Мысли путались, и я бежала куда глаза глядят. Подальше от пожара, подальше от жутких картин, стоявших перед глазами. Подальше от испуганного лица королевы Коры, чтобы она, чего доброго, не показала на меня пальцем.

Опоздала. Опоздала.

В задымленные коридоры высыпал народ, но меня никто не останавливал. Люди сами разбегались кто куда, в панике выпучив глаза. Можно подумать, они тут впервые…

Приемная! Толпа вырвалась из приемной! Но как?

Все толкались и обгоняли друг друга. Стоял оглушительный гвалт. Зря они проникли во дворец – лучше бы держались от этого гибельного места подальше. Зато стало ясно, почему на меня никто не смотрит. Я ничем не выделялась из объятой страхом заблудившейся толпы.

Я с трудом двигалась против потока тел. Королеве Коре уже не помочь. Мне больше нечего было делать в эонийском крыле.

Туда быстро, обратно еще быстрей.

И вообще, что-то задержалась я во дворце.

Внезапно меня схватили за талию и затащили в какую-то комнату.

– Варин! – воскликнула я, чуть не плача.

– Инспектор смешался с толпой, – сказал он, тяжело дыша. – Я его потерял. Зато встретил Кристона. Задержанные прорвались мимо охраны. Пытаются отыскать другой выход из дворца.

– Другого выхода нет.

Это я посеяла панику в приемной. Зря я объявила о смерти королевы Айрис. Если пострадает кто-нибудь еще, виновата буду я.

– Ты успела предупредить королеву Кору? – спросил Варин.

Я помотала головой. Объяснять ничего не пришлось.

– Слушай, ты не виновата, – сказал он.

– Я всегда во всем виновата, – сказала я, отвернувшись.

Не успела я опомниться, как он обнял меня и прижал к себе. Я застыла на месте, но уже через секунду расслабилась, потому что в этих объятиях было что-то знакомое с детства.

Они напоминали объятия мамы. Мама обнималась лучше всех на свете. Обхватит меня руками, уткнется мне в макушку подбородком и стоит так, подолгу не произнося ни слова. У нее был настоящий дар общаться без слов. В ее объятиях я всегда чувствовала, что меня любят. Папа общался со мной по-другому. Хотя у нас бывали разногласия, каждый спор он заканчивал словами: «Я люблю тебя крепче, чем моя лодка любит теплое море и двенадцатиузловый ветер». Я говорила, что понятия не имею, о чем это он. Придуривалась, конечно. Папа с мамой любили меня, несмотря ни на что. Пока я не направила лодку на скалы.

Я прижалась щекой к груди Варина. От его органического костюма пахло мылом и хвойным лесом. На глаза навернулись слезы, и я зажмурилась.

Не думала, что меня когда-нибудь еще так обнимут.

– У нас мало времени, – сказала я, нехотя отстраняясь. – Королева Маргарита еще жива, но мы почти ничего не знаем о том, как ее убьют.

Варин медленно кивнул.

– Только то, что ее отравят.

– Вот именно. Об убийце мы не выяснили ровным счетом ничего, а прошло уже почти два дня. – Надо было послушаться Варина и сразу обратиться к властям. И плевать, что это выглядело бы подозрительно. Хотя доказательств у нас до сих пор не было, предостеречь королеву Маргариту было еще не поздно. – Пора бы уже его остановить.

– Ты не обязана спасать королев, – сказал он. – Ты никого не обязана спасать.

Я поняла, к чему он клонит, и прищурилась.

– Да что ты вообще понимаешь? Ты никогда не любил. Откуда тебе знать, каково это – причинить боль близкому человеку? Не указывай мне, что я должна чувствовать.

– Зато я знаю, каково это – когда боль причиняют тебе, – сказал он, сверкнув глазами.

– Это ты о своем дне смерти? – фыркнула я. – Думаешь, хуже этого ничего не бывает? А теперь представь, что по твоей вине умирает другой человек. Такие страдания тебе и не снились. Если я не раздобуду для отца ГИДРу…

– Что? – перебил он. – Ты о ГИДРе и словом не обмолвилась. Я думал, тебе нужны деньги!

Я всплеснула руками.

– Я тебя обманула, ясно? Неужели это тебя так удивляет? Я ведь только и делаю, что ворую и лгу. Я ничем не лучше Макеля, это ведь он меня создал.

– Киралия, – простонал Варин. – Почему ты раньше мне не сказала?

– А вдруг, узнав, что нам нужно одно и то же, ты сдал бы меня властям?

Прозвучало нелепо. Варин уже не раз доказал, что он хороший человек и преданный друг, хотя я воровала у него, оскорбляла его и вообще втянула во всю эту заварушку.

– Я бы тебя не сдал, – сказал он. – Я бы уступил ГИДРу твоему отцу. Ему она нужнее.

От этих слов я еще больше устыдилась.

– Я не хочу, чтобы ты жертвовал своим будущим ради меня или моего отца, – грустно улыбнулась я.

– Это правда, что твой отец в коме? – спросил он. Я кивнула. – Значит, его состояние тяжелее моего. Так будет справедливо.

– Чем ты болен? – Давно пора его об этом спросить. В лазарете он нарочно сменил тему. – Почему тебе отвели лишь тридцать лет? Зачем тебе ГИДРа?

К моему удивлению, на его лице не дрогнул ни один мускул.

– Я слепну.

Я ахнула и прижала руку к груди.

– Это редкое генетическое заболевание, – сказал он. – И оно прогрессирует. Мне уже сейчас трудно видеть ночью и при ярком свете, да и периферийное зрение у меня слабое. – Он сглотнул. – К тридцати годам я ослепну.

– Но у тебя такие красивые глаза…

Дура! Надо же такое ляпнуть.

– Это просто симптом, – улыбнулся он.

– Но ГИДРа тебя исцелит?

– У меня случай не срочный, поэтому обследование я еще не проходил. Я ведь не при смерти. По крайней мере, в этом году.

Краешек его рта приподнялся, но от того, что он пытался шутить, мне стало только больнее.

– Извини, – сказала я. – Надо было сразу во всем признаться. Но мне трудно доверять людям. Особенно после Макеля. – Я мрачно усмехнулась. – Был моим лучшим другом, а уже дважды пытался меня убить.

Варин посмотрел на меня долгим взглядом, а потом сказал:

– Мне ты можешь доверять.

– Да, потому что ты эониец. Добрый, верный, понимающий, честный и бескорыстный.

– Нет. Потому что я твой друг, Киралия, а настоящие друзья заботятся друг о друге и не обманывают.

Мне хотелось ему верить, но один раз я уже обожглась. Из-за Макеля я очерствела. А может, он так меня вышколил, что я уже никогда не стану прежней.

– Как ты думаешь, люди способны меняться? – спросила я. – Или от судьбы не уйдешь?

Варин глубоко вздохнул. Вид у него был измученный. Хоть я этого и не хотела, мои слова его ранили.

– Я обязан верить, что измениться может каждый. Что я не просто гонец. Что я могу добиться большего, чем требует мое положение. Что моя жизнь не сводится к моему дню смерти. А ты, – он изогнул бровь, – ты помогла мне поверить, что это все не пустые слова. Что я имею право добиваться того, чего хочу, пусть даже времени у меня не так много.

Его картины. Всевышние королевы! Теперь понятно, почему он никогда не пытался воплощать свои мечты, ведь к тридцати годам он потеряет все. Однажды его зрение упадет настолько, что рисовать уже будет невозможно, и он лишится единственной радости в жизни.

Сердце больно сжалось, на глазах выступили слезы.

– Мне тоже хочется верить, что твоя жизнь изменится, – сказала я. – Как и моя.

– Спасибо.

У него на щеках появились ямочки.

– И это ты называешь улыбкой? – сказала я, вытирая слезы. – Давай, покажи-ка зубки.

Поморщившись, он сверкнул в полумраке белыми зубами.

– Уже лучше, – рассмеялась я. – Но нужно еще поработать.

Он нерешительно подвинулся ко мне и сказал:

– У Макеля нет над тобой власти.

Я молчала.

– Киралия, – прошептал он. – Если я что-то и знаю наверняка, так это то, что ты сама себе хозяйка. Ты делаешь только то, что тебе хочется. Ты сумела проникнуть во дворец, и никто тебя даже не заметил.

– Но кто я без Макеля? – спросила я, уставившись в пол. – Он всегда меня направлял.

– У тебя и без него все прекрасно получается. – Он взял меня за плечи. – Ты не по его указке помогаешь королевам, а по собственной воле. Не по его приказу пытаешься спасти отца.

Я подняла на него глаза, и у меня перехватило дыхание. Он так смотрел на меня, будто мог расколоть надвое одним взглядом, освободив настоящую Киралию, спрятанную где-то внутри.

Его глаза, похожие на два серебристых месяца, впивались в мое лицо. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. Это раньше я была лучшим карманником Макеля. Человеком, который разрушил свою семью. Воровкой, которой нельзя доверять.

Одинокой душой.

Но в его глазах я явно была другой, иначе он не смотрел бы на меня с таким желанием…

Я схватила его за воротник и прижала к себе.

Его губы оказались неожиданно мягкими. И теплыми. А я-то думала, что он холодный и бесчувственный, как блестящий металл, из которого в Эонии делали практически все.

Как же я ошибалась.

Его губы сомкнулись вокруг моих. У его кожи был пряный солоноватый запах, и это был запах Варина, а не костюма.

Я стянула перчатки, обхватила его за шею и запустила пальцы в его кудри. Волосы у него были шелковистые – все в нем было мягким и нежным.

Сердце забилось еще быстрее, его кожа обжигала мои губы и руки.

И вдруг он отпустил меня. Мгновение мы улыбались друг другу – опьяненно и немного озадаченно. Я снова притянула его к себе, но он жестом остановил меня.

– Я тоже хочу тебя почувствовать, – сказал он, краснея, и мое сердце воспарило. Он расстегнул застежки на рукавах и снял перчатки, а потом откинул с моего лица прядь волос и провел дрожащими пальцами по моей щеке и губам. Я уже заволновалась было, что момент упущен, но тут его губы снова нашли мои.

Его нежность опять застала меня врасплох. Теперь, когда на нем не было перчаток, его руки нырнули в мои волосы и притянули меня ближе. В этот момент я почувствовала, какой он на самом деле теплый и пылкий. В этот момент я заглянула ему в душу.

Меня бросало то в жар, то в холод. Похоже, органический костюм никак не мог подстроиться под температуру моего тела. Ноющее чувство внизу живота было похоже на страх, но мне хотелось раствориться в нем навечно.

Мы целовались, не в силах остановиться. Да и зачем останавливаться? Я смутно помнила, что у нас много дел – даже слишком много, – и все равно отпускать его не хотелось. Он явно чувствовал то же самое. Его руки бродили по моему телу, и эти прикосновения были почти такими же интимными, как наши поцелуи. При мысли о том, что когда-нибудь все повторится, но уже без костюмов, меня пробрала дрожь.

В его взгляде было столько страсти, что я готова была взорваться. Никого другого на его месте я даже представить не могла.

И как только люди бросаются в объятия к незнакомцам? Целуются с теми, кто им безразличен? Как можно заниматься чем-то настолько сокровенным и обнажающим душу с человеком, к которому не испытываешь сильных чувств?

Многие воры пускали в ход свои чары, даже не задумываясь. Макель и меня пытался к этому приобщить. Говорил, что поцелуем можно заставить человека забыть обо всем на свете. Тогда ограбить его будет проще простого. Теперь я наконец поняла, что он имел в виду. Идеальный план. Идеальный отвлекающий маневр. Но я на такое неспособна. Пару раз пыталась, но в последний момент передумывала. И не зря.

Моему первому поцелую суждено было случиться с Варином.