Глава 19

Прежде чем попрощаться с Зеннляйтнером, Кройтнер убедился, что Грайнер скоро придет. Зеннляйтнер слегка удивился этому вопросу. Кройтнер сказал, что просто не хочет на того натыкаться.

После того как санитар вывел его из закрытого отделения, Кройтнер отправился на два отделения вперед и выяснил по карте на стене, где находится хранилище одежды. Там он наткнулся на уборщицу, которая едва понимала по-немецки и потрясенно смотрела на Кройтнера. Видимо, она приехала из страны, где поступать так было целесообразно, когда встречаешь человека в форме. Кройтнер оказался прав. Он смог спокойно выбрать белый халат и брюки и положить в сумку.

Вернувшись в коридор, Кройтнер заметил табличку, указывающую путь к кардиологии, проктологии и педиатрии. Последнее, как показалось Кройтнеру, лучше всего подходило для его целей. В детском отделении он открыл наугад двери в несколько палат и заявил, что ищет кого-то, пока не встретил одиннадцатилетнего мальчика с повязкой на глазах. Мальчик был один и удивился, когда его посетитель представился в качестве полицмейстера Тобиаса Грайнера. Он просто хотел проверить, как дела у мальчика, сказал Кройтнер. Выйдя из комнаты, Кройтнер прихватил кроссовки, которые стояли рядом с гардеробом.

После этого он отправился в сестринскую, где сидел фельдшер, играющий в Candy Crush Saga, который даже не поднял глаза от своего мобильного телефона, когда Кройтнер вошел в комнату. Кройтнер задал несколько несущественных вопросов, взял стетоскоп, висящий над стулом, и очки для чтения, которые нашел на тетрадке судоку, и попрощался.

– Сервус. Я должен вернуться.

– Ах так?

– Пивные бутылки все еще там.

– Мать твою, я же напоминал тебе… – Зеннляйтнер с усталым видом отпер дверь.

Спортивная обувь была на четыре размера велика. Одиннадцатилетний злодей фактически имел сорок третий размер. Но Лара Эверс смогла компенсировать это туалетной бумагой. В ношении краденых туфель у нее был опыт. Остальное более или менее подходило. Пока Кройтнер складывал опустошенные бутылки в сумку, он уговорил Эверс дождаться смены охраны перед дверью. Это произойдет через пять минут. Если она не уверена, пусть подождет еще десять минут.

Тобиасу Грайнеру было тридцать два года, и у него имелся немалый опыт полицейской службы. Он проявлял усердие и был неподкупным. Не всем это нравилось, но начальство было им довольно, и он открывал список на продвижение по службе. Если он не допустит грубых ошибок, повышение в должности не заставит себя ждать. В не столь далекой перспективе он стал бы главой полицейского управления и начальником Кройтнера.

Кройтнер не нравился Тобиасу Грайнеру. Коррумпированный пьяница, который ничем не пожертвовал для службы в полиции, – таким был Кройтнер в его глазах. Кроме того, в первые годы Грайнеру приходилось страдать от издевательств своего старшего коллеги. Например, если он не хотел пить с другими. Оскорбление глубоко поселилось в его душе, и на протяжении многих лет ожесточение против Кройтнера неуклонно росло. В моменты бездеятельности, как сейчас, когда он просто сидел рядом с дверью, он забавлялся, мысленно объявляя Кройтнеру о его увольнении. Это были очень приятные мысли. Кройтнер брал взятки и был уличен агентом-провокатором (которого, возможно, даже подослал Грайнер, кто знает, детали еще не были вырезаны в камне). Он очень любезно просил Кройтнера сесть и спрашивал его о том, как тот поживает, чтобы усыпить его бдительность обманчивой безопасностью. Затем, казалось бы, безобидный вопрос об особых событиях в последнее время. Кройтнер, вероятно, ничего бы не заподозрил, отдаваясь своей детской наивности. Ну, может быть. Кройтнер не был таким уж глупым и десятилетиями развивал инстинкт ощущения грядущей опасности. Да, именно. Он почувствовал бы неладное и стал нервничать из-за этого вопроса. Он, Грайнер, в то время как Кройтнер неловко ерзал бы на своем стуле, жаловался на чрезмерную нагрузку или болтал о другой ерунде. Кройтнер сидел бы словно на горящих углях. А потом – из ниоткуда – возникает вопрос, не знает ли Кройтнер господина Такого-то. Нет? Странно! Этот господин, если он, Грайнер, правильно прочел протокол (он бы одновременно просматривал файл), был вчера остановлен из-за превышения скорости. Пьяное лицо Кройтнера побледнело бы, его взгляд стал бы недоверчивым и напуганным… В дверь постучали. Грайнер сказал: «Не сейчас», потому что не хотел, чтобы его беспокоили посреди этого важного разговора. Вновь раздался стук, и Грайнер очнулся от своего дневного сна. Он сидел на пластиковом стуле в больничном коридоре, окруженный запахом дезинфицирующих средств, и никого не видел. И опять постучали сбоку от него. Дверь в комнату Лары Эверс. Немного ошеломленный, он встал и посмотрел через глазок. В комнате находилась врач.

– Не могли бы вы меня выпустить? – сказала она.

Грайнер открыл дверь, доктор, которая показалась ему относительно молодой, но, возможно, она была интерном, вышла. Ему показалось знакомым лицо. Он, должно быть, встречал ее когда-то на вокзале.

– Я не знал, что кто-то есть внутри. – Грайнер взглянул на женщину, слегка смутившись. На ней были очки, белый халат и стетоскоп на шее, как у большинства врачей. Спортивная обувь была великовата для женщины.

– Ваш коллега впустил меня. Разве он не сказал вам?

Грайнер покачал головой и заглянул в комнату.

– Вы хотите оставить дверь открытой? – пробормотала доктор. – Это закрытое отделение. Почему, вы думаете, оно так называется?

Грайнер поспешил закрыть дверь. Еще не хватало, чтобы врач пожаловалась на него.

– Я дала ей успокоительное средство. – Доктор кивнула в сторону двери. – Она спит. Никто не должен будить ее в течение следующих двух часов.

Даже не дожидаясь кивка Грайнера, доктор устремилась прочь, подала фельдшеру, дежурившему у дверей, знак и покинула отделение через укрепленную дверь.

Через глазок Грайнер увидел, что Лара Эверс лежала в постели. Он сел на пластиковый стул и снова попытался завладеть нитями управления своим сном.

– Ты не контролировал вчера такого-то?

Правильно, это был вопрос, который привел бы к краху Кройтнера. Грайнер задал бы его с лукавой иронией. Или нет – с искренним изумлением. Так было бы лучше. Удивленно и озабоченно он задает вопрос. И самодовольное глупое лицо Кройтнера красиво и медленно…