…Да надежды злые
Названием главы, если кто-то не догадался или не знал, послужили слова из песни Булата Окуджавы: «Только топот мерный, флейты голос нервный, да надежды злые».
Надежд хватало и злых – относительно Иоанна, и благостных – касаемо Ричарда. Эти люди в исторической традиции выглядят прямо-таки антиподами. Ричард – олицетворение чести, отваги и благородства, Иоанн – вместилище всех пороков, какие только есть на земле. Правда, объективности ради стоит отметить, что ему не приписывали ни людоедства, ни сексуальных извращений. Чего не было, того не было. Однако…
Отечественный автор нескольких талантливых, интереснейших книг о тех или иных событиях европейской истории С. Э. Цветков к Иоанну безжалостен: «Иоанн стал худшим королем Анжуйского дома. Все свойственные его представителям дурные наследственные черты – эгоистичность, необузданная похотливость, жестокость и тирания, бесстыдство, циничное равнодушие к чести и истине сплелись в Иоанне в один мерзкий клубок пороков».
Сурово, что тут скажешь.
Не менее крут и приговор Чарльза Диккенса, считавшего, что другого такого же подлого труса и негодяя не сыскать было в те времена во всей Англии. Уинстон Черчилль писал: «Зверя, в натуре которого сочетались бы противоречивые качества, присущие Иоанну, не существует в природе».
Все они, в общем, основывались на мнении современных Иоанну средневековых хронистов, выносивших приговоры наподобие такого: «Сам ад, как он ни грязен, покраснел бы от присутствия Иоанна». Подобный накал страстей на пустом месте не рождается, и объяснения ему будут даны позже.
Зато Ричард!.. Это ведь совсем другое дело. Благороднейший король-рыцарь стал героем не одного исторического романа, а впоследствии и многочисленных фильмов, где его играли самые знаменитые актеры, например Шон Коннери. Вальтер Скотт в романе «Айвенго» с искренней симпатией изобразил этакого идеального монарха, пекущегося о благе своего возлюбленного народа. По Скотту, Ричард под чужой личиной приезжает в Англию и восстанавливает там справедливость. Он дружески общается с саксами, ведет их на приступ замка, в котором угнездился злой нормандский барон, как будто сам Ричард не нормандец.
Исторической достоверности в этом повествовании, где Иоанн, он же принц Джон, конечно же, выведен монстром, нет ни на грош. Хотя бы потому, что Ричард по-саксонски не знал ни словечка и ни за что не смог бы болтать с саксами так непринужденно, как это описывает Скотт. Ричард вырос при дворе своей матери в Аквитании, получил неплохое образование, хорошо знал латынь, сочинял стихи на французском и провансальском. Тогдашний кодекс поведения рыцаря требовал и этого умения, но вот саксонским не владел совершенно.
За десять лет, прошедших после коронации, он был в Англии лишь дважды, и то недолго, мимоходом, проездом. Пример среди тамошних английских королей уникальный. Англия для него всегда была краем чужим, непонятным и нелюбимым.
После коронации Ричард совершил поступок крайне экстравагантный, если можно так выразиться. Он репрессировал всех, кто когда-то участвовал вместе с ним в войне против короля Генриха. Диккенс, крепко недолюбливавший Иоанна, но и к Ричарду относившийся довольно прохладно, писал не без иронии: «Ричард с самого отрочества был бунтарем, однако, сделавшись монархом, против которого бунтовали другие, он вдруг понял, что бунтарство – это страшный грех, и в приступе благочестивого негодования покарал всех своих главных союзников в борьбе против отца».
Коронация Ричарда в 1189 г. ознаменовалась еврейскими погромами. Кровь текла рекой. В крупных городах евреи погибали многими сотнями, в том числе старики, женщины и дети, не имевшие никакого отношения к ростовщикам, из-за жадности которых все это вроде бы и началось. Уцелевшие евреи остались в Англии, что, как мы увидим позже, с их стороны было крайне неосмотрительно.
Ричард во главе крестоносного войска отправился в Палестину, где несколько лет воевал с неверными. Он делал это с нешуточной отвагой, за которую получил почетное прозвище Львиное Сердце.
«На хозяйстве» все это время оставался его брат Иоанн, в ту пору еще не Безземельный, как его прозвали позже. Ричард был слишком далеко, а английский трон – совсем близко. Однажды Иоанн нашел соратников и попытался его захватить. Позднейшие историки с этаким детским простодушием соревнуются друг с другом, не жалеют черной краски для описания такого поступка Иоанна. Мол, гнуснейшее на свете предательство, неслыханное вероломство и так далее. Однако если смотреть на эти события с некоторым житейским цинизмом, то мы не найдем в них ничего нового или слишком уж подлого, чересчур коварного. Дело совершенно житейское, подобных примеров братской любви предостаточно в истории любого народа. В конце концов, сам Ричард несколько раз пытался свергнуть собственного отца.
Еще до этого он имел неосторожность попасть в плен к своему старому врагу, эрцгерцогу Австрийскому, с которым насмерть рассорился в Палестине. Тот оказался человеком деловым, меньше всего озабоченным примитивной местью, и предложил англичанам своего короля выкупить. В уплату он потребовал сто пятьдесят тысяч марок, примерно два годовых бюджета королевства. Тогдашняя марка была своеобразной денежной единицей, вес серебряных монет, составлявших ее, равнялся в разное время 200–250 граммам. Даже если взять минимум, получится триста килограммов серебра. Неслабо.
Деньги собрал Иоанн, ввел для этого дополнительные налоги. До назначенной суммы не хватало тысяч двадцать, но герцог удовольствовался тем, что было; рассудил, что иначе может и вообще ничего не получить.
Повышение существующих налогов и введение новых всегда и везде вызывают матерные комментарии, а то и мятежи электората. Англия исключением не стала. Бунтов, правда, не случилось, но ненависть к Иоанну возросла. В глазах народа именно он был виновником новых поборов, а вот Ричард, ради которого с людей и драли три шкуры, по-прежнему представал благородным рыцарем, героем песен и баллад.
Совершенно непонятно, почему Ричард предстал уже перед современниками крайне романтической фигурой, славнейшим рыцарем и героем. Никаких таких особых заслуг за ним не числится. Конечно, воевал он храбро, взял несколько крепостей, но подобными подвигами тогда многие могли похвастать.
Его бурную биографию можно истолковать и иначе. Всю жизнь Ричард носился по Европе, вдали от Англии, как дворняжка с консервной банкой на хвосте, ввязывался во всевозможные военные авантюры, в том числе те, которые его прямо не касались.
Известный французский историк Жан Флори однажды поставил вопрос ребром: кто такой Ричард, мудрый правитель или бездумный искатель приключений? Сам он на него так и не ответил, искусно лавировал между двумя полярными точками зрения. Однако без особого насилия над реальной историей можно выбрать второй вариант. Ровным счетом никаких примеров мудрого правления этого короля в источниках отыскать невозможно. Как я уже говорил, Ричард в Англии практически не жил, в государственных делах не участвовал, ему это явно было абсолютно не интересно. Ну разве что вводил новые налоги, но такие мероприятия под мудрое правление ни за что не подверстаешь.
Конец его оказался неожиданным и преждевременным. Некий Видомар, виконт Лиможский, нашел на своей земле немаленькую кубышку, набитую старинными монетами и, будучи вассалом Ричарда, отослал ему половину. А тот потребовал все. Виконта задавила жаба, и он отказался. Ричард осадил его замок. Кто-то из защитников – хроники приводят разные имена – пустил в него стрелу со стены. Рана оказалась легкой, от таких люди обычно не умирают, но то ли она была инфицирована, то ли стрела отравлена. Началось заражение крови, и Ричард через несколько дней умер.
Справедливости ради нужно уточнить, что есть и другая версия событий, по которой Ричард не просто хотел захапать денежки – довольно вульгарное для столь крупной и романтической фигуры желание, – а усмирял взбунтовавшегося вассала. Даже если и так, то все равно смерть ему выпала какая-то нескладная, в глуши, возле небольшого замка, в мелкой стычке по сравнению с прежними битвами.
«Если бы он не родился принцем, то, глядишь, стал бы неплохим парнем и ушел бы на тот свет, не пролив столько крови человеческой, за которую нужно отвечать перед Богом». Это Диккенс. «И святые давно упокоили его мятежную и, прямо скажем, не очень чистую душу». А это Стругацкие, по другому поводу, но очень уж подходит.
