Глава двенадцатая

Через полторы сотни километров я окончательно убедилась в том, что устройство, изготовленное Приянкой, и правда работает. Еще через столько же я поверила в то, что смогу проложить наш маршрут вдали от городов и поселков, в которых беспилотники использовались для контроля за преступностью. Деньги наркодилера таяли быстро, как и предсказывала Приянка. Мы расходовали их только на бензин, заправляя бак только наполовину.

За те двенадцать часов, что мы добирались до Огайо, Приянка то и дело задремывала. Она тихо сопела на заднем сиденье, а ее ноги почти упирались в крышу. Однако Роман не позволял себе клевать носом. Даже на секунду.

И я тоже.

В полночь мы наконец-то остановились передохнуть. Я припарковалась напротив небольшой закусочной – достаточно далеко, чтобы машину не заметили, но достаточно близко, чтобы видеть, что происходит внутри. Мужчина в невысоком поварском колпаке протирал стойку, болтая при этом с двумя подвыпившими завсегдатаями, которые радостно поглощали одну тарелку блинов на двоих. У них за спиной висел телевизор – показывали репортаж о Европе.

– Что-то она не спешит, – проговорил Роман с некоторым беспокойством, поочередно глядя то на закусочную, то на туалет, расположенный справа отдельной постройкой, как если бы это была заправочная станция. Потому-то нам показалось безопасным остановиться здесь.

– Всe в порядке, – сказала я. – Пусть не спешит. Она же не успела помыться в мотеле.

Из-за меня.

Роман наклонился вперед и включил приемник.

У меня не хватало эмоционального ресурса на то, чтобы слушать репортажи о произошедших событиях и о том, как меня провозгласили виновной за это. Я протянула руку, чтобы убрать звук, но тихие слова Романа остановили меня.

– Я знаю, как тебе тяжело слушать то, что они говорят. Но мы должны быть в курсе новостей и следить за тем, как идет расследование.

Я снова положила руку на руль.

Он был прав, но случившееся со мной еще не перешло в разряд воспоминаний. Перед глазами все время всплывали картины того страшного дня: взрывы, растерзанное тело Мэл, окровавленные лица. Я снова и снова мысленно прокручивала всю последовательность событий, кадр за кадром, словно поставив на повтор – пыталась понять, что сделала не так, что могла бы изменить и спасти всех этих людей. И мне хотелось убежать куда угодно, лишь бы не слышать, как обсуждают те последние, ужасные мгновения.

– Ладно, – выдавила я.

Роман запустил поиск. И пока приемник, переключаясь с канала на канал, искал главную радиостанцию этой зоны, из динамиков доносился шорох помех вперемежку с обрывками передач и полузабытых песен. Когда транзистор поймал нужную волну, раздался такой громкий звук, словно ведущий перешел на крик. Роман вздрогнул и покрутил регулятор, чтобы сделать потише.

– …не могу не согласиться с мистером Муром. По сути, мы предварительно согласились более эффективно работать над его Персонализированной Программой Независимых Обучающих центров. Сообщения о том, что его компания уже отправила результаты пилотного проекта, внушают оптимизм. Не секрет, что я не большая поклонница ЧШП, но я остаюсь открытой к этой идее, если экспериментальная школа получит одобрение государственной инспекции в следующем месяце. Как вы знаете, пока что туда у нас не было доступа… Да, следующий вопрос…

Я сразу узнала голос президента Круз, и этот ее тон мне тоже был хорошо знаком. Он означал, что она устала сопротивляться, как делала это уже много лет, и ее наконец загнали в угол.

– Что такое ЧШП? – спросил Роман.

– Частные школы для «пси», – сказала я, вслушиваясь в то, что продолжала говорить президент. Наверное, пресс-конференцию организовали сегодня утром. Смело, учитывая то, что сейчас у всех на слуху. – Что-то вроде интерната для таких, как мы. Основная задача – лучше интегрировать нас в общество, обучить навыкам, которые пригодятся на рынке труда.

– Я думал, это что-то вроде… независимых поселений? Разве не ты проводила презентацию?

– Этот проект не прошел голосование, – раздраженно бросила я. Но я злилась не на Романа, а потому что вспомнила, чем все закончилось. – Решили, что он слишком дорогостоящий для экономики, которая только восстанавливается. Несколько компаний, включая фирму Мура, предложили профинансировать различные школы и проекты жилых комплексов. В результате выбрали его предложение.

Если детей действительно будут учить полезным навыкам в безопасных комфортных условиях, идея сама по себе вполне неплохая. Особенно с учетом того, что самым первым предложением – по-прежнему шокирующе популярным среди многих американцев – было выделить удаленную территорию, обустроить там самую простую инфраструктуру и запереть «пси» за электрической изгородью.

– Нет, Джордж, я согласна и с ним, и с вами, – продолжала Круз. – Эти программы могут стать отличным шансом, особенно для невостребованных «пси». Первый класс пилотного проекта состоит из двенадцати добровольцев, и мы надеемся, что сможем перевести из интернатов и приемных семей еще пятьдесят человек. Но, повторяю, это станет возможным только после того, как мистер Мур закончит первоначальное тестирование и представит программу для более глубокой проверки.

– Сколько детей остаются… невостребованными? – Роман запнулся на этой отвратительной формулировке.

– Одна тысяча сто двенадцать, – сказала я. – Большинство находятся в приемных семьях, но «пси» старшего возраста чаще живут в интернатах. Каждый из них находится под патронажем властей, для них выделены социальные работники, которые с ними всегда в контакте.

Парень снова уставился на дорогу, на его лице отразилась озадаченность.

– В чем дело? – спросила я.

– Все в порядке, – пожал он плечами. – Просто… я удивлен, что ты вроде как приняла это решение. Ты же была в лагере.

Я ошарашенно посмотрела на него.

– А при чем тут это?

После того как много лет назад перед всем миром прозвучало мое большое интервью и вслед за этим еще десяток подобных, мне уже казалось, что нет человека, который бы не слышал эту историю. Тысячи людей были в курсе всех деталей моей жизни, и я уже не ощущала ее в полной мере своей.

– Я думал, ты возненавидишь его, потому что этот проект предлагает такую же жизнь, – пояснил Роман. – Прости, я не хотел поднимать эту…

– Всe в порядке. – Я действительно была в порядке. – Дети добровольно вызвались участвовать в программе Мура, к тому же им гарантирована возможность из нее выйти. Судя по предоставленным фотографиям, это место выглядит как верх роскоши по сравнению с тем, что было у нас. – Раньше мне не приходило в голову об этом спросить, но теперь прямо сорвалось с языка. – А ведь ты не был в лагере, да?

Парень покачал головой.

– Нет. Мы выживали на улице. Мы ни разу не попадали в систему.

– И как же вам удалось?

Было время, когда я бродяжничала с другими, но в какой-то момент скрываться от охотников за головами и СПП стало почти невозможно. Угрозу для нас представляли даже обычные граждане, которые были не прочь быстро заработать, сообщив о том, что видели «пси». А что если власти вообще не располагают никакой официальной информацией на Романа и Приянку.

– Мы нашли заброшенный дом и поселились там, – проговорил парень, потирая испещренную шрамами ладонь. Слова звучали равнодушно. Отрепетированно. – Сосед приносил нам еду.

Определенно, это была ложь. Такие вещи случались только в мечтах.

– Каково это было, – спросил он, – жить в лагере?

– Вряд ли я могу рассказать что-то новое. Это была тюрьма во всех смыслах этого слова. Каждая секунда нашей жизни находилась под контролем. По приказу мы спали, ели – если считалось, что мы вообще имеем право поесть. Нас заставляли работать, чтобы мы были постоянно заняты. Это как будто ты оказался в аду, тебя облили бензином, и ты пытаешься не сгореть.

Резкость этих слов оставила горький привкус во рту, и между нами повисла неловкая тишина.

– Представь, что ты живешь, а твое сердце – в клетке, – помолчав, добавила я. – Ничто не вырывается на волю. Ничто не попадает внутрь.

Дома, еще до Каледонии, еще до Сборов, еще до того, как впервые проявилась моя сила, я росла, слушая истории, которые переходили в нашей семье из поколения в поколение, – о лагерях для интернированных японцев здесь, в Америке, во время Второй мировой войны. Я знала, что туда отправляли американцев японского происхождения, а их собственность конфисковывали просто потому, что считалось, будто люди японского происхождения опасны по своей природе. И все-таки когда автобус, который вез меня и других детей в Огайо, въехал в ворота Каледонии, я, наивный ребенок, надеялась, что в этом «реабилитационном центре» будет все так, как обещали нам в новостях: медицинская программа, которая поможет нам выжить, изолированная от внешнего мира школа, и место, где мы сможем не бояться.

Сейчас речь шла о другом, и на самом деле эти программы нельзя даже сравнивать. Я только жалела, что слушала те семейные рассказы недостаточно внимательно, и не увидела, какое отношение они имеют непосредственно ко мне. И если бы понимала, что не стоит надеяться на лучшее, а правительство и президент не всегда похожи на мудрых родителей, которые хотят позаботиться о нас, мне не было бы так больно потом.

– Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, – тихо произнес Роман. – Я понимаю, почему ты так усердно работаешь, защищая «пси».

Я не знала, что на это ответить, потому что я не хотела соглашаться. Я не хотела, чтобы у нас появилось что-то общее.

Приянка вышла из уборной, осторожно закрыла за собой дверь и посмотрела в сторону закусочной. Убедившись, что посетители стоят к ней спиной, она перебежала через улицу.

Давление в моей груди достигло такой степени, что уже грозило взрывом.

– Пожалуй, – сказала я, открывая дверь, – я тоже немного прогуляюсь.

Опустив глаза, я прошла мимо Приянки, которая, пока я шла к уборной, смотрела мне вслед. Когда я подошла к зданию, бармен вышел из-за стойки, чтобы протереть столы.

Пригнувшись, я прокралась вперед, пока не оказалась прямо под окнами, и замерла, выжидая. Теплый сырой воздух наполнял мои легкие и мягко касался кожи.

– Сузуми Кимура, «пси», ответственная за ужасное нападение в Пенсильванском университете, участвовала в работе ее кабинета!

Все мышцы моего тела напряглись, когда я услышала, как из телевизора в закусочной доносится вкрадчивый голос Джозефа Мура, произносящий мое имя.

Мне хотелось, чтобы он прекратил произносить мое имя и имя Розы своим гадким ртом. Роза жила в Канаде и ходила в школу там после того, как кто-то попытался похитить ее по дороге домой.

– Нам не нужна новая американская мечта – нам нужно вернуть ту, которую украли у нас в тот день, когда мы позволили миру решать наши проблемы. Первый шаг – это клятва верности! – Я вздрогнула, услышав одобрительные возгласы, последовавшие за этими словами. – Да! Именно! И – дайте мне закончить, дайте мне закончить – второй шаг должен гарантировать всем: атака, подобная той, которую устроили Кимура и ее сородичи-дегенераты, никогда не повторится снова.

Дегенераты.

Ярость пожирала меня. Вся моя работа… все мои выступления… каждое оскорбление, которое я принимала, в ответ лишь подставляя другую щеку… оказалось, что сделан был лишь один шаг вперед и тысяча шагов назад.

Снова заговорил ведущий:

– Хотя администрация президента неоднократно отвергала требования партии «На страже свободы» о введении клятвы верности как чрезмерные, атака на Пенсильванский университет, кажется, заставит их изменить свою политику.

Я проползла немного дальше и выпрямилась лишь тогда, когда добралась до двери уборной. С этого места мне было видно, как в окне отражается экран телевизора.

На трибуну конференц-зала вышла пресс-секретарь. Ее слова звучали напряженно. Они с Мэл были близкими подругами. И она знала многих журналистов, которые участвовали в освещении того мероприятия:

Это была клятва верности. Я сделала шаг вперед, не веря своим ушам, я хотела сама увидеть экран, просто чтобы убедиться, что это не кошмарный сон.

Пути назад не будет даже после того, как я докажу свою невиновность.

– Это, возможно, не удовлетворит партию «На страже свободы» и другие организации, которые озвучивали свое беспокойство насчет того, что меры контроля за «пси»-населением Америки являются недостаточными, а также высказывали желание обязать их проходить военную службу…

Я увидела, как на другой стороне улицы мигнули фары. Я испуганно повернулась к машине и увидела, как Приянка ударила кулаком по рулю, так что рев гудка разорвал ночь.

– …да! Она здесь! Говорю же вам!

Крутанувшись на месте, я взглянула на освещенный зал закусочной. Белая женщина за стойкой кричала что-то в свой мобильник, а мужчина рядом вскочил и бросился к боковой двери – туда, где стояла я. Официант вытащил из-за стойки дробовик и прицелился в меня сквозь стекло.

На раздумья не было времени. Я уцепилась за раскаленное добела напряжение, текущее сквозь светильники на потолке и неоновые знаки, и дернула. Стекло с ревом разлетелось, и люди внутри закусочной закричали.

Взвизгнув тормозами, машина затормозила у обочины. Я побежала к ней, не обращая внимания на грохот шагов у меня за спиной, глядя только на Романа, который открыл окно и целился из пистолета куда-то мне через плечо.

Я распахнула заднюю дверь и ввалилась в салон. Приянка тут же выжала газ, и створка закрылась сама, почти прищемив мне ноги.

Никто ничего не говорил. Я свернулась клубком, тяжело дыша и ощущая, как меня сотрясают волны адреналина и запоздалого страха.

Наконец Приянка весело сказала:

– Ну что, теперь все проснулись?

Я приподнялась, слишком расстроенная, чтобы ответить на встревоженный взгляд Романа. Глупо… Так глупо…

Примерно через минуту телефон Приянки издал знакомый громкий звук. Система Сообщений о Чрезвычайных Ситуациях.

Роман не стал зачитывать сообщение вслух, но я разглядела его, посмотрев ему через плечо.

Показавшийся в тeмном небе беспилотник с визгом пронесся над нами и направился в сторону закусочной. Послышались сирены. Они звучали где-то вдалеке, но их вой прочно засел в моей голове, даже когда позади остались часы и километры дороги. Даже когда мы оказались достаточно далеко, чтобы я могла отпустить случившееся, чтобы оно стало просто воспоминанием.

Но я не могла. Прошлое сталкивалось с настоящим, и единственное, что я могла сделать – это бороться со сном достаточно долго, чтобы пережить этот кошмар наяву.