Глава 17

– Вообще-то нам не положено задавать много вопросов… – начала Джессика в машине «Скорой помощи» в шести минутах езды от больницы, пытаясь перекричать сирены и грохот мотора. Я лежала на боку, лицом к ней. Видимо, они не хотели, чтобы я давила на рану.

– Поясните, – попросила я.

– Ну, парамедикам много чего не положено. Первое: спрашивать, что случилось. В основном мне все равно, но даже если нет, я не имею права задавать лишние вопросы. Моя работа заключается в том, чтобы поддерживать пострадавшего по пути в больницу. И, ну, нам нельзя проявлять интерес, если пострадавший – узнаваемая личность.

– Ой. Что ж, здрасьте, я Эйприл Мэй, возможно, вы видели меня в таких роликах на ютьюбе, как «Эйприл Мэй и нью-йоркский Карл». – Говорить было больно, но не намного больнее, чем дышать.

– Я так и подумала. – Мне понравилась Джессика с ее большими очками в тяжелой оправе и ярко-красной помадой. Если бы мне пришлось угадывать, я бы предположила, что она на пару лет старше меня. Она постоянно проверяла мое кровяное давление и дыхание.

– Я поправлюсь?

– Занятно, что это еще одна вещь, о которой мы не должны говорить. Если я скажу да, а окажется, что нет, ты сможешь подать на меня в суд.

– Ой. Что ж… – Я на секунду задумалась. – Если бы человек именно с моими симптомами находился в твоей машине «Скорой помощи», ты бы переживала, будет ли он жить?

Она улыбнулась:

– Нет, я бы не стала.

Манжета с шипением выпустила воздух, но Джессика оставила ее на моей руке.

– Приятно слышать.

– Хочешь болеутоляющее?

– Нет, мне больно, но я в порядке. На самом деле, если хочешь сделать мне одолжение, не могла бы ты заглянуть в карман моего пиджака и посмотреть, там ли телефон?

– Да, я уже проверила. Хочешь, чтобы я кому-то позвонила? – спросила она, вытаскивая сотовый. – Ой. Черт, девочка, у тебя около восьми миллиардов текстовых сообщений.

– Значит, проверка телефонов пациентов не входит в список того, что вам нельзя делать?

Она очаровательно смутилась:

– Раз уж ты упомянула…

– Не волнуйся. А ты не могла бы написать Робину? Просто скажи, что у меня минимальные повреждения, в какую больницу меня везут, и попроси передать эти новости моим родным и друзьям. И пусть принесет мне ноутбук.

Я дала ей пароль, она набрала текст и сказала:

– Кстати, тебя везут в Белвью.

– Как здорово!

– Здорово?

– Да. Это такое красивое здание, всегда мечтала его посмотреть. Хотя предпочла бы менее болезненный способ туда попасть.

Она отправила сообщение, я услышала характерный свист и немного расслабилась.

– Плохая новость: тебя везут в некрасивое здание.

– Да уж. Теперь, наверное, мне надо поговорить с родителями.

– Не мое дело, но у тебя еще куча сообщений от некоей Майи, похоже, она очень волнуется.

Я издала долгий стон.

– Не бери в голову! Прости. Это не мое дело.

– Нет, все хорошо. Просто напиши ей, что я в порядке, все не так плохо, как выглядело. Отправь то же самое моим родителям, скажи им, что я еду в Белвью.

Еще два свиста.

Я чуть подвинулась, и тут же снова закружилась голова.

– Ооооооо.

– Извини, мне не следовало позволять тебе так много говорить, – сказала она, снова накачивая манжету. – Что чувствуешь?

– Просто голова кружится. Еще ощущение, что во рту полно травки, тошнит и в пот бросает. Но, может, просто дело в том, что я еду полуголая в машине с милой девочкой-фельдшером.

– Господи, тебе дадут морфий, просто чтобы ты замолчала. Давление низкое, но не критичное. Скорее всего, ты теряешь сознание от боли. Дай знать, если действительно соберешься вырвать.

– Правда очень больно. В основном – дышать.

– Ну ты все-таки не переставай.

– Ты мне нравишься, Джессика.

– Ты мне тоже, Эйприл Мэй. А теперь заткнись. – Она обошла меня, села сзади, приподняла одеяло и прижала к спине холодный кружок стетоскопа. Несколько секунд спустя Джессика сказала: – Мы больше всего боялись, чтобы нож не задел легкое, но никаких признаков этого нет.

– А что бы я при этом чувствовала?

– Понятия не имею, меня ни разу ножом в спину не били. А теперь серьезно, помолчи.

Я попыталась набрать слюны и облизать пересохшие губы. Они почему-то показались сладкими, словно я намазалась гигиенической помадой со вкусом винограда или что-то типа того.

– Можно мне воды?

Джессика протянула мне бутылку, но предупредила:

– Только много не пей, а то поперхнешься.

Из-за плотного движения машины «Скорой помощи» в Нью-Йорке очень быстро не ездят. К счастью, всегда поблизости есть какая-нибудь больница. Самая странная вещь в поездке в карете «Скорой помощи» (помимо того что тебя только что пырнули ножом и ты валяешься полуголый под одеялом) – это сирена. Она гудит все время, но становится то громче, то тише и вроде как смещается по высоте благодаря эффекту Доплера. Для пациента никогда не бывает так, что звук ровный и долгий. Может, Джессика и Митти такое и слышали, но это была одна из тех знакомых, но немного странных вещей, которые застряли у меня голове. Вот о чем я думала, когда мы в последний раз повернули, прибыли в Белвью и сирена отключилась.

– Не окажешь услугу? – вдруг спросил я.

– Смотря какую.

Стараясь поменьше шевелить рукой, я осторожно вытащила карту из кармана.

– Это крайне важно. Можешь отнести ее на стойку регистрации или куда-то еще и сказать им, чтобы сохранили карту для Робина Ри?

Долгая пауза. Машина «Скорой помощи» остановилась перед реанимацией, и я услышала голоса людей на улице. Джессика схватила карту и спрятала в форму, а как только двери «Скорой помощи» открылись, начала монолог, предназначенный для врачей больницы:

– Женщина, двадцать три года, неглубокая рана в левой верхней части спины между лопаткой и позвоночником, третье и четвертое ребра, возможно, сломаны. Признаков повреждения позвоночника или пункции легких нет. Рана закрылась, но все еще кровоточит. Артериальное давление сто двадцать на восемьдесят, наполнение капилляров хорошее, никаких признаков внутреннего кровотечения…

Так продолжалось еще некоторое время. А потом меня резко взяли в оборот. Рентген, обезболивающие, уколы, мазки, швы.