XIII

В огромном доме Кэрроу в Белгравии легко мог потеряться кавалерийский взвод, но при этом горничная Грэйс – Элис – всегда была где-то поблизости от своей хозяйки, а братья Грэйс – оба находились на военной службе, но получили увольнительную по случаю сегодняшнего бала, – были слышны в каждом его уголке. Их отец настоял, чтобы они прибыли на бал. Лорд Кэрроу вложил много трудов в его организацию и теперь хотел, как он сам говорил, похвастаться своими детьми. Под этой формулировкой скрывалось желание выглядеть респектабельным главой многочисленного семейства.

Элис, вздыхая, приводила в порядок вечернее платье Грэйс. Раздался стук в дверь, и в комнату вошел лорд Кэрроу. Он принадлежал к странному типу мужчин, которые встречаются со своими приятелями чаще, чем с собственными детьми.

– Привет, Грэйси. Ты уже все перевезла из Оксфорда?

– М-м. Там не особенно много оставалось, большую часть вещей я уже вывезла оттуда на Пасху.

Он обвел глазами комнату, и Грэйс сделала то же самое. Ей казалось, что с каждым ее приездом домой комната уменьшается в размерах. Дряхлая деревянная лошадка-качалка стояла, замерев, в углу возле парты, на которой в беспорядке были разбросаны листки бумаги в клетку, карандаши и детали вычислительной машины, конструированием которой она была занята в прошлые каникулы. Стеклянная призма в окне бросала радужные отсветы на мебель, персидские ковры и всевозможные астрономические инструменты, аккуратно расставленные за время ее отсутствия. Прогибающиеся под тяжелыми шагами лорда Кэрроу старые половые доски привели в движение древнюю лошадку-качалку, и она жалобно заскрипела. Грифельная доска была довольно криво прибита к стене; Грэйс сделала это собственноручно, так как прислуга раз за разом упорно выносила доску в подвал, где хранилась всякая рухлядь.

– Оденься поприличнее, – сказал отец. – Ты помнишь, что Фрэнсис Фэншоу будет на бале?

– Да, я помню.

– Ты огорчишь мать, если хотя бы не попытаешься.

Грэйс перевела глаза на потолок. Ее мать занимала почти весь верхний этаж, где постоянно топился камин и шторы были задернуты от сквозняков и яркого солнечного света. Слуги говорили, что она болеет с тех пор, как вернулась из Оксфорда, и поэтому Грэйс до сих пор ее не видела. Однако этим утром, открыв дверь своей комнаты, она ощутила легкий аромат духов с запахом сирени. Грэйс была почти уверена, что еще мгновение назад мать стояла здесь, наблюдая за ней в дверную щелку.

– Я не могу поставить всю свою жизнь в зависимость от того, что может ее огорчить или порадовать, – спокойно сказала она.

Отец приподнял брови.

– Вот как. Если мне не изменяет память, я все же отправил тебя в Оксфорд, несмотря на возражения твоей матери, после чего ее здоровье стало ухудшаться еще быстрее. У тебя было четыре года на занятия чем угодно по твоему усмотрению, и я не заметил ни благодарности с твоей стороны, ни того, чтобы ты достигла каких-либо успехов. Или, может быть, ты вот-вот получишь свою достославную должность в университете?

– Нет.

– Ну что ж. Я делаю для тебя все, что в моих силах, и, черт возьми, не позволю тебе крутить носом. Одно из главных проклятий нашего времени состоит в том, что мужчины и женщины получают образование, избыточное для их жизненного предназначения.

– То есть это не малярия, – сказала Грэйс без усмешки. Десять лет назад его глупость вызывала смех, но теперь ей уже было не так весело, – и не те, кто недостаточно образован для своего предназначения.

– Твоя мать будет в желтом, – сказал лорд Кэрроу, обладавший выдающимся даром игнорировать все, что казалось ему бессмысленным. – Она рассчитывает, что ты наденешь что-нибудь, сочетающееся по цвету.

– У меня только одно подходящее платье и, к сожалению, оно зеленое.

Он чопорно направился к выходу, но внезапно обернулся:

– Через десять лет ты будешь с благодарностью вспоминать, что тебя подтолкнули к действию.

– Ты все это со мной проделываешь, полагая, что знаешь, что я буду думать через десять лет? Ты идиот.

– Мисс! – воскликнула Элис.

– Мы все встречаемся внизу в восемь, – сказал лорд Кэрроу, изо всех сил стараясь сохранить спокойный тон.

Грэйс наклонила голову, как будто спрашивая, почему он еще не закрыл за собой дверь.

Дверь захлопнулась, и Элис разразилась в ее адрес долго сдерживаемыми упреками.

– Довольно, – сказала Грэйс, позволив ей слегка выпустить пар.

Элис раздосадованно плюхнулась на стул и продолжила свое занятие. Она пришивала оторвавшийся стеклярус к зеленому вечернему платью. Грэйс не надевала его уже несколько лет, и бисеринки, одна за другой отрываясь от ткани, падали на дно гардероба. Грэйс, сидя перед зеркалом, наблюдала за своим отражением, втыкавшим шпильки в прическу, но перед ее внутренним взором вставала комната в колледже, которую сейчас приводят в порядок, подготавливая для новой неизвестной студентки, что поселится здесь в начале следующего триместра.

Слуга выкрикнул ее имя, и головы на мгновение повернулись в ее сторону. Со времени поступления в Оксфорд она ни разу не бывала в лондонском свете и потому обрадовалась, заметив несколько знакомых лиц, одно из которых принадлежало Фрэнсису Фэншоу. Она начала было поднимать руку, чтобы протянуть ему, но он холодно улыбнулся и быстро отошел. Грэйс опустила руку, чувствуя себя уродиной. Ее братья устремились навстречу друзьям по кавалерийской службе, а она обвела глазами зал в поисках черной шевелюры, однако, если Мацумото и был уже здесь, то не среди танцующих. Она видела лишь дипломатов с их элегантными женами и приглаженных нарядных клерков из самых важных департаментов Форин-офиса, но все они были англичанами с одинаковым цветом волос и схожей осанкой, хотя под сияющими люстрами и порхали обрывки разговоров на дюжине разных наречий. Ясно было, что ни один из этих языков не был японским. Грэйс сглотнула слюну и огляделась в поисках свободного места.

На нее пахнуло ароматом дорогого одеколона, и пара затянутых в белые перчатки рук легла на ее плечи.

– Пошли, Кэрроу, хватит кривиться на этих бедных женщин, пойдем поиграем в достойную игру.

Она обернулась. Мацумото подбородком указал на дальний угол зала, где слуги устроили подобие джентльменского клуба. Тут были карточные столы, рулетка и глубокие бархатные кресла, расставленные вокруг камина.

– Платье выбирала Элис? – предположил он.

Она кивнула и разгладила подол, хотя он не был измят. Платье было еще вполне модным, но она чувствовала себя в нем безвкусно одетой, к тому же в сочетании с короткими волосами оно смотрелось нелепо.

– Как оно тебе?

– О, оно… оно… ну как бы тебе сказать, это ужас, расшитый блестками.

Она рассмеялась, взяла его под руку и позволила отвести себя через зал к столу с рулеткой. Его свита уже ждала там, все они были щегольски одеты и в белых галстуках. Пара его адъютантов оживленно беседовала с одним из клерков по-японски. Грэйс с любопытством разглядывала этого человека, ей интересно было, где он выучил язык. Крупье кивнул Мацумото и вручил ему черную коробочку с фишками и шариком для игры. Мацумото поднес шарик к ее губам.

– Подуй. Не то чтобы я думал, что это как-то повлияет на вероятностный процесс. Видишь? Наука.

– Теория вероятностей – это область математики.

– Заткнись.

Грэйс подула, и Мацумото осторожно бросил шарик на колесо рулетки. Пока серебряное колесо вращалось, все делали ставки, помещая свои фишки на красное и черное, а те, кто не понимал теории вероятностей, – на клетки с цифрами.

– Зеро? – спросил у нее Мацумото.

– Один шанс из тридцати семи, – ответила Грэйс.

– Азартные игры – для удовольствия, это не математика. Зеро, – сказал он, обращаясь к крупье. – Вспомни скачки. Люди обожают ставить на лошадь на трех ногах и с одышкой не потому, что надеются на выигрыш, а потому, что воображают, как великолепно было бы, если бы она выиграла.

– По-моему, это похоже на религию, – подняла на него глаза Грэйс.

Он расхохотался.

– Бедняжка, ты слишком педантична. Твоя наука может спасти человеку жизнь, но только воображение придает ей смысл. Взять, например, того клерка, посмотри на него. На нем большими буквами написано, что он клерк, – сказал Мацумото, глядя через ее плечо на человека, все еще беседующего с тремя его приятелями. – Вероятно, самое яркое событие дня для него – поход в столовую, с тем чтобы съесть тарелку еле теплого овощного супа, прежде чем вернуться на свое место и продолжить раздавать паспортные бланки китайским иммигрантам. И как, по-твоему, он живет? Верит, что мир состоит из статистики и вероятностей, или воображает всевозможные невероятные вещи?

– Статистика и вероятности – это всего лишь методика описания разнообразных вещей, которые от этого не становятся менее интересными.

– Думаю, большинство людей с тобой бы не согласились. Ага, вот оно! – внезапно воскликнул он.

Шарик на колесе рулетки, пощелкивая, замедлял движение.

К ним подошел один из братьев Грэйс, уже раскрасневшийся от выпитого.

– Во что играем? – спросил он.

Мацумото взглянул на него с иронией, как опытный денди на свое юное отражение, и щелчком подкинул ему несколько фишек.

– О, благодарю… о! – прибавил Джеймс, только сейчас заметив его иссиня-черные волосы и раскосые глаза и просияв. – Вы, должно быть, японский кавалер нашей Грэйси!

– Не думаю, что у нее есть кавалер. Она отпугивает их цифрами и серой, – ответил Мацумото. Ей на мгновение почудилась холодность в его тоне, но нет, Мацумото был неуязвим: любое высказывание, не являющееся комплиментом в его адрес, отскакивало от него, как мячик, и рикошетом попадало в случайно оказавшегося рядом человека.

Шарик, потеряв скорость, подкрадывался к последнему номеру.

– Зеро! – объявил крупье.

– О! – засмеялась Грэйс и невольно, не подумав, вскинула руки вверх, подобно Мацумото и своему брату. Она отступила назад, чтобы пропустить Мацумото, собиравшегося забрать свой выигрыш, и наткнулась на кого-то сзади. Обернувшись, она увидела клерка, о котором они только что говорили.

– Ах… извините, – сказал он, слегка улыбнувшись. У него были необычайно яркие, как вспышка молнии на грозовом небе, серые глаза. – Я вас не заметил.

Грэйс улыбнулась в ответ. В его речи слышался отголосок совершенно неуместного северного диалекта, не очень ярко выраженного, но не имеющего ничего общего с итонским произношением людей из Форин-офиса.

– Ну что вы, это я виновата. Можно спросить, где вы выучили японский?

– О… с помощью словаря. И еще дома. Меня учит человек, у которого я снимаю жилье. Но я не слишком хорошо знаю язык, – он оглядел ее, не пытаясь сделать вид, что не видит ее короткую стрижку. – Как бы то ни было, еще раз прошу прощения, мадам…

– Погодите, не могли бы вы задержаться на минуту, – сказала Грэйс и тут же почувствовала себя глупо. – Видите ли… извините. Я просто думаю, что мой друг на меня сердится, и мне больше не с кем здесь поговорить.

Он перевел свои серые глаза на Мацумото, потом опять посмотрел на нее. У него были спокойные, сдержанные манеры, обычно свойственные людям военным, но в остальном он не походил на армейского. Его волосы не были напомажены, и он не держал руки за спиной.

– Почему бы нам тогда не потанцевать? – предложил он. – Я не слишком хороший танцор, но, думаю, это лучше, чем рулетка.

– С удовольствием. Кстати, меня зовут Грэйс. Кэрроу.

– Таниэль. Стиплтон.

– Это как Натаниэль?

– Да, но моего отца звали Нэт, поэтому… – Он замолчал и наклонил голову; было очевидно, что ему не раз уже приходилось сегодня объяснять это разным людям, причем преимущественно тем, кто в любом случае не мог правильно произнести английские звуки в его имени.

– Да-да, понятно.

Довольная, Грэйс легонько побарабанила по спине Мацумото, чтобы сообщить ему, куда уходит. Он смерил Таниэля взглядом с головы до ног и отвернулся, не сказав ни слова.