– Хороший «Леппард». – Ярослав панибратски похлопал по танковому борту. – Последний серийный танк…

– «Яггер», – возразил Лютер. – Это «Яггер», посмотри на башню.

Они принялись спорить, «Леппард» или «Яггер», каждый приводил весомые аргументы, я не знал, о танках я имел не самые полные сведения.

– Привал.

Я объявил привал у танка.

Надо обдумать ситуацию. Проанализировать. Хотя мыслей не было, я сидел на броне перед башней и смотрел в туман. Туман тек. Я несколько потерялся в направлениях частей света, но мне представлялось, что все-таки с севера, с залива.

Туман тек, причем его перемещение выглядело весьма необычно – он струился понизу, едва доставая до середины катков, – и поверху, метрах в трех над танковой башней, и верхний слой светился из-за солнца.

Иногда туман останавливался, его поток прекращался, и туман начинал клубиться и кипеть у меня под ногами, вытягиваясь кверху тонкими спрайтами, и над головой он тоже кипел.

Иногда туман начинал колыхаться, то накатывая волнами, то отступая отливом, словно недалеко, в ста метрах от танка, просыпался океан.

А иногда туман будто замирал, и неожиданный ветерок, как стая заблудившихся пойнтеров, растаскивал его по кускам, тогда пробивалось солнце – и я видел – вот запад. Но едва ветер стихал, вокруг снова сгущались желтые сумерки.

Лютер и Ярс отстали от танка и бродили по колено в тумане между кривыми пляшущими деревьями. Лютер пинал белую вату, Ярослав разглядывал чахлые сосны и пытался их согнуть.

Я думал, что дальше, и никак не мог придумать, что дальше. Лучшим вариантом был вариант с вызовом СЭС, любой экстраординарной ситуацией должны заниматься профессионалы, а стрельба по человеку из энергетического оружия, безусловно, являлась экстраординарной ситуацией. Но…

Но мне самому хотелось узнать. А вдруг это в самом деле не ошибка? Не нелепый розыгрыш, не непредвиденное стечение обстоятельств? Вдруг это злоумышленники? Настоящие. Осознанные злодеи.

Туман.

Лютер рассказывал, что подобные атмосферные явления он наблюдал на Меркурии, в каньоне Стерлинга, известном на всю Солнечную Систему своими чрезвычайно опасными кислотными стужами, стужи эти подкарауливают десантников в узких распадках и растворяют их вездеходы вместе с экипажами. Ярс отвечал, что меркурианские стужи, безусловно, опасны, однако их смертоносность сильно преувеличена, другое дело, «черные сети». Да, полторы тысячи километров для космоса не диаметр, но если корабль в такую попадет, то от команды одни ошметки кровавые по переборкам. Ярс пытался пролезть в дерево, свернувшееся кольцом. Лютер палкой закручивал туман в бойкие вихри. Привал, однако.

Все гораздо скучнее, откуда у нас злодеи, я за свою жизнь ни одного настоящего не видел. Мой троюродный дядя в Сиэтле рекон, коллекционирует пишущие машинки и книги, лучшая коллекция на Северо-Западе, когда мы бываем у него в гостях, я люблю посидеть в ховерном ангаре и почитать. Там в каждой книге обязательно злодей, без него никакой сюжет не сдвинуть. Ну, разве что вместо злодеев стихийные бедствия или дикие животные.

В литературе тоже без негодяев не обходились, литература всегда боролась со злом. Поэтому сейчас литераторам сложней живется, гораздо сложней… Вот где сейчас взять негодяя? Раньше в книжках просто делали, замораживали негодяя в криокапсуле, и он просыпается в будущем. Может, парочку наших лесных негодяев-стрелков тоже сто лет назад заморозили, а потом в них молния ударила, они и разморозились, выбрались из-под земли и теперь вооруженно злодействуют? Хотят…

Что сейчас негодяям хотеть? Время для негодяев абсолютно неподходящее.

Лютеру и Ярославу надоело без толку кривляться в кривых соснах, и они вернулись к танку.

Лес был спокоен. Мертв. Реальный мертвый лес. Здесь до сих пор никаких животных не водится, хоть и рекультивация проводилась, но животные сюда не торопятся. Чувствуют что-то. Смерть, что ли. Я историю не очень подробно изучал, а Последнюю Войну особенно, но если память не изменяет, тут, от Тильзита до Инстербурга, почти три миллиона человек перемололо. Сказочный лес. Танки, кривые деревья, камни. Странно тут дышится, удивительно, я подумал, что зря сюда не прилетал раньше, необычное место.

– У меня брат однажды полетел на полигон, – громко зевнул Ярослав. – Он все такое любит старовинченное – боевые батискафы, стратосферные дирижабли, бронепоезда. Так вот, на полигоне он залез в танк, запустил турбины…

Ярослав подышал на руки, подпрыгнул и повис на башенном орудии.

– Поймали его только через десять километров, когда он упал с моста в ручей, – сказал Ярослав.

– Это ты к чему? – спросил Лютер.

– Да так. А вдруг тут где бронепоезд… затерялся.

Ярослав, быстро перехватываясь по стволу, добрался до дульного тормоза, болтал ногами метрах в двух над землей.

– Это «Леппард», – Ярс потянулся и гукнул в пушку. – У «Яггера» дульного тормоза нет, так что «Леппард», Лютый, с тебя конфедератка!

Я двинулся вокруг танка, Лютер за мной.

– На пятое поколение «Яггеров» ставили сто двадцатки, а у них дульный тормоз, так что уши тебе соловьиные, а не конфедератка.

– Не скользи, Лютый, некрасиво. Проспорил – отдавай конфедератку.

Лютер отдавать конфедератку не хотел, конфедератка эта хранилась в почетном семейном шкафу лютерского семейства и передавалась по мужской линии, по преданиям, именно в этой конфедератке дальний предок Лютера ходил в атаку под Геттисбергом, кажется.

– Это «Яггер», – уверенно сказал Лютер. – Для любого, хоть сколь-нибудь разбирающегося в технике организма это совершенно очевидно.

– Макс, «Яггер» или «Леппард»? – обратился ко мне Ярослав.

– «Наталь», – ответил я.

Я заглянул в бортовое отверстие, видимо, от удара кумулятивного заряда. С другой стороны через бластерные пропалины в танк проникали солнечные лучи, отчего казалось, что внутри кружится золотистая пыль. Не пахнет ничем, железом. Скорее всего, после этого попадания экипаж и погиб.

– Интересно, зачем тут танки оставили?

– В качестве напоминания, – авторитетно заявил Ярс. – Идут грибники по лесу – а тут танк. И сразу вспоминают.

– То-то ты вспоминатель, – Лютер поморщился. – «Яггер» от «Леппарда» отличить не можешь…

– Да я могу таким даже управлять, – заявил Ярослав, болтая ногами.

– Тут ничего сложного нет, «Яггером» любой школьник управлять может, три рычага, две педали.

Лютер запрыгнул на гусеницу и влез на башню, дернул люк.

– Заварили? – спросил Ярослав, продолжая висеть на орудии. – Жаль, попробовали бы завести. Я читал, такие и под водой заводятся.

– Еще бы, – Лютер присматривался к люку. – «Яггер» был вполне подводным.

– Прокатились бы по лесу, – рассуждал Ярослав. – Пуганули бы этого лучеметчика…

Лютер ухватился за ручку люка, потянул. Люк скрипнул и неожиданно сдвинулся.

– Никто тут ничего не заваривал, – ухмыльнулся Лютер. – Приржавело немного. Сейчас узнаем, какой это «Леппард»…

Лютер принялся тянуть люк, но из этого ничего не получилось, сдвинувшись еще на полсантиметра, люк замер. Лютер несколько раз пнул его ногой и отступил, тяжело дыша.

Ярослав раскачивался на пушке.

– Свистульки делать может каждый, – ухмыльнулся Ярослав. – А вот ты добейся должной гипертрофии рук, мой друг!

Ярослав подтянулся одним могучим рывком и оказался верхом на пушке. Затем, балансируя, умудрился встать на ноги и спуститься на башню.

– Десантнику важна гипертрофия интеллекта, – заметил негромко Лютер.

– Конфедератку не забудь от пыли выбить, – Ярослав оттеснил Лютера. – Мне ваши семейные сапрофиты ни к чему.

Ярослав ухватился за ручку люка и дернул, потянул.

Ярс сразу значительно увеличился в размерах, вспучились мышцы, комбинезон затрещал, ноги вдавились в броню. Мне показалось, что башня чуть дрогнула, впрочем, может, так все и было. Люк не выдержал и поддался, между ним и башней образовалась щель.

Лютер попытался Ярославу помочь, но вдвоем за скобу держаться оказалось неудобно, тогда Лютер опустился на колени и просунул руку под люк.

– Сейчас подтолкну пружину… – успел сказать Лютер.

Ярослав задействовал скрытые резервы мышечного аппарата и дернул из последних решительных сил. Скобка оторвалась. Бронелюк сдвинулся обратно, зажав локоть Лютера. Ярс взмахнул гипертрофированными руками и грохнулся с башни.

Замечательно, подумал я. Просто замечательно. И эти люди собираются штурмовать Дзету Сетки.

Лютер не орал. Я быстро взобрался на башню и… Обнаружил, что помочь вряд ли удастся.

Лютер не орал. Он довольно неудобно сидел на башне, рука выше локтя была погружена в люк и безусловно застряла.

– Все в порядке, – успокоил Лютер. – Просто зажало, никаких переломов. Пальцы чувствую, вытащить не могу.

Взобрался Ярослав. К моему удивлению, ругаться они не стали, Ярослав попробовал поднять люк, уцепившись пальцами за край, потом мы попробовали вместе. Бесполезно. Лютер оказался в ловушке. Я достал транспондер.

– Погоди, – Лютер помотал головой. – Не спеши…

– Спешить некуда, – согласился я. – Можно, наверное, и так посидеть.

– Если СЭС прилетит, они меня, безусловно, достанут, но… – Лютер поморщился.

– Все обожают смотреть информационные выпуски Службы Спасения, – сказал за него Ярослав. – Ну, знаешь там… «Девочка засунула голову в кухонную машину», «Такса застряла в дупле»… Сам понимаешь, если в Академии узнают…

Мальчик застрял в танке. Лютера можно понять, братья-космодесантники засмеют громким пупырчатым смехом. Но с другой стороны, в танке не в дупле, не такса.

– Транспондер – это поражение, – напомнил Ярс. – Тыквер фатально зазнается.

– Будем руку пилить? – поинтересовался я.

Ярослав помотал головой.

– Что сам предлагаешь? – спросил у Лютера. – Ждать, пока ты немного похудеешь и рука освободится сама?

– Надо найти рычаг, – спокойно заметил Лютер. – Дерево, пожалуй, не подсунуть…

– Нужен лом, – заключил Ярослав.

– Или домкрат, – сказал я. – Думаю, надо послать мальчика за домкратом.

Я поглядел на Ярса.

Ярс покраснел. Отстреленное ухо покраснело особенно интенсивно.

– Если здесь есть танк, то мы вступили в старый укрепрайон, – заметил Лютер. – Здесь должно быть железа много…

– Рельс, например, – перебил Ярослав. – Надо взять тонкий рельс…

– Да-да, домкрат… – произнес я как бы мысль вслух. – Ладно, космонавты, вы тут сидите, а я осмотрюсь.

– Я сам могу осмотреться, – расправился Ярослав. – У меня почти уже не болит…

Я покачал головой.

– Нет, – сказал я. – Ты не годишься.

– Почему это я не гожусь?! – возмутился Ярослав.

– Ты ранен в боях, – сказал я. – Ухо-коленная недостаточность. Вряд ли ты способен… К тому же еще и мозоль…

Ярослав тут же немного разбушевался, сообщив мне, что он более чем способен, он штурмовал Фобос, уж какой-то рельс он сможет найти и с одним ухом, и на одной ноге, и мозоли тут совсем ни при чем.

– Значит так, – сказал я терпеливо. – Ты никуда не пойдешь…

И прежде чем он успел бессмысленно возразить, добавил:

– Не пойдешь. Лютер застрял в танке. Если нападет Тыквер, ему понадобится защита…

– А давайте устроим ловушку! – озарило Ярса. – Лютый будет так жалобно выть из люка, а я залезу на дерево. Как только Тыквер подкрадется, я прыгну.

Терра-синдром, подумал я. Кажется, в динамике. Один сунул руку в танк, другой прыгнет с дерева, у меня в голове… щелкает… у меня в голове…

– Попробуйте, – согласился я. – Идея неплохая. Не сомневаюсь, что Тыквер клюнет на это, как голодный голавль на раковую шейку. Держитесь, скоро буду с рельсом. Если что…

Я вручил Ярославу транспондер, бросил взгляд на небо, примерно определил направление. За моей спиной спорили космопроходчики – стоит ли Лютеру громко выть или прикинуться мертвым. По поводу прыгнуть с дерева разногласий не возникало.

Я шагал между уродливыми деревьями, отмечая в лесу новые странности. Некоторые деревья росли не по одиночке, а как бы объединившись. Причем корни были вырваны из земли и приросли уже по поверхности, словно деревья пытались выбраться из земли и собраться в стаи. Другие, напротив, остались в одиночестве, и мне казалось, что остальные сосны бежали именно от них. Приближаться к этим деревьям было неприятно, не знаю, но я обходил их стороной, старался.

А еще мне постоянно хотелось оглянуться, и приходилось бороться с этим желанием, и смотреть строго вперед. Раньше я не был суеверен, но, кажется, набрался плохого от своих друзей-космонавтов, теперь я смотрел на местность настороженно, и сама местность представлялась враждебной, и проплешины еще. Через километр от танка начались. Мох, синий и ровный, по которому мы шагали от Инстербурга, истончился, и в некоторых местах образовались ровные круги. Подо мхом был виден песок черного цвета, ровный, матовый, так что я подумал о его искусственном происхождении, не поленился и зачерпнул горсть. Песок действительно однородный, полупрозрачные, как белужья икра, песчинки. И на искусственный действительно похож. Возможно, когда санировали бывшую зону боевых действий, территорию глубоко засыпали песком, поверх которого высадили деревья.

Порой я замечал в местности необычные холмы, похожие на плоские дюны или продольные волны, точно земля здесь некогда беспокоилась, но уже давно пришла в себя и смирилась, между дюнами кое-где еще плескался туман.

Держать направление скоро стало затруднительно. Туман исхудал, солнце, казалось, играло со мной, пряталось, растворившись в насыщенной влагой атмосфере, выглядывая с разных сторон, сбоку, слева, справа, из-за спины. Пришлось делать зарубки на корявых стволах, и чем сильнее я удалялся от танка, тем чаще. Скоро лес снова поменялся, сосны выпрямились и раздышались, и это были уже не больные худосочные кривули, а обычные здоровые деревья, те же корабельные сосны, что и вокруг Инстербурга…

Подходящего рельса я так и не нашел, да и не искал особо, я полагал, что проблема застрявания Лютера в танковом люке разрешаема и разрешится она, пожалуй, уже к моему возвращению, все-таки космопроходчики…

Сосны.

Да, что-то насторожило меня в этих соснах. Не знаю, сосны как сосны, коричневые, разогретые, с потеками смолы. То ли шаги мои стихли, то ли тени от сосен сложились не так, то ли звук посторонний сбоку, не знаю. Пожалуй, в другой день я не услышал бы, не заметил, но сегодня я ждал чего-то подобного.

Опасность.

Она растянулась передо мной, как недавняя пленка железного запаха, как сетка, я ощущал это вполне отчетливо и понимал, что следующим своим шагом я непременно воткнусь в эту сетку. И тогда только ошметки по переборкам.

Засада Тыквера.

Я сделал шаг, сделал другой, на третий шаг услышал – тоненький свист, вот как Лютер в свои гильзы носом дудел.

Мне в голову летел нож. В голову Ярса – дубина, мне – нож.

Это было уже абсолютным свинством – метать ножи в голову. А еще стрелять в ухо из бластера. Тыквер, видимо, совершенно…

И вдруг я понял, что это не Тыквер.

Не Тыквер. Тыквер не стал бы стрелять и кидаться ножами, зачем? И тут мне стало еще интереснее.

Разгорался день, светило уже уверенно солнышко, снова прорезавшееся сквозь тучи, я заметил несколько синих цветочков, которые распустились с утра, свистнуло, а потом мне в голову полетел нож.

Я неловко оступился, нож просвистел мимо. Нож Ярса. Отлично. Я улыбнулся. Началось. Шаги за спиной, мягкие и ловкие, но мох хрустел.

Потом мне за ухо ткнули холодным.

Бластер, что еще?

Я замер. Легко. Разворот влево, толкаю ствол…

– Не надо, – сказали у меня за спиной.

Спокойный голос, уверенный, обладатель такого голоса знал, что делает, и уже сотню раз тыкал в шею бластером разным там поперечным.

– Лучше не дыши, – посоветовал голос.

Девчонка.

Послышались еще шаги, полегче. Второй. Второй приблизился.

– Не дергайся, – сказал второй голос.

Мальчишка.

Ничего удивительного, взрослый человек разве бы стал другому человеку в шею тыкать оружием?

На голову мне натянули грязный мешок, заломили кисти, затем быстро и умело связали руки. Сорвали с пояса штык.

– Иди, – теперь он ткнул меня бластером между лопаток. – Двигай по малому.

Шагать с мешком на голове было не очень удобно, приходилось ступать осторожно, чтобы не угодить в ямку или за корень не запнуться. Эти двое молчали. Шагали они необычно очень – исчезали то и дело. То есть я их иногда переставал слышать, видимо, начинали ступать в ногу. Или не в ногу. Тихо. Солнце пробивалось через редкую мешковину, мы уходили на север, затем к востоку свернули. Шаги я не считал, но вряд ли дальше двух километров.

Я думал, кто они, и никак не мог придумать. Убедительных вариантов просчитывалось немного, собственно, два.

Первый. Компания любителей старины с Рюгена решила устроить соревнование, ну, вроде нашего. Рванули в заповедник, разделились, наткнулись на нас.

Второй. Розыгрыш. Лютер и Ярослав решили меня разыграть, подговорили первокурсников, Ярс отстрелил себе ухо… Вообще-то это в духе космодесанта, чем шутка радикальнее, тем она ценится выше, так что да, Ярс мог ухом и пожертвовать ради шутки…

Нет, ерунда. Варианты так себе. И в первом и во втором случаях ножами в лицо кидать бы не стали. А третьего варианта…

– Стой!

Ну не негодяи же?

Я остановился. Мне тут же пнули под колени, уронили, подняли, прижали спиной к дереву. В этот раз бластером ткнули в щеку.

С трудом сдержался. Интересно потому что.

– Ты кто?

Девчонка, ха-ха.

– Я Макс, – ответил я. – А ты?

С головы сдернули мешок.

Некоторое время глаза привыкали, я моргал, разгоняя радужные пузыри, потом я их разглядел. Она стояла у дерева, засунув руки в карманы. Он, метрах в двух, целился мне в переносицу. Действительно бластер. Старая модель, одна из первых, тяжелый, с одной руки из такого трудно стрелять, чуть дрогнула – и уха нет. Да и не очень надежный, охлаждение камеры накачки несовершенное, из-за чего индукционная трубка склонна к разрушению. Старая, но вполне себе убойная. Парень устроил бластер на локте, палец на спусковом крючке не держал, опытный. Девчонка стояла неспокойно, все шарила глазами по сторонам, пытаясь заметить – один ли я?

– Вы откуда? – спросил я. – С Рюгена? Атлантиду раскапывали?

На археологов они не походили. Грязные, оборванные, это есть, но в глазах никакого археологического блеска. Усталость только и ярость. Тощие. Весьма тощие. Может, спелеологи? Заблудились в пещерах, попали в подземные коридоры, бродили полгода, вот, теперь выбрались… Но в расстроенном состоянии духа.

– Сколько вас здесь?! Номер части?! Задание?!

Это девчонка спросила.

– Какое еще задание?! – я вращал кистями, стараясь сохранить кровообращение. – Какой еще номер?!

– Дезертир, – сказал парень. – Форма чистая, дезертир…

И положил палец на крючок бластера. Девчонка потерянно озиралась. Так, кажется, понятно. Все-таки Ярс. И Лютый. Все-таки розыгрыш. В космосе устроили мне пробой метеоритом и разгерметизацию, и домкрат, теперь опять посмеяться решили.

– Ненавижу дезертиров, – сказал парень. – Ненавижу дезертиров…

Он начал поглаживать пальцем спусковой крючок, неприятно, если честно. Я читал про такие вещи, боевая психология или что-то в этом духе. Хорошо подготовились.

– Я не дезертир, что за глупости, – сказал я. – Откуда мне дезертировать?

– Четвертый штурмовой батальон! – вдруг рявкнул парень. – Четвертый!

Он резко приблизился ко мне, ткнул в лоб срезом ствола, затем направил бластер на мое левое плечо. На шеврон. На цифру «4», вышитую серебристыми нитками.

– Из четвертого почти никого не осталось! – продолжал парень. – Откуда ты?! Где оружие?! Куда дел оружие?! Бросил?!!

Парень переигрывал, изображая допрос. Допрос должен быть другой, страшнее. А мне совсем не страшно. Недоработочка.

– Бросил оружие, – сказала девчонка. – И бежал. Пока четвертый батальон в грязь вмешивали, он бежал. И приятель его бежал, тот, рукастый…

– Дезертиры, – палец парня замер на крючке. – Жирные крысы! Отсиживались в пакгаузе…

– Помнишь Косту? – спросила девчонка. – Он был в четвертом, мы от него только пряжку нашли от ремня… Только пряжку!

И посмотрела бешено, показалось, что она хотела пощечину мне влепить. Но удержалась. Жаль. Пощечин я не получал, был бы бесценный опыт, Ярс обзавидовался бы. Думаю, он легко бы поменял второе недоотстреленное ухо на пощечину. Пощечина – это классика. Но девчонка не ударила.

А вот нож в голову… Это слабое место в моих построениях. Но только на первый взгляд. Если уметь хорошо метать, если рассчитать и потренироваться… И этот присвист, на который я насторожился…

– А от других и пряжки не осталось…

Парень замахнулся бластером. Бластер – это не классика, это унылая современность.

– Привет от Лютера, – сказал я. – И от Ярса тоже привет. Должен признать, ожидал большего! Плохо у вас в Академии драматическая студия работает, без души, не по-станиславски.

Парень замахнулся снова.

– Стой! – приказала девчонка.

Она кивнула, парень опустил бластер, и они отошли в сторонку для того, чтобы обсудить ситуацию.

– Не понимаю, – сказала девчонка. – Что-то так… Лес другой. Местность другая. Свет другой. Тишина. Почему тишина?

– Не знаю… Нас выбросило восточнее, так думаю. Нужно к своим пробиваться. Восточнее. Там скоро начнется…

Вроде как я не должен слышать, но я слышал, конечно.

– Это не дезертир, – прошептал парень. – Это рыло, он роет…

– Надо уходить, – ответила девчонка. – Надо к своим.

– Хорошо. Что с этим делать?

Парень покосился в мою сторону.

– Допросить бы еще, – предложила девчонка. – Он странный, ты заметил?

– Гладкий, – ответил парень. – И глаза… У него…

– Белые…

У меня белые глаза, вот не знал, приехали. Нормальные у меня глаза, не белые, серо-синие, хотя точно не знаю, в глаза себе особо не смотрел.

– Он не такой, он…

Девчонка поглядела на меня.

– Он другой какой-то. Надо допросить…

– Некогда, – возразил парень. – Некогда разбираться, надо уходить.

Девчонка подумала, сказала:

– Согласна… Этого здесь оставим, пусть комаров кормит.

– Лучше бы его… – парень сделал паузу. – Обезвредить.

– Да пусть сидит, толку с такого мешка…

Мешок белоглазый – это я. Меня надо обезвредить. Видимо, тут я должен начать пугаться. А как еще?

– Все-таки спрошу его…

Девчонка приблизилась.

– Ты что здесь делаешь? – спросила она. – Где твоя часть? Лучше тебе ответить сразу, или… лучше сразу.

– Я здесь гуляю с друзьями, – ответил я. – Какая часть? Часть чего? Вы сами кто? Что здесь делаете?

– Правду говори! – парень подскочил. – Отвечай! Быстро! Быстро!

И въехал мне в глаз бластерной рукоятью. С удовольствием, я успел заметить это на его лице

Оказалось, что это довольно больно. То есть очень больно, думаю, рассек кожу, по щеке потекла кровь.

Ладно, хотите играть, поиграем. Каникулы получились что надо, все вдруг.

Я сцепил пальцы, развел запястья. Веревка растянулась, я освободил руки.

– Отвечай!

– Привет, – сказал я.

– Сейчас запоешь! – зловеще предупредил парень. – Сейчас ты запоешь…

Он закинул бластер за плечо, вытащил из-за спины нож.

Зря это. С ножом неубедительно, не походил он на человека, готового пытать ножом. Я не специалист, но мне казалось, что мастера пыток должны быть постарше и покрупней, и лица у них обычно… Зверские лица. Вот у Лютера и Ярса, у бравых космолетчиков и покорителей пространства, лица хоть и грозные, но не пыточного профиля. У этого парня лицо было достаточно свирепое, как я успел заметить, но в то, что он готов к пыткам, я сомневался.

Парень грозно повертел перед моим носом ножом, довольно близко.

– Часть! Командир! Задание!

И этот фехтовальщик приставил мне к уху нож.

– У тебя что, на ушах фиксация? – поинтересовался я.

И чтобы он понял получше, повторил по-немецки.

Парень отскочил, лицо у него задергалось, он выхватил из-за спины бластер и приставил ствол мне почти ко лбу.

Я бы ему самому мог в лоб засветить, но стало интересно посмотреть, как он собирается дальше зверствовать.

– Погоди, – остановила девчонка. – Погоди, я хочу с ним сама…

Парень отодвинулся и принялся прохаживаться туда-сюда, поглядывал на меня, целясь.

– Лучше тебе ответить, – сказала девчонка. – То есть рассказать все самому. Поверь, мы умеем добывать информацию.

Парень свирепо прищурился.

– И тебе не понравится, если мы начнем…

– Мне кажется, твой брат слишком нервничает, – перебил я. – Так нельзя.

Оп.

Я оказался рядом с ним, перехватил бластер левой рукой, рванул. Парень держал оружие крепко и рванулся вместе с ним, и я подставил локоть правой. Я не хотел так, не хотел его калечить, просто оружие… Оружие все усложняло. С оружием мы заигрались. И потом, я никак не предполагал, что это получится настолько сокрушительно, парень сломался и съехал на землю. Бластер отлетел в сторону.

Я наклонился, пощупал пульс у него на шее. Ровный. Все в порядке, без сознания лицом в землю, через пятнадцать минут придет в себя. Может, через двадцать…

Она стояла и целилась мне в голову.

– Отойди от него! – потребовала девчонка.

– В себя придите, – сказал я, стараясь оставаться спокойным. – Вы как себя ведете? Может, поговорим? Я не пойму, что вы…

– Стреляй! – очнулся парень и попытался боднуть меня затылком.

Но я помнил про их бодучесть, увернулся без труда, прихватил его за шею, поднял на ноги. Парень был силен для своего размера, сопротивлялся. Я сделал шаг к девчонке. Она отступила, целиться продолжала, но стрелять не решалась. Тогда я перехватил бодальщика за шкирку и отшвырнул подальше.

Возник рядом с ней, вырвал из рук бластер, отбросил в сторону.

– Прекратите! Хватит!

Девчонка опять бросилась на меня.

Видимо, она пыталась применить что-то из старинных рукопашных искусств, возможно, самбо, или некую его боевую разновидность. Показалось, что она собиралась мне то ли кадык сломать, то ли глаз выбить, хлесткий удар в голову, я уклонился и толчком уложил ее в мох.

Смешно.

Но смеяться я не стал, я разозлился. Они переигрывали, явно переигрывали, что может быть хуже плохого театра?

– Да прекратите же! – опять рявкнул я. – Все, кончились игры, я вас раскусил! Вас Лютер и Ярс подговорили, хватит, шутка удалась, мне смешно!

Я вспомнил, как хохотал Лютер на борту «Улисса», и подумал, что этот смех им может быть знаком – набрал воздуха и засмеялся.

Это произвело странный эффект – девчонка сжалась, закрыв руками голову, а парень кинулся на меня уже с голыми руками. Я сместился чуть в сторону, схватил его за ворот куртки и направил на сосну. Ногу еще подставил, но это автоматически уже, не думая. Парень ударился лицом в дерево, отвалился и упал на спину, лицо у него было повреждено и залито кровью.

Вот это начиналось уже по-настоящему. Я никогда не бил человека лицом о сосну. И вообще человека не бил. Я смотрел на лицо мальчишки, я растерялся. Девчонка поползла к бластеру.

Я смотрел, как она приближается к оружию, и никак не мог опомниться. Голова заболела. У меня никогда не болела голова. Что происходит, они что, окончательно тут озверели… Кидаются…

Я наклонился над парнем. Мне показалось, что он не дышал, такое могло случиться от сильного удара, если у него остановилось сердце… Парень выдохнул и шевельнулся. Жив. Ничего, полежит, придет в себя.

Девчонка почти добралась до бластера, метра два осталось. Дико, но я подумал, что она пустит его в ход. Обязательно. Пара секунд еще есть, можно не торопиться.

Я сделал шаг в сторону девчонки, и тут парень схватил меня за ногу. Цепкий. И настойчивый, похоже. Живучий.

Девчонка подняла бластер.

Живучий держал меня за щиколотку. Я стряхнул его руку, и через четверть секунды оказался рядом с девчонкой. Она успела нажать на крючок.

Нет, шутки кончились. Я перестал верить, что это розыгрыш. Она хотела меня убить, в этом не оставалось никакого сомнения. Не напугать, не остановить, а именно убить. Стреляла в упор, и в глазах никакого сомнения, смерть моя. И парень уже торопился, полз сжимая нож, нашел нож, в его лице тоже присутствовало плохо скрываемое желание убийства.

Наверное, я все-таки испугался.

Она успела нажать на крючок, я успел толкнуть ствол в сторону. С электронным писком выгорел воздух, разряд ударил в ближайшую сосну. Ствол вскипел и взорвался крупными щепками, девчонку задело сильно, меня чуть, девчонка свалилась, я устоял, хотя и подслеп, ко мне с ножом подбирался парень, я плохо его видел, темным силуэтом.

Со стоном упала сосна.

Я устал от этого безумия и начал звереть. То есть озверел.

Я ударил первым. Левой в печень, правой сразу в челюсть, все.

Глупость. Кто они? Что им надо? Сумасшедшие. Сумасшедших сейчас не осталось, кажется. Во всяком случае, клинических. Возможно, Ярс прав, возможно, под заповедником сохранились необезвреженные военные объекты, возможно, это утечка. Археологи с Рюгена заблудились в заповеднике, провалились, надышались боевым газом, сошли с ума и хотят убивать. Надо лечить, вызывать спасателей…

От разряда в нескольких местах начал гореть мох, я затоптал его и вернулся к девчонке. Ее, кажется, хорошо задело куском коры – по лбу с заходом на висок тянулась широкая царапина. Без сознания. Ладно, пора заканчивать эти приключения, так мы на самом деле до убийств докатимся. Я сунул руку в карман куртки. Транспондера не было, я оставил его Ярсу…

Ладно.

Наклонился, подхватил девчонку и закинул на плечо. А этот ее братец пусть поваляется, подумает о жизни, потом его подберем, вряд ли здесь волки…

Девчонка. Она была худой. То есть слишком худой, тощей, чуть ли не изможденной. Я за весь Инстербург тоже похудел, но не так. Эта исключительно легкая. И смешная. Ее дурацкое самбо…

Наклонился еще, поднял бластер, засунул за ремень. Поглядел на солнце, определил направление, двинулся в путь. Вспомнил.

Года четыре назад спасатели подняли на Балтике субмарину, продули, просушили, погнали в порт на утилизацию, оставив на борту трех бойцов для присмотра. Когда лодка вошла в порт, оказалось, что все трое спасателей истово уверовали в некоего повелителя глубинных вод.

Они утверждали, что слышат его зов, и зов этот призывает их отказаться от суетной жизни и посвятить себя жизни тихой, поселиться в прибрежных пещерах, наблюдать за колебаниями воздуха над утренним морем и улыбаться. Обратились в архивы, выяснилось, что лодка перевозила прототип боевого галлюциногена, обладавшего мощнейшим депрессивным действием. Привести в себя уверовавших удалось лишь через месяц. Возможно, девчонка и парень тоже надышались чего-то боевого, раздобыли в музее бластер и теперь собираются…

Непонятно, что они собираются делать. Лес захватывать, отстреливаться от камней, отбиваться от косулей… так нет их здесь…

Я шагал по лесу, девчонка болталась у меня на плече, все просто. Доберусь до танка, вызовем спасателей, ее вылечат. И брата ее вылечат. А заповедник… С заповедником что-то не так. Эти грозы, эти ночные миражи, эти запахи… С этим надо решать. Исследовать, раскапывать, обезвреживать, интересная работа, кстати…

Я вдруг остановился. Снова стало страшно. А вдруг я тоже… Вдруг и я надышался газа? И все это мне теперь кажется? А что, если это я безумец?

Я вспомнил сегодняшнее утро, вспомнил туман, странное ощущение от этого тумана, воздух…

Она очнулась, я почувствовал, как она шевельнулась на плече, напряглась, я немедленно остановился и опустил девчонку на мох. Она немедленно вскочила и попыталась разбить мне колено ударом тяжелого ботинка, лягнула, равновесие потеряла и немедленно свалилась на мох, схватившись за живот.

Ее тошнило фиолетовым. Черникой.

Нелепая ситуация. Я растерялся, поискал по карманам платок, но его не было, зачем в комбинезоне платок…

– Извини, – сказал я глупо.

Я отступил, ей, наверняка неудобно, все-таки…

– Ничего страшного, – сказал я. – Я однажды объелся мороженым, тоже тошнило…

Она посмотрела сквозь меня. Пожалуй, она была красивой, в левый глаз начала затекать кровь, к вечеру затянет. Нет, точно красивой. Наверное, музыкант она, в оркестрах всегда повышенное содержание красавиц. Играет на скрипке, пальцы длинные.

– Давай помогу, – предложил я и протянул руку. – Нам помогут, я хочу сказать. Твой брат там остался… с ним все хорошо, я проверил, он в себя придет скоро, он не ранен. Тебе сильней досталось…

Я потрогал голову, улыбнулся.

– Полагаю, у тебя контузия. Ничего страшного, не надо делать резких движений, надо осторожно…

Она отодвинулась, вытерла рот рукавом.

– При контузии часто тошнит, я читал, – улыбнулся я.

– Нет контузии, – сказала она. – У меня нет контузии. Это не контузия, это…

Я не понял, что она сказала дальше, невнятный термин, вроде «неполного совмещения», и от этого самого неполного совмещения у нее «ситуативная дезориентация».

Про дезориентацию правда, она то и дело вздрагивала и смотрела на свои руки, будто в первый раз их видела. А я еще по голове ей добавил, вдогон к ситуативной дезориентации. От ситуативной дезориентации к системной дезинтеграции. Ее сильно качало, сотрясение мозга, в глаза бы поглядеть, но не дастся.

– Ты из четвертого батальона, так ведь? – спросила она. – Сколько вас осталось? Где оружие? Командир жив? Ты дезертир?

Я ответил. По возможности терпеливо.

– Я не из четвертого батальона. Я не дезертир. Я впередсмотрящий. Но это временно, я пока не знаю, чем заняться. Оружие мы с собой не брали, хотели только ножами обойтись.

Она поглядела на меня с ненавистью, затем бешенство в глазах погасло, взяла себя в руки. Видимо, сейчас попытается усыпить бдительность.

– Мы в опасности, – девчонка поднялась.

– Нет никакой опасности, – ответил я. – Хотя нет, есть. Твой брат в опасности, он вооружен и неадекватен. Ему помощь нужна, его лечить надо, я таких еще не встречал…

– Макс! Послушай!

Оказалось, имя она запомнила. Ладно, послушаю.

Она стояла передо мной, смотрела золотистыми глазами с кровавым оттенком. Ага. Усыпляет.

– Ты не понимаешь… я тоже не понимаю… Если они узнают про нас, они зачистят территорию…

Я достал нож, приложил лезвие к рассеченной щеке.

– Кто «они»?

Она не ответила.

– Пойдем, – сказал я. – Так лучше.

Она не стала спорить.

Мы прошли еще немного. Сосны сделались кривее, мы приближались к танку.

– Лучше тебе отпустить меня, – сказала она. – Если ты дезертир, зачем ты меня тащишь?

– Да я тебя не тащу, – ответил я. – Просто ты сама не дойдешь никуда, ты по пути свалишься…

Она сделала несколько неуверенных шагов. Контузия.

– Мы дойдем до танка…

– Ты танкист? – тут же перебила девчонка. – Бригада «Костёр»?! Она должна была подойти…

– Я не танкист, – терпеливо сказал я. – Танк не мой… То есть он подбитый. Я имею в виду, старый. Он там сто лет уже, его сожгли… Я космонавт.

Она посмотрела на меня как на умалишенного. Их не осталось, но как на них смотреть, все знают. И глаз у нее чуть косил.

– Не ври, – сказала она. – Космонавтов нет. И звездолетов нет…

Звездолетов нет. Лучше не спорить, не волновать, лучше со всем соглашаться.

– Нет ничего, – повторила она. – Все сгорело, все, как он обещал…

– Кто? – осторожно спросил я.

– Это мы виноваты, – она посмотрела своими безумными золотыми глазами. – Это мы… нельзя было вмешиваться, но мы вмешались… И он сжег все, ничего не осталось…

– Ну, хватит, – попросил я устало. – Хватит уже, всё, какая война?

– Она идет… Скоро штурм, мы должны успеть…

Я взял ее за плечи и сказал спокойным домашним голосом:

– Нет никакой войны, нет никакого штурма, все закончилось давным-давно. Вы… скорее всего отравились… Отравились. Надышались. Все хорошо будет.

Она смотрела. Не на меня, мимо, не могла сосредоточиться, глаза вспыхивали и гасли.

– Штурм… штурм хороший… западный бастион уберем…

– Да-да, – согласился я. – Бастион с запада, все в порядке…

– Ничего не в порядке! – она попыталась вывернуться. – Ничего не в порядке!

Отпустил ее и сразу поймал – девчонку сильно качнуло, видимо, самостоятельно держаться у нее не получалось никак.

– Последняя война сорок лет назад закончилась, – сказал я. – Вот тут, на этом самом месте.

Я притопнул ногой. Девчонка поглядела в землю.

– Пойдем, – попросил я. – Тут недалеко. Там мои друзья, у них транспондер. Его запустим, и через минуту прибудет поддержка, спасатели…

– Какие спасатели… Не надо транспондер… Не надо никого вызывать…

Она вдруг уставилась на меня дикими золотыми глазами.

– Не надо! Не надо поддержки… Почему сорок лет? Как получилось… Сорок лет? Какой год сейчас?! Какой год?!

– Пойдем, – я кивнул на юг. – Скоро тебе легче станет. Давай я тебе помогу…

Я попытался поймать под локоть, но она убрала руку.

– Ты зря все это затеял, – она поглядела с вызовом. – У меня никакой информации нет, наша задача – штурм северного бастиона… Штурм бастиона…

– Не сомневаюсь, без штурма никак…

Она сделала четыре шага, после чего я успел ее подхватить. Все, без сознания. Пожалуй, на плече ее тащить не стоит, голова болтается, при сотрясениях это не есть хорошо. Да, придется на руках.

Я перехватил девчонку поудобнее и пошагал на юг по Пьянущему лесу.

– Штурм бастиона – мое любимое занятие, – рассказывал я. – Мы всегда занимались штурмами бастионов в июне, лучший для этого месяц, в июле уже не то. Я люблю штурм даже больше транснептуновых рейдов, а я в рейдах с колыбели…

Уснула. Все-таки уснула, пожалуй. Я рассказывал.

– Мама гастролировала по всей Солнечной системе и возила меня с собой в футляре от виолончели, пространство в моей крови. Поэтому я решил поступать в Академию… легко поступил, с закрытыми глазами. Люблю учиться, а еще я впередсмотрящий, потому что у меня отличное зрение. Да, мы недавно ходили к Облаку Оорта, чинили старые спутники. Это традиция – мы чиним все старые спутники, которые запустили, они уходят в пространство…

Я остановился, продышался, отправился дальше, продолжая сочинять.

– А следующим летом мы отправимся в глубокий космос, на строительство «Последнего Завета». Его собирают в межзвездном пространстве для первого прыжка. Это разведывательный звездолет, он пойдет по Поясу Златовласки в поисках внеземной жизни. Конечно, в первую экспедицию нас не возьмут, но ко второй можем успеть. Мы с Лютером и с Ярославом – это которому вы ухо отстрелили – собираемся туда отправиться. Ярс и Лютер верят, что внеземная жизнь есть, а я не верю. Нет, может, где-то есть бактерии или ящерицы синие, но так, чтобы с разумом – нет. Мы одиноки.

Я еще какие-то глупости рассказывал, сам не понимаю для чего. Чтобы голос свой слышать. Потому что в тишине… В тишине это выглядело бы абсолютным сюрреализмом. Я тащу на руках девчонку через уродливый лес, сквозь низкие тучи солнце косыми лучами, под мышкой бластер на ремне, в лице боевое равнодушие, в глазах сталь. Захотелось себя со стороны увидеть. Героически я, пожалуй, выглядел, жаль, лужи нет посмотреться. Хорошо бы еще сказать что-нибудь… Такое подходящее к случаю, прожженно-усталое.

Ничего в голову не пришло. Мы разучились говорить торжественные и героические речи, в самых торжественных и героических ситуациях мы шутим, иронизируем, улыбаемся, а Лютер и Ярс только гогочут и прыгают с парашютом…

– …ошибка отсчета… ошибка… бросок… бросок…

Прошептала она.

– Все будет хорошо, я об этом позабочусь.

Сказал я негромко, но недрогнувшим голосом.

Плохо. То есть очень плохо, мне кажется, настоящие герои выражаются несколько не так. Я попытался припомнить, как они говорили в книгах, последний дюйм, полный поворот кругом… И не вспомнил. Я про героев давно читал.

– Со мной ты в безопасности, – сказал я. – Мы остановим этих негодяев на подступах…

Дальше у меня фантазии не хватило, я решил, что пока не стану думать, а потом, уже в спокойной обстановке, разберусь, почитаю что-нибудь подходящее, из рыцарского наследия, может, в танке, про танкистов.

– …никого не осталось… – прошептала девчонка. – Никого…

Она неожиданно открыла глаза, посмотрела на меня. Не узнала. Вернее, узнала другого, поскольку улыбнулась. Как знакомому.

– Не беспокойся, – я тоже ей улыбнулся. – Не время беспокоиться, успеем. Мы, между прочим, так и не познакомились. То есть ты знаешь, что я Макс, а я не знаю, кто ты…

Она закрыла глаза, повернула голову. Я дотронулся до ее лба. Горячий. Жар. Жар? Откуда жар? Вроде от сотрясения мозга жара не бывает… Или бывает? Может, действительно отравилась чем? Некоторые травятся грибами, или если из неправильной лужи попить…

Я вдруг понял, что мне это нравится. Не то, что она отравилась, а вообще. Опасность. Оружие. Ответственность. Ответственность больше всего. Я вдруг понял, что хотел бы найти себе такое занятие… Чтобы думать и стрелять, чтобы от меня все зависело, чтобы в случае чего я мог бы помочь. Я даже улыбнулся своему этому новому и необычному ощущению. Ведь до сегодняшнего дня я не очень хорошо представлял, чем в жизни заниматься. А теперь вот представлял. Правда, я не знал, есть ли такая профессия, но наверняка есть. Понятно, что Служба Экстренного Спасения всегда на страже, но кто-то же планирует ее деятельность? Кто-то же предвидит неожиданные ситуации? Раньше я о таких вопросах не задумывался, а вот теперь…

– …Пепел… – сказала вдруг девчонка. – Только пепел… только тени на стенах…

Она улыбнулась. Вроде бы. Иногда она улыбалась. Ну, мне так казалось.

Иногда я оглядывался – опасался, что этот ее брат начнет преследовать, но нет, никого.

Показались синие камни, затем танк. Пришли.

Из-за танка выступил сумрачный Ярослав. Лютер продолжал оставаться зажатым, на лице у Лютера присутствовало скептическое выражение, возле гусениц лежали несколько корявых кольев, похожих на первобытные копья, один кол, больше напоминавший бревно для острожной ограды, в переломанном состоянии был прислонен к башне. Вероятно, я переоценил инженерные доблести будущих звездолетчиков. Впрочем, возможно, я к ним несправедлив, это терра-синдром разбушевался, они вовсе не идиоты.

– Это ты кого притащил? – спросил Ярослав. – А ну-ка я с этим поговорю…

Ярослав приблизился, остановился с раскрытым ртом и протянутой рукой.

Я не торопился опускать девчонку на землю, постоял несколько секунд, чтобы Ярс и Лютер полюбовались на мой доблестный вид.

– Твоя знакомая, – сказал я.

Затем осторожно посадил девчонку к большому серому камню, торчавшему из земли рядом с хилой сосной, то ли мертвой, то ли уже скоро.

– В смысле моя знакомая? – поморщился Ярс. – Я ее в первый раз вижу. У нее такой вид, будто она из ховера на лету вывалилась… А, ты отобрал бластер!

Бластер вызвал у Ярса злорадный энтузиазм, он потянулся к бластеру, но я покачал головой.

– Правильно, не давай ему, – сказал с башни Лютер. – А то он себе второе ухо отстрелит. И нас заодно…

– Себе не отстрели! – посоветовал Ярс. – Десантник…

Он взял бревноподобный кол и положил себе на плечи. Мне захотелось засмеяться отчего-то. То есть не отчего-то, а от вполне конкретного воспоминания – я вспомнил Ярослава в ложементе корабля дальней разведки «Улисс», в сенсорных перчатках, в сенсорном шлеме, пилота с открытым системным допуском, и этот образ никак не состыковывался с образом человека в грязном комбинезоне, человека с отстреленным ухом и уж тем более человека с заостренным бревном на плечах. Нет бластера, бери кол. Бери кол, Бериколов. В умелых руках кол страшнее бластера. Примерно это читалось на лице Ярослава. Ну, и некоторая досада, все-таки командор он, а бластер у меня. А мне что, я в Академии не обучаюсь.

Я подошел к танку, забрался на башню.

– Замки вот здесь, – Лютер похлопал по люку. – А здесь пружина.

Догадался.

Я снял бластер с плеча, прицелился. Никогда из бластеров не стрелял. Неинтересное оружие, ненастоящее, если по мне. Изобретен незадолго до Последней войны, в самой войне широко использовался и помог одержать победу. Высокая убойная сила, работает по всем видам целей, в том числе по низколетящим воздушным, легкий, не требующий высокой квалификации стрелка. Недостаток один – рассеивание импульса в дождь и при повышенной влажности. Все вроде нормально, только…

Отдачи нет, звук разряда – точно кошке на хвост наступили, вес небольшой, без приклада, штык не цепляется. Унылое оружие.

Спусковой крючок оказался теплым и шершавым, едва я коснулся его пальцем, он будто подался навстречу, на рукояти вспыхнул синий диод. К бою готов.

– Не беспокойся, – сказал Лютер. – Броня от одного разряда не успеет вскипеть, но глаза закрыть стоит.

Лютер закрыл глаза. Я направил ствол бластера на люк, в место, куда указывал Лютер. Глаза тоже закрыл, не хочется бирюзовых зайчиков ловить.

Шаг спускового крючка оказался неожиданно длинным, и, к моему удивлению, отдача у бластера имелась. Впрочем, весьма необычная по ощущениям, бластер словно попытался вывернуться из руки. Вспышка пробила через сжатые веки.

Лютер ойкнул и отвалился. Люк лязгнул. Я открыл глаза.

В люке остывала вишневая дыра, Лютера на башне уже не было, он стоял рядом с камнем, смотрел на девчонку, растирал прищемленный брахиалис.

– Все в порядке, – Лютер помахал рукой. – Буду жить. Кто она?

– Не знаю. Они с братом напали на меня. Думаю, те же, что нашему командору… ухо подретушировали.

– С братом? – Ярослав взял кол под мышку. – Братом-стрелком?!

– Да. Полагаю, стрелял он.

– И где же этот он? – Ярослав угрожающе крутанул вокруг шеи бревнокол.

«Бревнокол», тоже хорошее слово.

– Там, – я указал пальцем в сторону севера. – Я… я его… Он все время на меня кидался, я его… думаю, он уже очнулся.

– Лучше ему смирно лежать восемнадцать часов, – сказал Лютер. – Если он будет лежать, я его несильно поколочу…

Лютер протянул руку к лицу девчонки, хотел поправить волосы, но не решился. Раздумывал.

Я раздумывал на башне. Разряд пробил башню наискось, вышел снизу у корпуса и растекся блестящим металлом, успел застыть, образовав на броне ручеек. Я потрогал его пальцем, теплый, подцепил ногтем и отломил. Щелкнул по металлу пальцем.

Пластина издала громкий и неприятный дребезжащий звук. Дребезжало, подумал я. Я стал изобретать не только самодельные музыкальные инструменты, но и самодельные к ним названия. Лютер плохо на меня влияет. И Ярослав. Музыкальные инструменты и названия к ним. Еще чуть, и я начну упражнять кисти рук самодельными эспандерами. Нет, пора сделать перерыв в общении, отдохнуть от Лютера и Ярослава во вторую половину лета, чтобы в голове не дребезжало. Слетать на рифы. На острова. Подребезжать. Подирижаблить.

– Слушай, Макс, а как ты… Как ты с ними справился?

Я выкинул дребезжало, спрыгнул с башни и подошел к девчонке и к Лютеру.

– В каком смысле? – не понял я.

– В прямом. Вот если бы на тебя напал я? Ты бы со мной справился?

С Лютером я, скорее всего, не справлюсь. При равной скорости он все же десантник, у них борьбу преподают для развития равновесия, да и сами они ею занимаются в свободное время, известно же, в Академии две забавы – быстрый бокс и художественная самодеятельность.

– Я бы с тобой не справился, пожалуй, – сказал я. – Но…

– А с ними затруднений не возникло, – опередил Лютер. – Слишком медленные, слишком слабые. Так?

– Я бы не сказал…

А ведь Лютер прав, я только сейчас подумал – действительно, медленные. И слабые.

– Да, пожалуй, но…

– Веселенькое дело…

Лютер чесал подбородок. Ярослав продолжал упражняться с бревноколом. Я смотрел на танк. Она сидела у камня. Без сознания. Или во сне. Я читал, что раньше некоторые люди, например рабочие на военных заводах, уставали настолько, что в спокойной обстановке засыпали так сильно, что разбудить их не удавалось несколько дней.

– Лет шестнадцать, – шепнул Лютер. – Налицо явное истощение. Ты можешь себе представить явное истощение в центре Европы?

– Теоретически…

Теоретически да. Сказать родителям, что в лагерь на Луну, а самим в выживательную экспедицию на Лену. Вроде как прыгнем в тайгу с ножом в зубах и будем отбиваться от комаров и медведей, транспондер придумали трусы. Прыгнули, ховер утопили, сами заблудились, месяц скитаний… Рыбу они ловить не могли, что ли? Ну, или медведя того же, не верх вкусовых достоинств, но есть можно. Откуда истощение? Подземелья?

– Если истощение… – я кивнул на девчонку. – Истощением можно объяснить замедленную реакцию?

– В какой-то мере, – согласился Лютер. – Я, пожалуй, не так выразился, это не истощение, как производное определенного дефицита питания, это… система.

– То есть? – не понял я.

– Она систематически недоедала на протяжении… нескольких лет. Собственно, видимо, весь период интенсивного роста.

– Космическая секта голодарей! – с восторгом сказал Ярослав и воткнул бревно в землю. – Я слышал, до войны несколько кораблей сектантов ушли в пространство, если они вернулись…

– Не говори ерунды, – оборвал Лютер. – Космос внутренних планет сканируется с погрешностью в кубометр, никто не мог вернуться…

– А если они освоили прыжок?! – прошептал Ярослав. – Если они сюда перенеслись…

Девчонка шевельнулась и сползла по камню. Рукав свитера задрался. На коже чернели следы от пальцев, слившиеся в широкие манжеты.

Ярослав почесал голову, потрогал нос.

– Она мне тоже… нос сломала… – сказал он.

– А ты…

– Да ничего я не сделал! За руки схватил… перестарался немного… пережал…

Лютер вздохнул.

– Ты решительно перестарался, – сказал Лютер. – У нее кожа с запястий едва не слезла, смотри, шрамы какие…

Шрамы. Истощение. Настоящие шрамы. Вот это да…

Ярс отвернулся.

– Я не мог так сильно… А кто она вообще? Я думал, это тыкверский экипаж… Но там же не было девушек… Может, это его сестра?

Ярослав уставился на меня. Будто я знал, есть ли у Тыквера сестра или нет.

– Возможно, это беглецы, – сказал я. – Сбежали из летнего лагеря, прихватили бластер, и сюда. Хотели исследовать… места боев. Провалились в подземные укрепления, в катакомбы, надышались газом…

– Системное истощение откуда? – напомнил Лютер.

Я хотел предположить, что они не вчера провалились, а месяц назад, но потом подумал, что это глупо. Если бы они месяц назад провалились, их бы уже сорок раз отыскали.

– Я же говорю – голодари! – это Ярослав. – Питались синтет-белком с младенческих локтей, от этого стали тощими и агрессивными! Нападают на людей, стреляют из лучеметов в уши! Я думаю, что они собираются…

Мне показалось, что он хотел сказать «захватить Землю», вовремя одумался.

– …Ошибка… ошибка навигатора… – произнесла девчонка. – …взять западный бастион… штурм бастиона… никого не осталось, все остались лежать… все остались…

Глаза она не открыла.

– Мне кажется, у нее сотрясение, – сказал Ярослав. – Очень, очень сильное сотрясение. На нее упал небоскреб.

Раньше шутки Ярослава не были настолько тупыми. Стазис нарушен.