Волета так и не прокатилась на чайном подносе Сфинкса и от этого чувствовала себя немного обманутой. Для расспросов время, конечно же, нашлось, а вот когда пришел ее черед, Сфинкс объявила, что уже слишком поздно для нового приключения, и отправила Волету спать.

Что ж, этим вечером Волета позаботится о том, чтобы у Сфинкса было время сдержать слово.

Она ушла к себе пораньше, якобы почитать, но на самом деле для того, чтобы начать деликатный процесс намазывания себя кокосовым маслом с кухни. Благодаря маслу протискиваться по трубам было намного легче и вероятность того, что по ходу дела с нее снимется кожа, как кожура с картофелины, уменьшалась. К тому же масло смягчало порезы, ссадины и царапины, которыми Волета обзавелась во время предыдущих вылазок.

К тому времени, когда она приготовилась, в гостиной за дверью уже было темно, а во всех комнатах настала тишина. Волета надела свою ночнушку для бродяжничества, грязную и оборванную от ползания сквозь стены, и забралась в открытое вентиляционное отверстие.

Не успев уйти далеко, она услышала голоса. Адам и Эдит разговаривали, и их беседу вентиляция передавала ничуть не хуже переговорных труб на корабле. Волета повернула голову к шахте, которая вела в комнату брата, и прислушалась. Сперва ей удалось услышать слова брата:

– Она в опасности?

Волета сразу поняла, что Адам говорит про нее. Он всегда говорил о ней таким серьезным и усталым голосом.

– Честно говоря, нет, Волета слишком незрелая и ненадежная. Сфинкс ищет надежные души, которые можно как-то улучшить.

– Улучшить души… Это не ее случай.

Было странно слышать, как ее брат и та, кого она считала другом, говорят о ней столь откровенно. Более того, Волета не узнавала себя в человеке, которого они описывали. Она, вообще-то, считала себя очень надежной и незрелой лишь в том, что касалось отказа бездумно копировать нелепое и ханжеское поведение взрослых, которые в глубине души оставались избалованными детьми. Вовсе она не незрелая; у нее есть выдержка, ради всего святого, и она не боится давать отпор нахалам. Это подтверждалось тем, что она менялась к лучшему; она росла и чему-то училась, она стремилась выйти за рамки своей отваги. Как же сильно, оказывается, ее задел тот факт, что брат – ее родная плоть и кровь – не мог этого признать!

Волета уже начала отворачиваться, стиснув зубы и слыша звон в ушах, когда опять раздался голос брата:

– С Волетой все в порядке. Она достаточно надежная и совершенно точно добрая, а иногда бывает даже полезной. Пообещай, что не оставишь ее на каком-нибудь карнизе.

– Ну что ты! Никогда.

– Даже если она будет тебя бесить.

– Она часть моей команды, Адам, и я несу за нее ответственность.

Волета почувствовала себя абсолютной дурой. Она не просто виновна в подслушивании, она еще и без малейших колебаний сделала необоснованные выводы о людях, которые ее любили. Она действительно так не уверена в себе? Несмотря на их разногласия, Адам всегда был верным братом. Она никогда не относилась к нему так, как он того заслуживал.

Акробатка поползла дальше, и вскоре знакомые голоса затихли и слились с гулом, который в доме Сфинкса не прекращался никогда.

Сфинкс ждала ее под фортепианным деревом. Волету немного удивило, что ее подруга избавилась от просторного одеяния и маски-зеркала. Впрочем, все правильно. Какой смысл продолжать маскарад? И все же должно было пройти некоторое время, прежде чем образ Сфинкса в ее голове начнет соответствовать реальности.

– Прежде чем ты спросишь, дорогая, – я попросила Байрона принести чайный поднос лично для тебя. – Сфинкс взмахнула рукой в сторону серебряного подноса, прислоненного к спинке кресла у камина.

Подойдя к нему, Волета с разочарованием обнаружила, что это самый обыкновенный поднос с плетеными ручками и утонченной филигранью.

– И как я буду на нем летать?

– Мне тоже это очень интересно, – согласилась Сфинкс, ломая руки в притворном беспокойстве.

Она продемонстрировала Волете самоцветную улыбку.

– Я хотела прокатиться на твоем…

– …на моем левитаторе? Не говори ерунды.

– О, вот не надо этого самодовольства! Ты же знала, о чем я прошу.

– Знала. И нет, ты не можешь прокатиться на моем чайном подносе.

– Вот как все обернулось, да? – Волета уткнула кулаки в бедра и склонила голову набок. – Ладненько. Можно мне посмотреть на молнию?

– Да, можно, – сказала Сфинкс, и ее левитатор чуть наклонился, изображая поклон.

Волете нравилось думать, что у нее хорошее чувство направления. Но логово Сфинкса представляло собой такое сбивающее с толку собрание комнат, проходов и лифтов, что она давным-давно отчаялась найти дорогу назад. Если Сфинксу придет в голову ее бросить, она однозначно заблудится.

По крайней мере, ей хотелось, чтобы Сфинкс в это верила.

В голове у Волеты сложилась достаточно четкая схема расположения главных примечательных мест. В устройстве жилища Сфинкса ощущалась некая закономерность. Модели кольцевых уделов занимали два уровня. Еще один этаж, на котором и располагались их апартаменты, включал в основном жилые помещения и необычайно унылую конюшню. Лаборатории Сфинкса и его личные покои занимали три этажа под ними и так далее.

Этим вечером они оказались в новой части, которая, как считала Волета, располагалась на два уровня ниже фортепианного дерева и в пятнадцати – нет, шестнадцати – дверях от подъемного коридора.

– Я слышу, как ты считаешь, – сказала Сфинкс, поворачивая диск так, чтобы их с Волетой взгляды встретились. Девушку, которая бормотала себе под нос так тихо, что едва слышала сама себя, впечатлила острота золотого уха подруги. – Планируешь побег или кражу со взломом?

– А тебе бы это понравилось? – не дрогнув, ответила Волета.

– Не будь такой глупой.

– Да, я считаю двери. Не люблю блуждать и не люблю, когда мне морочат голову. А ты? Тебе нравится, когда ты не понимаешь, где находишься?

– Нет, но еще мне не нравится, когда люди у меня за спиной что-то бормочут.

Волета вскинула руки:

– Как скажешь. – Она указала на следующую дверь, мимо которой они прошли. – Семнадцать! Я ничуточки не понимаю причин твоей паранойи. Ты живешь в неприступной секретной крепости, которую охраняет армия послушных машин. По твоим словам, у тебя есть глаз в каждом окне и человек в каждом порту. Восемнадцать! Ты сидишь на самой вершине горы. Все, кто ниже, либо убеждены, что тебя не существует, либо в ужасе от мыслей о твоем существовании. Ну что я, или капитан, или кто-то другой можем сделать, чтобы навредить тебе? Девятнадцать!

– Я бы предпочла бормотание. Мне надо кое-куда заглянуть, прежде чем мы доберемся до яслей, – сказала Сфинкс и ускорила полет.

– Я буду очень зла, если не увижу сегодня молний! – крикнула Волета ей вслед.

Коридор сузился, потолок опустился, и общий гостиничный облик помещений, отмеченный скромными картинами в благородных рамах, лепниной и вездесущими розовыми обоями, внезапно сменился на более домашний. На обшитых деревянными панелями стенах висели силуэты в овальных рамах. Профили были довольно типичные: дети с выступающими лбами и маленькими подбородками, остроносые женщины и усатые мужчины. Только последний в ряду выделялся благодаря наличию рогов. Конверты, несколько кистей и красивая жестянка с маслом лежали на столике возле двери, в которую Сфинкс вошла без стука.

Сразу стало ясно, что они попали в личные покои Байрона. Комната была теплой и достаточно уютной, хоть и безоговорочно холостяцкой. Карточный столик стоял у пузатой печи. Красная куртка свисала со стула, который стоял перед трехногим мольбертом. На сиденье лежала палитра, и пятна краски сияли, как будто драгоценные камни без оправы на подносе ювелира. Модели кораблей заполняли полку, бумажные паруса раздувались на воображаемом ветру. В воздухе пахло заваривающимся чаем. Кто-то напевал себе под нос.

Байрон вошел в комнату с мокрой мордой и свисающими с плеч ремнями подтяжек. Он сразу перестал напевать и замер, вытаращив круглые глаза.

– О боже! – сказала Сфинкс. – Я не хотела застать тебя врасплох, Байрон.

Олень стряхнул оцепенение и несколько раз запнулся, прежде чем наконец-то выпалить:

– А она что тут делает?!

– Не груби.

– Это я грубый? Как вы можете меня в таком обвинять, если застигли неодетым в собственной комнате?

Немного стесняясь, но вместе с тем и дрожа от возбуждения, Волета пробралась к мольберту, чтобы взглянуть на работу оленя. К пробковой доске были приколоты четыре пары крыльев бабочки, и, в точности как крылья красивых созданий, которых Сфинкс испепелила при первой встрече, они были разрисованы как поверхности дома: белая плитка, радуга книжных корешков, коверный узор «пейсли» и терракотовая черепица. Детали были проработаны весьма неплохо.

– Я ее привела, – сказала Сфинкс с апломбом, желая смягчить ситуацию, – чтобы показать, что мы делаем с молнией в бутылке. – Она подлетела к сигарной коробке на столе и вынула пузырек со светящейся красной жидкостью.

– Вы это серьезно? – воскликнул Байрон, прижав ладонь к груди.

– Предпочитаешь, чтобы запас иссяк? – спросила Сфинкс, нависая над ним. – Не будь таким занудой. Расстегни рубашку.

Его проворные руки двигались с гибкостью, которая плохо сочеталась с длинным ртом, дрожавшим от негодования. Под белоснежной накрахмаленной рубашкой была гладкая мужская грудь из стали и латуни. Олень демонстративно отвернулся, когда Сфинкс отперла маленький люк в том месте, где обычно находится сердце.

– Ты должен быть добрее к ней, Байрон, – сказала Сфинкс, вытаскивая почти пустой пузырек из груди оленя. – Она очень сообразительная.

Тело дворецкого оцепенело, и только голова Байрона оставалась подвижной.

– Вы не можете усыновить каждую бродяжку, какая приплелась к порогу.

– Бродяжку? – переспросила Волета.

Сфинкс вставила в полость новую батарею.

– Не забывай, откуда ты сам взялся, Байрон. Мы тут все бродяжки.

Байрон, чуть пристыженный, посмотрел на Волету и попытался улыбнуться.

– Прошу прощения, – сказал он.

– Почему ты так ненавидишь мистера Уинтерса? – спросила Волета.

Застегнув рубашку, олень с мрачным видом уставился в пол:

– Она воспользовалась моей невинностью.

– Что?!

– Они с капитаном Ли однажды вечером напоили меня спиртным, чтобы улизнуть на свидание.

Рот Волеты распахнулся, а потом медленно расплылся в широкой улыбке.

– Это самая потрясающая вещь, которую я когда-либо слышала в своей жизни.

– Вряд ли можно считать отравление соратника гнусным пойлом такой… – начал растерянный Байрон.

– Да не это. А то, что мистер Уинтерс отправилась на свидание. Я считала, она на такое не способна.

– Очень даже способна. А я потом провел в постели два дня. С той поры ни капли спиртного не выпил.

– Если вы двое закончили сплетничать, пора идти. – Сфинкс поплыла в коридор. – Байрон, когда крылья высохнут, пожалуйста, положи их на мой стол.

Прежде чем последовать за ней, Волета подбежала к оленю, взяла его изящные механические руки в свои и благодарно сжала:

– Мне очень жаль, что мы вторглись в твою жизнь. Спасибо, что поведал мне этот чудесный секрет. Я собираюсь как следует повеселиться, пустив его в ход.

Озадаченный столь неожиданным выражением благодарности, Байрон сказал: «Пожалуйста», – как будто и впрямь случилось что-то хорошее.

Изучая дом Сфинкса, Волета все меньше верила в существование обыкновенных дверей. Однажды, в отдаленном будущем, она будет стоять перед непримечательной дверью в непримечательном отеле, чувствуя неоправданный трепет предвкушения. И потом, открыв эту простую дверь, которая так много обещала, и обнаружив всего лишь кладовку или заурядную спальню, она вспомнит ночи, когда Сфинкс баловала ее сюрпризами…

Прежде чем они увидели молнию, Сфинкс настояла, чтобы акробатка сменила обувь. Резиновые галоши примерно ее размера стояли в коридоре. Пискля должна была остаться ради ее же безопасности. Если девушка боялась, что питомица убежит, Сфинкс предложила закрыть животное в ящике стола. Предложение настолько ужаснуло Волету, что она отказалась двигаться с места, пока Сфинкс не пообещала никогда и ни по какой причине не закрывать ни одно живое существо в ящике стола. Если Пискля захочет убежать, это будет ее решение, в точности как Волета может решить преследовать зверюшку.

Волета присела на корточки рядом со своими еще теплыми тапочками, и белка тут же забралась в ближайший и свернулась калачиком в носке.

Название «электрические ясли» не вызывало в воображении Волеты никаких конкретных картин. Она представила себе что-то вроде детской, полной колыбелек, в которых вместо младенцев лежат груды светящихся батарей. В этом не было особого смысла. Впрочем, как и в названии.

Как ни старалась девушка приготовиться, она была немного обескуражена, когда за обычной дверью Сфинкса оказалась черная пустота.

Узкий мост тянулся от хорошо освещенного симпатичного коридора в зловещую тьму. В конце моста над пустотой завис островок. Пол, покрытый черной резиной, поскрипывал, приклеивался к галошам и цветом едва отличался от бесконечной выжидающей тьмы по обе стороны от него. Волета, обычно уверенная в себе, уделяла особое внимание тому, куда ступали ее ноги. Как только Сфинкс закрыла дверь, единственным источником света остались красные флаконы в многоярусных стойках по периметру островка.

Как бы интересно ни выглядело все это, Волета не могла не отметить полное отсутствие молний.

– Они приходят очередями, – сказала Сфинкс. – Следующая через тридцать три секунды.

Волета вгляделась сквозь стеллажи сияющих батарей вниз, в жуткий мрак:

– У тебя что, часы в голове?

– Несколько, – сказала Сфинкс и расположила парящий поднос посреди резинового острова. – Я бы на твоем месте не становилась слишком близко.

И не успела Волета отвести взгляд, как далекая вспышка выявила, на какой головокружительной высоте они находятся. Обнаженный электрический разряд метался туда-сюда меж стенами трубы, демонстрируя металлическую обшивку; молния, ветвясь, поднималась все выше и выше. У воздуха появился металлический привкус. Короткие волосы Волеты встали дыбом и сделались жесткими, как булавки. Кожа зудела. Волета прижалась к Сфинксу за миг до того, как молния взорвалась вокруг них.

Как будто внутри ее головы выстрелили из пушки.

Наполовину ослепнув, она подняла взгляд вовремя, чтобы увидеть, как электричество ударилось о потолок шахты, где огромная катушка впитала энергию, словно губка – воду.

Батареи вокруг них теперь светились ярче, омывая ее и Сфинкса кровавым светом.

– Я бы хотела увидеть это снова. – Волета потерла уши, тщетно пытаясь избавиться от звона. – Я на секунду закрыла глаза.

– Трудно этого не сделать, – ответила Сфинкс. – Теперь ты видела, что́ я страшусь потерять, что́ я не могу позволить себе потерять.

– Молнию? Думаешь, кто-то может украсть твою молнию?

– Это вполне вероятно, – сказала Сфинкс и похлопала по резине рядом с подносом. – Присядь-ка.

Волета устроилась рядом со Сфинксом, чувствуя, как поскрипывают галоши. Сфинкс взглянула на нее живым глазом, который был цвета облачного неба:

– Боюсь, мне придется попросить тебя об одолжении.

– Ой, зря.

– Мне нужно, чтобы ты заменила мою батарею. – Сфинкс начала распутывать темные юбки, покрывавшие ее скрещенные ноги. Волета отпрянула, испуганная предстоящим зрелищем больше, чем молнией: она не хотела видеть ноги этой женщины, погубленные дряхлостью. Но опасения не оправдались: у Сфинкса не было ног. Ее торс оканчивался трапециевидным основанием, больше напоминающим шкафчик для драгоценностей со множеством выдвижных ящиков, чем какой бы то ни было человеческий придаток. Волета немного удивилась, осознав, сколь многое в ее подруге имеет механическую природу.

Открыв один ящик, Сфинкс показала Волете полость, занятую почти истощенной батареей.

– Я доверяю тебе, дорогая. Если хочешь разочаровать меня, ты в своем праве, но тогда я умру.

– Это шутка, – проговорила Волета с нервным смешком. – С чего вдруг ты доверяешь такое мне?

– Потому что хочу и потому что ты хочешь, чтобы тебе доверяли.

– Я позову Байрона. – Волета собиралась встать, ее галоши уже скрипнули от движения, когда Сфинкс схватила ее за рукав и вынудила опуститься. Не тратя времени на дальнейшие споры, старая женщина посмотрела Волете в глаза и выдернула батарею из гнезда.

Жизненная сила покинула тело Сфинкса, Волета ощутила это сперва по ее отяжелевшей руке. Шея хозяйки логова, к которой крепилась золотая челюсть, ослабела, и голова тяжело свесилась набок. Использованная батарея упала на резиновый пол, покатилась к краю и упала в пропасть. Сфинкс повалилась вперед, и ее дыхание с жутким шипением затихло.

Только человеческий глаз продолжал двигаться в орбите, выискивая Волету, выискивая признак того, что девушка не даст ей умереть. И когда этот глаз уставился на круглые, испуганные глаза акробатки, он моргнул и увлажнился от напряженного ожидания.

Волета попыталась встать, но рука Сфинкса словно якорь тянула ее вниз. Она высвободила собственную руку – от этого старуха лишь опустилась еще ниже – и бросилась к стойке со светящимися флаконами. Схватила один и поспешно понесла к Сфинксу. Руки дрожали. От далекого треска молнии дрожь лишь усилилась. Потом она увидела, что глаз Сфинкса закрылся, и уронила флакон – тот разбился о край левитатора и расплескал вокруг бесполезную жидкость.

Она вернулась за второй батарейкой, как раз когда яркая вспышка окрасила все вокруг в ослепительно-белый цвет. Вырвала флакон, прежде чем молния успела ударить в нее, и чуть не упала на Сфинкса, когда отпрыгнула назад.

Еще мгновение – и молния хлестнула концевую катушку. Волета вставила батарею в основание и закрыла ящик.

Сфинкс выпрямилась, словно ее внезапно разбудили, и несколько раз судорожно втянула воздух. Все еще пытаясь выровнять дыхание, она увидела, как на подносе плещется пролитая сыворотка.

– Боже ты мой господи!.. – прошептала она. – Все мои часы остановились. Что я пропустила?

Волета, к своему ужасу, разрыдалась.