Сенлин проснулся, чувствуя себя чайным пакетиком на дне пустого чайника: мокрым, тяжелым и израсходованным.

Он лежал на спине на песке и видел над собой светящийся лес. Им овладело странное желание собрать груду светящихся веток в абсурдное подобие походного костра, которое светилось бы синим, а не оранжевым и источало холод, а не тепло. Они с Эдит могли бы сидеть у этого костра, петь песни и жарить кубики льда.

Он попытался пошевелить руками, но те слушались неохотно, и Сенлин не видел причин настаивать. Тот факт, что они едва не утонули, Сенлин вспоминал с такой же мечтательной апатией. Он все еще чувствовал вкус богатой минералами воды. По крайней мере, теперь он знал, что ее можно пить.

Он закрыл глаза на мгновение, чтобы собраться с мыслями, и, когда открыл их снова, увидел напротив собственного лица чью-то бледную физиономию.

Сенлину потребовалось несколько секунд, чтобы понять: покрытое нездоровой бледностью лицо ему незнакомо и его, чужака в светящемся лесу, это должно встревожить.

Лицо отвернулось, и Сенлин сел достаточно быстро, чтобы закружилась голова. Он увидел все еще спящую Эдит, которая растянулась сбоку от него, мокрые волосы падали ей на лицо. Незнакомец тряс ее за плечо, пока ее глаза не открылись, и она тоже резко села и закашлялась, очищая легкие.

На них таращился лысый коротышка с жутким прикусом, который придавал ему вид дурачка. Он был готов удрать при любом неосторожном жесте. Сенлин решил, что это ход, пусть даже без привычных признаков в виде железного ошейника и корзины с углем. На коротышке был белый саронг, а в одной руке он держал плоскую корзину с грибами, опасными на вид.

– Привет, – сказал Сенлин и потянул себя за мокрые лацканы.

С одежды хлынули струи воды.

Ход в ответ пробормотал что-то невнятное и странное. Это напомнило Сенлину особый диалект пьянчуг. Он не понял ни единого слова.

– Простите? – спросил Сенлин.

Ход повторил пьяную фразу с точностью до звука, и все равно смысла в ней не прибавилось.

– Может, он слишком долго прожил в лесу, – предположила Эдит. Она хлопала по ушам, вытряхивая воду.

Ход по-прежнему выглядел встревоженным и озирался по сторонам, повторив в третий раз невнятную ерунду.

Не утратив смелости, Сенлин протянул руку:

– Я капитан Том Мадд. Я ищу человека по имени Марат.

Как только прозвучало имя Марат, ход преобразился. За секунду до этого он был готов убежать, а теперь взял себя в руки. Он поклонился Сенлину и Эдит, а когда выпрямился, выражение его лица сделалось почти благочестивым.

– Марат, Марат, Марат, – протараторил он и замахал руками, жестами призывая их последовать за собой по узкой тропинке в лес.

– Ох, он мне не нравится, – призналась Эдит. – Он именно такой псих, о которых детей предупреждают, чтобы не ходили с ними в лес. Или там, откуда ты родом, такие истории не рассказывают?

– Рассказывают. Только у нас говорят о гротах. Нельзя доверять тем, кто ночует в гротах.

– Что такое грот?

– Морская пещера. Вообще-то, они довольно интересные. В них живут самые разные морские ежи, крабы и осьминоги, – любезным тоном проговорил Сенлин, и ход храбро улыбнулся, хотя не понял ни единого слова. – Только взгляни на него: он безобиден. И сдается мне, точно знает Марата.

– Марат! – повторил ход и взмахом руки указал на светящийся лес.

– Да уж, имя ему нравится, – заметила Эдит.

– Если он начнет доставлять неприятности, можешь стукнуть его по голове. – Сенлин поднял сюртук и мешок с книгами. – Давай проверим, к чему это приведет.

– Вы оба сумасшедшие, – решила Эдит и пошевелила механической рукой. Изнутри полилась вода, и старпом нахмурилась. – Том, а ты точно не ночевал в гроте?

– Разок-другой я там вздремнул, – с улыбкой признался Сенлин.

Над маленькой поляной, никем не замеченная в верхушках деревьев, Волета наблюдала за тем, как троица уходит в лес. Толстощекая белка-летяга сидела у нее на плече и методично чистила хвост.

– Только глянь на них, Пискля, – проговорила Волета. – Отправились с ним. Как будто никто никогда не предупреждал их, что нельзя уходить с незнакомцами в заросли травы. И эти люди считают меня безрассудной.

Когда зверь выскочил из леса и помчался прямо на нее галопом, Ирен заряжала последний из шести пистолетов.

Это была такая счастливая и увлекательная работа. Оружие совсем не походило на безыскусные штуковины с толстыми стволами, которые она использовала всю свою жизнь. Пистолеты напоминали дамские ноготки: накрашенные, ухоженные и изысканные. Подготовив очередной, амазонка цепляла его к своему «ремню», словно декоративную подвеску. На мгновение она забыла о голоде и усталости. Ей хотелось перед кем-нибудь покрасоваться. Впервые в жизни она пожалела, что рядом нет зеркала.

А потом появился зверь, и пистолеты опять сделались всего лишь оружием.

Зверь был похож на худого медведя с обрубком слоновьего хобота и мохнатыми длинными лапами. Она догадалась, что это паукоед, о которых предупреждал капитан, хотя ей и представлялось что-то поменьше размером. Капитан сказал, что они как большие муравьеды, но это ни о чем не говорило Ирен: этих тварей она тоже никогда не видела. Она рассуждала так: раз муравьи такие маленькие, муравьед будет не больше хомяка. Паукоед, если следовать той же логике, должен быть размером примерно с морскую свинку.

Громадина, которая кинулась на амазонку, опровергала эту логику самым печальным образом. У Ирен было по пистолету в руке, еще четыре болтались на цепи, опоясывающей талию, и все равно она чувствовала себя недостаточно подготовленной для знакомства с этим существом.

Зверь был в пятидесяти шагах, когда она выстрелила в первый раз, и пуля угодила в песок очень близко от цели. Треск пистолета, казалось, только взбодрил зверя. Он завопил и вскинул голову в пароксизме ярости.

Поворачиваясь и давая деру, Ирен подумала, что показывать ему спину нельзя. В самом деле, останься она на месте, упав на одно колено и продолжая стрелять, почти наверняка завалила бы зверя. Но вместо этого она позволила себе испугаться и убежать. Она позволила себе стать добычей.

Стреляя наугад через плечо, она побежала к «Каменному облаку», бросая разряженные пистолеты. Одна пуля точно попала паукоеду в грудь, но тварь лишь слегка вздрогнула и помчалась дальше. На песке паукоед чувствовал себя увереннее амазонки, и сил в его лапах было больше. Капитан предупреждал, что у этих существ наверняка есть когти, что не казалось чем-то ужасным, пока она представляла паукоедов размером с морских свинок, но теперь беспокоило куда сильней. У нее не было ни малейшего желания сразиться с этим существом врукопашную. Она выстрелила в последний раз, но рука дрогнула, и пуля улетела непонятно куда.

Она бежала, виляя из стороны в сторону и надеясь сбить тварь со следа, но ничего не вышло. Ирен теперь чувствовала запах паукоеда; от него несло тухлятиной и взрытой землей. Она почуяла знакомую адреналиновую дрожь, но вместе с ней пришло незнакомое ощущение – скорбь. Казалось несправедливым, что это будет ее последним испытанием. Ее обычная смелость соперничала с желанием оказаться где-то в другом месте, а не мчаться навстречу смерти в одиночестве. Она хотела бы, окажись такое возможным, начать все сначала.

«Каменное облако» притаилось всего лишь в двадцати шагах, но с тем же успехом оно могло быть и за горизонтом. Она слышала свистящее дыхание зверя. Надо повернуться. Сразиться с ним. Нет смысла избегать столкновения. Нет никакой доблести в том, чтобы позволить врагу кинуться тебе на спину. И все-таки Ирен не могла заставить себя остановиться.

Ее смятение прервал короткий треск, пробудивший эхо под куполообразным потолком пещеры. Треск повторился снова и снова, в быстрой последовательности, и Ирен почувствовала, что тварь больше за ней не гонится. Веревочная лестница, свисающая с борта застывшего над песком корабля, была почти в ее руках. Амазонка бросилась к этой лестнице, поймала ее и начала подниматься.

Благополучно оказавшись на палубе, она подлетела к тому, что осталось от носовой части корабля. Паукоед повернул и мчался прочь от «Каменного облака» с прежней быстротой. Он бежал к Адаму, который стоял возле своей счастливой находки и лупил по корпусу рукоятью пистолета, словно судейским молоточком.

Он призывал ужасную тварь к себе, хотя его пистолет был холост.

До чего унылый вышел поход. Маленький проводник, похоже, преисполнился решимости провести их по самым тесным и заросшим тропам. Мешки с книгами, которые, к счастью, избежали погружения в воду, казались тяжелее с каждой минутой. Деревья цеплялись за них. Мусор от сломанных веток прилипал к влажной одежде, и манжеты с воротниками превратились в наждачную бумагу, которая жестоко натирала кожу. И все-таки они были рады сопровождающему, пусть и такому незамысловатому. Что угодно, лишь бы не грызня из-за небезупречной карты.

Время от времени проводник замечал в лесу что-то тревожное и припадал к земле, жестом веля им сделать то же самое. Вскоре их обдало зловонием и что-то большое стало ломиться через подлесок неподалеку. Они ждали, пока шум стихнет, а потом еще немного, убеждаясь, что паукоед действительно ушел.

Через час после начала этого долгого и утомительного пути они внезапно вышли из леса и оказались на краю большой поляны, такой же огромной, как пляж, на котором приземлилось «Каменное облако». Землю здесь покрывал губчатый мох, источающий свет, похожий на газовый.

В центре поляны, поднимаясь до самого потолка кольцевого удела, расположился Золотой зоопарк. Открывшееся зрелище заставило Сенлина и Эдит замереть на месте, и проводнику пришлось вернуться и подождать, пока оба справятся с удивлением.

Золотой зоопарк смахивал на птичью клетку, но это было неточным и даже в каком-то смысле ложным описанием. Изящными очертаниями он напоминал колокол, стоял на круглом основании – на этом сходство заканчивалось. Золотой зоопарк был блистающей крепостью, позолоченной цитаделью, с прутьями многочисленными и разнообразными, как струны арфы. Простота общих очертаний Зоопарка не отражалась на тонкостях его внутренней организации, которая включала несколько уровней и многочисленные клетки: в одних светились огни, другие были занавешены тканью, и во многих шла кипучая деятельность. На самом деле это место напомнило Сенлину о трудолюбивом улье.

Многочисленность ходов поражала воображение. Их были сотни, а может, и тысячи. И они не предавались праздности. Они выходили из леса, неся корзины с хворостом, большие бадьи с водой и белье на шестах. У ворот Зоопарка стояли часовые с винтовками, на вид рабочими. Ходы были одеты в саронги, напоминающие тряпки для мытья посуды, и потрепанные табарды – ни то ни другое не выглядело красивым, но было практичным и теплым. В лагере царил военный порядок, чего Сенлин не ожидал, так как Бхата назвала это место «миссией».

Хотя такое множество ходов немного удивило Сенлина, он воодушевился, увидев, сколько их. Раз беглых рабов так много, значит между кольцевыми уделами существует открытый путь. Дорога в Пелфию. И значит, надежда есть.

Тем не менее, решил Сенлин, разумнее ожидать, что им не окажут теплого приема. Несмотря на то что проводник не понимал языка, на котором они говорили, Сенлин не стал разглашать секреты и, заговорив с Эдит, пока они шли через странную лужайку, выражался намеренно расплывчато:

– Мы два одиноких путника, которые пришли просить об ужине и дороге. Мы примем любое предложенное гостеприимство; мы представим наш скромный подарок без условий; и мы не станем обсуждать наших подопечных, пока не будем уверены, что никаких неприятностей с нами не случится.

Эдит дипломатично улыбнулась: она поняла, что они не будут упоминать команду.

Они последовали за проводником мимо пары часовых и через туннель со стенами из золотой плитки и потолком из дымчатого кварца, который позволял смутно разглядеть фигуры, проходящие над головой.

– Сомневаюсь, что архитектор когда-нибудь носил юбку, – сухо заметила Эдит.

Атриум внутри Золотого зоопарка был размером с городскую площадь. Пешеходные дорожки из бледного хрусталя окружали каждый этаж над ними. Лифты с паровыми двигателями на крышах кабин перемещались между уровнями. Тут и там на полу атриума и внутри клеток он видел останки многочисленных механических животных. Многих разобрали до скелетов, изменив до неузнаваемости. Но даже в разобранном состоянии они были великолепны.

Сенлин никогда не видел ничего более фантастического, хотя сияющее золотом и хрусталем зрелище и казалось странным из-за снующих вокруг мужчин и женщин в лохмотьях.

Повсюду были койки. Они стояли рядами на открытом дворе и в каждой камере. Около половины ходов занимались домашней работой: готовили, шили, плели веревки. Другая половина сутулилась над открытыми книгами на коленях. Они делали лихорадочные пометки пером и чернилами.

Присмотревшись к книгам, Сенлин заметил, что они повсюду. Они стояли штабелями под кроватями и у стен клеток. Он никогда не видел так много книг за пределами университетской библиотеки, и это пробудило в нем надежду.

После неловкого знакомства у колодца Сенлин решил, что их проводник страдает от врожденного дефекта или, возможно, стал жертвой травмирующего несчастного случая и именно этим объясняется его тарабарщина. Но теперь обнаружилось, что изъян проводника не уникален. Бессмысленная болтовня звучала повсюду. Для проверки называя имя Марат проходящим мимо ходам, Сенлин слышал в ответ лишь белиберду. Те ходы, что трудились над книгами, даже не оказывали ответной любезности и не смотрели на него, когда он с ними заговаривал, и Сенлин не мог не почувствовать себя немного глупо, как опоздавший на экзамен.

Проводник привел их к лифту. Изнутри кабина казалась изящной, как удлиненный бокал для шампанского. Ход закрыл дверь-гармошку и взялся за богато изукрашенный рычаг. Двигатель над ними запыхтел и затрясся, обдав плечи конденсатом. Кабина начала подниматься. Сенлин раньше никогда не ездил в лифте, и ему стало немного тревожно. Потом он посмотрел вниз, и тревога превратилась в тошноту. Пол был сделан из тонкой кварцевой панели, через которую отчетливо виднелась земля. От страха Сенлин инстинктивно искал, за что бы ухватиться, и нащупал механическую руку Эдит. Она бросила на него испуганный взгляд, как если бы он назвал ее неправильным именем, и Сенлин отпустил руку так же быстро, как и схватился за нее.

Они высадились на верхнем этаже Зоопарка, где длинные занавески закрывали вход в каждую клетку, мимо которой случилось пройти. Их путешествие подошло к концу в открытой клетке, отгороженной от соседних плотным театральным занавесом.

Помимо вездесущих стопок книг, в комнате стояли две небольшие кровати и стол со стульями. Атмосфера была довольно уютной, но этого не хватило, чтобы забыть о главном: они внутри клетки, что вот-вот захлопнется.

Эдит многозначительно взглянула на Сенлина и положила руку на эфес меча. Ее незаряженный пистолет потерялся в колодце, но это не имело значения. Она не раздавала пустых угроз, в ее осанке не было бахвальства. Она не позволила бы бормочущему проводнику закрыть дверь в клетку, чего бы это ни стоило. Зная, что случилось в последний раз, когда она оказалась в заточении, Сенлин не мог ее обвинять.

Должно быть, ход почувствовал ее волнение, потому что поднял обе руки, как будто сдаваясь, и сказал:

– Марат, Марат.

На мгновение Сенлин подумал, что ход самого себя называет Маратом, и преисполнился отчаяния: ведь это бы означало, что с хозяином не удастся объясниться. Затем они услышали приближающийся скрип, и ход расплылся в улыбке. Скрип представлял собой фразу из трех восходящих нот, которые повторялись снова и снова, словно песня влюбленной птицы.

Затем источник скрипа появился на пешеходной дорожке снаружи камеры. Это был мужчина в инвалидном кресле. Бритоголовый, в простой рубахе – в каком-то смысле самый обычный ход. Его улыбка излучала уверенность и добродушие. Несмотря на то что он был среднего возраста, его бледная кожа светилась жизненной силой, и этого впечатления не умаляли ни инвалидная коляска, ни плед, покрывающий ноги. Его лицо обладало теми идеально симметричными чертами, которые часто находят отражение в искусстве, но редко встречаются в природе.

– Добро пожаловать, – тепло сказал он. – Полагаю, вы ищете меня. Я Люк Марат.

За отважным порывом слишком быстро последовало трусливое сожаление, и это стало для Адама неожиданностью. Поначалу, призвав монстра стуком по корпусу корабля, он почувствовал себя очень мужественным человеком. Но когда тварь развернулась и помчалась к нему, героический дух испарился, и теперь ему хотелось лишь убежать и спрятаться.

Он отступил к пролому в перевернутом судне. С качающимся фонарем в руке соскользнул обратно в каюту по склону песчаной дюны. Скелеты, которые раньше казались жуткими артефактами, теперь выглядели зловещими наблюдателями.

Он заметался в поисках чего-то большого и тяжелого, чтобы перегородить вход.

Он ничего не мог использовать в качестве баррикады. Здесь не было ничего, кроме конфетти из вещей мертвецов.

Деревянные стены каюты загрохотали от тяжелого удара. Адам забрался на перемычку двери, что вела на палубу, и попытался ее отодрать, но, когда корабль перевернулся, ее придавило намертво, и у него ничего не вышло.

Почему он покончил с собой, чтобы спасти Ирен – женщину, чья смерть всего несколькими месяцами ранее показалась бы ему непримечательной и, учитывая ее жестокую профессию, неизбежной?

Он учуял смрадную землистую вонь, прежде чем увидел зверя. Черная морда, заостренная, словно палец, появилась из-за края пролома. Дрожь пробежала по ногам и рукам Адама. Стеклянные стенки фонаря задребезжали в металлическом корпусе.

Испуг от близости твари неожиданно наделил Адама мгновением ясности. Он понял, зачем отвлек зверя от Ирен. Старая амазонка, какой бы она ни была неотесанной, любила Волету. И хотя Адам не понимал ее привязанности, он не раз видел ее силу. И он знал: сестра будет в большей безопасности с Ирен, чем с ним. Ему пришлось столкнуться с неудобным фактом, которого не в силах избежать ни один старший брат: сестра в нем больше не нуждалась.

Это было мрачное откровение, полученное за мгновения до смерти, но оно придало Адаму твердой решимости. Если удастся каким-то образом спастись, он не станет тратить жизнь на погоню за Волетой. Он изменится. Он найдет для себя новую цель.

Паукоеда прозрения Адама нисколько не впечатлили. Зверь наклонил башку и неуклюже спустился в каюту.