Члены команды, в особенности те, которые спят рядом, не столько уважают частную жизнь друг друга, сколько настаивают на уважении. В темных джунглях гамаков, в тесноте кубрика все шумные свидетельства жизни наличествуют в ярких подробностях, и все-таки никто ничего не видит. Таков уговор.

Ирен была склонна к тому, чтобы оставить девочку в покое.

Но в строгом смысле слова «мистер Уинтерс» не отменяли приказа «держать Волету за руку». Ирен отдавала себе отчет, что приказ был сформулирован, выражаясь словами капитана, метафорически, то есть, как она это понимала, означал не то, что кажется. Она и не собиралась в буквальном смысле слова цепляться за пальцы Волеты до конца их дней. Нет, Ирен понимала: фраза «держать Волету за руку» означала, что теперь она отвечает за благополучие и безопасность девочки. В обозримом будущем, если не дольше, Волета была ее подопечной.

Этот факт вызвал особую тревогу в связи с недавним открытием: ночью Волета ползала внутри стен.

Ирен не шпионила нарочно, но доказательства нашли ее сами. Той ночью, когда Ирен лежала в постели и ждала, пока придет сон, она услышала покашливание. Сперва ей показалось, что кто-то пробрался в комнату, и она схватилась за вешалку, чтобы поприветствовать незваного гостя. Но, обнаружив, что рядом никого, амазонка отследила звук до вентиляционного отверстия у пола, за решеткой которого ясно слышалось, как девушка ползет и что-то шепчет ручной белке.

Она подумала позвать Волету, но тогда бы точно ее спугнула. Труба была слишком мала для Ирен, и поэтому она не могла пролезть туда и проследить за девочкой, чтобы увидеть, куда та направляется. Это, по крайней мере, объяснило, почему Волета была настолько вялой в течение дня: ее изматывало рыскание внутри стен всю ночь.

Ирен считала, что Адам совершает ошибку, окружая сестру удушливой заботой, которую Волета по ошибке принимала за недоверие. Адам и сам это понял, когда сказал, что чем больше он преследовал ее, тем дальше и быстрее она убегала. Итак, решила Ирен, лучшим действием будет бездействие. До той поры, пока Волета по утрам объявляется на кухне и готовит завтрак, амазонка будет считать, что с девушкой все в порядке. Она не станет вмешиваться. И вынюхивать ничего не будет.

Учитывая щедрость этого решения, особенно жестоким совпадением показался тот факт, что на следующее же утро Волета не явилась готовить завтрак.

В состоянии отрицания, граничащего с потрясением, Ирен взялась за утренний ритуал в одиночестве. Разбила яйца и взболтала вместе со скорлупой. Взяла несколько апельсинов и выдавила сок в кувшин для сливок вместе с семечками. Поставила чайник на огонь вообще без воды и заметила это, лишь когда его железные бока раскалились докрасна. Она мучила себя и кухню полчаса, прежде чем поддалась желанию проверить комнату Волеты.

У нее не было сомнений, что там пусто.

Она никогда не простит себе, что была так снисходительна к девушке.

Ворвавшись в спальню Волеты без стука, Ирен застала девушку выбирающейся из открытого вентиляционного отверстия в стене. Ее ночная рубашка насквозь промокла.

– Вынуждена тебя попросить никому об этом не рассказывать, – проговорила Волета высоким голосом, высвобождая бедра.

Судя по тому, как акробатка вскочила и обежала Ирен, чтобы захлопнуть дверь, она не была ранена.

Щелчок замка заставил Ирен почувствовать себя так, словно она уже в сговоре с Волетой, хотя еще ни на что не согласилась. И она все еще ни на что не соглашалась, когда Волета упросила ее присесть на минутку. Дескать, им надо сесть и поговорить, просто поговорить вдвоем, без свидетелей.

Ирен устроилась на скамеечке, чьи изогнутые ножки от ее веса обеспокоенно скрипнули.

– Почему ты мокрая?

– Отправилась поплавать, чтобы проверить голову. – Волета стряхнула воду с волос на пол.

Ирен сморщилась при виде получившейся лужи, но напомнила себе, что она Волете не мать. Если акробатке нужны лужи на полу, амазонке нет до этого дела.

– Где?

– В одном бассейне. Я видела три. Плавала только в одном. – Она не стала уточнять, что идея отправиться к бассейну принадлежала Сфинксу. Хозяйка Башни пыталась ее развеселить. И все отлично сработало. – Честное слово, и, пожалуйста, не говори об этом никому.

– Не говорить о чем?

– Полагаю, раз уж я прошу тебя сохранить мой секрет, будет справедливо рассказать, в чем он заключается. – Волета спряталась за ширмой для переодевания в углу. Хлопнула мокрой одеждой по верхней части тройного экрана, прикрыв отображенную на триптихе сцену: три моряка, стоя в длинной лодке, пронзали кита острогами и гарпунами. Несчастное животное истекало пеной и кровью посреди бурного моря. Мокрая голова Волеты ненадолго выглянула из-за ширмы. – Я изучала окрестности.

– Какие?

– Все. Я побывала всюду, куда смогла забраться. Я видела кое-что очень странное, Ирен.

– Выход нашла?

– Нет, но с чего вдруг нам отсюда уходить, Ирен? Это потрясающее место. И капитан здесь, и корабль тоже.

– Видела Сфинкса?

– Нет, – очень быстро ответила Волета. Ирен хотела бы в этот миг видеть ее лицо, но умирающий кит закрывал обзор. Волета продолжила, прежде чем Ирен смогла решить, стоит ли ее в чем-то подозревать: – Если я почую опасность, то убегу от нее. Поверь мне, я стараюсь не попадаться. Это половина удовольствия.

– Ты собираешься это прекратить?

Волета вышла из-за ширмы с изображением мужчин, убивающих исполина с добрыми глазами. Она в кои-то веки была в повседневной одежде, а не в халате, хотя все время одергивала ее, морщилась и двигалась скованно.

– Эти вентиляционные шахты – просто жуть. Я вся в ссадинах, но в халате начала чувствовать себя инвалидом.

– Ты не прекратишь…

– Честное слово, я этого не хочу.

– Ладно. – Скамья громко вздохнула от облегчения, когда Ирен встала. – Пойдем приготовим завтрак.

– И это все? – удивилась Волета. – «Пойдем приготовим завтрак»?

– Я чувствую запах горелого, – проговорила Ирен, как будто это был ответ на вопрос Волеты.

Завтрак был безнадежно испорчен, и его пришлось готовить заново. У них ушел почти час, чтобы испечь оладьи: этот процесс временами казался алхимией, а не приготовлением главного блюда, ведь, чтобы добавить муку, надо было добавить молоко, а потом яйца, а потом снова муку. В конце концов они произвели на свет легион комковатых, тяжелых оладий.

На протяжении этого испытания они мало говорили: Волета размышляла о том, станет ли Ирен молчать о ее исследованиях, а Ирен стойко отказывалась допрашивать девушку. Пусть они останутся друзьями – по крайней мере до тех пор, пока амазонка не определится, надо ли привязывать подопечную к кровати по ночам.

Лишь усевшись за стол, обе заметили, что остались в апартаментах в одиночестве. Они проверили комнаты Адама и «мистера Уинтерса» – на всякий случай, но не нашли никого.

– А я-то мучилась угрызениями совести за то, что ускользнула из комнаты! – воскликнула Волета, подбоченившись. – Такое чувство, что они решили смотаться в отпуск. – Напевая под нос, она вернулась к столу и начала перекладывать оладьи с общего блюда на собственную тарелку. – Ага, я знаю, что случилось. Адаму стало скучно. Разве это не потрясающе? Мой надежный, верный, задумчивый брат чокнулся без корабля, который можно ремонтировать, и без капитана, которого можно обожать, и отправился на поиски собственных развлечений. Ты понимаешь, что это значит, Ирен? – Она принялась поливать оладьи сиропом, насвистывая, пока янтарный поток не натянулся и не лопнул. – Для нас всех есть надежда!

Тем временем Ирен утратила способность сидеть на месте. Она ходила туда-сюда вокруг мебели, из одной комнаты в другую. Какая жалость, что у нее нет ни цепей, ни меча, ни пистолета. Она отправилась в кухню и большим пальцем опробовала разделочный нож. Тупой, как дверная ручка.

Она была в ярости на себя. С чего вдруг бдительность и здравый смысл так ужасно ее подвели? Возможно, Эдит и Адама выкрали посреди ночи у нее из-под носа. В эту самую минуту Сфинкс может их пытать, впихивать механический глаз Адаму в голову или кто знает что еще делать.

Но почему-то предложенная Волетой альтернатива пугала сильней. Их не похитили, они сами ускользнули ночью. Они оставили ее присматривать за Волетой, Сенлином и отсутствующим кораблем. Ирен разломила нож надвое и швырнула обломки в открытый ящик.

– Кажется, ты расстроена, – сказала Волета с набитым ртом.

Входная дверь распахнулась, и «мистер Уинтерс» вошла в гостиную, но спиной.

– Оставь, Фердинанд! Оставь! – кричала она в холл. – Нет, ты только хуже делаешь. Оставь ковер в покое.

Старпом закрыла дверь, несомненно уставшая до полусмерти, и все еще опиралась на нее, когда амазонка пронеслась по комнате точно буря и грубо развернула ее лицом к себе.

От Эдит пахло свежим воздухом. Ирен это поняла, как только положила руки на плечи подруги и почувствовала, что одежда холодная. Она была снаружи.

– Ты не имеешь права оставлять меня одну с этим бардаком! – вскричала Ирен, схватив старпома, и ее руки задрожали от едва сдерживаемой досады.

Ирен сдержала желание встряхнуть старпома – она едва ли могла заставить себя взглянуть Эдит в глаза.

Волета выскочила из-за стола и, выдав короткую симфонию успокаивающих звуков и междометий, метнулась к Ирен. Она гладила и похлопывала амазонку по дрожащим рукам, словно та была испуганной лошадью. И потихоньку Ирен отпустила старпома, а потом неуверенно шагнула назад.

– Сэр, – сказала амазонка.

Это были все извинения, на какие она была сейчас способна.

Эдит выглядела так, словно стычка ее не тронула, что само по себе было тревожным знаком. Она словно готовилась упасть в обморок, но было что-то еще, что-то более тяжелое – оно нависало над ней, не давая взглянуть им в глаза.

Волета бросила хмурый взгляд на закрытую дверь:

– А где Адам?

На рассказ о случившемся ушло некоторое время, достаточно долгое, чтобы они съели почти всю тарелку оладий – слаженно, как подобает команде, и с мрачной торжественностью, соответствующей теме разговора. Эдит на всю оставшуюся жизнь запомнила, что оладьи – это символ скорби и печали, и старалась больше их не есть.

Как только Ирен сообразила, что у истории старпома не будет счастливого конца, она принесла бутылку рома.

– Я не понимаю, – сказала амазонка, когда рассказ Эдит уже приближался к концу. – Откуда они его знают?

– Они и не знают, разумеется. Как такое могло бы случиться? Вопрос в том, зачем они притворялись, что знают его, – сказала Волета.

– Я спрашиваю себя о том же, – призналась Эдит.

– Но внушает надежду, что эти искруны…

– Искровики, – исправила Эдит.

– Мой вариант мне больше нравится. Возможно, они притворяются. Это значит, что он им для чего-то нужен, – сказала Волета и подлила рома в чашку старпома.

Эдит ополовинила ее одним глотком.

– Самое худшее в том, что я понятия не имею, как его спасти. Я никогда не видела такого ужасающего оружия, и у них есть подзорные трубы, которые видят сквозь туман. И я понятия не имею, куда его забрали и как выглядит их крепость, но, судя по разговорам, их должно быть внушительное количество. – Она насадила на вилку последнюю оладью и, прежде чем сунуть нежеланную еду в рот, прибавила: – Мы, конечно, все равно попытаемся.

– Не смеши меня, – быстро сказала Волета. – Есть ли какая-то причина жертвовать жизнями, только чтобы доказать моему брату, как сильно мы его любили, если он может об этом никогда не узнать? – Акробатка уставилась на Ирен в ожидании ответа, и амазонка покачала головой. – Чья была идея пойти с ними?

– Его. Я собиралась драться.

– Тогда хорошо, что он был там. – Волета откинулась назад так, что стул встал на задние ножки. Она рассеянно покачивалась на краю сиденья. Как бы там ни было, они еще не видели ее такой серьезной, и Эдит сделалось не по себе: она полностью осознала, как ужасно подвела друзей.

Старпом вытерла губы и посмотрела Волете в глаза:

– Я лишь хочу прояснить ситуацию. Я понимаю, что твой брат обменял свою свободу на мою жизнь, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы быть достойной его жертвы.

– Пожалуйста, не мучай себя из-за этого. Он достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно. И стоит подумать о нас, мистер Уинтерс. Мы не хотим, чтобы старпом изображал из себя мученика. Ты сказала, что должна была увести его от Сфинкса. Я не думаю, что это была плохая идея. Остальное – непредвиденные последствия благоразумного поступка. – В глубине души Волета подумала, каким подарком оказалось то, что, хоть они и не успели попрощаться, последние услышанные слова брата были добрыми и полны похвалы в ее адрес. Тем не менее он наверняка сказал что-то еще напоследок, но Эдит пропустила это из-за смущения или оплошности. – Он сказал что-нибудь еще? – Она попыталась задать вопрос так небрежно, как только могла.

– Да. Он сказал… – Эдит прочистила горло и произнесла слова, которые сама придумала во время долгой поездки без него.

Стул Волеты с грохотом опустился.

– Он сказал, что любит меня? – Она смотрела так недоверчиво, что Эдит пришлось отвернуться. – Мистер Уинтерс, я верю вам. Но я хочу, чтобы вы знали, что не обидите меня. Он сказал что-нибудь еще, хоть что-нибудь?

Эдит высоко оценила дипломатичность Волеты, но вид у нее сделался несчастный.

– Он сказал: «Передай совенку, чтобы не забывала про мой день рождения».

Волета от облегчения закатила глаза:

– О, с ним все в порядке.

В «Паровой трубе» им разве что не заткнули рты. Родион, негодяй-органист и беззастенчивый сутенер, редко упускал возможность позлорадствовать над их долгом. Он в особенности обожал бросать на Волету плотоядные взгляды в присутствии Адама, зная, что парень ничего не может с этим сделать. Адам понимал, что развратным поведением Родион его провоцирует, но от этого его гнев не ослабевал. Волета привыкла видеть брата с красным лицом, трясущимся от попыток держать себя в руках.

Если Адаму случалось сглупить и попросить минутку с сестрой наедине, Родион тотчас же отвечал: «Уединяться можно согласно почасовой ставке».

Положение осложнялось еще и тем, что за кулисами постоянно кишели рабочие сцены, грузчики, а также несчастные женщины из труппы Родиона. Волета однажды совершила ошибку, назвав Адама «старшим братом» перед танцовщицей кордебалета, и в тот же день все девушки начали называть своих клиентов «старшими братьями». Причудливая мода продержалась несколько недель.

Таким образом, они научились всегда быть начеку и никогда не обмениваться ничем, кроме самых мягких любезностей.

За исключением ночи пожара.

То, что Адам той ночью оказался в «Паровой трубе», было полнейшим совпадением. Финн Голл поручил ему доставить в погреб Родиона шестьдесят бутылок игристого, и так вышло, что Адам прибыл с грузом между выступлениями, когда Волета не болталась на трапеции.

Адам закончил двигать ящики с вином и уже собирался скупо поприветствовать сестру, как вдруг мальчишка, выметающий с трибун оброненные банкноты и шелуху арахиса, произнес волшебное слово: «Пожар!» И началась паника.

Плащ Родиона героически взметнулся, когда сутенер бросился к выходу. Он вышел первым, но кордебалет и рабочие сцены не сильно отстали. Только Адам и Волета медлили, прижимаясь к занавесу в поисках укрытия и высматривая огонь. Пока что они видели лишь немного дыма.

Взяв сестру за руки, Адам без промедления рассказал ей о том, чему научился во время своих мошеннических экспедиций.

– Если я не вернусь, ты должна знать, когда меня искать. Мало назначить место, нам требуется еще и время. Иначе может оказаться так, что мы просидим где-нибудь всю оставшуюся жизнь, ожидая друг друга.

– Ты собираешься не вернуться? – Сценический грим увеличил ее и без того округлившиеся глаза.

– Нет, что ты! Конечно, я вернусь, – тотчас же заверил Адам, не в силах разжать хватку. В зрительном зале по ту сторону занавеса кричали, призывая воду, песок и всех, кто способен помочь. – Но если я не вернусь, если меня ограбят или остановят на таможне, ищи меня в мой день рождения, двадцать третьего апреля. Ты помнишь где?

– У Совиных ворот, – сказала Волета. Они договорились встретиться там, если однажды разлучатся. Она поняла, что это значит. – Думаешь, мне удастся сбежать?

– Если кому и удастся, то тебе. Это может занять несколько лет, несколько попыток; возможно, тебе придется сменить адрес…

– Не говори так.

– У меня есть план, – сказал он и собирался сказать больше, когда позади что-то тихо звякнуло.

Никто из них не слышал, как подкралась амазонка с лицом наковальни, но она подкралась и стояла совсем близко, держа в каждой руке по ведру с песком. Волета что-то проблеяла от неожиданности, а великанша, опоясанная цепями, втянула воздух и рявкнула им в лицо:

– Пожар!

Волета и Адам побежали к двери, как пара испуганных кошек.

– Забавно, – сказала Волета, когда Ирен встала и начала убирать посуду. – Было легче ладить, когда мы не говорили друг с другом.

– Пожар-то был? – спросила Эдит и доблестно подавила зевок. Недосып наконец-то ее настиг. Она глотнула холодный кофе с капелькой рома.

– В основном дым, – сказала Ирен и с грохотом опустила тарелки в раковину. – Кто-то уронил сигару на ковер.

– Каков был его план? – спросила Эдит.

– Ему так и не удалось мне рассказать, но вскоре он вернулся домой с повязкой на глазу. Я сказала, что больше не желаю знать ни про какие планы. Тогда он сделался немного осторожнее.

Возясь с посудой, Ирен не могла избавиться от собственного образа, который сложился по словам Волеты. Она была чудовищем. Ходячим кошмаром. Не человеком, но злым духом. Но гляньте-ка на нее сейчас: моет тарелки, как обычный человек. Пока руки амазонки согревались в мутной воде, она изумлялась новой жизни. Чудо, что они взяли ее с собой, простили ее, полюбили. Она не должна забывать о том, как ей повезло.

С руками, до локтей покрытыми пузырями, она повернулась к столу:

– Простите меня за все это. И за последнее, и за следующий раз, когда я разозлюсь.

Потом она вернулась к мытью. Эдит и Волета пожали плечами, обе приятно удивленные.

Волета унесла остатки завтрака на кухонный стол, шлепая ногами по лужам, которые натекли от усиленного мытья Ирен.

– Я хочу сказать, что упоминание о дне рождения намекает на то, что у него сложился некий план по поводу этих людей, свивших гнездо на крыше. Может, он хочет их ограбить. Я не знаю. Надо будет спросить его в день рождения.

– Так ты думаешь, что он сбежит?

– Если кто-то и сможет…

Эдит поразилась тому, как спокойно Волета приняла новость, и прагматичная часть ее хотела поспорить о том, до чего это был маловероятный сценарий. Неужели Волета действительно ожидала, что брат ускользнет от похитителей, как-нибудь спустится по Башне и появится у Совиных ворот к своему дню рождения? Хотя это и не было невозможно, шанс казался незначительным. Но что толку ясным взглядом глядеть в лицо злой судьбе? И кто она такая, чтобы устраивать девушке холодный душ, лишая надежды?

– Волета, пока мы вместе, обещаю, что мы встретим день рождения Адама у ворот. И я уверена, он сделает все возможное, чтобы появиться там в назначенный срок. – Эдит встала, и по выражению лица сделалось понятно, какие усилия потребовались для простого действия. – А теперь, если никто не возражает, мне нужно вздремнуть.

– Сейчас одиннадцать часов. Разве ты не должна кое-чем заниматься? – с удивленным видом спросила Волета.

– Сегодня утром обойдемся без гимнастики, – сказала Эдит, опираясь на открытую дверь спальни. Ром, который сначала согрел ее руки и ноги, теперь сковал их приятной тяжестью. С того места, где она стояла, была видна кровать: слишком пухлый матрас, изголовье с выступающей частью, укрепленное полудюжиной подушек, и простыни, мягкие, как клевер.

Резкий стук в дверь возвестил о прибытии оленя. Байрон, в красной ливрее с причесанными эполетами, быстро вошел в гостиную, держа в руках перчатки и задрав нос.

– Ну хорошо, – сказал он, окидывая комнату взглядом. – Хозяин ждет. Где Адам?