Глава 12
Ради этого она отдала все и радовалась, что так поступила.
Аэлина лежала в темноте. Железная крышка над головой напоминала ночь без звезд. Проснувшись в железном ящике, она поняла, что лежит… уже давно. Судя по мокрой спине, тело устало ждать, когда откроют крышку, и опорожнилось внутрь ящика. Плевать.
Возможно, все ее действия были напрасными. Обетованная королева… красивая сказка.
Королева, пообещавшая умереть, отдать себя на заклание ради выплаты долга одной древней принцессы и спасения этого мира.
Она не сможет этого сделать, даже если пока ей и удается выдерживать плен у Маэвы. Даже если ей приоткрылось то, что Маэва тщательно прячет от всех. А вдруг и это ей привиделось?
У них мало надежд победить Эравана. Победить Маэву… еще меньше.
Слезы катились по щекам, скрытым железной маской. Что толку от этих слез? Плачь не плачь, ей не вырваться из этого места. Из этого ящика.
Никогда ее волосы не ощутят ласкового теплого солнца, а щеки – прикосновения ветра, пахнущего морем.
Слезы текли безостановочно, не подчиняясь ее воле. Словно плотина прорвалась у нее внутри, когда она увидела струйку крови, стекающую по щеке Маэвы.
Пусть Кэрн видит ее слезы, пусть нюхает их.
Пусть ломает ее, пока она не превратится в окровавленный кусок мяса на полу. Пусть он снова и снова повторяет свои истязания.
Она не станет сопротивляться. Ее силы на сопротивление кончились.
Застонала открывшаяся и закрывшаяся дверь. Послышались крадущиеся шаги. Потом удар кулаком по крышке железного гроба.
– Как насчет того, чтобы полежать в темноте еще несколько дней?
Жаль, что она не могла с головой завернуться в эту темноту.
Кэрн велел Фенрису справить нужду и возвращаться. В помещении стало тихо. Затем послышалось негромкое царапанье по крышке. Казалось, Кэрн водил по ней кинжалом.
– Я вот тут думаю, как тебе отплатить, когда открою крышку.
Аэлина заставила себя не прислушиваться к его словам. Она просто смотрела в темноту. Боги, как же она устала! Чудовищно устала.
Она делала это во имя Террасена. С радостью. Все ее сопротивление было во имя Террасена. Пришло время отдавать долг – не долг древней королевы, а ее собственный.
Она пыталась спасти родное королевство, спасти континент. Пыталась – и потерпела неудачу. И неимоверно устала.
«Огненное сердце».
Эти слова прошелестели во тьме вечной ночи вспышкой света, едва слышимым звуком.
«Огненное сердце».
Слова эти произнес женский голос, нежный и любящий. Голос ее матери.
Аэлина отвернулась. Даже это движение потребовало громадных усилий.
«Огненное сердце, почему ты плачешь?»
Аэлина не могла ответить.
«Огненное сердце».
Эти звуки были похожи на нежное прикосновение к щеке. «Огненное сердце, почему ты плачешь?»
Где-то далеко отсюда, глубоко внутри, Аэлина ответила этому лучику памяти: «Потому что я заблудилась. Я не знаю дороги».
Кэрн продолжал говорить и царапать кинжалом крышку железного гроба.
Но Аэлина не слушала его. Рядом с нею лежала женщина. Лицо женщины было зеркальным отражением ее лица, каким оно станет через несколько лет… если она доживет до того возраста.
Время, взятое взаймы. Каждое мгновение было взято взаймы.
Пальцы Эвалины Ашерир провели по щеке Аэлины. По маске, под которой скрывалась щека.
Аэлина могла поклясться, что даже сквозь маску чувствует нежность материнских пальцев.
«Ты была очень храброй, – сказала мать. – Ты столько лет подряд была очень храброй».
Аэлине было не побороть беззвучных рыданий, поднимавшихся в горле.
«Тебе нужно сохранить эту храбрость еще на какое-то время. Еще немного, мое Огненное сердце».
Аэлина прижалась к матери.
«Тебе нужно сохранить эту храбрость еще на какое-то время и помнить…»
Призрачная рука матери коснулась сердца Аэлины.
«Сила твоего сердца – это главное. Не важно, где ты, пусть даже за тридевять земель… сила твоего сердца приведет тебя домой».
Аэлине удалось поднять руку и положить поверх материнской. Тонкая ткань и железо. Ее кожа чувствовала только их.
Но Эвалина Ашерир пристально смотрела в глаза дочери. Нежность материнского взгляда сменилась твердостью. Глаза матери сверкали, как расплавленная сталь. «Аэлина, сила твоего сердца – это главное».
Аэлина прижала пальцы к груди и прошептала: «Сила моего сердца».
Эвалина кивнула.
Снаружи доносились угрозы Кэрна. Его кинжал неутомимо царапал крышку.
В лице Эвалины не дрогнул ни один мускул. «Ты – моя дочь. Твое рождение соединило две могущественные династии. Их сила течет через тебя. Живет в тебе».
Лицо Эвалины пылало неукротимостью, такой же, как у их предков по женской линии вплоть до фэйской королевы, чьи глаза они обе унаследовали.
«Ты не поддашься».
Затем Эвалина исчезла, как исчезает роса на утреннем солнце.
Но ее слова остались. Они расцветали внутри Аэлины, яркие, как раздуваемый уголек.
«Ты не поддашься».
Кинжал Кэрна царапал железо прямо у нее над головой.
– Когда я снова начну тебя потрошить, сука, сделаю…
Кулак Аэлины ударил по крышке.
Кэрн умолк.
Аэлина снова ударила по железу. Потом еще.
«Ты не поддашься».
И еще.
«Ты не поддашься».
И еще. И еще.
Аэлина колотила по крышке, пока из отбитой руки на лицо не хлынула кровь, смывая слезы. Пока каждый удар кулака по железу не превратился в боевой клич.
«Ты не поддашься».
«Ты не поддашься».
«Ты не поддашься».
Кипящая ярость клокотала в ней, и Аэлина целиком растворилась в ней. Откуда-то донесся треск сломанной древесины, будто кто-то налетел на дверной косяк. Потом раздался крик.
Аэлина молотила кулаком по крышке, а песня внутри ее вздымалась и опадала, словно приливная волна, накатывающая на берег.
– Давайте сюда эту чертову глориеллу!
Эти слова ничего не значили. И Кэрн ничего не значил. Был и останется пустым местом.
Аэлина продолжала неутомимо бить по железной крышке. Снова и снова песня огня и тьмы пронизывала ее и неслась наружу, в мир.
«Ты не поддашься».
Поблизости что-то зашипело и затрещало. Внутрь железного ящика через потайные отверстия повалил дым.
Но Аэлина продолжала наносить удар за ударом. Била по железу, пока не задохнулась от дыма, пока его сладковатый запах не унес ее за пределы сознания.
Очнулась она прикованной к алтарю. Повернув голову, увидела, во что превратила крышку железного гроба.
Верхняя часть крышки сильно покоробилась. Появился большой бугор. Металл в этом месте растянулся. Казалось, еще немного – и Аэлина проломила бы ее.
Рован неподвижно стоял на вершине темного холма, глядя на спящее королевство.
Его спутники уже одолели половину спуска, ведя лошадей под уздцы по склону. Холм служил границей, за которой начинались засушливые равнины Аккадии.
Поводья выскользнули из руки Рована.
Должно быть, ему почудилось.
Он вглядывался в звездное небо, в спящие пространства. Над головой сиял Повелитель Севера.
Через мгновение его слуха достиг первый звук удара – взорвал окружающую тишину и загрохотал.
Потом удары пошли чередой – словно молотом били по наковальне.
Спутники Рована стремительно повернулись к нему.
Яростная огненная песня стала ближе, пронизывая его насквозь.
Она звучала по ожившей связующей цепи, эхом отзываясь у него в душе.
Яростная, бунтарская песня.
– Рован… – хрипло позвал его снизу Лоркан.
Такое было невозможно, совершенно невозможно, и тем не менее…
– Север, – сказал Гарель, поворачивая своего гнедого жеребца. – Волна идет с севера.
Из Доранеллы.
Маяк в ночи. Сила, врывающаяся в мир, как тогда, в Бухте Черепов.
Сила наполнила Рована звуком, огнем и светом, крича ему снова и снова: «Я жива! Я жива! Я жива!»
А потом – тишина, словно песню оборвали. Погасили.
Рован отказывался думать о причинах. Их связующая нить сохранилась. Туго натянутая, но целая.
И тогда Рован отправил свое послание, в котором было столько же ярости, надежды и неослабевающей любви, что и в послании Аэлины. «Я найду тебя».
Ответа не было. Только слабый гул темноты. Над головой сверкал Повелитель Севера, указывая путь на север. К ней.
Спутники Рована ждали его распоряжений.
Он открыл рот, готовый заговорить, но помедлил. Задумался.
– Нужно куда-то выманить Маэву. Подальше от Аэлины. – Голос Рована гремел над сонным стрекотанием насекомых в траве. – Выманить на такой срок, чтобы мы сумели проникнуть в Доранеллу.
Даже если сложить его силу с силой Гареля и Лоркана, им все равно не одолеть Маэву.
– Не забывай, она способна почуять наше появление, – возразил Лоркан. – И тогда она уклонится от встречи с нами, зато перепрячет Аэлину. Что-что, а глупость Маэве не присуща.
Рован посмотрел на Элиду. Глаза уроженки Перранта были широко раскрыты.
– Знаю, – сказал он.
В его мозгу начал складываться замысел, столь же холодный и безжалостный, как магическая сила в его жилах.
– Я знаю, как мы выманим Маэву.
