Глава 25
На какое-то время Кэрн оставил ее гнить в железном ящике.
Здесь было тише. Исчез монотонный гул реки. Но оставалось давление на тело и голову, которое нарастало, нарастало, нарастало. От него ей было не спрятаться, даже проваливаясь в забытье.
Железо продолжало впиваться в кожу. Внизу, под нею, становилось все мокрее. А Маэва, должно быть, уже ехала обратно и везла каменный ошейник.
Аэлина не помнила, когда в последний раз ела.
Она вновь нашла прибежище в укромном темном месте, куда погружалась и где без конца рассказывала себе одну и ту же историю: о том, кто она, что собой представляет, кого и что она уничтожит, если выдержит в почти безвоздушном пространстве ящика и справится с растущим напряжением.
Хотя все это может оказаться глупой сказкой. Едва только ошейник сомкнется вокруг ее шеи… сколько времени понадобится валгскому принцу, чтобы извлечь из нее все сведения, интересующие Маэву? Он проникнет в самые потаенные уголки и вытащит самые сокровенные ее тайны.
Вскоре Кэрн снова примется ее истязать. Поспешит урвать последнее. Потом явятся целители с их сладковатым дымом, как приходили на протяжении всех месяцев. Или лет?
Но ей удалось кое-что увидеть. Парусину над головой. Сухой камыш на полу, поверх которого были постелены тканые коврики, гасившие шаги обутых в сандалии ног. Вокруг потрескивали угли в жаровнях.
Шатер. Она находилась в шатре. Снаружи доносились голоса. Неблизкие, но ее острый фэйский слух ловил слова. Говорили на привычном ей языке и на Древнем. Кто-то жаловался на скученность.
Ее поместили в военный лагерь, полный фэйских солдат.
Более безопасное место, как утверждал Кэрн. Маэва велела перевезти ее сюда, дабы охранять от Мората… пока собственными руками не наденет ей моратский ошейник. Дорин рассказывал, что в этот момент шея ощущает неимоверный холод.
Потом Аэлина провалилась в забытье. Очнулась без боли, вымытая. Все, что исторгло ее тело, тоже было убрано. Значит, скоро Кэрн начнет забавляться. Словно художник, он подготовил холст для новой картины, где будут сплошные оттенки красного. Близилось жуткое завершение его долгих издевательств над нею. На этот раз Кэрн не будет пытаться вытягивать из нее сведения. Зачем, когда Маэва вот-вот привезет ошейник? Нет, он устроит забаву исключительно для себя.
Аэлина тоже подготовилась.
Ее приковали не к алтарю, а к металлическому столу в центре большого шатра. Кэрн распорядился, чтобы сюда же принесли все предметы его обихода, позволяющие чувствовать себя как дома. Вернее, сообразно его представлениям о домашней обстановке.
У одной стены стоял высокий комод. Аэлина сомневалась, что там хранится одежда Кэрна. Возле комода, положив голову на лапы, спал Фенрис. Наконец-то он уснул. Гибель брата тяжело подействовала на него: шерсть потускнела, глаза, ярко сиявшие прежде, погасли.
Рядом с металлическим столом находился другой. Этот был накрыт тканью, под которой угадывались три предмета. Аэлина старалась не гадать об их назначении. Помимо комода, имелся еще и шкаф. Перед ним чернел кусок бархата. На бархате Кэрн раскладывал свои пыточные орудия и любовался ими, словно торговец – драгоценными камнями.
У дальней стороны стола, обращенные друг к другу, стояли два стула. За стульями в большой жаровне трещали не угли, а горящие поленья. Над нею клубился дым, поднимаясь к самому потолку. К маленькому отверстию в парусине, сквозь которое…
Аэлине было не совладать с дрожащими губами, когда она увидела ночное небо и светящиеся точки.
Звезды. Всего две, но они сияли над самой ее головой. Небо было не черным, как глубокой ночью, а с сероватым оттенком. Значит, где-то через час рассветет. Звезды погаснут. Быть может, она продержится и сумеет увидеть солнце.
Глаза Фенриса широко открылись. Он поднял голову и шевельнул ушами.
Аэлина старалась дышать поглубже. Отпихнув полог, вошел Кэрн. За его спиной мелькнули отблески лагерных костров. И больше ничего.
– Наслаждаешься отдыхом?
Аэлина молчала.
Ладонь Кэрна скользнула по металлической поверхности стола.
– Я тут напряженно раздумывал, как мне с тобой позабавиться. Как с пользой употребить каждую минуту, чтобы событие осталось памятным для нас обоих… пока время моего общения с тобой не подошло к концу.
Шатер наполнился рычанием Фенриса.
Кэрн невозмутимо сдернул покрывало с маленького стола. Там стояли металлические чаши; каждая – на трех ножках. «Угощением» служили горки поленьев.
Аэлина оцепенела, видя, как Кэрн снял одну чашу и поставил под металлический стол. Под то место, где находились ее скованные ноги. Небольшая приземистая жаровня. Возможно, Кэрн лично подбирал высоту ножек и отпиливал лишнее.
Вторую жаровню он поместил под середину стола. Третью – под местом, где находилась голова Аэлины.
– До сих пор мы забавлялись с твоими руками, – сказал Кэрн и выпрямился.
Аэлину затрясло. Она дергала цепи, удерживающие руки над головой. Видя это, Кэрн заулыбался еще шире:
– А теперь поглядим, как твое тело отзывается на пламя, когда тебе не защититься никакой магией. Не удивлюсь, если оно будет гореть, как и любые тела.
Аэлина безуспешно дергала цепь. Ее ноги скользили по еще холодному металлу.
Только не это…
Кэрн полез в карман и достал оттуда кремень.
До сих пор он ломал ей тело. Теперь решил сломать ее огненную суть. Ее любовь к огню. Уничтожить ядро ее личности.
Он будет плавить ей кожу и кости, пока она не испугается и не возненавидит огонь, как сейчас она ненавидела целителей, приходивших лечить ее после истязаний Кэрна и мешать реальность со сном.
Фенрис рычал не переставая.
– Можешь драть глотку, если тебе так нравится, – великодушно позволил ему Кэрн.
Вскоре в чашах запылает огонь. Стол раскалится докрасна. Ей будет не остановить ни Кэрна, ни этот чудовищный жар. Боль прожжет ее насквозь, и никакие потоки слез не принесут облегчения.
На тело и голову уже не давило. Давление отступило, когда Аэлина увидела, как Кэрн полез в другой карман и вынул туго свернутый пояс. Только это был не просто пояс, а набор мелких пыточных орудий, бережно помещенных в кожаные кармашки. Кэрн уложил свое сокровище на черный бархат.
– Вижу, тебе любопытно. Хочешь знать, что это за игрушки? – спросил он, ласково погладив пыточные орудия. – Охотно расскажу. Когда мне наскучит нагревать стол под тобой, я с помощью моих маленьких дружков проверю, глубоко ли проникли ожоги в твое тело.
Горло Аэлины наполнилось желчью. Вертя в руках кремень, Кэрн подошел ближе.
Ее охватывала паника. Казалось, еще немного – и та Аэлина, какой она была, начнет плавиться вместе с телом, едва только стол нагреется.
Такой должен увидеть ее Кэрн. Это последняя уловка, которую она непременно пустит в ход. И выдержит последствия, даже если тело дрогнет и будет готово молить о пощаде.
Но как же это тягостно. Как противно произносить одно короткое слово. А Кэрн уже присел на корточки перед столом, поднял кремень.
«Ты не поддашься».
«Ты не поддашься».
«Ты не поддашься».
– Подожди.
Произнесенное слово больше напоминало хрип.
Кэрн остановился, затем выпрямился во весь рост:
– Подождать?
Аэлина дрожала. У нее сбивалось дыхание.
– Да, подожди.
– Неужели решилась-таки язычок развязать? – усмехнулся Кэрн.
Он скрестил руки, приготовившись слушать. Аэлина догадывалась: он выслушает любые ее обещания, адресованные ему и Маэве. А потом зажжет дрова в чашах под столом. Маэва не сразу узнает, что ее пленница наконец-то сломалась.
Аэлина заставила себя выдержать его взгляд, уткнувшись железной рукавицей в поверхность стола.
Это ее последний шанс.
Она видела звезды над головой. Удивительный подарок, дороже всех нарядов, украшений, ваз, статуэток и прочих вещей, которыми она когда-то ублажала себя в Рафтхоле. А последний подарок она получит, если осуществит задуманную уловку и правильно сыграет с Кэрном.
И тогда плену конец. Ее жизни – тоже, но это случится раньше, чем Маэва наденет ей каменный ошейник.
Одна за другой, гасли звезды, возвещая о приближении рассвета. Рован затаился возле южного входа в лагерь. В ушах шумело от бурлящей магической силы. От шатра Кэрна его отделяло расстояние в пол-лиги.
Когда начнется смена караула, он лишит солдат способности дышать. Такая же участь ждет каждого, кто окажется на его пути. Многих ли он узнает в лицо? Скольких он обучал? Чем меньше, тем лучше. Если и они увидят, кто ворвался в лагерь, им должно хватить ума отойти в сторону. Останавливаться он не намерен.
Рован снял с пояса боевой топор. В другой руке поблескивал длинный кинжал. Рован был убийственно спокоен. Это спокойствие он почувствовал еще несколько часов назад. А может, дней или месяцев. Оставалось подождать совсем немного.
Шестеро караульных у входа тронулись с мест. За спиною Рована, в лесу, находились дозорные, так и не заподозрившие его присутствия. Они заметят неладное не раньше, чем караульные возле ворот свалятся как подкошенные. Но еще раньше они увидят, как он выскочит из-за деревьев и побежит по узкой полосе луга между лесом и лагерем.
Была у Рована мысль проникнуть в лагерь по воздуху, однако ее он сразу отбросил. Над шатрами всю ночь кружил воздушный дозор. В случае столкновения с ними ему бы пришлось расходовать магическую силу на отражение атак и уворачиваться от стрел, пущенных с земли… В предстоящем сражении дорога каждая капля телесных и магических сил. А потому он ворвется в лагерь через ворота и побежит к шатру Кэрна. Быстро, не щадя никого, кто вздумает помешать или попадется под ноги. Затем – в обратный путь, с Аэлиной или Кэрном.
При всем желании убить Кэрна на месте жизнь этому негодяю придется на какое-то время сохранить. Ровно настолько, чтобы вытащить его туда, где они выцарапают из него все необходимые сведения.
«Иди же, – тихо и настойчиво требовал голос в его мозгу. – Пора».
Сестра Эссары советовала обождать до рассвета, когда число караульных меньше, а она постарается, чтобы смена запоздала.
«Пора!»
Голос звучал мягко, но настойчиво и, казалось, толкал Рована к лагерным воротам.
Рован оскалил зубы. Его дыхание участилось. Лоркан и Гарель будут дожидаться условного сигнала – магической вспышки. Сигнал он подаст не раньше, чем преодолеет треть расстояния до шатра.
«Вперед, принц».
Рован знал этот голос, чувствовал тепло, исходящее от этих слов. Казалось, сама богиня огня шептала ему на ухо…
Рован не позволил себе раздумывать над ее словами, а тем более гневаться на богиню, которая побуждает его действовать, чтобы потом равнодушно пожертвовать Аэлиной во имя Замка.
Рован внутренне собрался, наполнив жилы льдом.
Спокойный. Точный. Невероятно опасный.
Каждый взмах оружия, каждый магический удар должен бить точно в цель.
Рован направил волну магии к лагерным воротам.
Караульные схватились за горло. Магическая защита, окружавшая их, никуда не годилась. Рован расправился с ними за считаные секунды. В солдатские легкие, лишенные воздуха, хлынула кровь. Через мгновение караульные были мертвы.
– Поднимайте тревогу! – донеслось с деревьев за спиной Рована.
Но Рован уже пересек ворота и углубился в лагерь. Дозорным на деревьях стало не до крика. Магия Рована сдавила им глотки. Их постигла та же участь, что и караульных у ворот.
Небо вначале посерело, затем начало розоветь. Лоркан стоял на краю леса. Оттуда до восточного входа в лагерь было не менее двух третей лиги по пересеченной местности, где луга чередовались с поросшими травой холмами. Лоркан следил за потревоженным лагерем.
Гарель уже принял облик горного льва и теперь расхаживал между деревьями, дожидаясь сигнала.
Лоркану стоило усилий не оглянуться назад, хотя отсюда он бы все равно не увидел Элиду. Ее оставили примерно в лиге отсюда, в рощице, граничащей с долиной. Если набег на лагерь не удастся, Элида углубится в лес и пойдет прочь, к древним горам. Хищники, водящиеся там, были куда коварнее и опаснее фэйцев.
Элида ничего не сказала ему на прощание. Только пожелала им всем удачи. И Лоркану было не подобрать нужных слов. Он ушел молча, даже не обернувшись.
Зато сейчас он смотрел в ту сторону. Молил неведомо кого: если они не вернутся, чтобы эту девчонку не понесло их искать.
Гарель остановился. Навостренные львиные уши указывали в сторону лагеря. Лоркан напрягся. Вспыхнула искорка его пробудившейся магической силы. Где-то поблизости витала смерть и тоже ждала.
– Рано еще, – сказал Лоркан, вглядываясь в рассветный сумрак.
Рован сигналов не подавал.
Гарель прижал уши к голове, но и в таком состоянии они улавливали последние звуки, издаваемые умирающими солдатами.
