Глава 15
Германский ответ
Так питерец обзавелся персональным охранником. Отныне он ходил по городу в сопровождении добродушного гиганта.
Гаврила Бойсябога, городовой бляха номер 867, возвышался над толпой на целую голову. Одесситы любили великана и приветствовали его с душой. Тень этого расположения падала и на Лыкова. Теперь ему тоже все улыбались…
Алексей Николаевич посетил анатомический покой и осмотрел тело застреленного террориста. Восемнадцать лет было парню! А он уже шел с револьвером и бомбой убивать людей.
Петр Гнатюк оказался крестьянином Подольской губернии. Судя по отметкам в паспорте, в Одессу он приехал из Киева. Люди Черкасова телеграфировали туда и выяснили, что парубок непростой.
В Киеве он сошелся с так называемыми моторными хлопцами – бандитами с окраин, преимущественно из Соломенки и Шулявки.
Засветился при налетах и бежал сюда, якобы к отцу на заработки. Работы за три месяца так и не нашел, зато спелся с местными боевиками. Старик не мог сказать ничего ценного ни про сына, ни про его приятелей. Он только молча плакал и крестился.
Стражник Белый отлеживался в своем домике у переезда. Лыков навестил его, принес десять фунтов дорогого китайского чая. Гость поблагодарил служивого за храбрость и расспросил про бой на Жеваховой горе. Пантелеймон оказался одного возраста с Гнатюком-старшим, но он был совсем другой человек. Твердый, уверенный, как говорится, на своем месте. Стражник бодрился, что рана легкая и скоро заживет; вот только жалко коня.
Белый подтвердил: боевики шли вчетвером и трое успели сбежать. Это была плохая новость. Люди получили заказ, у них фотокарточка Лыкова. Можно было ожидать нападения в любой момент. Азвестопуло на всякий случай тоже присоединился к конвою. Теперь полицейские везде ходили втроем и держались настороже.
Так минуло несколько дней. На очередном совещании Черкасов доложил: нервы у деловых кончились! В Картамышевских банях собрались атаманы главных банд Молдаванки и Романовки – притом что они враждовали друг с другом. Атаманы постановили: Степка Херсонский не из Одессы, он приезжий. А значит, деловик второго сорта. У него нет никакого права доставлять столько неудобств настоящим одесситам. Или пусть убирается прочь, или уркаганы гонят его из своего круга. Со всеми вытекающими последствиями.
– Я же говорил: еще день-два – и кончено, – обрадовался новостям командированный. – Господа! Надо усилить давление на уголовную среду. Пусть совсем скиснут. Где у нас давно не было облав?
– У меня сигнал насчет гостиницы «Марсель», – заявил Черкасов. – Это на Тираспольской улице, четыре. Содержатель – димирский мещанин Янкель Голубчик.
– А о чем сигнал? – поинтересовался полицмейстер.
– Там не гостиница, а притон разврата. У Голубчика в обслуге такие девки, что вся Одесса слетается как мухи на мед. И сам Янкель не просто так пыхтит. Он балабус… в смысле, хозяин трех притонов в Воронцовке и на Дальних Мельницах. Очень влиятельный среди жулья человек.
– Отлично, – влез Челебидаки. – Готовьте постановление градоначальника о закрытии гостиницы на время действия в Одессе положения об усиленной охране. Бегом несите! Я так же бегом подпишу его у Набокова. А в разговоре с жидом укажите: на самом деле мы наказываем его не из-за девок, а из-за того, что потакал Балуце.
– А если он не потакал? – изумился начальник сыскного отделения. – У меня таких сведений нет.
– Пустяк, – хладнокровно ответил чиновник особых поручений. – Скажите, что есть. Агентурные. Давай, мол, Янкель, докажи, что это не так. Ежели он столь влиятельный, то пускай повлияет. В нужном для нас ключе.
И все согласились с коллежским асессором. В самом деле, чего жалеть всяких голубчиков? Договорились заново прошерстить криминальные окраины. Врываться, будить, требовать документы, обыскивать притоны, таскать на опознание. И всем говорить: благодарите Степку Херсонского. Теперь с вас не слезем – приказ самого Столыпина. Удостоился, тварь, такой чести за изуверство: правительство терпеть его больше не станет, пока не вздернут, не успокоятся.
Все повеселели. Чувствовалось, что Балуце действительно скоро конец. Лыков уедет домой, Азвестопуло сразу излечится от нервных болезней, и одесская полиция вздохнет с облегчением…
Алексей Николаевич сильно тосковал по дому, по своей библиотеке, по Ольге и по серой высокомерной Неве. Шел уже третий месяц дознания. Давно отцвели акации, камса на рынке сменилась камбалой. Сыщик устал от непонятного одесского языка, веселая живописная толпа на улицах стала его раздражать. Пора, пора в Петербург.
Два дня прошли в ожидании. Засветло коллежский советник старался не выходить на улицу. А по ночам ездил на облавы. Днем полицейские тоже не дремали: обшаривали рынки, портовые заведения, постоялые дворы. Забрали более трехсот подозрительных личностей. Большинство после проверки отпустили, но многие оказались на Арсенальной. Выяснилось, что несколько десятков воров, после отбытия наказания высланных из города, незаконно вернулись. И громили квартиры, шарили в конке по карманам, обворовывали магазины как ни в чем не бывало. А на Старом базаре в оптовом ряду, в рундуках комиссионера Халамба, устроили склад похищенного. Попутно сыщики предотвратили налет на фабрику ваксы и жестяных коробок, где скоки собирались подломать кассу. Полицмейстер, глянув статистику, устроил Черкасову выволочку. А что, если бы не поиски Балуцы, это все так бы и продолжалось? Андрей Яковлевич ходил расстроенный и смотрел на питерца волком.
На третий день случилось непредвиденное. Лыкову телефонировал секретарь канцелярии полицейского управления надворный советник Чебаненко. И попросил срочно явиться к полицмейстеру. Кублицкий-Пиотух вместе с Черкасовым и Челебидаки устроили коллежскому советнику натуральный допрос.
– Где ваш помощник?
– Полагаю, ходит по участкам.
– Нет его ни в одном участке, мы уже проверили.
– Что случилось, Александр Павлович? Вы со мной как с преступником разговариваете.
– Преступник – титулярный советник Азвестопуло, судя по всему.
– Как эти фестоны понимать? Ну-ка поясните!
Черкасов взял слово:
– Господин Лыков, дело плохо. Мы нашли Степана Балуцу.
– А что в том плохого?
– Он мертв.
Коллежский советник опешил.
– Мертв – в смысле его убили?
– Десять колотых ран в груди… Конечно, убили.
– Где отыскали труп?
– В Александровском парке, – ответил Черкасов. – Там есть пустопорожнее место против бывшей крепости, где уцелел пороховой погреб. Он всегда привлекает любопытных. В неприсутственные дни особенно много шляется туда зевак. Погреб имеет сбоку большое отверстие, заложенное наполовину камнями. Нынче утром рабочие шли мимо в порт и нашли у входа окровавленную фуражку. Заглянули в дыру, а там – жмур. Весь истыканный.
– А почему вы решили, что это Степан Балуца? У нас нет ни его фотокарточки, ни бертильонажа.
– Балуца, ваше высокоблагородие, – не менял официального тона главный сыщик. – Мы провели опознание, показали тело Пружинеру. Помните того барыгу? Он подтвердил.
– Хорошо, – нахмурился Лыков. – Вы нашли труп, опознали. При чем тут Сергей Манолович?
– Ну как при чем? – взвился Челебидаки. – У него был такой мотив, что и гадать нечего!
– Гадания не по моей части, – отрезал питерец. – Почему вам не пришло на ум, что это месть уголовных? Они устали от наших облав, от давления и решили избавиться от Балуцы.
– Мы, конечно, будем изучать все версии, господин Лыков, – солидно ответил полицмейстер. – Но пока приоритетной кажется та, о которой говорит господин Челебидаки. Всем известно, что Балуца убил родителей Сергея Маноловича. Причем зверски. Ваш помощник хотел отомстить за смерть близких людей. И, судя по всему, отомстил. Фартовые не могли убить Степку, так не делается в Одессе. Выгнать могли. Нам сдать тоже могли. Но чтобы убить… И как! Бандит был умерщвлен садистическим способом. Вот, зачитываю…
Кублицкий-Пиотух взял в руки медицинское заключение:
– «Колотые раны на груди не могли привести к смерти, а имели цель доставить покойному сильные мучения… Смерть наступила от глубокого шока вследствие травматологического раздражения ветвей верхнегортанного нерва, когда покойного схватили за переднюю часть шеи и сдавили гортань… Сильнейший цианоз лица и множественные экхимозы…» Черт, кто это писал?
Челебидаки перебил ротмистра:
– Тут не почерк уголовных, тут действовал кто-то другой. Кто? Мы допускаем в качестве рабочей версии, что имело место сведение счетов. Титулярный советник Азвестопуло нарушил закон, дал волю чувствам. По-человечески это понятно. Кроме того, все мы знаем живой характер вашего помощника. Как одесситы, мы ему, поверьте, сопереживаем. Однако вынуждены взять его под арест на время следствия как главного подозреваемого. Тем более что, судя по вашим словам, алиби у него нет.
– Я не знаю про алиби, надо найти Сергея и спросить. Вот про арест я не понял. Какой еще арест? Вы в своем уме? Не позволю. Если угодно, временно отстраним Азвестопуло от дознания. Пока вы не убедитесь в его невиновности. А сажать чиновника Департамента полиции… У вас и прав таких нет. Забудьте про арест, вам же лучше будет.
– Насчет прав и того, что вы нам не позволите, – вновь обратился к питерцу Челебидаки. – Вот, ознакомьтесь. Только что получено.
Он протянул сыщику бланк телеграммы от Курлова. Тот писал, что санкционирует арест титулярного советника Азвестопуло, поскольку против него предъявлены веские улики. Лыкову же предписывалось «немедленно, этим же днем» выехать в Петербург для предоставления отчета о командировке.
– Что же за веские улики вы представили заведывающему полицией? – спросил питерец у коллежского асессора. – Тело обнаружили нынче утром, никакого дознания еще не начали, не успели. А улики уже нашли? Как так?
– Да вам-то что за дело? – нагло ответил тот. – Езжайте домой. Вы всем тут надоели. Чтобы вечером уже духу вашего не было в Одессе.
– Ах ты таракан…
Тут Черкасов, видя, что вот-вот начнется скандал, обнял Лыкова за плечи и увел из кабинета полицмейстера. Усадил его в своей комнате, угостил чаем и сказал:
– Будет вам, Алексей Николаевич. Челебидаки на самом деле таракан. Но уж такой выпал нам крест от градоначальника – терпеть это насекомое. Вы руганью ничего не добьетесь. Лишь сильнее себя опорочите в глазах начальства. Тараканы же такое вам вслед напишут!
– Андрей Яковлевич, я тридцать лет в полиции, – ответил Лыков, уже взявший себя в руки. – Всякое повидал. Чего только про меня эти насекомые не сочиняли. Думаете, вам одним крест выпал? Много, много у нас по России тараканов расселось на высоких постах. Ну и что? Опять с чином прокатят? Наплевать. Когда случится очередное злодеяние, вспомнят, вытащат из опалы и пошлют ловить. До нового скандала.
Коллежский советник одернул пиджак, взял в руки шляпу.
– Спасибо за чай. И за сочувствие тоже. Из Одессы я никуда не уеду, дулю с маком Курлову. Но вы пока своим этого не говорите.
– Как же вы ослушаетесь начальства? – поразился губернский секретарь. – Выгонят без прошения! А опосля службы в полиции никакой другой не найдешь.
– Завтра узнаете, Андрей Яковлевич, как можно крутить начальством. А сейчас я хочу поговорить с Сережей.
– Пока вы ругались с Челебидаки, его нашли и доставили. Сергей Манолович ждет в столе задержаний.
Лыков кинулся туда. Его помощник с бледным лицом сидел на стуле, рядом лежал его браунинг. За спиной на карауле застыл Жук. Вид у надзирателя был такой, что сразу стало ясно – он сочувствует арестованному.
– Сережа, ты уже слышал?
– Да, Алексей Николаевич, – ответил Азвестопуло. – Это точно он?
– Говорят, да. Я сейчас проверю.
– Слава богу! – выдохнул титулярный советник. – Подох…
– Сережа, я спрошу один раз. Извини мой вопрос. Это не ты его?
– Нет, конечно. Мы же договорились взять Балуцу живым.
– Значит, не Сергей, – с облегчением сообщил Лыков Черкасову. – Ну, гора с плеч. Теперь я им покажу.
– Кому им? – с опаской спросил губернский секретарь. – Нам, что ли?
– Да вы тут при чем? Германцы, сукины дети, постарались.
– Какие германцы?
– А которые покушались на нас по дороге в Сухой лиман. Которые наняли парнишку Гнатюка. Шпионы. Я им как кость в горле.
– Что-то мудреное говорите, Алексей Николаич. Не пойму.
– Проще простого. Они сообразили, что мы вот-вот возьмем Степку Херсонского. Живым. И он расскажет, с кем договаривался об укрытии, кто поручил ему зарезать капитана Двоеглазова. Конечно, бандит имел дело не с резидентом, а с кем-то из его людей. Но все равно это след, по которому можно добраться до главного шпиона. Живой Степка стал опасен. Зато его смерть удобно использовать, чтобы меня дискредитировать. Сергея в тюрьму, меня прочь из Одессы. Но я им такого удовольствия не доставлю.
– Теперь я все понял, – подхватил Азвестопуло, внимательно слушавший шефа. – Так и было. А что, вас отзывают? Курлов поверил в эту тевтонскую липу?
– Да. Оттуда, из столицы, с большой кочки, все видится иначе.
– И как быть? Когда собственное начальство нас предало…
– Потерпи одну ночь, бедолага. Завтра тебя переведут под домашний арест. Андрей Яковлевич, позаботьтесь, пожалуйста, чтобы арестант вшей за ночь не нахватал. В дворянскую камеру посадите, там почище.
– Что вы, господа! – замахал руками главный сыщик. – Сергей Манолович – наш товарищ. Какая камера! Челебидаки скоро уйдет, если уже не ушел. Он в полиции долго не засиживается. Арестанта мы определим на диван в картотеке, там его посторонние не увидят. Правда, завтра деваться уже некуда, придется запереть. Если вы, Алексей Николаевич, не сдержите обещания.
– Спасибо. А обещание я сдержу. До завтра, господа. Сережа, не кисни. Балуца на том свете, а это самое главное.
Лыков поехал в штаб округа. Генерал-квартирмейстер отбыл в лагеря, но к вечеру ожидали его возвращения. Коллежский советник расположился в приемной по-хозяйски. Его тут уже считали своим, напоили чаем и выдали полистать какой-то военный сборник.
Калнин вернулся к восьми часам вечера. Его ждала очередь из офицеров. Сыщику пришлось их всех пропустить, он потерял еще час. К этому времени подъехал штабс-капитан Продан, вызванный через официанта.
Позднее совещание началось докладом Лыкова. Он рассказал о происшествии в Александровском парке и о том, как на него отреагировала полиция. Калнин быстро схватил суть и спросил:
– Почему вы думаете, что это дело рук германцев?
– Фото, что нашли у моторного хлопца Гнатюка, сделано карманной камерой. Я человек наблюдательный, но, как снимали, не заметил. Это профессиональная работа, уголовным такое не по силам.
– Пусть так. Но убийство Балуцы? Десять ножевых ранений, труп сунули в развалины. Тоже профессионально?
– Конечно. Шпионам ведь не нужно, чтобы подумали на них.
– Хм. Логично. Что требуется от меня?
– Телеграфировать в Военное министерство. Немедленно. Пусть через совещание двух министров отменят распоряжение Курлова. Я должен остаться в Одессе и продолжить отвлекать внимание резидента на себя.
Сыщик продиктовал генералу текст телеграммы, и тот послал дежурного к телеграфистам. Разделавшись с этим, Калнин обратился к штабс-капитану:
– Игорь Алексеевич, а что у вас? Долго еще Лыкову служить громоотводом?
– Алексей Николаевич хорошо потрудился, прыгая из пролетки в дорожную пыль, – усмехнулся разведчик. – Мы установили еще полдюжины агентов. Окончательно убедились в том, что субрезидентом в Одессе является германский вице-консул Стоббе. Консул Онессейт – чисто подставная фигура. В паре со Стоббе работает Шварцкопф, панамский консул и австрийский резидент.
– Но главного шпиона вы так и не вычислили?
– Да. Знаем только, что он русский.
– Но все немцы в Одессе ему подчиняются… Со слов недалекого Гереке.
– Да, Эммануил Христианович, – кивнул Продан. – Пока вся информация, полученная от обер-ефрейтора запаса, подтверждается. Он действительно не семи пядей во лбу. Но пользуется доверием начальства. Мы тщательно допросили тех стрелков, что попались с ружьями якобы в погоне за конокрадом. И завербовали еще одного, мастера с завода братьев Трепель. Он сделал важное уточнение. По его словам, резидент не русский по национальности. Но и не германец.
– Мне Белокурый тоже сообщил, что мы его тогда неверно поняли, – вспомнил Лыков. – Точнее, он сам ошибся, имел в виду другое. Резидент принадлежит не к германской нации, а к какой-то иной. Не обязательно к русской, как мы раньше думали.
– Еврей? – предположил генерал-квартирмейстер.
– Навряд ли еврею доверят такое, – усомнился штабс-капитан. – Германские военные не считают их за надежных людей. В Одессе много французов, но не думаю, что они станут служить бошам. Итальянцев еще много и греков. Имеются поляки, турки, арнауты. Скорее кто-то из них.
– В городе семнадцать тысяч одних только поляков, – подхватил питерец. – Места их сборищ – Польский дом и собрание «Огниско» – закрыты для нас, русских туда не пускают. А еще есть Латышское собрание и Литовское собрание «Рута». Возможно, все это отделения германской резидентуры.
– Кто вам больше всего мешал, Алексей Николаевич? – спросил сыщика Калнин.
– Грек Челебидаки, – со смехом ответил тот. И тут же переменился в лице: – Но этого не может быть, он слишком глуп!
– Или слишком умен и потому ловко исполняет роль тупицы, – возразил генерал.
– По-книжному как-то, – не согласился с ним штабс-капитан. – В жизни обычно проще. Я считаю, что резидент – Амбатьелло. Все указывает на него. Даже учитель его детей – офицер разведывательного отдела! А Челебидаки просто самодовольный болван.
– Каковы наши дальнейшие действия? Что нужно от военных?
– От военных нужно подождать, – лукаво ответил Продан.
– Всего-то? Сидеть и ждать? И чего мы дождемся?
– Эммануил Христианович, скоро в городе появится связной от германской разведки. Точнее, связная.
– Женщина? – удивился генерал.
– Да.
– Хорошенькая?
– Не знаю, – признался Продан, – никогда ее не видел. Но она рассеет весь туман. Дамочка везет послание одесскому резиденту от варшавского. Германцы налаживают сквозную связь между своими агентурными организациями на случай войны. Так вот, она наш агент. Большего сказать не могу, не уполномочен. Но скоро все кончится, это как пить дать.
– Что ж, подождем, – согласился Калнин. – Что-что, а бездельничать мы умеем. Но Алексею Николаевичу пока придется маячить перед глазами шпионов, так ведь?
– Именно так, – кивнул штабс-капитан. – У них с Сергеем Маноловичем роль незавидная, но очень важная. В их тени я довершу дознание по «минному» делу.
Сыщик и контрразведчик ушли из штаба округа, когда уже стемнело. На улицах было людно, горели фонари, из ресторанов и кофеен доносились веселые голоса и звуки скрипок. Продан был в штатском и предложил:
– Поговорим. Я хочу досказать то, что не сообщил при генерале.
– Но ведь нельзя, чтобы нас видели вместе.
– Уже можно, – загадочно ответил штабс-капитан.
Они дошли до белеющего в темноте здания железнодорожного вокзала и сели на скамейку посреди эллипсообразного сквера.
– Вам привет из Варшавы.
– От кого? – удивился Лыков.
– От руководителя германской агентурной организации.
– Вот как? И я его знаю?
– Мне сказали, что не просто знаете. А год назад даже мечтали его удавить.
– Погодите. Это Забабахин, что ли?
Контрразведчик рассмеялся:
– Он самый. Кузьма Павлович делает у тевтонов карьеру. Мы перевели его в Варшаву. Он состоит офицером для поручений при обер-полицмейстере. Начальники им очень довольны…
– Какие?
– И те и другие. Вообще, Алексей Николаевич, для чего я вам это рассказываю? Чтобы вы знали, что год назад сделали большое дело. Не удавили изменника, а помогли раскрыть. Теперь от него много пользы. Скоро с его помощью мы откроем здешнего резидента.
– Ну ладно, прощаю эту сволочь, – согласился коллежский советник. – Забабахин руководит какой-то сетью?
– Да, одной из. В самой Варшаве целых три сети германских агентов. Мы знаем только две. Третья, резервная, пока не поддается. Возможно, что и в Одессе их не одна, а больше. Вот приедет связной, и станет понятно.
– А для чего вы сейчас, не скрываясь, прошлись со мной на людях? Говорили, что будете действовать в моей тени, и вдруг…
– Я сказал так для генерала. Эммануилу Христианычу не полагается знать деталей. Задумана многоходовая операция. Полковник Батюшин, отвечающий за поимку шпионов в Варшаве, хочет отвести подозрения от Забабахина. Для этого рассекретят меня и свалят вину на здешних агентов. Якобы они недосмотрели и засыпали связного. Так что из тени я только что вышел. Для пользы дела. Кстати, за нами давно уже наблюдают от здания судебного ведомства.
Лыков скосил глаза. На углу огромного корпуса Окружного суда маячила чья-то тень.
– Уходим?
– Нет, пускай смотрит. Так даже лучше.
– Значит, мы можем сейчас зайти в ресторанчик и махнуть по рюмке? – оживился питерец. – А то выпить очень хочется. Сергей завтра может оказаться в кутузке, если генералы не договорятся. Я нервничаю по этому поводу. Ну, клюкнем?
– С удовольствием, – согласился Продан. – Сыпаться, так с музыкой и водкой!
В результате два засекреченных господина, ни от кого не скрываясь, поужинали в ресторане. Для пикантности они выбрали заведение Амбатьелло. Когда уже в третьем часу ночи оба вышли на улицу, штабс-капитан сказал:
– Связную, в отличие от меня, вы знаете. Ее зовут Татьяна Владимировна Кузура.
– Да вы что! – обрадовался сыщик. – Это секретный агент Петербургского охранного отделения. Мы вместе ловили анархистов-максималистов.
– Интересная? – повторил штабс-капитан вопрос генерала.
– Сами увидите. По мне, так весьма. Женщина с чертовщинкой в глазах. Банально, но лучше не скажешь. Татьяна Владимировна абы чем не занимается, она у охранников для особо важных дел. Вам повезло.
– С чертовщинкой в глазах… Этого только не хватало.
– Почему? Вы ведь не женаты?
– Не женат, – резко ответил Продан. – Но не смешиваю личные дела со служебными!
– Вот сначала поглядите на Татьяну Владимировну, а потом говорите, – рассмеялся коллежский советник. – Я сам, когда с ней общаюсь, то… В котором часу у вас встреча?
– Завтра вечером она приезжает курьерским поездом номер девять. И селится в гостинице «Империалѣ» на Дерибасовской. Туда к ней приходит агент одесского резидента, договориться о встрече с шефом. Мы приставляем к нему «хвост» и якобы таким образом вычисляем связную. Благодаря этому у нее будет алиби. Затем состоится свидание с резидентом, где мы их и накроем. Дамочку отпустим за недоказанностью, а шпиона заберем.
– И что вы ему предъявите? – изумился сыщик. – Свидание с красивой женщиной?
– Германцы в любом случае не оставят нам улик. Серьезная разведка, дураков не держат. Нам надо напугать их, заставить свернуть деятельность. Закрыть сеть, распустить агентов, заморозить шпионаж. О большем нечего и думать.
– Так безнадежно наше соперничество с германцами? На своей же земле мы ничего больше сделать не можем?
– Сможем и сделаем, – уверенно ответил Игорь Алексеевич. – Старые кадры они вынуждены будут заменить новыми. В этот обновленный состав мы сунем своих людей. Я уже наметил несколько подходящих кандидатур. Немцы, но порядочные. И реорганизованная сеть окажется под нашим контролем. Что и есть главная цель операции, да будет вам известно. Влияние немцев в Одессе велико и почти безгранично. Это из-за обилия кадров, проще говоря – из-за колонистов. Выкорчевать старую агентуру мы не в силах, информации недостаточно. Так швабы сами ее уничтожат! За нас. Надо лишь крепко их напугать, убедить, что нам все известно. Как только возьмем резидента, остальные перетрусят и разбегутся.
– Ну-ну… Вашими бы устами да мастику хлебать… Желаю успеха.
