Глава 14
Бум! Бум! Бум!
– Мисс Мэй, вы в порядке? – послышался приглушенный голос с той стороны двери.
Мое сердце, которое только что перестало биться, взорвалось. Я ахнула, оглянулась на дверь, затем сразу же обратно на руку Карла, но та не двигалась.
– У меня все хорошо! – закричала я не слишком убедительным голосом.
– Можно мне войти и осмотреться?
Я изо всех сил старалась не отвести взгляд от руки. Точно – она. В три раза больше мужской ладони, покрытая этой броней из серебряных и матово-черных плашек. Потрясающе. Я хотела прикоснуться к руке, но боялась.
– Ложная тревога! Я идиотка! – закричала я куда-то в стул.
– Тем не менее мне не помешало бы осмотреться. – Швейцар не собирался сдаваться.
– Я без штанов! – Я была в штанах.
Послышалось какое-то бормотание, и до меня дошло: швейцар параллельно разговаривал с Робином по телефону.
– Не могли бы вы перезвонить Робину, потому что отказ он мне принять не разрешает, а ключа у меня нет?
Я неохотно на минутку отвлеклась от стула и набрала помощника. Оглянулась – рука была на месте, так и висела в основании стула. Она вообще поняла, что я ее обнаружила?
Не успел Робин заговорить, как я перебила:
– Все в порядке, отзывай кавалерию.
– Не все в порядке, и сейчас моя главная задача – убедиться, что ты в безопасности. Есть причина, почему ты не даешь мне выполнить эту задачу, и мне нужно знать, в чем дело.
Я посмотрела на руку, думая, что если Карл хотел причинить мне боль, то вся моя идеология оказалась ложью.
– Я в безопасности, Робин, правда.
– Ты слышала о Сан-Паулу и Санкт-Петербурге? – Новости из Лагоса и Джакарты еще не дошли до США.
– Нет.
– Террористы атаковали Карлов. Много людей погибло. Эйприл, я боюсь, что ты тоже их цель.
«Твою мать», – подумала я.
– Твою мать, – повторила я вслух. – О, боже.
А потом у меня в горле встал ком, но я не издала ни звука. Кто-то определенно, абсолютно точно пытался меня убить. Вместо того чтобы взорвать нью-йоркского Карла, они подумали, что скальпель будет лучше, чем колун. Меня замутило. А вдруг я умерла? Я сунула руку под рубашку и пощупала собственную кожу, теплую, мягкую и тонкую, как воздух.
Я снова посмотрела на руку и впервые заметила что-то серое и тусклое среди серебряных и черных плашек. Между двумя пластинами застряло что-то зазубренное. Я протянула руку и вытащила его: осколок металла, осколок пули. Он лежал у меня на ладони, холодный и безобидный, как монетка.
– Ты в порядке, Эйприл?
– Не особо. – Я попыталась скрыть слезы, но голос меня выдал.
– Это тяжело, я знаю. Поверить не могу, что это правда. Держись, я уже еду. Пожалуйста, впусти Стива, я скоро буду на месте.
– Нет, Робин. Я в порядке, честно. Я… – Я не могла рассказать ему о руке. – Мне показалось, что в моей квартире кто-то есть, но теперь разглядела. Это гигантская крыса, а сейчас произошел теракт, и я чувствую себя так глупо. Пожалуйста, я хочу вернуться в постель, давай поговорим утром, ладно?
– Хорошо, я дам Стиву знать. – Он был недоволен, но все же повесил трубку.
Рука Карла не пошевелилась, хотя явно была жива.
Знаете, это ощущение, когда вы собираетесь в поездку, а вещей слишком много? Вы долго ломаете голову, как уложить это немногое по-другому, чтобы сэкономить лишнее время. Берете некоторые вещи, собираете несколько сумок и думаете, что взяли все, но затем опускаете глаза и понимаете, что кошачий корм, или газировка, или рамки для фотографий не поместились, а впихнуть их уже некуда.
Бывают моменты, когда одна лишняя вещь нарушает весь процесс. Вот если бы не она, вы бы легко справились с ситуацией. Примерно так чувствовал себя мой разум в тот момент. Только вместо одной разрушительной, переворачивающей жизнь неприятности их было пять. Слишком много, чтобы осмыслить. Каждый раз, как я пыталась сосредоточиться на одной, какая-то часть моего мозга замечала другую, лежащую в багажнике моей мозговой машины, и мучилась от разочарования и бессилия.
Я знаю, многие люди чувствовали то же самое в тот день, но мне хотелось бы верить, что у меня было много забот и это могло бы объяснить мое поведение в течение следующих двадцати четырех часов.
Итак, как любой хороший, почти взрослый человек, я закинула все свои вещи обратно в мозговую машину и бросила попытки что-то выяснить. Вместо этого я сосредоточилась на том, что знала. Рука Карла не появлялась уже несколько месяцев, и вот она, прямо передо мной. Я же Эйприл Мэй, Документалист Деятельности Карла, значит, пришло время документировать.
Я перевернула телефон и включила камеру. Рука внезапно обернулась, поджала пальцы под себя и сиганула прямо на меня, прежде чем я успела запустить съемку. Я с визгом отшатнулась назад, радуясь, что никто больше не слышал этот звук. Сердце грохотало в ушах.
– Ладно, ладно, – сказала я, кладя телефон обратно в карман. Рука выглянула из-за дивана, а затем вышла так же медленно и осторожно, как бездомная кошка.
Все это успешно отвлекало от мысли, что настоящий человек из плоти и крови пытался меня убить. Гораздо важнее, что Карл или по крайней мере какая-то его часть меня спасли. Так что:
1. Карл жив.
2. Карл знает, кто я такая.
3. У него по крайней мере два желания.
1. Чтобы я не умерла.
2. Чтобы я не смела снимать его отпавшую руку.
Едва шевеля извилинами, все, чего я хотела, так это поблагодарить Карла или руку Карла. Я потянулась к руке, и она подошла ко мне. Кисть передвигалась на кончиках пальцев, каждый стучал по тонкому ковру, покрывающему деревянный пол.
– Спасибо за… – Я чувствовала себя немного глупо, но все равно продолжила: – Наверное, за все. Но в основном, прямо сейчас, за то, что буквально приняла за меня пулю.
Рука поклонилась. Наверное. Она на миг распласталась по полу, а потом снова встала.
– Ты меня понимаешь?
Ничего не произошло.
– Один стук – да, два стука – нет. Ты меня понимаешь?
Два стука.
– Чего?! – буквально заорала я. Рука стояла передо мной с весьма самодовольным видом. – Ты что, издеваешься? Это что было, гребаная шутка?!
Ничего.
– Ладно, итак, ты явно меня видишь и слышишь, вероятно, понимаешь и прикалываешься. Верно?
Ничего.
– Можно тебя потрогать?
Ничего.
Я знала только, что «да» означает «да», но в моей квартире стояла рука робота, и не то чтобы я ее приглашала.
Я попыталась ее потрогать, и она мне разрешила. Кисть ощущалась иначе. Не так, как с самим Карлом, когда все тепло осталось в моей руке. Просто твердая и очень-очень теплая. Еще Карл всегда стоял столбом, а рука была живой. Даже когда она не двигалась, в ней ощущалось движение. Жизнь. По сравнению с неподвижной статуей, кисть казалась намного более сложной и тщательно обработанной. Каждый сустав был таким же гибким, как в моих руках.
Мы обычно не смотрим на человеческую руку, когда набираем что-то на клавиатуре, гладим животное или нажимаем кнопки на пульте и не думаем: «Какое чудо!» – но это действительно чудо. Людям еще предстоит создать что-то такое же деликатное и сложное, как наши собственные руки. Кисть была такой же осторожной и ловкой, как моя, и казалась намного сильнее.
Я вытащила телефон из кармана, и рука снова убежала.
– Я просто звоню Энди. Ты же знаешь Энди, да?
Я набрала номер, второй по популярности после Робина в моем телефоне. Один гудок – и вдруг я едва не оглохла от шума. Я с криком отбросила телефон. Теперь, когда он не орал мне на ухо, можно было четко разобрать слова.
…ship on my way to Mars,
on a collision course.
I am a satellite, I’m out of control.
I am a sex machine ready to reload
like an atom bomb about to oh oh oh oh oh
explode…
Queen, «Don’t Stop Me Now»
– Ты меня блокируешь! – обвинила я руку, все еще тяжело дыша.
Ничего.
– Слушай, я не знаю, что тебе надо, и не узнаю, если не расскажешь.
Ничего.
Я схватила ноутбук со стола и села на полу в метре от руки. Сигнал был хорошим, но все сайты повисли.
– Ну и что мне тогда делать!
Как вы, наверное, уже догадались, реакции не последовало.
– Можно кому-нибудь рассказать?
Два стука.
– Ты серьезно ответила?
Один стук.
– Это правда!!!
Ничего.
– Ты из другого мира?
Ничего.
– Ты слышала, что случилось с Карлами в Санкт-Петербурге и Сан-Паулу?
Ничего.
– Можно сказать кому-то, что ты здесь?
Два стука.
– Можно сказать кому-то, что ты меня спасла?
Два стука.
– Ну хотя бы Робину?
Два стука.
– А если попытаюсь, ты меня остановишь?
Ничего.
Я забросала руку вопросами, но выяснила лишь, что ни при каких обстоятельствах не могу сказать, что она меня посетила. Никто не мог знать; никому нельзя увидеть. Конечно, я чувствовала, что должна сдержать обещание, ведь если у Карлов был какой-то грандиозный план, я, конечно, не хотела его испортить: моя жизнь была выстроена вокруг гипотезы, что Карлы хорошие, – а еще я обязана руке этой самой жизнью.
Но тогда я никому не могла рассказать о нападении. Расспросы, конечно, ничего не дали. Рука, похоже, не беспокоилась о моей безопасности. Возможно, думала, что сама управится. Ну и как я расскажу, что в меня стреляли, не нарушая обещания?
Кроме того, как мне объяснить коменданту, что случилось с дверями в моей спальне? И как мне вымести осколки без риска снова нарваться на пулю? Дикие мысли, но именно так я тогда думала. Может, эти заботы казались самыми важными.
Но время почему-то продолжало двигаться, и некоторые проблемы начали казаться менее актуальными. Все мои переживания, от террористических атак до почти гибели и терзаний, надо ли мне подмести стекло на полу, почему-то казались равными по значению. Я поняла, что выдохлась. Мое тело находилось в режиме «сражайся или беги» по крайней мере в течение часа, и истощение сильно сказывалось. Я ухватилась за внушительный указательный палец руки.
– Почему ты меня спасла? – спросила я ее.
Ничего.
– Ладно, я никому не скажу.
Кажется, она расслабилась, самую капельку. Не задумываясь, я подползла к руке, улеглась рядом и обняла. В считаные секунды я уснула.
* * *
Я не хочу видеть настоящие сны, поэтому просто всю ночь брожу по городу. Весь мир тщетно пытается найти ключ, хотя я единственная, кто может его получить. Но я все еще не позволила Миранде или Майе поделиться нашей информацией. Мы лжем всему миру. Мой страх и мое настроение последовали за мной в Сон. Я иду в галерею, как в восьмидесятых. Там множество видеоигр и автоматов для игры в пинбол.
Наверное, здесь восхитительный ребус. Я замечаю четвертак на одной из машин – вероятно, там начинается последовательность, – но не играю. Я иду в женский туалет. Там грязно, по всей стене плакаты местных групп, и ни один из них не имеет никакого смысла. Мой мозг не может превратить буквы в слова. Так случается, когда вы выходите за пределы ребуса. Это признак того, что данная часть при разгадке головоломки не важна. Будто Карлы не стали заморачиваться с лишними деталями.
Я вхожу в грязную кабинку, сажусь на унитаз и плачу, пока не просыпаюсь.
