Глава 24
Крошанки старались не замечать ни ее, ни ведьм отряда Тринадцати. Иногда шипели им вслед что-то оскорбительное, но одного взгляда Маноны и двенадцати ее соратниц хватало, чтобы обидчицы застывали со сжатыми кулаками.
Крошанки провели в лагере еще неделю, дожидаясь, пока окрепнут раненые. Столько же пробыли там и Манона с ее ведьмами, окруженные ненавистью и безразличием.
– Что это за место? – спросила Манона у Гленнис.
Старуху она нашла возле огня. Та начищала черенок метлы с позолоченными прутьями. Еще две метлы дожидались своей очереди, разложенные на плаще. Манону до сих пор удивляло, как ведьма, возглавляющая лагерь, не чурается повседневной работы.
– Это давний лагерь. Пожалуй, один из древнейших наших лагерей, – ответила старуха. Ее скрюченные пальцы летали по черенку метлы. – Здесь есть место для костра у каждого из семи Больших очагов. И не только у них.
Костровых ям было гораздо больше семи.
– Сюда мы слетелись после войны. С тех пор это место стало для наших юных ведьм местом обретения зрелости, вхождения во взрослую жизнь. Постепенно у нас сложился ритуал. Мы на несколько недель отправляем молодняк в глушь – охотиться и выживать. С собой у них только метла и нож. Пока они проходят ритуал, мы ждем их здесь.
– А тебе известен наш ритуал вхождения во взрослую жизнь? – тихо спросила Манона.
– Известен, – ответила Гленнис, лицо которой сразу изменилось. – Мы все его знаем.
Интересно, к какому очагу принадлежала крошанка, убитая Маноной в шестнадцать лет? Что сделала бабушка с сердцем, преподнесенным ей в шкатулке? Тогда Манона привезла в крепость Черноклювых не только шкатулку с сердцем. Ее трофеем стал и плащ жертвы, который она с гордостью носила.
– Когда вы отправляетесь в Эйлуэ? – спросила Манона.
– Завтра. Часть раненых вполне окрепла для дороги. Остальных придется оставить здесь.
Внутри у Маноны все сжалось, но она волевым усилием прогнала расхолаживающие мысли о сожалении и раскаянии.
– Вы полетите с нами? – спросила старуха и протянула Маноне метлу.
Прутья этой метлы были оправлены в обычное железо. Манона взяла метлу. Провела по ней пальцами. Черенок издал высокий свистящий звук. Над двумя соседними вершинами несся быстрый колючий ветер, нашептывая ей о каких-то ужасах.
Решение примкнуть к крошанкам отряд Тринадцати принял еще несколько дней назад. Раз их бывшие противницы отправляются на юг, туда же полетят и Железнозубые, даже если каждый день приближал погибель сражавшихся на севере.
– Мы полетим с вами, – сказала Манона.
Гленнис кивнула.
– Хозяйку этой метлы зовут Карсина. – Старуха указала в сторону шатров за спиной Маноны. – Она сейчас несет караул возле ваших драконов.
Дорин решил, что не нуждается в уединенном месте для упражнений. Разумное решение, если учесть полное отсутствие уединенных мест в крошанском лагере. Их не было не только внутри, но и за пределами лагеря. Там за ним в любое время дня и ночи наблюдали бы острые глаза крошанских дозорных.
И потому сейчас Дорин сидел рядом с Вастой у очага Гленнис. Рыжая ведьма почти засыпала от скуки.
– Учишься магии оборотней? – отчаянно зевая, спросила Васта. – Более пустой траты времени я не видела. – Белоснежная рука ведьмы указала на площадку для состязаний. Там ее соратницы упражняли мышцы и оттачивали навыки. – Чем здесь торчать, устроил бы поединок с Линной.
– Несколько минут назад Линна едва не выбила Эмогии зубы. Видел собственными глазами. Не знаю, вырастают ли у ведьм новые взамен выбитых. Знаешь, у меня что-то нет желания попадаться Линне под руку.
– Какой же ты после этого мужчина? – выгнула рыжую бровь Васта.
– Пока что мне мои зубы не в тягость. – Дорин вздохнул. – Я пытаюсь сосредоточиться.
Никто из ведьм, в том числе и Манона, не расспрашивал, зачем он упражняется. Около недели назад Дорин заявил, что паучиха натолкнула его на мысль. Если она на крупицах чужой магии овладела искусством оборотня, возможно, при его магических способностях, он тоже научится. Ведьмы на это лишь пожали плечами. Их больше заботило путешествие в Эйлуэ вместе с крошанками, которое могло начаться в любой день.
Дорин ничего не слышал о собирающихся в Эйлуэ военных отрядах. Как бы ни был силен Морат, воевать на два фронта всегда трудно. Если это хотя бы ненадолго отвлечет Эравана, когда Дорин будет находиться в твердыне валгского короля… Он безропотно согласился отправиться в Эйлуэ.
Дорин рассказал Маноне и Гленнис все, что знал об этом королевстве и его правителях. После падения Адарланской империи власть в Эйлуэ вернулась к родителям принцессы Нехемии и двум ее младшим братьям. Прежняя эйлуэйская армия была почти целиком уничтожена в годы адарланского владычества. Надеяться на крепкий фронт бессмысленно. Но если бы удалось собрать хоть несколько тысяч солдат и отправить на север… Его друзья получили бы пусть и скромное, но подкрепление.
Это потом. А для начала нужно уцелеть самим.
Дорин закрыл глаза. Васта умолкла. Несколько дней подряд все свободное время она просиживала рядом с королем, выискивая малейшие изменения в его внешности. Дорин пытался менять себе цвет волос, глаз и кожи.
Никаких успехов.
Его магия прикоснулась к похищенной паучихой магии оборотня. Прежде чем убить паучиху, Дорин узнал достаточно много. Теперь требовалось убедить его магию уподобиться магии оборотня. Годилась ли для этого магия стихий, которой он владел, Дорин не знал.
«Будь тем, кем пожелаешь», – говорила ему Кирена.
Получалось, он желал быть… никем.
Но Дорин не оставлял усилий. Продолжал заглядывать вглубь себя, во все укромные уголки. Нужно побольше упражняться, тогда он овладеет искусством превращения, проникнет в Морат и найдет третий Ключ. А затем принесет всего себя в жертву Замку и Вратам.
И тогда эта кровавая история окончится. Для Эравана и для него самого тоже.
Трон унаследует его младший брат Холлин. Однако и тот был зачат отцом, находившимся под властью валгского демона. Что перешло брату от этой твари? Дорин помнил брата капризным, грубым мальчишкой. Но был ли Холлин до конца человеком?
Дорину вспомнились детские выходки брата. Следом вспомнилось и другое. Это ведь не Холлин убил их отца, разгромил замок, допустил гибель Сорши.
Вопрошать Дамарис он не осмелился. Сомневался, что выдержит, если меч обнажит его глубинную суть. Вместо этого Дорин вглядывался в свою магию, способную творить пламя, воду, лед и ветер.
Однако, как бы он ни старался, как бы ни представлял себя с каштановыми волосами и бледноватой веснушчатой кожей, в его облике ничего не менялось.
Она – не посыльная, но у Маноны хватило ума понять намек и исполнить просьбу Гленнис: отнести три метлы их хозяйкам, находившимся в разных частях лагеря. Конечно, этого недостаточно, чтобы лететь с ними в Эйлуэ. Ей нужно получше узнать характер каждой крошанской ведьмы.
Астерина, все это время сидевшая по другую сторону костра, молча встала и пошла следом. В руках у нее было две метлы.
– Я и забыла, что черенки они делают из красного дерева, – сказала заместительница Маноны, разглядывая метлы. – Его резать намного легче, чем железное дерево.
Манона и сейчас чувствовала боль в руках, стоило ей вспомнить, как она выстругивала свою первую метлу из толстой ветви железного дерева, найденного в чащобе Задубелого леса. Два черенка оказались хлипкими и сломались. Третий она решила делать основательнее, с полным сознанием, что ей потом летать на этой метле. Три попытки; каждая соответствовала ипостаси Трехликой богини.
Ей тогда было тринадцать. Со дня первых месячных прошли считаные недели. В ней проснулась ведьмина сила, способная поднимать метлы в воздух и нести по небесным просторам. Этой силой было наполнено каждое движение резца, каждый удар молотка. От ведьмы требовалось не просто изготовить черенок, а вдохнуть в него свою силу.
– Где осталась твоя метла? – спросила Манона.
– Где-то в крепости Черноклювых, – пожала плечами Астерина.
Манона кивнула. Ее собственная осталась там же, поставленная в дальний угол шкафа. После исчезновения магии даже самая лучшая ведьмина метла годилась лишь для подметания полов.
– Думаю, мы не помчимся в крепость за нашими метлами, – сказала Астерина.
– Конечно нет, – ответила Манона, вглядываясь в небо. – Завтра мы с крошанками полетим в Эйлуэ. Уж не знаю, какой отряд удалось собрать людям. Крошанки намерены соединиться с ними.
Астерина плотно сжала губы.
– Хорошо бы потом убедить их всех – крошанок и людей – двинуть на север.
Хорошо бы, если им повезет и Эраван к тому времени не сотрет Террасен с лица Эрилеи.
Они подошли к первой ведьме, указанной Гленнис. Манона кивнула Астерине, и та вручила метлу хозяйке. Крошанка брезгливо поморщилась. Метлу она взяла двумя пальцами, пробубнив:
– Теперь снова придется чистить.
Астерина ей криво улыбнулась. Возможно, крошанка не знала, что такая улыбка не предвещает ничего хорошего.
Манона слегка подтолкнула заместительницу, и они отправились на поиски двух других владелиц метел.
– Ты всерьез думаешь, что это занятие по нам? – недовольно пробормотала Астерина; две другие крошанки, которым она вручила метлы, насмешливо хмыкнули. – Прислуживать взбалмошным крошанским принцессам?
– Это стратегия, – коротко ответила Манона.
Осталось передать последнюю метлу. Карсину они нашли там, где и говорила Гленнис. Караульная увлеченно разглядывала драконов. Астерина кашлянула, привлекая ее внимание. Карсина обернулась. Смуглое лицо караульной напряглось, но она не усмехнулась, а с губ не сорвалось обидных слов.
Поручения Гленнис были выполнены. Астерина приготовилась уйти. Манона, заметив интерес крошанки, кивнула в сторону драконов:
– Это тебе не на метле летать. Драконы летают гораздо быстрее, поднимаются выше метел, да и сами они – грозное оружие. Вот только их кормить-поить надо.
В зеленых глазах Карсины соседствовали настороженность и любопытство. Она вновь повернулась к драконам. Эти могучие твари тоже мерзли. Голубая дракониха Астерины прижалась к Аброхасу, а тот прикрыл ее своим крылом.
– Мы даже не знаем, как Эравану удалось их возродить. Но как-то удалось, раз драконы снова появились.
От бабушки Манона слышала, что в очень далекие времена на землях Адарлана жили драконы. Потом их перебили.
– Эраван мыслил создать армию безмозглых крылатых убийц.
Астерина помалкивала.
– А твой дракон больше похож на верного пса, – наконец отозвалась Карсина.
Манона мысленно напомнила себе, что это не оскорбление. Крошанки любили собак не меньше, чем люди.
– Моего зовут Аброхас. Он вообще… другой.
– У них с голубой драконихой… что-то вроде пары.
– Что-о? – не выдержала Астерина.
Крошанка указала на дракониху, прижавшуюся к Аброхасу:
– Этот Аброхас хоть и мельче, но обхаживает ее постоянно. Тычется в нее мордой, когда никто не видит.
Манона и Астерина переглянулись. Обе замечали, что их драконы без конца кокетничают, но пара? Это уже серьезнее.
– Забавно, – только и сказала Манона.
– Ты что же, не знала про их отношения? – удивилась Карсина.
– Мы знали, что они размножаются, – наконец вступила в разговор Астерина. – Но чтобы у них это происходило по выбору…
– По любви, – возразила крошанка, и Манона едва не выпучила глаза. – Вопреки темным замыслам Эравана эти существа способны любить.
Чушь, конечно, однако что-то внутри Маноны подсказывало: крошанка права.
– Как тебя зовут? – спросила она, хотя уже знала имя зеленоглазой ведьмы.
В глазах Карсины вновь появилась настороженность, будто она вспомнила, с кем говорит. К тому же ее разговор с Железнозубыми могли подслушать.
– Спасибо за метлу, – торопливо произнесла Карсина и зашагала по проходу между шатрами.
Хотя бы одна крошанка (если не считать Гленнис) удостоила ее разговором. Быть может, путешествие в Эйлуэ даст возможность познакомиться еще с кем-то. Стратегия стратегией, но Манона вдруг остро почувствовала: они теряют драгоценное время.
«Торопись на север, – день и ночь пел ей ветер. – Спеши туда, Черноклювая».
Карсина ушла. Астерина наблюдала за Аброхасом и Нареной, недоуменно почесывая затылок.
– Ты всерьез думаешь, что у них зашло так далеко? – спросила она Манону.
Аброхас приподнял голову, покоившуюся на спине Нарены, и посмотрел на ведьм. «Туго же вы соображаете», – говорил его вгляд.
– И за какими изменениями я должна следить?
Они сидели, касаясь друг друга коленями. За стенками тесного шатра завывав ветер. Щуря золотистые глаза, Манона добросовестно всматривалась в лицо Дорина.
– Следи за моими глазами. Если они поменяют цвет, сразу говори.
– Неужели тебе так важно научиться искусству превращения? – не выдержала она.
– Ну сделай мне одолжение, – вкрадчиво попросил Дорин, погружаясь в глубины своей магии.
«Карие, – твердил он глазам. – Из сапфирово-синих вы станете карими».
Обманщик – вот он кто. Дорин до сих пор молчал об истинной причине упражнений. Он и без Дамариса знал, что обманывает ведьму.
Она вполне могла не пустить его в Морат, однако существовала другая возможность, многократно хуже ведьминого запрета. Ее собственное участие в этой вылазке.
Робкого человека этот взгляд Маноны давно обратил бы в бегство.
– Были они у тебя синими, синими и остались.
Боги милосердные, до чего же она красивая! И когда он перестанет считать такие мысли предательством?
Дорин глубоко вдохнул, сосредоточился, начисто игнорируя два Ключа, лежащие у него в кармане.
– И что, даже оттенок не изменился? – спросил он Манону.
– У тебя же все так легко получается. Чем это превращение отличается от твоей магии? – недоумевала ведьма.
Дорин выпрямился, сцепил руки за головой и попытался найти слова, чтобы объяснить ей разницу:
– Обычно магическая сила течет во мне, как кровь. Почти не задумываясь, я могу создать лед, затем превратить его в огонь, а огонь – в воду.
Манона наклонила голову, разглядывая Дорина. Совсем недавно он вот так же наблюдал за драконами, уплетающими дикую козу.
– А что тебе нравится больше всего? – спросила она.
Вопрос был странным и весьма личным. Хотя всю эту неделю, пользуясь относительным теплом и уединенностью шатра, оба часами валялись под одеялами, на которых сейчас сидели. И не только валялись.
В его жизни не было ни одной женщины, похожей на Манону. Наверное, и в ее жизни не было такого мужчины, как он. Манона привыкла командовать, но в минуты их близости ей нравилось, когда командовал он. Сколько наслаждения ей это доставляло! Манона извивалась под ним, забывая обо всем.
Однако сближение было лишь телесным. Благословенные часы забвения, без проникновения в душу друг друга. Они с Маноной нуждались в этом. Дорин не раз твердил себе: заходить дальше не стоит, иначе это плохо кончится для них обоих.
– Больше всего мне нравится лед, – сказал Дорин, осознав затянувшееся молчание. – Лед был первым, что создала моя магия. Почему – сам не знаю.
– Но сам ты совсем не холодный.
– Это женское суждение? – удивился Дорин. – Или еще и суждение ведьмы?
– Ты умеешь становиться льдом, когда злишься или когда твоим друзьям грозит опасность. Однако внутри ты совсем не холоден. Особенно в сердце. Я видела мужчин с ледяным сердцем. Ты не такой.
– И ты тоже, – тихо сказал ей Дорин.
Напрасно он это сказал.
Манона напряглась, резко вскинув голову.
– Мне сто семнадцать лет, – будничным тоном сообщила она. – Более ста лет я занималась тем, что убивала. Не обольщайся мыслями, будто события нескольких месяцев стерли все это.
– И не сотрут, если будешь постоянно себе напоминать.
Дорин сомневался, что кто-либо отваживался столь смело и откровенно говорить ей подобные вещи. Вот он сказал, и, хвала богам, его голова осталась на месте.
– Дурак ты, если думаешь, что моя принадлежность к крошанской королевской династии освобождает меня от прошлого, – прорычала ему в лицо Манона. – Я все равно буду помнить, как убивала крошанок десятками. И они этого не забудут.
– Никто не забудет. Но важно не то, что ты делала в прошлом, а твое нынешнее отношение к этому.
«Твое нынешнее отношение к этому». Так говорила и Аэлина в первые дни его избавления от каменного ошейника. О том, что вскоре его шея может вновь ощутить обжигающий холод Камня Вэрда, Дорин старался не думать.
– Я не какая-нибудь мягкосердечная крошанка. И никогда такой не буду, даже если надену их корону со звездами.
За эту неделю Дорин не раз слышал обрывки разговоров о древней короне. Крошанки строили догадки о том, найдут ли наконец их корону. Эту корону из переплетающихся звезд некогда носила Рианнона Крошанская. Бэба Желтоногая сорвала корону с головы умирающей крошанской королевы. Долгое время корона находилась у нее. Потом Аэлина (тогда еще Селена) убила Бэбу. Куда могла деться корона потом, Дорин не представлял. Возможно, осталась у странствующих лицедеев, с которыми Бэба приезжала в Рафтхол. А возможно, лицедеи попросту продали корону, польстившись на легкие деньги.
– Если крошанки рассчитывают, что, прежде чем они вступят в войну, я уподоблюсь им, тогда пусть завтра летят в Эйлуэ без нас.
– А разве заботиться – это плохо?
Боги свидетели, он сам все время пытался быть заботливым.
– Я не умею заботиться! – рявкнула Манона.
Дорин чуть не усмехнулся. Откровенное вранье. Дорина учили искусству дипломатии, где умение промолчать зачастую ценилось выше самых взвешенных и продуманных слов. Но оттого, что перед ним маячила перспектива получить в Морате новый ошейник, а может, от чувства вины перед королевством, брошенным на растерзание врагам, в Дорине заговорила смелость обреченного.
– Умеешь ты заботиться. И заботишься. Потому тебя все это и пугает.
Манона молчала, хотя ее золотистые глаза бурлили гневом.
– Забота не делает тебя слабее, – решился продолжить Дорин.
– Тогда что ж ты не последуешь своему же совету?
– Я забочусь.
Он наравне с Маноной ощущал закипавший гнев. Вот и прекрасно. Сейчас он оборвет поводок, на который себя посадил. Долой все ограничения.
– Я забочусь больше, чем следовало бы. Даже о тебе.
Еще одна фраза, которую не стоило говорить.
Манона встала, насколько это позволял потолок шатра.
– Ну и дурак! – бросила она и, надев сапоги, выбежала в холодную ночь.
«Даже о тебе»…
Манона хмуро перевернулась на другой бок. Она лежала, втиснувшись между Астериной и Соррелью. До утра оставались считаные часы. А там – полет в Эйлуэ, навстречу человеческим отрядам, союзникам крошанок. Судя по всему, людям там приходилось туго.
«Забота не делает тебя слабее».
Король – просто глупец. Мальчишка, хотя по меркам смертных он вполне взрослый. Но что вообще он знает о жизни?
Слова Дорина не оставляли ее, проникая все глубже внутрь. «А разве заботиться – это плохо?»
Рассвет был уже совсем близко, когда Дорин ощутил рядом с собой тепло другого тела.
– Убедилась, что спать в шатре втроем слишком тесно?
– Я вернулась не потому, что согласна с тобой.
Манона заворачивалась в остывшие одеяла. Дорин слегка улыбнулся и опять уснул, а его магия согревала их обоих.
Когда они проснулись, острая боль в груди Дорина несколько притупилась.
Манона хмуро поглядывала на него. Дорин сел на подстилке и вытянул затекшие руки, насколько позволяла ширина шатра.
– В чем дело? – спросил он, видя наморщенный лоб ведьмы и не понимая причины.
Манона натянула сапоги, надела плащ.
– У тебя глаза карие.
Дорин поднес руку к лицу, но Манона уже выпорхнула из шатра. Он смотрел ей вслед. А вокруг ведьмы спешно сворачивали лагерь.
Магия в его груди теперь текла свободнее. Должно быть, он не зря ослабил внутренние веревки. Дорин не жалел о сказанном вчера. Откровенность и принесла ему эту свободу.
Солнце едва выползало из-за гор, когда начался долгий перелет в Эйлуэ.
