд на картину, висевшую на стене.
Это был портрет полковника в юности.
У той же стены стояло зеркало. Граф посмотрел на свое отражение, потом снова взглянул на портрет и усмехнулся. Сходство было поразительным.
– Странная мысль пришла мне в голову, – проговорил Жюлиан. – Ведь в сущности я и он, мы вместе составляем единое целое. Мы – как птица Феникс, которая умирает и возрождается вновь. Мы бессмертны.
Жюлиан медленно обернулся и посмотрел на другой портрет, висевший на противоположной стене. На нем был изображен глубокий старик.
– Это он, но когда-нибудь я буду выглядеть точно так же, – произнес граф. – Он стал продолжением своего отца, а мой сын будет моим продолжением – если только я не сумею уберечься от его кинжала.
Винсент Карпантье воспользовался наступившим затишьем, чтобы прийти в себя. К архитектору уже вернулось его обычное хладнокровие. Он понимал, что ему нельзя терять ни минуты, поэтому принялся потихоньку перерезать веревки.
Внезапно Жюлиан насторожился. Винсент замер. Неужели сейчас его присутствие будет обнаружено?
Однако граф, по всей видимости, решил, что все в порядке, потому что снова принялся разговаривать сам с собой.
– Каждый из нас совершает одну и ту же ошибку, – произнес Жюлиан. – Нам следовало бы уничтожать своих детей еще в колыбели. Впрочем, тогда бы наш род прервался, но сейчас это неважно. А важно то, что у цыганочки по имени Зора родился ребенок, и это мой сын! Мой – не Кориолана! В то время я был очень молод. Мне не хотелось убивать ребенка. Но теперь он уже вырос и представляет для меня смертельную опасность.
Граф взглянул на труп полковника и добавил:
– Я не хочу повторить его судьбу.
Жюлиан подошел к лампе, достал сигарету и закурил.
Тем временем Винсент продолжал свою работу. Внезапно он остановился, потому что снова услышал свое имя.
– К тому же жив этот Винсент Карпантье! – воскликнул Жюлиан. – Не нужно забывать и о членах сообщества из Обители Спасения, о Черных Мантиях, которые сейчас называют себя «Охотниками за Сокровищами». Эти люди вздумали устроить заговор. И это меня не радует: ведь теперь они составляют мое окружение. Да, первый день моего царствования будет не таким уж веселым... Дело в том, что у меня нет талисмана, который охранял моих предшественников. Они знали тайну сокровищ, и эта тайна защищала их, словно волшебные доспехи. Мне же неизвестен этот секрет. У меня нет богатств нашей семьи. Дед дал мне ключ от сокровищницы, но ключ этот для меня бесполезен. Старик просто посмеялся надо мной!
«Если бы этот ключ достался мне! – пронеслось в голове у архитектора. – Тогда я бы стал Хозяином! Я бы восстановил попранную справедливость, я бы отнял у Зла бесчисленные богатства, награбленные негодяями, и вернул бы сокровища Добру. Одной рукой я уничтожил бы этот источник скверны, а другой – осыпал бы всех нуждающихся своими благодеяниями. Я уподобился бы самом, Господу Богу!»
И Карпантье с удвоенным усердием принялся разрезать стягивавшие его тело путы.
Винсент был абсолютно искренен. Он и в самом деле хотел поделиться с бедняками в том случае, если бы ему удалось завладеть сокровищами. Архитектор представлял себе толпы людей, которые приходят к нему нищими, а уходят богачами, и эти мысли доставляли ему истинное наслаждение: время от времени он даже забывал, что ему грозит смертельная опасность.
Однако, если бы мечта Винсента сбылась, ему, скорее всего, расхотелось бы заниматься благотворительностью. Так уж устроен человек: на словах у него одно, ана деле часто – совсем другое...
К тому времени, как граф докурил свою сигарету, пленник уже почти перерезал веревку, которой была прикручена к телу его левая рука.
Вдруг Жюлиан двинулся к алькову. Разумеется, архитектору пришлось прервать свою работу.
Граф подошел к пологу и взглянул на кровать.
Винсент изо всех сил стиснул свой кинжал. Расстояние между ним и отцеубийцей было слишком велико. Оставалось лишь надеяться, что граф сделает еще один шаг.
Всего лишь один. И тогда он станет досягаем...
«У него ключ, – думал архитектор. – Он ни о чем не подозревает... Ну же, шагни! Иди сюда!»
Карпантье уже видел, как его враг делает шаг вперед, и в следующий миг в груди его оказывается нож, всаженный по самую рукоять...
Винсент представлял это, будто наяву. От запаха воображаемой крови у него хищно раздувались ноздри.
Трудно поверить, но это так: Винсент Карпантье, человек, который в обычной жизни и мухи не обидит, готовился совершить страшное преступление! Конечно же, он был не в себе. Его опьяняло золото. Мы не пытаемся оправдать нашего героя, мы хотим лишь показать, чем была вызвана эта чудовищная метаморфоза.
Винсента и Жюлиана разделял только один шаг, но этот шаг был подобен пропасти. Архитектор не мог перепрыгнуть через нее, а граф не захотел.
Он по-прежнему был погружен в раздумья. Брови Жюлиана были нахмурены. Лицо его выражало решимость.
– Винсент Карпантье! – наконец произнес граф. – Значит, он жив... Что ж, это прекрасно! Прежде чем убить его, я заставлю его сказать, где спрятаны сокровища!
XXIX
СМЕНА КОЖИ
Порою судьба сводит людей друг с другом самым невероятным образом. Эти два человека балансировали на тончайшей грани, по одну сторону которой была победа, по другую – поражение. – Сокровища где-то здесь, в этом можно не сомневаться, – продолжал граф. – Они либо под паркетом, либо в одной из стен.
Он задумчиво осмотрел альков. Винсента охватил ужас. Ему казалось, что золото можно увидеть даже через стену. Он боялся, что сокровища притянут взгляд его врага так же, как северный полюс – стрелку компаса.
– Я обыщу все: сдвину мебель, простучу каждый камень в этих стенах, но все это будет позже, – проговорил Жюлиан. – Уже светает. Скоро проснутся слуги. Если бы у меня были сокровища, я бы предстал перед домочадцами в своем собственном обличье. Они поняли бы, что я безжалостно подавлю любую попытку сопротивления. Но пока я не завладею талисманом, мне нужны доспехи – и маска.
Граф подошел к телу полковника и, обхватив его обеими руками, приподнял и посадил на стул, стоявший как раз напротив шкафа с зеркальной дверцей.
Теперь архитектор спокойно мог продолжать перерезать веревки, поскольку его враг отошел достаточно далеко, однако Винсент почувствовал такое любопытство, что даже не вспомнил о своих путах.
В самом деле, сцена, которая разыгрывалась в комнате, была весьма интригующей.
Сам граф опустился на соседний стул, рядом с убитым им человеком. Старик уже окоченел, поэтому его тело не падало.
Винсент видел лишь спины преступника и его жертвы – и еще отражение полковника в зеркале. Карпантье отметил, что смерть почти не изменила черты лица бывшего Хозяина Черных Мантий.
Между стульями Жюлиан поставил маленький круглый столик, на который водрузил лампу. Эта лампа ярко освещала безжизненное лицо старика, глаза которого были широко открыты.
Внезапно архитектору показалось, что полковник видит его отражение в зеркале. Винсенту даже почудилась чуть заметная усмешка, скользнувшая по губам господина Боццо.
Винсент почувствовал, что волосы у него на голове зашевелились. Ему пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы избавиться от этого наваждения.
Что же собирался делать заклятый враг Винсента? Пока архитектор не знал ответа на этот вопрос.
Однако вскоре все стало ясно. Граф вытащил из кармана какой-то предмет, напоминавший ящичек для инструментов, и открыл его.
Мы не знаем, доводилось ли Винсенту Карпантье заходить в театральную гримерную, но мы ручаемся, что он не раз видел, как прихорашивается женщина.
Это целое искусство, для которого требуется немало орудий и материалов: кисточки и карандаши, краска и тушь.
Судя по тому, как со всем этим обращался Жюлиан, можно было понять, что он – не новичок в этом деле.
Время от времени граф поворачивался к своей модели, словно не доверяя зеркалу, и тогда архитектор видел отраженный в зеркале профиль Жюлиана. Этот профиль очень напоминал эскиз картины.
«Скоро он уйдет, потому что ему предстоит сыграть первый акт своей комедии, – размышлял Винсент. – Тогда я буду свободен. Но возможно и другое: он станет искать уголок, где можно спрятать труп, и наткнется на меня».
От этой мысли Винсенту стало не по себе. Впрочем, испуг пошел архитектору на пользу: он вспомнил о своей работе и снова взялся за кинжал. Через некоторое время ценой ужасных усилий Винсенту удалось освободить левую руку. Наступила очередь ног.
Теперь Жюлиан был очень занят, поэтому Карпантье мог не опасаться, что его враг услышит возню в алькове.
Очевидно, граф уже заканчивал работу над своим гримом; однако Жюлиан давно не поворачивался к полковнику, и архитектор пока не мог судить о результатах.
Жюлиан извлек из своего ящичка большие ножницы и стал безжалостно состригать свои прекрасные волосы. Вскоре пол вокруг него был устлан черными локонами. – Если мне вновь придется выступить в роли матери Марии Благодатной, я надену парик, – вполголоса проговорил граф. – Это вполне возможно, поскольку мне необходимо добраться до этого Винсента Карпантье.
В третий раз архитектор замер, чтобы послушать, что еще скажет Жюлиан, однако тот замолчал.
Встав, он погладил себя по голове и негромко рассмеялся. Смех получился невеселым.
– Надо идти до конца, – произнес Жюлиан. – Хотя, конечно, жаль: моим локонам могли бы позавидовать многие женщины. Чтобы волосы снова отросли, понадобится года два, не меньше.
Он вздохнул, вооружился помазком и намылил себе голову, после чего взял в руки бритву.
Бритва так противно заскрежетала, что у архитектора по спине забегали мурашки.
Вскоре Жюлиан был лыс, как Сократ.
– Говорят, что бретонские крестьянки продают свои косы на рынке за сто су, – сказал он. – Думаю, за мои волосы дали бы больше...
– Винсент Карпантье жив! – угрюмо пробормотал граф, вытирая бритву. – Интересно, что он сейчас поделывает? Странно, но внезапно мне пришло в голову, что он может находиться здесь. Конечно же, это абсурд. Если бы он был тут, дед заставил бы его сражаться со мной. Тогда, скорее всего, я сразу получил бы пулю в лоб.
Он засунул руку в карман своего редингота и извлек оттуда какой-то сверток.
– Пожалуй, я был не прав: мне незачем расспрашивать этого типа, – продолжал Жюлиан. – Я и сам найду сокровища. Времени у меня достаточно. Пусть этот человек унесет свою тайну в могилу! Мне он не нужен. Граф развернул сверток. Оказалось, что в нем был парик: Жюлиан все приготовил заранее. Граф надел его на голову, посмотрелся в зеркало и удовлетворенно улыбнулся: теперь его нельзя было отличить от полковника.
Тем временем архитектор раздумывал, не пора ли ему броситься на врага.
За окном уже почти рассвело, но город еще спал.
«Он молод и силен, – думал Винсент. – Я старше его и к тому же измучен. У меня все болит от этих проклятых веревок. Нет, я не стану на него нападать. Конечно, если он меня заметит, мне придется защищаться, но это уже другой разговор... Я мог бы рискнуть жизнью, но рисковать сокровищами – ни за что! Предположим, я все-таки его убью. И что дальше? Я нахожусь в чужом доме, рядом с двумя трупами – хорошенькое положеньице, ничего не скажешь! Разумеется, меня обвинят в двойном убийстве. Если бы я мог надеть маску, как этот мерзавец, может быть, мне и удалось бы выкрутиться. А он неплохо придумал: теперь он станет Хозяином этого дома и главой могущественной организации».
Архитектор взглянул на Жюлиана и чуть не вскрикнул от изумления!
Дело в том, что он наконец увидел лицо своего врага. Сначала ему показалось, что перед ним – воскресший полковник. Винсент перевел взгляд на труп... Нет, это все-таки был Жюлиан, но ему удалось совершить настоящее чудо. Он стал совершенно неотличим от своего деда.
Однако граф выполнил только первую часть задуманного. Он обхватил покойника обеими руками и поставил его на ноги, после чего снял с него пальто, жилет и брюки, не тронув лишь рубашку и кальсоны.
На труп было страшно смотреть. Архитектору казалось, что это обтянутый кожей скелет. Винсенту стало не по себе. Что касается Жюлиана, то он принялся насвистывать известную арию из итальянской оперы.
– А ведь есть еще этот Ренье, – прошептал граф, скидывая с себя одежду. – Когда я впервые увидел этого юношу, меня поразило его лицо... Первое впечатление – всегда самое верное. Тут мне пригодится малышка. Она поможет мне дважды: во-первых, откроет передо мной двери дома своего отца, а во-вторых, расскажет мне историю Ренье... Хорошо, что я запасся париками: благодаря этому мне без труда удастся в очередной раз сыграть роль моей сестры.
Он говорил очень тихо, и потому Винсент слышал только отдельные слова и не мог уловить общего смысла этого монолога.
Сняв свою одежду, Жюлиан надел вещи старика. Он был того же роста, что и покойный. Что касается телосложения, то граф был достаточно хрупок и вполне мог сойти за полковника.
Закончив переодевание, Жюлиан принялся отрабатывать перед зеркалом любимые позы-своего деда. Архитектор восхищенно наблюдал за графом. В самом деле, из Жюлиана мог бы выйти незаурядный актер.
«Никто не обнаружит подмены, – думал архитектор. – Это просто гениально! Глазам своим не могу поверить!»
Очевидно, примерно те же чувства испытывал и сам Жюлиан, потому что, закончив репетицию, он послал своему отражению в зеркале воздушный поцелуй. Кстати, этот жест тоже был вполне в духе полковника.
Архитектору было и смешно, и страшно одновременно. Ведь этот человек, который так беззаботно кривляется перед зеркалом, совсем недавно совершил убийство!
Внезапно граф снова заговорил, и Винсент, сразу узнал голос старика:
– Здравствуйте, мои ненаглядные! Ваш добрый Отец все еще жив! Эй, Тулонец, тебя, кажется, это удивляет? Доктор, мне ведь всего сто пять лет. Кстати, когда вы наконец вылечите мой насморк? Он мешает мне покорять дам. Ах, птенчики мои дорогие, когда меня больше не будет с вами, вам будет меня недоставать...
– Проблемы могут возникнуть только с Фаншеттой, – добавил Жюлиан уже своим собственным голосом. – Она действительно любила старика, а тех, кто любит, нелегко обмануть.
XXX
ПОРА В КРОВАТКУ!
Солнце уже окрасило крыши домов в розовый цвет, а актер-самоучка, недавно прикончивший своего деда, все еще продолжал репетировать. Он не собирался прямо сейчас приступать к поискам сокровищ. Как уже известно читателю, у него был совсем другой план.
Жюлиан не торопился. Он был у себя дома, он стал полковником Боццо-Корона. Разумеется, хозяин вправе делать со своим особняком все, что захочет: может провести ремонт или, напротив, разрушить дом до основания. На этот счет граф мог не беспокоиться. Как бы хорошо ни были припрятаны сокровища, рано или поздно он их найдет.
Жюлиан никогда не совершал необдуманных поступков. Вот и сейчас, прежде чем решиться на убийство, он разработал целый план, над которым долго размышлял.
Каждый раз, возвращаясь после долгих прогулок вокруг особняка Боццо в свою маленькую квартирку на улице Пикпюс, находившуюся в противоположном конце города – кстати, эта квартира сообщалась с монастырем Святого Креста, – Жюлиан садился перед зеркалом и начинал репетировать. Он потратил много времени и сил, чтобы научиться перевоплощаться в своего деда. Теперь граф знал свою роль назубок.
Спальня в скромном жилище Жюлиана выглядела именно так, как должна была выглядеть спальня набожной женщины – матери Марии Благодатной. Все, что не вписывалось в интерьер, находилось в особом шкафу. Как раз в этом шкафу хранилась копия с картины из галереи Биффи.
Мать Мария Благодатная могла часами смотреть на эту картину – так притягивало достойную монахиню то, что было изображено на полотне: старик, молодой человек и сокровища.
Больше всего мать Марию интересовал тот фон, на котором разыгралась запечатленная Разбойником трагедия: груды золота и драгоценностей, накопленные Хозяином Обители Спасения.
Когда римская монахиня переодевалась в мужской костюм, она становилась удивительно похожей на молодого человека, тоже изображенного на таинственной картине.
А проведя полчаса перед зеркалом с кисточкой в руке, мать Мария Благодатная превращалась в старика.
Разумеется, читатель уже давно догадался, что под маской монахини скрывался граф Жюлиан Боццо.
Жюлиан знал, что его противник обладает почти сверхъестественным могуществом, потому и решил прибегнуть к этому маскараду.
К тому же, играя роль монахини, граф убивал сразу двух зайцев: в случае опасности ему надо было только перешагнуть порог монастыря Святого Креста: в стенах аббатства Жюлиану уже ничто не угрожало. В святой обители граф был надежно защищен от возможных посягательств полковника на его жизнь. Во всяком случае, так считал сам Жюлиан. Однако мы знаем, что старик мог обхитрить кого угодно и умел добиваться своей цели. Скорее всего, рано или поздно графа постигла бы участь его старшего брата маркиза Кориолана, но этому помешал Винсент Карпантье со своим безумным планом.
На некоторое время полковник сосредоточил все свое внимание на архитекторе и жестоко поплатился за это.
Впрочем, Жюлиан обещал стать достойным преемником этого седого хищника, помеси тигра и лисицы.
Граф не ограничивался слежкой за полковником Боццо-Корона; Жюлиан не забывал и о других претендентах на сокровища Обители Спасения. Он знал всех, кто входил в главный совет Черных Мантий. Ему были известны все тайны этих людей. На следующий день после того, как «Охотники за Сокровищами» впервые собрались у графини де Клар, чтобы заключить соглашение, граф послал старику анонимное письмо, сообщавшее об этом событии. С другой стороны, Жюлиан следил за Винсентом Карпантье, единственным человеком, разгадавшим секрет полковника. Граф знал о каждом шаге архитектора.
Не раз Жюлиану приходило в голову попытаться втереться к Винсенту в доверие, вытянуть у него тайну, а затем убить Карпантье.
С этой целью Жюлиан сблизился с Ирен: он надеялся, что с ее помощью дела у него пойдут лучше.
Однако граф был еще слишком молод для того, чтобы руководствоваться в жизни одним лишь разумом. В его груди билось горячее сердце. Сам того не ожидая, Жюлиан, этот развращенный; жестокий человек, был очарован юной прелестной девушкой, еще совсем ребенком.
Скоро он понял, что совратить Ирен ему не удастся. На первый взгляд, девушка казалась беззащитной: ее отец был далеко, а ее чувство к жениху еще не переросло в любовь и само по себе не могло послужить надежной броней, которую не сумел бы пробить опытный обольститель. И все же в самой Ирен было что-то такое, что надежно охраняло ее чистоту от всего низменного и мерзкого.
Мать Мария Благодатная не боялась ни отца, ни жениха, но в самой девушке чувствовалась порой такая сила, что становилось ясно: здесь можно идти только обходными путями.
У итальянцев есть одна интересная особенность: при желании они становятся поэтами. Наш герой прекрасно знал, как действует поэзия на возвышенные души. В нем проснулся талант рассказчика. И граф поведал Ирен о прекрасном несчастном молодом человеке, наследнике некогда славного, но, увы, обедневшего ныне рода. Разумеется, речь шла о графе Жюлиане, о юном, благородном, великодушном и гонимом брате матери Марии Благодатной.
Жюлиан понимал, что сказать «прекрасный» недостаточно. Нужно добавить «гонимый», и, это сочетание способно стать ключом к сердцу нежной и трепетной девушки.
На Ирен эти рассказы производили глубокое впечатление. Она всей душой сочувствовала несчастному наследнику, наделенному столькими достоинствами.
Граф Жюлиан, этот романтический герой, все более занимал ее воображение.
Мы помним, как обрадовалась девушка – надо заметить, к своему собственному удивлению, – услышав, казалось бы, довольно печальную новость.
Отец сказал Ирен: «Каникулы ты проведешь в монастыре».
Но вместо того, чтобы прийти в отчаяние, она чуть не запрыгала от радости.
До этого Ирен не раз говорила себе: «Конечно, я буду счастлива с отцом и Ренье, но все-таки мне жаль расставаться с матушкой Марией. Она рассказывает такие чудесные истории!»
Разумеется, читателю не следует думать, что роман уже зашел довольно далеко. Это была лишь первая глава...
Но теперь все должно было измениться. Отныне у графа появились более важные дела, чем обольщение юной пансионерки. Он был бы не прочь продолжить это занятие, но нельзя же вечно вести опасную игру, существуя то в облике мужчины, то в облике женщины. Возможно, матери Марии Благодатной предстояло исчезнуть.
Однако нам пора вернуться в особняк Боццо-Корона, Жюлиан еще долго вертелся перед зеркалом, подражая ужимкам своего покойного деда. Это был великолепный спектакль. Очевидно, старик и его внук обладали не только внешним, но и громадным внутренним сходством. Так что калабрийцы были по-своему правы, считая Фра Дьяволло бессмертным.
Наконец, убедившись, что он играет свою роль превосходно, Жюлиан сказал:
– Ладно, сойдет. Пора ложиться спать: когда Джампьетро принесет почту, я должен быть в постели. А потом придет Фаншетта... Она меня немного пугает. Видно, сестренку придется убрать, а жаль.
Он осмотрелся по сторонам. В комнате было уже совсем светло. Взгляд графа остановился на шкафу, из замочной скважины которого торчал ключ.
Жюлиан подошел к шкафу и открыл дверцу. Винсент, тревожно следивший за каждым движением графа, облегченно вздохнул. Архитектор ни на секунду не забывал, что его враг должен куда-нибудь спрятать труп, и боялся, что Жюлиан решит использовать для этого альков.
Шкаф был пуст, чего и следовало ожидать: ведь полковник заходил в эту комнату только для того, чтобы полюбоваться своими сокровищами.
– Отлично! – пробормотал граф. – Сюда, можно засунуть полдюжины таких, как он!
Жюлиан схватил труп за ноги и небрежно швырнул его в шкаф. Одна рука покойника вывалилась наружу. Жюлианвпихнул ее в гардероб, затем собрал свои вещи, валявшиеся на полу, и повесил их на крючки, после чего закрыл шкаф на ключ.
Опустив ключ в карман, граф услышал, как там что-то звякнуло.
– Черт побери! – воскликнул Жюлиан. – Я совсем забыл о табакерке! А ведь мне ее подарил сам император России! Кажется, это произошло шестьдесят лет назад. Не волнуйтесь, золотые мои, две-три понюшки не повредят вашему Отцу: он – сама умеренность... Все, пора в кроватку! Завтра мне будет чем заняться. У меня есть два дельца: прощупать стены и разобраться с архитектором. Мне некогда будет скучать.
Рассмеявшись, Жюлиан вышел из комнаты. Винсент услышал, что он запер дверь на два оборота и вытащил из замка ключ.
Убедившись, что его враг удалился, архитектор облегченно вздохнул. Он понимал, что ему удалось избежать смертельной опасности. Однако никакой радости Винсент Карпантье не испытывал.
Он снова стал разрезать веревки. Время от времени у него вырывался глухой стон.
Наконец архитектору удалось освободиться. Он выглядел ужасно: все его тело было в кровавых полосах. Винсент посмотрел на себя и криво усмехнулся.
«Да, ничего не скажешь, Пиклюс и Кокотт поработали на совесть», – подумал он.
Архитектор попытался пошевелить ногами. Это причинило ему адскую боль, но в то же время успокоило его: судя по всему, он мог передвигаться.
– Я очень слаб, но если бы он сделал еще один шаг, я все-таки убил бы этого человека, – прошептал Винсент. – Я нашел бы в себе силы нанести этот удар...
Карпантье выбрался из алькова. Ноги архитектора дрожали.
– Если бы это случилось, все было бы по-другому, – продолжал он. – Я чувствовал бы себя иным человеком, потому что счастье исцеляет. У меня был бы ключ! Сейчас я бросился бы к тайнику, взглянул бы на сокровища – и у меня зажили бы все раны. Когда у человека столько золота, он не может страдать. Богатства полковника воскресили бы меня. Я бы окреп, стал бы сильным и могущественным, как Бог!
Карпантье потянул на себя кровать, которая тут же выехала из алькова. Винсент кинулся к стене и принялся ощупывать ее в том самом месте, куда, как ему казалось, нажимал полковник.
Однако ничего не изменилось. Тогда архитектор повернулся и, присев на корточки, приподнял паркетину, на которой только что стояла ножка кровати. Он увидел стальную пластинку, в центре которой было маленькое отверстие.
– Это замок, – произнес Винсент. – О, если бы у меня был ключ! Но ключ у него! Он будет искать днем и ночью, он перероет весь дом и в конце концов обнаружит тайник...
– Нет, граф ничего не найдет! – внезапно воскликнул архитектор. – Я помешаю ему!
Схватив кинжал полковника, Винсент ловко извлек из пола стальную плитку и торжествующе проговорил:
– У тебя ничего не выйдет, молокосос!
XXXI
БАРРИКАДЫ
Образовавшуюся дыру Винсент забил всяким хламом, который валялся в комнате. Затем Карпантье аккуратно положил паркетину на место и толкнул кровать, въехавшую обратно в альков. Архитектор завернул замок тайника в свой носовой платок и положил в карман. Разумеется, Винсент не собирался изготовлять ключ, подходящий к этому замку. Теперь это было бесполезно, поскольку весь сложный механизм, соединявший замок с дверью тайника, был разрушен. Винсент хотел лишь унести подальше эту вещь – ведь она могла бы навести графа Жюлиана на след.
– Я помешаю ему! – повторил Карпантье.
Сейчас у архитектора было только одно желание. Он вел себя, как собака на сене.
На улице было уже совсем светло, но город еще не проснулся. Летом Париж засыпает слишком поздно, поэтому и не торопится вставать.
Винсент полагал, что у него не возникнет особых затруднений с побегом. Да, враг запер дверь на ключ, однако оставались окна – ведь комната находилась на первом этаже.
Чтобы выбраться в сад, Карпантье достаточно было лишь распахнуть окно.
Часы храма Сен-Рош пробили четыре раза.
Очутившись в саду, архитектор увидел, что его шелковая веревка по-прежнему свисает со стены.
Обратный путь оказался для Карпантье трудным и мучительным, потому что руки Винсента распухли и страшно болели. Архитектору пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы влезть на стену. Спускаться вниз было уже значительно легче.
Улица Муано была совершенно пустынна.
Первым делом архитектор вытащил из кармана замок и швырнул его в канаву. Затем Винсент пошел по направлению к бульвару.
На бульваре Карпантье сел в фиакр и вскоре был у себя дома.
Винсент чувствовал себя абсолютно разбитым. Хотя он уже не очень хорошо соображал, но все же заметил, что его возвращение весьма удивило слуг.
Причем архитектору показалось, что этих людей изумил не жалкий вид хозяина, а то, Что Винсент вообще появился в собственном доме.
Карпантье был так слаб, что слугам пришлось отнести его в спальню. Через несколько минут после того, как несчастный остался наедине с Робло, в коридоре послышалось какое-то шушуканье и хихиканье.
Внезапно Винсент уловил очень странную фразу:
– Сегодня ночью настал день!
– А он в рубашке родился! – произнес другой голос.
– Что с вами случилось? – небрежно спросил архитектора раздевавший его Робло.
– Мне трудно говорить, – ответил Винсент. – На меня напали на улице.
– Наша полиция никуда не годится, – заметил слуга. – Мы платим такие огромные налоги, а власти не могут защитить нас от бандитов. Как они вас отделали! На ваши руки и ноги просто смотреть страшно. Можно подумать, что негодяи связали вас, чтобы утопить в реке. Ваше тело – это сплошная рана... Может быть, послать за доктором Самюэлем?
Винсент энергично замотал головой.
– Но вы ведь нуждаетесь в помощи! – воскликнул Робло.
– Оставьте меня, – произнес архитектор. – Если мне что-нибудь понадобится, я позвоню.
Лакей направился к двери, но, прежде чем выйти, предложил:
– Может быть, позвать какого-нибудь другого доктора? По-моему, вы – в скверном состоянии.
– Ступайте! – простонал Винсент.
– Как вам будет угодно, – пожал плечами Робло. Как только слуга исчез, архитектор, одетый в одну лишь рубашку, тихо подошел к двери и прислушался. В коридоре по-прежнему шептались.
«За мной постоянно шпионят, – подумал Карпатье. – Я окружен со всех сторон! Все эти люди подкуплены. Сегодня же утром они побегут с очередным доносом к полковнику – вернее, к тому, кого они примут за полковника. Даже в разбойничьем логове я чувствовал бы себя в большей безопасности».
Мы уже говорили о том, какие бывают дома у архитекторов. Их нельзя назвать безупречными с точки зрения вкуса, однако у них есть другое достоинство: в них очень удобно жить. Что касается гигиены, то в этих домах все устроено на английский манер.
Увы, в смысле чистоплотности мы отстали от многих цивилизованных народов. Во всем мире считают, что, французы страдают водобоязнью. Дети туманного Альбиона употребляют даже выражение: «чистый, как француз».Это значит, что человек вымыл только лицо и руки.
Карпантье относился к водным процедурам, как англичанин, – и правильно делал.
Рядом с его спальней находилась ванная комната, куда и направился Винсент. Он заботливо промыл свои раны, после чего окунулся в холодную воду, предварительно добавив туда настойку арники.
Все это принесло архитектору большое облегчение. Теперь он мог спокойно лечь в кровать, что и сделал. Через несколько секунд Винсент уже спал.
В полдень он пробудился оттого, что его бил озноб. Винсент стал прислушиваться к тому, что происходит в коридоре, но ему не удалось уловить ничего интересного.
Часам к двум архитектору полегчало, и он снова задремал.
Когда Винсент опять открыл глаза, было уже совсем темно. Стенные часы пробили два раза. Он понял, что проспал двенадцать часов.
Этот сон пошел ему на пользу: архитектор чувствовал себя значительно лучше. Правда, у него еще не все было в порядке с головой, но раны его почти не беспокоили.
Некоторое время Винсент наслаждался тишиной и покоем. Вдруг он услышал, что кто-то тихо ходит взад-вперед по коридору.
В общем-то, в том, что слуги постоянно находятся рядом с хозяином, попавшим в такую жестокую переделку, и готовы немедленно броситься ему на помощь, нет ничего удивительного... Однако архитектор знал, чего стоят эти люди. Он насторожился.
Вскоре Винсент понял, что кто-то пытается осторожно повернуть ручку двери. Карпантье помнил, что прежде чем лечь в постель, он запер дверь на два засова.
За дверью послышалось шушуканье.
– Господин Карпантье, вы спите? – донесся из коридора чей-то голос. – Мы беспокоимся: уже двадцать часов вы не подаете никаких признаков жизни.
Архитектор не ответил.
Двадцать часов! Разумеется, тут есть из-за чего разволноваться.
– Возможно, с ним что-то случилось, – раздался голос Робло. – Нужно разбудить слесаря.
Вслед за этой фразой послышался шум удалявшихся шагов.
Слово «слесарь» вызвало у Винсента чрезвычайно неприятные воспоминания. Он словно наяву услышал тот мерзкий скрежет, который производила отмычка графа Жюлиана, стремившегося добраться до своего деда.
Карпантье показалось, что сейчас к нему ворвутся убийцы.
Архитектор встал с кровати. Он решил, что ему немедленно надо вооружиться.
Первым делом Винсент запер дверь еще и на ключ: он подумал, что двух засовов мало. Потом архитектор подошел к громоздкому комоду и принялся толкать его к двери.
Вторую дверь Карпантье тоже забаррикадировал. Эта дверь вела из ванной на потайную лестницу, которой архитектор пользовался в тех случаях, когда собирался отправиться на улицу Муано. Затем Винсент перезарядил свои пистолеты.
Наконец он снова лег в постель. Теперь Карпантье чувствовал себя более уверенно. Он считал, что готов отразить любую атаку.
– Господин Карпантье, вы спите? – снова спросил слуга.
Поскольку ответа не последовало, он добавил:
– Мы умоляем вас: скажите хоть слово! Архитектор упорно молчал. Стоявшие за дверью начали совещаться. Очевидно, они передумали приглашать слесаря, потому что замок никто не трогал.
Винсенту удалось услышать мнение своего кучера.
– Возможно, он отдал концы. Вчера он был едва жив, – заявил этот человек. – Поэтому, когда придет полиция, пусть лучше она убедится, что дверь заперта изнутри.
После этого резонного замечания спор прекратился, в коридоре все стихло.
С этой минуты Винсент Карпантье пребывал в каком то полусне. Единственное, что беспокоило архитектора, это голод: последний раз Винсент ел позавчера.
Тем временем за окнами рассвело. Архитектор окончательно убедился, что ему ничто не угрожает.
Вскоре на улице стало шумно, и это еще более ободрило Винсента. Когда часы в его комнате пробили шесть, он вскочил с кровати. Карпантье был бодр и свеж. Направившись в ванную, он снова обработал свои раны настойкой арники и облился холодной водой, после чего ему так захотелось есть, что он схватился за шнурок звонка и...
И не дернул за него. Винсент вспомнил, что сначала ему нужно разобрать баррикады, вид которых теперь вызывал у него смех.
Карпантье распахнул окно, и комната наполнилась светом. Затем Винсент поставил на место комод, отодвинул засовы и открыл дверь.
Коридор был совершенно пуст. Убедившись в этом, Винсент подошел к окну. Утро было просто великолепным. У архитектора заиграла на губах радостная улыбка.
Из его окна открывался вид на три строящихся здания. Одно из них, принадлежащее графу Корона, мужу прелестной Фаншетты, было творением самого Винсента. Этот дом находился довольно далеко, однако утренний воздух был так прозрачен, что архитектор разглядел работавших там каменщиков: До него даже доносились обрывки их разговоров.
Внезапно Винсент почувствовал себя счастливым. Наконец-то ему ничто не угрожает! То, что произошло ночью, казалось теперь Карпантье чем-то нереальным, каким-то диким наваждением.
Через некоторое время он все-таки позвонил. При виде довольного и улыбающегося хозяина слуга остолбенел.
– Мы так волновались! – пролепетал он.
– Спасибо, весьма тронут, – ответил архитектор. – Принесите мне тарелку супа.
– Неужели вы все это время проспали? – изумился лакей.
– Да. Кроме супа я хотел бы съесть хороший бифштекс, – заявил Винсент.
– Значит, теперь вы чувствуете себя нормально? – осторожно спросил слуга.
– Я чувствую себя превосходно. Принесите также бутылку Кло-Вужо, – велел архитектор.
XXXII
СУП РОБЛО
Озадаченный слуга отправился выполнять распоряжения хозяина.
– Приведи Цезаря! – крикнул ему вдогонку Винсент.
– Подумать только, еще вчера на вас взглянуть было страшно! – пробормотал Робло, удаляясь. – Вам повезло: у вас железное здоровье.
Архитектор снова подошел к окну. Ему не сиделось на месте: Винсенту хотелось как можно полнее насладиться чувством собственной безопасности.
«Черт побери, я ведь живу в Париже, а не в прериях! – думал он. – Чего мне бояться! Здесь есть полиция, которая защищает граждан от бандитов, так что я могу спать совершенно спокойно...»
Вдруг Винсент изумленно уставился на особняк графа Корона.
– Что это значит? – прошептал архитектор.
В самом деле, у него был повод для удивления. Он случайно взглянул на леса, окружавшие строившееся здание, и увидел, что среди каменщиков там находятся старик и молодая женщина.
Женщина махала платком: очевидно, она хотела поприветствовать Винсента. Что касается старика, то он бесцеремонно разглядывал архитектора в лорнет.
Винсент заставил себя поклониться. Его радостное настроение тут же улетучилось. В ответ старик дружески помахал ему рукой.
В этот момент в комнату вернулся Робло с подносом в руках. За лакеем следовал великолепный датский дог – серый с черными пятнами – по кличке Цезарь. Пожалуй, пес был одним из самых красивых представителей этой породы.
Увидев хозяина, дог сразу бросился к нему, однако Винсент оттолкнул собаку и хмуро буркнул:
– Спокойно, Цезарь!
«Кажется, у него уже успело испортиться настроение», – подумал слуга, накрывавший на стол.
Действительно, буквально за считанные секунды выражение лица Винсента Карпантье резко изменилось. И это не случайно: у архитектора были серьезные причины хмуриться. Еще бы, ведь перед ним был не кто иной, как граф Жюлиан, прятавшийся под личиной убитого им полковника Боццо-Корона!
Значит, этому человеку удалось обмануть даже Фаншетту, которая была искренне привязана к старику? Сомнений в этом быть не могло. Если его не разоблачила Фаншетта, значит, его не выведет на чистую воду никто.
Он стал Хозяином. И этот Хозяин был не бессильным старикашкой, как прежний, а крепким энергичным мужчиной. Граф Жюлиан не нуждался в помощниках. Он был сам в состоянии взять в руки кирку и исследовать каждый кусочек каждой стены в той комнате, где хранились сокровища.
Внезапно архитектору пришла в голову одна мысль. Он подумал, что хороший стрелок, вооруженный швейцарским карабином, не должен промахнуться с такого расстояния...
Винсент представил себе, как граф зашатается и полетит вниз головой с лесов, повергнув в глубокое изумление каменщиков.
У архитектора учащенно забилось сердце.
– Ступайте! – велел он слуге. – Вы мне больше не нужны.
Винсент был отличным стрелком. Когда-то он даже выиграл главный приз на соревнованиях в Берне. Карабин архитектора, изготовленный в Женеве, хранился в надежном месте, заботливо защищенный от влаги.
– Не забудьте о супе, а то он остынет, – заметил Робло, прежде чем покинуть комнату.
Архитектор подошел к шкафу, в котором лежал карабин. Однако вместо того, чтобы открыть дверцу, он в нерешительности, остановился.
Что же касается пса, то он стоял у столика и жадно смотрел на тарелку с супом.
Винсент погрузился в размышления.
«Нет ничего удивительного в том, что этот мерзавец заявился сюда, – думал он. – Полковника интересует, как идут дела у его дорогой Фаншетты... Это вполне естественно...»
– Цезарь, что ты делаешь? – вскричал вдруг Карпантье. Цезарь, встав на задние лапы и положив передние на стол, нюхал суп, предназначавшийся его хозяину. Однако архитектору сейчас было не до собаки.
– Нет! – нахмурившись, прошептал он. – Я напрасно стараюсь успокоить себя. Этот человек пришел не к ней, а ко мне, я в этом уверен. Это значит, что война началась. Скорее всего, вчера он вернулся в комнату сокровищ, осмотрел альков и обнаружил на полу кровавые пятна. Потом граф обратил внимание на открытое окно, выбежал в сад и увидел, что со стены свивает веревка. Возможно, этой ночью граф уже был где-то тут, рядом, а если не он, то кто-нибудь из его людей...
Винсент открыл дверцу шкафа.
Тем временем дог давно уже преспокойно лакал из его тарелки: очевидно, суп пришелся псу по вкусу.
Архитектор достал карабин в кожаном чехле. Цезарь продолжал поглощать суп.
– Какой же я дурак! – проговорил Винсент. – Я думал, что в Париже можно чувствовать себя спокойно и не опасаться за свою жизнь. Полиция может, конечно, поймать убийцу – если тот станет дожидаться, пока его схватят. Но власти не в силах предотвратить преступления. И вот доказательство тому: сейчас в моих руках карабин, и мне достаточно лишь хорошенько прицелиться, чтобы застрелить человека, способного купить весь город. А пес уже вылизывал дно опустошенной тарелки. Архитектор снял с оружия чехол.
«А что будет потом? – подумал Карпантье. – Меня не будут мучить угрызения совести, но это, к сожалению, не главное... Звук выстрела услышит множество людей. Что мне делать: пытаться защищаться или бежать? И удастся ли мне скрыться?»
Винсент поставил карабин на пол. Архитектор не знал, что ему делать. Если он выстрелит, то подвергнет себя смертельной опасности. А если не выстрелит? Может, будет еще хуже?
Архитектор видел графа Жюлиана в деле и потому не сомневался, что этот человек не пощадит его.
Казалось бы, самым естественным в этой ситуации было обратиться за помощью к властям. Однако Винсенту это и в голову не пришло. Читатель вправе воскликнуть: да разве Винсент Карпантье может рассчитывать на то, что закон защитит его? Обвинив графа, архитектор тем самым навлек бы подозрения и на себя. Что Винсент делал ночью в особняке Боццо-Корона? Как он туда попал?
И все же нашего героя останавливал не страх перед правосудием. Вообразим себе такую ситуацию: человек может расправиться с врагом с помощью стражей порядка, но при этом рискует потерять любимую женщину. Очевидно, он откажется от таких методов борьбы.
Дело в том, что архитектор был влюблен. Только не в женщину, а в сокровища. Причем он обожал их не меньше, чем, скажем, Ромео – Джульетту. А уж ревнив Винсент был, как Отелло.
Выдать полиции тайну означало навсегда лишиться сокровищ. И хотя у Винсента не было практически никаких шансов стать владельцем этих несметных богатств, он даже в мыслях не мог отказаться от своей заветной мечты. Впрочем, таковы все влюбленные: они продолжают надеяться несмотря ни на что. Даже если бы Винсенту Карпантье угрожала смертная казнь, он не сказал бы судье, где хранится бесценный клад.
Дог улегся на ковер переваривать суп. Он мирно дремал и, судя по всему, не испытывал ни малейших угрызений совести.
Винсент судорожно сжимал ствол карабина. Наконец архитектор отважился шагнуть вперед и посмотреть в окно.
Перед ним предстала та же картина: дом, леса, каменщики – только без полковника и Фаншетты. Эти двое исчезли.
Архитектор облегченно вздохнул. Теперь он был избавлен от необходимости принимать решение.
– Нет, это была безумная идея, – пробормотал Карпантье.
Он вернулся к шкафу и убрал карабин на место, после чего подошел к столу.
– Ну и ну! – произнес Винсент, увидев пустую тарелку. – Цезарь, ты съел мой суп?
Он наклонился, чтобы погладить собаку.
Цезарь был очень добродушным псом, однако вместо того, чтобы обрадоваться ласке хозяина, вдруг глухо зарычал.
– Ты еще сердишься! – с укоризной воскликнул архитектор. – Ну ты нахал!
Но через несколько секунд Винсент забыл о собаке – у него были дела поважнее. Карпантье мог бы сесть За стол – ведь остальные блюда были целы, – но вместо этого принялся взад-вперед ходить по комнате. Оказавшись возле зеркала, архитектор внезапно остановился.
За последние сутки он так изменился, что поначалу не узнал самого себя.
– Надо же, какая щетина выросла, – проговорил Винсент, пытаясь улыбнуться. – Есть я больше не хочу. Лучше я побреюсь, чтобы больше походить на человека.
Он закрыл окно и взял с полки маленькое зеркальце.
В это время пес начал скрести когтями по ковру. Цезарь привстал, зашатался, затем рухнул и жалобно завыл.
Намыливавший щеки архитектор обернулся.
«Говорят, что вой собаки предрекает ее хозяину смерть», – пронеслось у Винсента в голове.
Чуть дрожащей рукой он, начал бриться.
«И все же я считаю, что мне нечего бояться, – думал Карпантье. – Главное – быть в форме!»
Вытирая бритву, он невольно взглянул в окно. На верхнем этаже дома графа Корона не было ни души.
Архитектор занялся второй щекой. Вдруг слева от него раздался странный звук: словно в окно бросили камешек. Левая часть окна была закрыта занавеской. Винсент насторожился. В следующий миг он услышал другой звук, напоминающий удар молотка. Вслед за ним что-то хрустнуло. Это уже было в комнате, судя по всему, в алькове.
Архитектор быстро обернулся. Он не сомневался, что в комнате кто-то есть.
Однако Винсент ошибся.
Он улыбнулся. Теперь он уже был готов смеяться над своим испугом. Карпантье взглянул на Цезаря – и остолбенел. Зрелище было страшным: пес едва стоял, его лапы дрожали и как-то странно разъезжались. Шерсть вздыбилась, словно у рассерженной кошки. Ковер под ним был весь изодран. Несчастное животное попробовало залаять, но у него ничего не получилось. Цезарь жалобно заскулил. Пес издыхал. Любое животное, чувствуя приближение смерти, пытается рвануться вперед. Судя по всему, Цезарь хотел подбежать к хозяину, однако лишь закружился на месте. Вся морда собаки была в кровавой пене.
Наконец, пес остановился. В следующее мгновение он упал замертво.
