Глава тридцать девятая

Грозовые тучи резвились в небе.

Они тяжело клубились над моей головой, но не приносили никакого облегчения пересохшей земле, которая простиралась на километры вокруг, отчаянно умоляя о дожде. Каждый раз, когда поднимался ветер, над полями вставала стена из пыли. Эта пыль проникала повсюду – и в нос, и в рот, и я чувствовала, как земля скрипит на зубах. И все-таки, даже понимая, какой мощи гроза порыкивает вдалеке, я не могла вернуться в дом, чтобы снова увидеть их мрачные лица. Пока не могла.

Сначала я должна решить, что делать дальше.

Когда вспыхивали молнии, мне всегда казалось, что тучи – живые. Разряды пронизывали фиолетовое небо как пульсирующие серебристые вены. Каждый раз ноздри наполнялись резким запахом озона. И чем дольше я здесь сидела, наблюдая за небом, тем больше статического электричества собиралось на моей коже, скапливалось на нервных окончаниях.

Не знаю, почему я это сделала… Точнее, как вообще мне пришло это в голову. Мой мир опасно накренился, и я, привыкшая всем доверять, теперь поставила под сомнение все, что знала. И пределы собственных возможностей тоже.

Серебристая нить медленно вытянулась и, коснувшись электрического заряда в воздухе, соединила его со мной. Я вскарабкалась на каменный столб изгороди и удобно уселась на нем, скрестив ноги. Закрыв глаза, я представила, как этот заряд пронизывает энергетическое поле, в которое я была завернута точно в одеяло. Представила, что могу подтянуть его достаточно близко, чтобы я нарисовала этим светом узоры на своей коже.

Тепло собиралось в центре моей груди, скапливалось, усиливало само себя, разгоралось все сильнее и сильнее и наконец взорвалось, прокатившись по моим нервам, как чистейший, мощнейший поток адреналина. Я взлетала и падала, и поднималась обратно, мое тело рассыпалось на множество частиц, прокатывалось вместе с гулким громом и вспыхивало с молниями, ударяющими в землю с неземной энергией. Из моего горла вырвался смех, удивленный и восторженный. Свет за моими закрытыми веками разгорался всe сильнее, разогревая летний сухой воздух.

У меня за спиной кто-то слабо вскрикнул. Этого тихого звука оказалось достаточно, чтобы я выпустила нить, высвобождая жар и свет, отпуская их обратно. Я повернулась к источнику звука. Сердце по-прежнему яростно колотилось в моей груди.

Роман поднял руки и отступил назад.

– Прости. Я просто выходил… Ну, то есть вышел. Пройтись вышел. Думаю по-русски. Говорю по-английски. Растерялся. Не знаю, зачем я вообще это говорю.

– Ты обычно думаешь по-русски? – с любопытством спросила я.

– Иногда. Иногда и сны вижу на русском. – Роман по-прежнему выглядел так, будто не понимает: уйти или лучше остаться. Я слезла с каменного столба и уселась на деревянный забор, надеясь, что он все же воспримет это как приглашение.

Может, я бы и растерялась из-за внезапного желания попросить его остаться, но искры, которые еще пылали у меня под кожей, побуждали меня попробовать.

– Я вышел тебя поискать! – выпалил он. – Гроза… Я подумал, это будет…

– Опасно? – договорила я.

Когда парень смотрел на меня, мне казалось, будто все мое тело светится. Тепло вернулось и согрело мою кровь. Похоже, мне придется пробежать несколько километров, чтобы сбросить накопившееся напряжение. Любопытно, не это ли чувствует Приянка после того, как воспользуется своей силой?

Его лицо было удивленно-восхищенным.

– Ты была похожа на звезду.

Над нами ударила молния, и мое сердце снова дрогнуло. Роман вдруг смутился и занервничал и уставился на свои руки.

– Я вообще не понимаю, что говорю. Прости.

– Ты сказал, что я похожа на звезду, – тихо повторила я. Слова повисли в воздухе между нами, и даже гром не мог заглушить их.

Но вот он опять надел свою бесстрастную маску – но только для тех, кто его не знал. Выражения его лица были точно иностранный язык: чтобы их расшифровывать, нужно было просто научиться читать. Линия губ смягчилась, Роман вздохнул, подошел ко мне и уселся рядом на забор.

Я наслаждалась этой легкой тишиной между нами. Тем, как мы позволили ветру и грому продолжать свой разговор, как будто могли их подслушать и узнать какой-то секрет.

– Твои друзья… – небрежно сказал Роман, пытаясь подобрать нужное слово.

– Их слишком много? – подсказала я.

Роман с некоторым облегчением кивнул.

– От Вайды у меня уши вянут.

Я улыбнулась.

– Не так, – простонал он. – Как это сказать по-английски?

– Уши горят, – ответила я, но потом задумалась. – Но на самом деле… знаешь что? Думаю, точного перевода просто нет.

Озадаченный Роман запрокинул голову и уставился в небо.

– Я живу здесь уже так давно. Почему все равно путаюсь?

– Ты вовсе не путаешься, – возразила я. – Ты расширяешь наш запас идиом, добавляя в него забавные новые варианты.

Роман с сомнением посмотрел на меня.

– Честно-честно, – заверила его я.

– Когда такое случается, я… – В небе вспыхнула очередная молния, на мгновение озарив его идеальным, восхитительным светом. Я заметила, как натянулась кожа на его горле, когда он сглотнул, как он чуть отодвинулся, скрывая лицо. – Я вспоминаю о том, что вообще не должен был здесь оказаться.

Я смотрела на него, пока он не повернулся ко мне снова. На этот раз мы оба не стали отводить взгляд.

Наконец я набралась смелости спросить.

– Приянка думает, что когда мы поможем Лане, ты захочешь вернуться домой.

– Я много чего хочу, – ответил он. – И по большей части невозможного. Желания противоречат друг другу. Они меняются, дополняются, и я чувствую, как все они до ужаса недостижимы. Вернуться домой, сообщить маме, что мы живы и невредимы – вот чего я хочу. Но должен я делать совсем другое. Приянка и Лана – прежняя Лана – всегда хотели уничтожать таких как Мерсер. Из-за этого я всегда чувствовал себя эгоистичным и недалеким, потому что сам мечтал о таком месте, до которого пришлось бы ехать долго-долго. Где было бы спокойно и безопасно.

– Это вовсе не глупо и не эгоистично.

Нам нужно чувствовать себя защищенными – это такая же человеческая потребность, как хотеть чего-то большего: отплатить за испытанные страдания или защитить тех, кого любишь. Если бы я могла вызвать молнию, чтобы выжечь тьму до последнего клочка – ради моих друзей – я бы это сделала. Я не колебалась бы ни секунды, даже если бы от меня потом осталась лишь кучка пепла.

После всего, через что им пришлось пройти. После того, что ему пришлось совершить, только чтобы не разлучаться с сестрой, Роман заслуживал тихой жизни там, где никто бы его не нашел. Подальше от Мерсера и «Синей звезды». Подальше от правительства, которое обязательно захочет разобрать его мозг на части, чтобы изучить.

Подальше от меня.

«Останься, – подумала я снова. – Пожалуйста, останься».

– Помочь Лане, вернуться домой… Я думал, что хочу этого больше всего на свете, – снова заговорил он. – Но теперь, похоже, это не так.

Его глаза были голубыми, как утреннее небо. Роман успел принять душ и побриться, и его кожа стала гладкой и мягкой. Он выглядел совсем юным, и в его слабой улыбке сквозила невыносимая нежность. Меня окатило теплое чувство надежды.

– Передумать не страшно, – тихо произнесла я, не в силах больше выносить его взгляд, от которого у меня до боли сжималось сердце. И поэтому я принялась разглядывать маленький шрам у него на подбородке. – О том, в чем ты действительно нуждаешься. О том, чего ты хочешь.

Его рука была так близко от моей. Я вспомнила, как он рассказывал о своей любимой музыке, о любимых песнях. Как легко и просто нам было тогда. И это же так просто – переплести наши пальцы.

– А чего хочешь ты? – спросил он.

Его вопрос вырвал меня из этих уютных сладких мечтаний.

Я подняла на Романа глаза.

– Если бы ты спросил меня две недели назад, я бы ответила так: единственное, чего я хочу – иметь возможность быть рядом с друзьями, быть им равной и защищать их так же, как они защищали меня. Я не могла принять, что они меня бросили. И все, каждый по-своему, оставили меня. Мой голос никогда не станет достаточно громким, чтобы позвать их и вернуть. Я была уверена: худшее, что могло бы случиться с нами – это потерять друг друга. Расстаться.

Роман молча слушал.

– Конечно, теперь я знаю, что расставание – это не самое худшее, хуже всего – подвести друга, – продолжала я. – Не могу перестать думать о Руби, о том, через что ей приходится сейчас проходить. О том, что она одна. Я знаю – Руби пыталась нас защитить, но… может, мы разочаровали ее? Неужели она не доверяла нам настолько, чтобы попросить о помощи? Может, она догадалась, кто в этом замешан – правительство, и потеряла веру в нас… не знаю. Я так боюсь за нее.

– Она не потеряла веру в вас, – проговорил Роман. – Я мало что знаю о ней, но я уверен, что Руби не хотела подставить вас под удар.

Убежденность, прозвучавшая в его голосе, дала мне надежду.

– Все это время она была у «Леды»… даже еще до взрыва. Несколько недель. А я отказывалась верить в то, что это возможно.

Было легче смириться с решением Руби покинуть Убежище, чем допустить даже мысль о том, что до нее добрались агенты правительства. Но если бы я всe знала с самого начала, что я могла бы сделать, обладая лишь иллюзией власти и влияния.

Роман закрыл глаза. Первая капля дождя ударила его по щеке, скатилась по ней, оставив след, по которому мне так хотелось провести пальцами. Холодные дождинки застучали по моим волосам, по голым рукам, но они не могли потушить тепло, которое разгоралось внутри.

– Тот, кто разрушил мою жизнь, одновременно меня освободил. Это и смешно, и горько, – печально усмехнулась я. – Меня отвезли туда, где я снова – как давно это было? – почувствовала себя напуганной и слабой. Но только тогда я наконец-то осознала свою силу. Меня выставили предательницей, но только теперь я поняла, ради чего действительно стоит бороться. Мы не должны выбирать между плохим и худшим. Так мы никогда не сделаем шаг вперед. Существует множество дорог, и нам нужно найти свою. И тогда Толстяк и Совет отыщут доказательства и разоблачат наших врагов, и смогут по-настоящему нас защитить. Попавшие в беду «пси» найдут заботу и кров у таких, как Лиам и Руби, а еще получат шанс на свободную жизнь. И мир наконец-то увидит, какие мы на самом деле, потому что такие как Мур больше не смогут нас очернить.

Молния разорвала небо, осветив Романа, который, как зачарованный, смотрел на меня.

– Я не обладаю такой силой, как вы, и чаще всего от меня больше проблем, чем пользы, – сказал он, – но… может, я смогу тебе в этом помочь?

– Это не так. На самом деле ты уникальный, – ответила я. – В целом мире больше нет таких.

– Спасибо Богу за это, – криво усмехнулся он. Его чистая рубашка потемнела от дождя.

– Вообще-то я имела в виду тебя и то, что в тебе, – сообщила я, легонько пихнув его локтем. Сердце яростно билось в груди, подскакивая к горлу. – Я не сильнее и не слабее тебя. Мы оба лишь проводники энергии.

– Нет, не так, – возразил он. – Ты не проводишь силу, ты становишься силой. Когда я коснулся тебя… у меня нет слов, чтобы это описать.

– Да, описанию это вообще не поддается, – согласилась я. – Я даже пытаться не буду.

– Это связь, – сказал он, глядя на грозовые тучи над нами. – Конечно, ты ошибалась, но… я обрадовался, когда ты решила, что мы с тобой одинаковые. Да, другого, такого как я, не существует. Но ты и твои друзья… вы все – часть чего-то большего. Яркого. Ты никогда не будешь одна.

– Я тоже обрадовалась.

Когда я снова встретилась взглядом с Романом, его глаза пылали. Новая волна жара окатила меня, сжигая последние остатки неуверенности. Грудь сдавило так, что я едва могла дышать. И я увидела, как мои чувства отражаются в нежнейшем оттенке синего.

– Каково это, – спросил он, – держать грозу в руках?

Мне даже не пришлось задумываться над ответом.

– Беспредельно.

– Дашь мне почувствовать это, хоть раз? – прошептал Роман. – Хоть раз.

От осознания того, о чем он просит и какие страдания это ему причинит, сердце снова ворохнулось в груди.

– Я не хочу делать тебе больно.

– Немного боли не повредит, – возразил он. – Она необходима. Лучше чувствовать боль, чем вообще ничего не чувствовать.

«Кому ты говоришь, – подумала я. – Но тогда мне придется смотреть на это».

На этот раз, притягивая с неба сверкающий заряд, я представила, будто меня покрывает звездная пыль – блестящая и переливающаяся, способная рассеять любую тьму, даже ночь. Ощущение могущества опьяняло, заставляло поверить в собственную неуязвимость. Я хотела, чтобы это ощущение никогда меня не покидало.

«Просто», – подумала я. Так просто.

Его кожа тоже засияла в моем свете. Роман протянул мне руку. Но я коснулась ладонями его щек, и когда он не дрогнул, наклонился ко мне и закрыл глаза, я поцеловала его.

Электричество струилось вокруг нас, искрящееся, непокорное. Я помнила об осторожности, стараясь не черпать из воздуха слишком много и не подпускать потоки энергии слишком близко, чтобы не обжечься. Но когда мои пальцы коснулись его кожи, проскочившая искра пронзила мой язык. А когда наши губы соприкоснулись, я уже не могла отделить мощный электрический всплеск от бурного потока эмоций, осознания того, что Роман здесь, рядом, и что я чувствую его.

Я смутно понимала, что мы оказались в эпицентре грозы, и молнии бьют уже рядом с нами, если наше электричество притянет их, мы погибнем в одно мгновение. Я понимала это, но мне все равно пришлось сделать усилие над собой, чтобы отстраниться.

Когда мы оторвались друг от друга, на лице Романа было написано потрясение. Вонь от подгоревшего деревянного забора, разбавленная запахом озона, заполнила мои легкие, руки и ноги гудели – последствие проскочившего между нами последнего заряда. Мой взгляд был прикован к Роману. И вдруг он рассмеялся, его глаза горели восторгом, и он не мог остановиться, пока на глазах не выступили слезы. Наконец парень снова посмотрел на меня, и губы его дрогнули.

«Я понимаю, – подумала я. – Я понимаю».

Роман взял меня за руку, не обратив внимания на острый укол статического разряда, проскочившего между нашими ладонями. И мы зашагали обратно к дому. Холодный дождь стекал по макушке, по лицу и плечам, стирая тепло с моей кожи.

Когда мы дошли до крыльца, Роман оглянулся, в последний раз посмотрев на тучи, скучившиеся над полями. А я не смогла – я не хотела видеть, как грозовая тьма пожирает последние следы нашего света.

На следующее утро, едва только солнце окрасило небо в розовый, мы собрались за столом, чтобы позавтракать в напряженном молчании.

И мы молчали, пока Приянка, которая развалилась на диване, пристроив ноутбук на животе, не подскочила, развернувшись к нам. У нее под глазами залегли темные круги, и от недосыпа и перевозбуждения вид у девушки был слегка безумный.

– Я их нашла.

Роман тоже вскочил, отбросив стул.

– Ты нашла Мерсера на записях с камер?!

– Я нашла их обоих. Мерсера и Мура. Вместе.

Лиам опустил ложку, так и не притронувшись к овсянке. Похоже, что он спал не больше Приянки.

– Лучше так не шути.

– На записях с камер наблюдения не было ничего, но потом я сообразила: ну, конечно, там ничего не будет! Такие фрагменты или удаляют, или вообще выключают камеры, чтобы боссы могли все отрицать. Но! – Приянка пристроила ноутбук на спинку дивана и повернула так, чтобы нам был виден экран. – Я решила проверить временные метки за тот день, когда, по словам Макса, Мерсер приезжал туда в последний раз. И кое-что нашла. Да, это не лучший кадр – всего лишь отражение этих двоих в окне одного из зданий. Они были уверены, что в том углу их никто не заметит.

– Гениально, При, – признал Макс, всматриваясь в экран вместе с Толстяком и Вайдой. – Отличная работа. Я бы никогда не заметил.

– А звук есть? – спросила я.

Вместо ответа Приянка потянулась к клавиатуре и нажала PLAY.

Сначала их было сложно разглядеть. Но когда они перестали расхаживать взад-вперед и повернулись лицом друг к другу, их лица стали вполне узнаваемыми.

Джозеф Мур был красивым мужчиной, который в свои пятьдесят выглядел лет на десять моложе. Он всегда появлялся на публике с хорошим загаром, густая темная шевелюра уложена волосок к волоску. Я была поражена, увидев его в таком плачевном состоянии: серый костюм измят, морщины на лице резко углубились, волосы всклокочены. Вот Мур запустил в них руку, хорошенько дернул, после чего повернулся к собеседнику.

Грегори Мерсер смотрелся его полной противоположностью: грузный, плохо выбрит, длинный шрам пересекает левый висок, доходя до брови. Черный костюм. Светлые волосы стянуты в хвост. Вот Мерсер замер, словно змея, затаившаяся в траве. Прищуренные глаза были единственным признаком сдерживаемой ярости, пока он не произнес:

Макс и Роман вздрогнули от звука его голоса.

– Радовать вас в мои обязанности не входит, – отрезал Мур. – Моя задача – делать деньги. И если вы нечасто включаете новости, вероятно не знаете, что в данный момент я слегка занят кое-чем другим.

– Твои отговорки меня не интересуют, – ответил Мерсер. – Не пытайся меня надуть. Я знаю о тебе достаточно – даже больше, чем твоя расфуфыренная баба. Ты слишком «занят», чтобы выполнять наши договоренности? Тогда и у меня нет времени следить, чтобы ничего не утекло на сторону: о твоих заграничных связях, о проданных тайнах. И о маленьком предприятии по производству бомб.

Мур поднял руки.

Роман посмотрел на меня. Я прикусила губу.

Но Мур говорил не обо мне.

Я вздрогнула, когда Мерсер внезапно пихнул Мура к стене, схватив его рукой за горло.

– Даже не говори мне о жертвах, коррумпированный, самовлюбленный мешок свиного дерьма.

Мур дергался, пытаясь вырваться, пока наконец противник не отпустил его и двинулся прочь.

Мерсер не оглянулся. Он удалялся от камеры, и мы уже с трудом расслышали, что он ответил.

Лиам потянулся и захлопнул ноутбук. Не глядя на нас, он произнес:

– Собирайтесь. Мы отправляемся.