ГЛАВА 46
Наконец арктурианин окончательно потерял терпение. Логинов давно этого ждал, и, говоря откровенно, сам провоцировал его на это. Почувствовав скрытую угрозу в поведении Похандоруса, Артем, как делал это всегда, пошел навстречу опасности.
— Последний раз прошу тебя, выпей напиток! Не ставь меня в глупое положение перед предсказательницей! Мы пришли сюда специально для того, чтобы определить, способен ли ты выполнить возложенную на тебя миссию! — Похандорус уже не скрывал угрозы в своем низком рокочущем голосе, с блеском используя обертоны и эмоциональные особенности человеческой речи.
— Да пошел ты со своей миссией! Не буду я ничего пить. С чего ты, вообще, взял, что я собираюсь выполнять какую-то миссию? Помоги вернуться на Землю, если можешь, или оставь меня в покое!
Огромным усилием воли арктурианин снова сдержался, взял у предсказательницы ковш и отпил из него большой глоток.
— Видишь? Это совершенно безопасно. По-хорошему прошу тебя — сделай это!
— Давай уж лучше сразу по-плохому. По-хорошему у тебя не очень получается.
— Ну, что же… Как знаешь! — Похандорус нажал на своем браслете какой-то кристалл и громко произнес, глядя на браслет, несколько слов на арктурианском.
Дверь хижины мгновенно слетела с петель. Пять или шесть арктурианских космических десантников ворвались в хижину. Вот она, опасность, которую Логинов чувствовал все время! Все-таки это была засада, они лишь ждали сигнала, притаившись снаружи, а Артем ничего не понял, арктурианин сумел вовремя отвлечь его внимание… От этого нового предательства вся накопленная и нерастраченная ярость с неожиданной для самого Логинова силой вдруг выплеснулась наружу. Красная пелена застлала Артему глаза, он попытался вскочить на ноги, но сделать это оказалось не так-то просто, лавка словно присосалась к нему, увеличив гравитацию в несколько раз. От неожиданности он едва не упал, но даже это его не остановило.
Он оторвал от поверхности лавки свой потяжелевший корпус усилием, от которого затрещали все его сухожилия. Он даже боль перестал ощущать в эти мгновения и спустя секунду превратился в боевую мельницу — в одного из тех воинов, которых в древности называли берсеркерами.
Не думал он ни о приемах защиты, ни о том, что из оружия был у него только нож, он просто крушил тех, кто возникал у него на пути, используя все, что попадалось под руку, и врагов становилось все меньше…
Хотя по мере того как их тела устилали пол, в окна и двери, в развороченную стену хижины, врывались все новые солдаты.
Артем слышал тонкий срывающийся крик Похандоруса, кричавшего на интерлекте, видимо, для того чтобы Логинов его понял:
— Оружия не применять! Не применять оружия! Брать живым!
Логинов попытался прорваться на этот крик, чтобы поставить в их знакомстве последнюю точку. Но врагов было слишком много. И они сделали все, чтобы, жертвуя собой, не пропустить его к своему командиру.
Логинов не заметил, когда нож в его руках сменился коротким, обоюдоострым мечом, выхваченным у кого-то из солдат.
Энергетическое оружие они не применяли, хотя холодным пытались его искалечить, несмотря на вопли Похандоруса. И Логинов до конца использовал это обстоятельство. Кровь забрызгала стены хижины и покрыла его лицо. Артем искал смерти внутри этой ярости и отчаяния, предпочитая ее новому плену и новому предательству. Но, как часто бывает в подобных случаях, смерть избегала его.
Он бы в конце концов, возможно, вырвался из хижины, если бы на его голову неожиданно не обрушался потолок. Впрочем, может быть, это был совсем не потолок… Может быть, это было как раз то самое, что он искал внутри этой схватки. Удар, обращающий вихрь смерти, который он посеял вокруг, на него самого.
Логинов лежал на холодном полу и чувствовал, как сознание медленно возвращается, вопреки желанию. Это было мгновение какой-то вязкой, тягучей, как трясина, жизни, совершенно не похожее на ту ослепительную вспышку, которая совсем недавно была мерой его существования.
Да, он лежал на полу, лицом вверх и ничего не видел перед собой, кроме огромного, качающегося пятна, совершенно бесформенного и нерезкого.
Пол был холодным, и пронзительный холод от него постепенно проникал внутрь, пропитывая все тело никогда прежде не испытанным покоем и равнодушием.
Наконец Логинов ощутил, что в рот его вставлена какая-то трубка, и ледяная жидкость, еще более холодная, чем пол, постепенно проникает в его желудок, а оттуда в кровь, лишая его нервы чувствительности и затягивая мозг пеленой полнейшего равнодушия.
— Все-таки мы не ошиблись в нем! — сказало пятно над его головой. — Он убил восемь человек.
— У тебя будут неприятности? — спросил знакомый голос невидимой предсказательницы.
— У меня не будет никаких неприятностей. Я выполняю приказ самого императора, — ответило пятно. — Ты все сделала правильно? Ни в чем не ошиблась?
— Я все сделала правильно, можешь не сомневаться. Я дала ему сок из корня мандры, который въестся в его желания, вывернет их наизнанку, заставит его добровольно служить нам. Я влила в напиток ядовитую кровь оленора, она разъест все его былые обиды и сделает его сознание ясным и чистым, как лист бумаги. Я дала ему также листья марты, чтобы он мог почувствовать твой зов и выполнить твой приказ.
— Но он не должен догадываться об этом. Его воля должна оставаться свободной, иначе талисман утратит свою силу.
— Я знаю. Я выбрала дозы, которые соответствуют внутренней структуре личности этого землянина. Теперь он полностью принадлежит тебе.
— Ну, что же… Будем надеяться, что ты не ошиблась, а если ошиблась, если с землянином что-нибудь случится — ты ответишь за это головой.
— Не угрожай мне, Похандорус! Твоя власть не простирается так далеко.
— Может быть, ты просто не знаешь, как далеко она простирается.
— Это моя специальность — определять пределы вашей власти и границы вашей судьбы.
— Не пробуй впутывать меня в свои колдовские штучки, ты пожалеешь об этом.
Если бы Логинов мог в то время правильно оценить все значение этого спора, он бы понял, что здесь для него кроется элемент надежды. А если бы он знал, что в напиток был подмешан еще один корень, о котором так и не догадался Похандорус, даже после того как попробовал напиток на вкус, эта его надежда получила бы новую пищу.
Лума подготавливала для себя пути отступления, на тот случай, если Похандорус осуществит свои угрозы. Но в данный момент Логинов не способен был ничего анализировать, сопоставлять или делать выводы. У него работала только память, одна память, записывавшая в свои глубины каждое произнесенное слово и каждое событие, происходившее вокруг его неподвижного тела. И оба его врага так и не догадались об этом.
— Несите его в кар. Он готов, — сказало пятно кому-то, находившемуся за пределами светлого круга зрения Логинова.
Пол, раскачиваясь, медленно ушел вниз. И затем черная пелена вновь простерла над Артемом свои мягкие крылья. Но не полностью… Слишком большим благом была бы для него полная потеря сознания, и потому проклятое зелье, проникшее ему в кровь, остановило процесс умирания на той самой стадии, когда целостность сознания начинает распадаться на отдельные образы.
Один из этих образов, самый легкий, поднялся в воздух, и Логинов был ему благодарен за то, что получил возможность пользоваться его зрением, сохранившим полную ясность.
Он видел носилки, на которых лежало его неподвижное тело. Четверо солдат, поддерживавшие ручки этих носилок, бегом несли его к геликоптеру. Рядом стояло еще с десяток военных машин, и Логинов лениво и не без внутреннего самодовольства отметил, что для его поимки арктурианам пришлось использовать целое воинское подразделение.
Но это соображение лишь на мгновение мелькнуло перед его распадавшимся сознанием. Впрочем, его теперешнее состояние несло в себе не только распад… Избавившись от миллиона мелочей, загружавших все внутренние и внешние каналы его мозга в обычное время, Артем приобрел способность видеть и понимать то, что было ему недоступно в нормальной жизни, когда мозг занят главным образом управлением мышцами, внутренними органами и еще тысячами необходимых для жизни процессов. Но сейчас жизнь почти полностью покинула его тело. Он больше не чувствовал боли, он не чувствовал холода, неудобства. Он вообще ничего не чувствовал, исчезли все раздражители, даже звуки стали неслышны. И вот тогда, в этой мертвой и черной тишине, неизвестно из каких глубин его раскрепощенного подсознания всплыл вопрос, который невидимым гвоздем сидел там все это время, вопрос, который был ему задан однажды и на который он не нашел ответа. Вопрос, от правильного ответа на который, возможно, зависела судьба Земли и всей человеческой цивилизации.
А с чего, собственно, начался захват? С какого момента, с какого действия? Кто-то ему говорил о том, что, только найдя ответ на этот вопрос, можно изменить течение судьбы, изменить последствия той роковой кармы, на которую обрекла себя цивилизация, посмевшая нарушить глубинные незыблемые законы природы…
Но ответа не было и теперь. Одни вопросы роились вокруг его полумертвого тела. Обрывки мыслей, обрывки фактов, которые никогда не удавалось выстроить в единую картину… Обрывки образов… Вот образ женщины, которую Логинов любил, которую взял с собой, в свою полную опасностей и схваток жизнь… Была ли она счастлива рядом с ним? И не был ли ее теперешний образ тем самым последним прощанием, которого он так и не сумел ей передать…
Сто сорок миллионов жизней унес захват… Сто сорок миллионов человеческих жизней. Сто сорок миллионов личностей исчезли из земной федерации навсегда… Людей, которые мечтали, надеялись и в конце концов длинным строем прошествовали в завременье, по дороге, которую сами же и проложили…
Но почему сами? Разве нам в этом не помогли? Помогли, конечно, но позже. Первый, самый важный, определяющий все дальнейшее шаг мы сделали сами… — неожиданно понял Артем с горечью, пробившейся сквозь все его равнодушие, сквозь все слои психологического яда, которым его накачали. Именно мы, и никто другой, первыми открыли дверь в завременье. Мартисон… Твое любопытство, твое желание приподнять завесу тайны, скрывавшую от нас законы времени, было так сильно, что ты решился проникнуть за предел, открыть дорогу, доступную лишь мертвым… И миллионы живых последовали за тобой по ней…
Следующий раз Логинов очнулся уже на космодроме. Он по-прежнему не мог шевельнуть даже пальцем, но голова работала совершенно отчетливо.
Артем слышал завывание сирен полицейских каров, один из них, тот, в котором Логинов лежал, мчался по взлетному полю к кораблю, готовившемуся к старту.
Несмотря на ясное сознание, полное равнодушие к собственной судьбе и к тому, что происходило вокруг, не оставляло Логинова ни на минуту. Самым необычным в его теперешнем мироощущении было отсутствие тела. То есть он знал, что тело существует, он мог его даже видеть с любой точки обзора. Но никаких ощущений не было, никаких сигналов от его нервных рецепторов не поступало. Сознание как бы существовало само по себе независимо от тела.
Полицейский кар между тем остановился у трапа космического корабля, и носилки с Артемом осторожно стали поднимать к тамбуру.
Несколько мгновений он раздумывал о том, стоит ли ему следовать за своим телом или лучше остаться снаружи, предоставив тело своей собственной судьбе.
Он чувствовал, что без тела его жизнь стала бы намного проще и интересней. Он знал, что может свободно переместиться в любую точку пространства, — куда только пожелает. Ни жара, ни холод, ни жесткие космические излучения были ему теперь не страшны. Но без тела он чувствовал себя голым. Что это было, привычка? Воспоминания? Какие-то связи, вероятно, еще сохранялись, и ему не хотелось обрывать их окончательно. Подспудно возникла мысль о том, что тело еще может ему пригодиться.
В конце концов, он может с ним окончательно расстаться в любой момент — и это последнее соображение заставило Артема переместиться внутрь корабля, готовившегося к старту.
Люк к этому времени уже закрыли, но это его нисколько не смутило. Он знал, что любые стены и любые материальные преграды для него больше не существовали. Так оно и было, он медленно переместился вдоль всего корпуса к жилым каютам, и в одной из них обнаружил свое тело, прикрепленное эластичными ремнями к койке.
«Совершенно излишняя предосторожность, — подумал он. — Чего они боятся? Тело не может двигаться, а помешать его сознанию перемещаться в любую точку корабля они все равно не сумеют». Несколько позже он сообразил, что это, может быть, всего лишь предосторожность. Рывки и перегрузки во время старта могли сбросить его тело с койки и даже повредить. К этому неподвижному и вроде бы уже совершенно чужому предмету Артем тем не менее испытывал непонятную привязанность, и забота о его безопасности доставила ему удовлетворение.
Вскоре корабль включил стартовые двигатели и покинул космодром. Логинов решил посмотреть на старт со стороны, раньше ему не приходилось видеть вблизи, как выглядит космический корабль во время разгона, теперь же он, без всяких затруднений, еще раз пройдя сквозь переборки и обшивку корпуса, оказался снаружи.
Вначале его беспокоила мысль о том, сумеет ли он поддерживать нужную скорость, отделившись от корабля, но оказалось, что он может перемещаться в пространстве с любой скоростью. Без всяких усилий обогнав корабль, он стал его ждать в той точке траектории, которую тому предстояло пройти через несколько минут. На этой высоте еще сохранялись остатки атмосферы, и Логинов отметил с удовлетворением, что не нуждается больше в дыхании, иначе этих жалких остатков ему бы не хватило. Однако их было достаточно, чтобы раскалить защитную оболочку корпуса космического корабля до малинового свечения.
На темном фоне неба, усеянного крупными звездами незнакомых созвездий, к Логинову приближалось оранжевое веретено, заканчивавшееся ослепительным голубым конусом выхлопа.
Это было красиво, но очень скоро Артему наскучило любоваться космическим кораблем, и он вернулся в каюту. За это время здесь ничего не изменилось, если не считать того, что эластичные ремни теперь исчезли. Так оно и должно было быть. Резкая смена стартовых перегрузок закончилась, и теперь корабль равномерно наращивал скорость, готовясь к оверсайду.
Время для Логинова текло бесконечно медленно. Он вспомнил всю свою жизнь. А что еще ему оставалось делать? Реальны для него теперь были только воспоминания. Он вспомнил, как мечтал стать космонавтом, еще когда учился в школе первой ступени, и как потом стал им, как хотел попасть в дальнюю разведку и уже сдал все необходимые экзамены в центре подготовки, когда началась война, за которой последовал захват.
Война грубо перечеркнула все его планы, он считал, что мужчина обязан защищать свою планету, и выбрал для себя самый трудный участок. Управление Безопасности, Внешняя разведка… Затем, в самый разгар захвата, он получил задание связаться с Институтом времени на Таире. Именно тогда он встретил Перлис… Чем закончилось его задание, связанное с этим Институтом времени? Они не попали на Таиру, оверсайд оборвался, не завершившись, и их выбросило в завременье… И снова, в который раз, его мысль настойчиво вернулась к Институту времени… Что-то там было, что-то очень важное, связанное с захватом. Он еще успеет подумать об этом… Ему не удавалось сконцентрироваться, мысли расплывались, разбегались в разные стороны, переключались на мелочи. И четкая картинка всей цепочки событий, приведших к захвату, распалась, и казалось, навсегда исчезла из памяти. Артем успокоил себя: у него будет достаточно времени для того, чтобы освоиться со своим новым положением. Он будет учиться управлять своими непослушными мыслями…
В тот момент он еще не мог знать о том, что само возникновение подобного желания свидетельствовало о начавшихся изменениях в сознании. Его мозг сумел заблокировать действие яда на глубинных, жизненно важных уровнях, и теперь начинал медленно выбираться из комы.
ГЛАВА 47
Долгие дни полета слились для Логинова в одну длинную череду. Ночи не отличались от дней, а время потеряло свою размерность. Не было ни часов, ни минут, была сплошная тягучая серая лента, в которой постепенно и очень медленно, с точки зрения постороннего наблюдателя, начало выкристаллизовываться что-то новое.
Действие такого мощного психотропного яда, которым Артема накачали арктуриане, не могло пройти бесследно. Хотя могучий организм инспектора и его тренированное сознание не позволили яду изменить основу его личности, в верхних, временных пластах памяти, в областях осознания своего «я» произошли серьезные изменения. Выглядело это довольно странно.
Очнувшись однажды утром, Логинов не мог вспомнить свое настоящее имя… В мозгу упрямо вертелась какая-то нелепая фамилия Ловансал… Постепенно ему пришлось смириться с тем, что его так зовут, в конце концов, у него были разные фамилии в его оперативной практике — почему бы не «Ловансал»? Рано или поздно он вспомнит свое настоящее имя, а вместе с ним и все, что произошло с ним на планете Арутея. Сейчас же гораздо важнее было привести в порядок собственный организм, долгое время пребывавший в полной неподвижности. Стандартная проверка внутренних систем показала, что они все разболтаны до предела.
Начав с легкой постельной гимнастики, Артем постепенно приучал свои мышцы к нагрузке. Во время физических упражнений Логинов—Ловансал пытался восстановить в памяти хотя бы кусочки собственной биографии, необходимые для жизни и дальнейшей деятельности. Он действовал осторожно, исподволь, не насилуя собственную память и не пытаясь сразу вломиться в закрытые области.
В результате получалась какая-то странная смесь, в которой он тонул, как в болоте.
С одной стороны, он твердо помнил, что родился на Земле, с другой стороны, агент Ловансал давным-давно жил на Арутее, хотя и был землянином, а, следовательно, родился все-таки именно на Земле…
Самым же неприятным открытием (и абсолютно невозможно было понять, почему это открытие вызывает у него такую неприязнь) было то, что он являлся сотрудником арктурианской разведки. Он был направлен на Ширанкан (откуда ему известно название планеты, на которую летел корабль, и почему так важно знать название этой планеты, он так и не смог вспомнить). Там, на Ширанкане, он должен будет выполнить особое задание: выяснить, что затевает каста военных, ухлопавшая на засекреченное строительство на этой планете не один миллиард кредов.
Но это было лишь одно из заданий, причем не самое важное… А вот свое главное задание он так и не мог вспомнить.
Он был благодарен арктурианским покровителям, позаботившимся о том, чтобы он, несмотря на свое официальное положение заключенного, располагал на время полета отдельной каютой. Это позволило ему полностью посвятить себя тренировкам и восстановлению своей двойственной памяти, «арктурианская» часть которой восстанавливалась довольно успешно — он уже знал почти все о своей официальной легенде — планетолог, торговавший наркотиками… Не так уж плохо для начала, к таким личностям в местах заключения относились довольно благожелательно, зная об их связях с мафией.
Что касается второй, «земной» части его памяти, то здесь особыми успехами Логинов—Ловансал похвастаться не мог, хотя и чувствовал, что и в этой, закрытой от него части сознания, тоже ведется восстановительная и пока что незаметная работа.
Иногда он вспоминал причину, по которой с ним произошло это странное раздвоение. Он принял какой-то психотропный яд… А вот почему это произошло, он не знал. Все воспоминания, связанные с этим событием, были плотно блокированы, и проломить эту стенку он не мог, несмотря на все усилия.
В такой тонкой и уязвимой области, как психика, опасно идти напролом, и потому Логинов действовал очень осторожно, все время отступая, как только натыкался на стенку.
В то же время Логинов-Ловансал понимал, что время у него строго ограничено. После выхода из оверсайда, едва корабль прибудет к месту назначения, он лишится своего уединения… Администрации колонии ничего не известно о его особом положении. Для них Ловансал будет простым заключенным, со всеми вытекающими отсюда последствиями… И если до прибытия он не сможет ничего вспомнить о своем основном задании, в колонии сделать это будет намного сложнее…
Месяц полета прошел незаметно. После того как Ловансал начал ощущать течение времени, оно, словно застоявшийся в конюшне конь, стремительно ринулось вперед, и теперь его ни на что не хватало. График тренировок был расписан буквально по минутам. Психологический тренинг, сменялся физическим, и к моменту посадки арктурианский агент Ловансал был полностью готов к выполнению своей ответственной миссии на Ширанкане.
Ширанкан — это жестокий мир, обожженный двумя голубыми солнцами и совершенно не приспособленный для жизни. Ловансал знал об этом, но не представлял, что действительность окажется настолько хуже всех его ожиданий.
Единственная планета этой звездной системы состояла из оплавленных чудовищным жаром скал и потрескавшихся, развороченных, наехавших друг на друга базальтовых плит, разорванных и искореженных притяжением двух голубых гигантов.
Были периоды, когда ни одно человеческое существо, несмотря на энергетические купола и все защитные сооружения, не смогло бы здесь выжить. К несчастью для Ловансала, в течение целых двух столетий планета должна была находиться в относительно благополучной зоне, когда жара на ее поверхности не превышала каких-то пары сотен градусов, а в тени царил космический холод.
Здесь не было ни воздуха, ни воды. И поскольку здесь также не было полезных ископаемых, становилось совершенно непонятно, зачем этот мертвый и суровый мир понадобился арктурианам.
Но, к сожалению, он им понадобился, и земному планетологу Григорию Ловансалу, осужденному за распространение наркотиков на Арутее, которые он и в глаза не видел, пришлось после посадки корабля влиться в толпу заключенных и проследовать вместе с ними в отдельный барак для прохождения всех стандартных процедур.
Возможно, начальство не предполагало, что ждет их агента на Ширанкане, но у Ловансала было на этот счет собственное мнение. Агентов много, и его жизнь стоила ничтожно мало по сравнению с той информацией, которую ему поручили добыть. Слишком хорошо он знал порядки своего сурового учреждения и понимал, что никто и пальцем не шевельнет для его возвращения после того, как информация будет передана на Арутею. Пытаясь вспомнить о том, как он ее должен передать, Ловансал установил, что ничего об этом не знает, и решил не ломать над этим голову. Если арктурианам понадобится информация, которую он здесь добудет, — они найдут способ ее получить. В конце концов — это их проблема, а у него и своих хватает.
Подготовить себе пути к отступлению должен был он сам, но даже теоретически это представлялось крайне маловероятным. Никому из заключенных за всю двадцатилетнюю историю колонизации Ширанкана еще не удавалось сбежать. Отсюда следовал неутешительный вывод: напротив его фамилии в списках агентов давно уже появилась пресловутая надпись «погиб при исполнении…». Собственно, эта надпись, как ему помнилось, была одним из условий, которые он выдвинул, согласившись лететь на Ширанкан. Именно она давала право его родителям на пожизненную и весьма приличную пенсию. Но тогда он не предполагал, что надпись будет полностью соответствовать его судьбе.
Сейчас, напряженно пытаясь вспомнить все обстоятельства своей отправки на задание, он раз за разом возвращался к одной и той же несуразной мысли: надпись о том, что он «погиб при исполнении своих обязанностей» должна была появиться в реестре сразу двух разведок — земной и арктурианской… Двойной шпион? Перевербованный шпион? Кто он такой, в конце концов? Этого он так и не смог вспомнить и, следуя за длинным строем заключенных в дезинфекционную камеру, натягивая на себя грубую брезентовую робу с номером «48», понял, что ему на это глубоко наплевать.
Здесь, на Ширанкане, вся его предыдущая жизнь не имела значения. Начиналась новая, и только одно щемящее воспоминание, одна-единственная картинка в памяти, совершенно не связанная со всеми остальными, не давала ему провалиться в пучину полного равнодушия.
В небольшом замкнутом пространстве переходного шлюза стояла женщина… Она стояла от него так близко, что ее шелковистые волосы, развеваемые потоком воздуха от регенератора, время от времени касались его лица. Он не мог вспомнить даже ее имени, он не знал, что его связывает с этой женщиной, но щемящая боль от этого воспоминания то и дело врывалась в его сердце и что-то будила в нем.
На следующее после прибытия утро Ловансал проснулся от грубого пинка старосты. За сотни лет использования рабского труда почти ничего не изменилось в его организации. Проще всего управлять рабами их собственными руками, создав внутри их контингента небольшую группу привилегированных личностей, не слишком обремененных моральными устоями. Правда, смертность среди старост была намного выше общего показателя, но контингент легко было пополнить, и Ловансал надеялся, что рано или поздно ему удастся заполучить для себя эту должность, позволявшую получать лучшее питание и толику свободного времени, столь необходимого для выполнения задания.
Пока же он, совершенно не выспавшийся, злой и голодный, вынужден был втиснуться в металлическую кабину кара и отправиться вместе с остальными заключенными на работу.
Несмотря на силовую подушку, позволявшую машине ненадолго зависать над поверхностью планеты, езда на Ширанкане напоминала передвижение по земному бездорожью на телеге. Машину швыряло, и заключенных безжалостно бросало друг на друга с такой силой, что их руки, прикованные стальными браслетами к трубе, идущей вдоль потолка машины, казалось, вот-вот вырвет из суставов.
Работать им предстояло именно руками, и Ловансалу было непонятно, почему хозяева относятся к своему живому имуществу столь нерачительно.
Впрочем, дорога оказалась короткой. Уже через полчаса машина остановилась перед большими металлическими воротами, выложенными снаружи керамическими плитками, покрывавшими здесь любые поверхности машин и зданий, которым приходилось испытывать на себе излучение местных безжалостных солнц.
Ворота ушли в сторону, открывая длинный подземный туннель, заполненный ядовитым неоновым светом прожекторов, пылью и грохотом работающих механизмов. Вначале Ловансалу показалось, что он попал на какие-то тайные подземные разработки арктуриан — и если это так, то его задание до предела упрощалось. В этом случае требовалось лишь выяснить, что именно добывают здесь арктуриане под завесой полной секретности.
Но очень скоро стало ясно, что он ошибся.
Отряд заключенных двигался под бдительной охраной боевых роботов, управляемых, скорее всего, одним-единственным охранником, одетым в скафандр, и потому внешне его невозможно было отличить от этих неуклюжих боевых машин.
Вскоре заключенных остановили.
У них отобрали кислородные маски, необходимые во время движения транспорта по поверхности лишенной атмосферы планеты, и выдали ручные плазменные резаки.
Староста терпеливо объяснил, что от них требуется. Нужно было вырезать из базальтовой стены пещеры одинаковые квадратные блоки, метр на метр, и полметра в глубину. Назначение этих блоков осталось для Ловансала полнейшей загадкой. Скорее всего, их использовали как строительный материал, но трудно было представить размеры сооружения, для которого могли бы понадобиться подобные «кирпичи».
Ничего особенно сложного в самой работе не было. Включаешь резак и, стараясь, чтобы расплавленные капли породы не изуродовали тебя слишком сильно, начинаешь резать камень. Особых физических усилий работа не требовала — вот только с воздухом возникла проблема. Как только камень начинал плавиться, соприкоснувшись с голубым пламенем резака, из него начинали с шипением выходить струи ядовитых газов.
Атмосфера внутри купола и так была достаточно загрязнена, а после начала работы Ловансал начал задыхаться уже через несколько минут.
Выключив резак, он отошел в сторону, насколько позволяла цепь, приковавшая его к забою и, прислонившись к стене, стал жадно глотать то, что здесь называлось воздухом. Уже через пару минут около него появился староста, сдернул со своего лица кислородную маску, с которой сам не расставался, и врезал новичку, что называется, не жалея замаха.
Удар был скользящий, любительский и не слишком болезненный, однако его оказалось вполне достаточно, чтобы окончательно вывести Ловансала из себя. Он даже с места не двинулся, только глаза холодно сузились, наблюдая за старостой. Любой другой на месте этого болвана понял бы, что с человеком, который, получив удар, не произнес ни звука, следует быть осторожнее. Но староста, привыкший к беспрекословному подчинению заключенных, не нашел ничего лучшего, как повторить удар.
— Ты что не слышишь, скотина, что я тебе сказал! Немедленно возвращайся к работе!
— Здесь слишком душно, — наконец произнес Ловансал, перехватывая руку старосты, уже занесенную для следующего удара. Затем он резко дернул ее на себя и, когда староста оказался от него на расстоянии нескольких сантиметров, нанес один-единственный колющий удар сжатой ладонью в солнечное сплетение. Удар, так и оставшийся не замеченным побросавшими работу заключенными, наблюдавшими за редкостным зрелищем.
Староста беззвучно осел на землю, Ловансал нагнулся, снял с него кислородную маску и, застегнув ремешки у себя на затылке, неподвижно застыл над поверженным противником, ожидая прибытия охраны и решения своей дальнейшей судьбы.
— Чего ты ждешь, идиот?! — крикнул ему широкоплечий парень, с короткой стрижкой и хорошо накачанными бицепсами, его ближайший сосед по забойному участку. — Отдай ему его чертову маску и возвращайся к работе! Никто из нас не скажет, что здесь произошло. Старосте стало плохо, его уберут, и на этом дело кончится, арктуриане не влезают в наши дела, если только явно не нарушаются правила.
— Не выйдет. Я не могу дышать без маски этой отравой.
— Тогда тебе придется разучиться дышать вообще. За избиение старосты тебя расстреляют. Подойди ко мне! — Парень натянул свою цепь до предела, стараясь приблизиться к Ловансалу, а тот никак не мог понять, что ему от него нужно. В конце концов энергичные жесты его нового знакомого возымели действие, и Ловансал подошел к нему настолько близко, насколько позволяла его собственная цепь. Теперь их разделяло не больше метра.
— Сам не понимаю, зачем я это делаю… Возьми это, надень на старосту его маску и сделай так, чтобы он не смог рассказать о том, что здесь произошло! Ты сумеешь это сделать? — Он протягивал ему какой-то крохотный блестящий баллончик, похожий на баллончик для заправки газовых зажигалок. — Здесь кристаллический кислород. Ты сможешь дышать до конца смены. Запаса кислорода хватит на несколько дней…
— Но это же… Такая вещь должна здесь стоить баснословно дорого!
— Да уж, недешево!
— И ты отдаешь ее мне? Почему?
— Мне понравилось, как ты разговаривал с нашим старостой. На его совести жизнь моего лучшего друга. И не теряй времени, тебе повезло, сегодня дежурит только один охранник, а охранные роботы запрограммированы так, что не обращают внимания на ссоры между заключенными. Тебе еще нужно успеть выполнить дневную норму, здесь не любят тех, кто не справляется с заданием, к утру они обычно исчезают навсегда. Ты все понял?
Принимая баллончик, Ловансал кивнул, все еще не веря в свою удачу и в то, что здесь, в этой клоаке, ему удалось приобрести друга.
Ловансал благополучно закончил смену, но предварительно он, послушавшись мудрого совета своего соседа, навсегда лишил старосту возможности сообщить о происшедшем. Для этого ему пришлось всего лишь раз нагнуться к лежавшему человеку.
И никаких следов… Сердечный приступ. Логинов—Ловансал проделал это без малейшего сожаления. Возможно, захват, унесший тысячи человеческих жизней, внес свою корректировку в оценку этой самой жизни. Много раз ему приходилось вычеркивать из списка живых пособников захватчиков и предателей. Где-то в уголках сознания притаилось понимание того, что он превратился в равнодушную боевую машину, но сейчас, когда война продолжалась, пусть даже в скрытой и неявной форме, это его нисколько не волновало.
Он успел выполнить почти половину нормы, когда охранник наконец заметил тело старосты и дал команду одному из роботов унести его. На этом все и закончилось. Никто не задал Лованса-лу ни единого вопроса. Видимо, для арктуриан жизнь человеческого индивидуума не значила ничего.
Постепенно приспособившись к рабочему ритму, Ловансал успел-таки закончить резку последнего, десятого блока своей нормы до того, как прозвучала сирена, возвестившая окончание смены.
ГЛАВА 48
Уже знакомый транспорт отвез их в барак, прикрытый мощным защитным куполом. Барак был рассчитан не менее чем на тысячу человек, но заключенных было не больше сотни.
Стараясь держаться поближе к своему новому знакомому, Ловансал выяснил, что на следующей неделе ожидается прибытие нового транспорта.
Средний срок жизни заключенных, попавших на Ширанкан, измерялся двумя-тремя месяцами. И виновата в этом была не тяжелая работа и не ядовитая атмосфера. В бараке работали нормальные системы регенерации, а каждый желающий, если у него были деньги, мог приобрести контрабандный баллончик с кристаллическим кислородом. Точно такой, как тот, что Григорий получил в подарок от Рэнда — как звали белокурого гиганта, попавшего на Ширанкан из далекого окраинного мира.
Пошел уже четвертый месяц пребывания Рэнда на Ширанкане, срок его жизни давно перешел среднестатистическую роковую черту. Теперь он жил за чей-то счет и все время помнил об этом. Каждая следующая ночь могла оказаться для него последней.
Очень странным Ловансалу показалось, что никто из заключенных не знает, как и почему исчезают по ночам из барака люди. Позже он понял: они попросту не хотели об этом ничего знать, потому что никак не могли влиять на собственную судьбу в этом безжалостном мире.
Ночью плиты, вырезанные в течение смены, исчезали вместе с частью заключенных. Очевидно, где-то поблизости велось тщательно замаскированное строительство, для которого и нарезались базальтовые плиты, но те, кто туда попадал, уже не могли рассказать, что там делалось. Никто не возвращался, ни один человек.
Для начала Ловансал решил выяснить, как происходят ночные выборки заключенных. Видимо, по ночам в бараке с заключенными использовали какой-то усыпляющий газ. Иначе трудно было понять, почему никто не видел, как забирают людей. Для того чтобы проверить свою догадку, ему пришлось пожертвовать почти четвертью содержимого своего драгоценного баллончика с кристаллическим кислородом.
Как только погас свет, он вставил в рот загубник и открыл вентиль. Стараясь экономить каждый глоток драгоценного воздуха, он лежал совершенно неподвижно на замызганном матрасе из синтетической губки, на котором до него провели свою последнюю ночь немало людей…
Время тянулось нестерпимо медленно, так всегда бывает, когда чего-нибудь ждешь… Мучительно хотелось спать, после тяжелого трудового дня ныли все мышцы, но Ловансал не прекращал своего бдения, твердо решив во что бы то ни стало, дождаться ночных визитеров.
Наконец, ближе к рассвету, где-то высоко под потолком пещеры послышался легкий свист, свидетельствующий о том, что регенераторы воздуха включены на ускоренный режим работы. Пещера к этому времени напоминала скорее склеп, а не помещение для ночлега сотни человек. Никто не шевелился, не храпел и не стонал во сне, не было слышно даже дыхания спящих.
Наконец металлические входные двери шлюза с грохотом распахнулись, и у входа вспыхнул ослепительно яркий свет переносных фонарей.
Двое охранников в сопровождении рабочего робота с металлической тележкой вели себя довольно беспечно. Они шли между рядами неподвижно лежавших людей, скованных мертвым сном, и время от времени указывали роботу то на одного, то на другого заключенного, после чего суставчатые захваты механизма небрежно бросали неподвижное тело на металлический помост тележки, и вся команда отправлялась к следующей жертве.
На тележке навалом друг на друге уже лежало с десяток тел, было совершенно непонятно, чем охранники руководствовались в своем выборе. Судя по тому, что оба охранника были без масок, — усыпляющий газ уже удалили из всего помещения, и Ловансал, спрятав баллончик с кислородом под матрас, постарался изобразить из себя если и не мертвого, то по крайней мере крепко спящего человека. Он не мог судить, насколько ему это удалось, но сквозь неплотно приоткрытые веки разглядел, что непосредственная угроза миновала.
К тому моменту, когда команда поравнялась с ним, тележка оказалась заполненной до самого верха, и охранники прекратили свою работу. Ловансал сделал первый немаловажный вывод: чтобы не попасть на тележку — нужно ложиться спать в самом дальнем конце пещеры, и наоборот… Почему-то он подумал, что «наоборот» тоже может ему пригодиться.
На какое-то время охранники остановилась прямо напротив Ловансала, и тому пришлось пережить несколько неприятных минут, пока те отдыхали от тяжких трудов.
Запах наркотической травы, которую курили охранники, едва не заставил Григория чихнуть, пришлось зажать рукой собственный нос и рот, но все равно он издал какой-то звук, заставивший охранников насторожиться.
— Ты слышал? Похоже, кто-то здесь не спит!
— Ты что, спятил? После обработки дихланом даже покойники засыпают!
Охранник захохотал над собственной шуткой и включил движок на тележке.
— Пойдем! Нам следует поторопиться, капитан приказал закончить правое ребро к приезду инспектора.
— У них каждый месяц кто-нибудь приезжает с ревизией, а мы вкалывай!
— Что поделаешь, зато платят нормально.
Пока Ловансал слушал болтовню охранников, в его голове, как это часто бывало с Логиновым (о чем Ловансал, впрочем, не догадывался), уже сложился план, как проникнуть на секретный объект арктуриан. Однако, для того чтобы его осуществить, нужно было сделать две вещи: дождаться прилета очередного транспорта и уберечь себя и своего друга от ночной железной повозки.
Теперь, когда он знал, что по ночам охрана попросту хватает тех, кто лежит поближе, сделать это будет нетрудно, надо лишь как следует выбрать укромное место для ночлега — одну из расселин, которых в боковых стенах пещеры было предостаточно. Возможно, его разовые наблюдения не полностью соответствовали действительности. Наверняка велся учет пригодных к работе людей, и не каждую ночь охрана хватала тех, кто подвернется под руку. Если начнут искать кого-то из них, придется на ходу ориентироваться, сейчас же Ловансал все свое внимание сосредоточил на том, как уберечься от случайного попадания в ночную выборку.
Едва погас свет, как они вместе с Рэндом забились, в заранее подобранную расселину. До того как погасят свет, делать этого было нельзя, чтобы не привлечь к себе внимание нового старосты, человека сурового и слишком ревностно исполнявшего свои обязанности. Видимо, желая понадежнее закрепиться на новом посту, он доносил арктурианам о малейшем нарушении дисциплины в бараке, не понимая, что тем самым сокращает свои собственные дни жизни.
Ночь прошла спокойно, и появилась надежда, что заговорщикам удастся дождаться прибытия транспортного корабля.
Пришлось всю неделю вкалывать как проклятым, чтобы не привлекать к себе внимание охраны и нового старосты. Но зато в пятницу, когда после смены они вернулись в «жилую» пещеру, ее стены содрогнулись от рева двигателей идущего на посадку звездолета, и Ловансал сказал Рэнду, что ждать осталось совсем немного.
К сожалению, сам он в этом был далеко не так уверен, поскольку весь его план строился на предположении. Арктуриане, заславшие его на Ширанкан, не могут забыть о своем агенте, а единственным способом связи со столицей оставались звездолеты… Вот только связной мог прилететь и со следующим кораблем, которого они вряд ли дождутся… Оставалось надеяться, что на Арутее это тоже понимают.
Наконец, наступило первое после прилета корабля утро, и пока ничего необычного не происходило. Так продолжалось до построения и переклички, однако, едва перекличка закончилась, старший охранник направился прямо к Ловансалу и застыл напротив него, уперев руки в боки и разглядывая заключенного так, словно пытался отыскать в его внешности нечто такое, чего не заметил раньше.
Охранник стоял так довольно долго, проедая Ловансала взглядом и ожидая, пока уведут остальных заключенных. И только когда они остались наедине (если не считать присутствия пары боевых роботов, лишавших Ловансала желания проявлять любую инициативу в предстоявшей «беседе»), охранник процедил:
— Ну, рассказывай!
— Рассказывать что?
— Не понимаешь, да?
Охранник — бывший землянин, черноволосый здоровяк, обошел Ловансала вокруг, словно хотел лишний раз показать, каким ничтожеством представляется ему заключенный. Охрана практически вся состояла из землян, и хотя в штате колонии было несколько арктуриан, они предпочитали наблюдать за всем со стороны, не вмешиваясь в дела заключенных.
— Зачем ты понадобился инспектору?!
— Не могу знать! — рявкнул Ловансал, стоя навытяжку.
— Не можешь, выходит, знать… Так, так… И долго ты здесь продержишься после этой встречи? Шпиков у нас здесь не жалуют!
— Думаю, недолго. Но до этой встречи ничего ты со мной не сделаешь!
Охранник от такой наглости на какое-то время потерял дар речи. Видимо, он впервые столкнулся с ситуацией, когда заключенный прекрасно понимал все выгоды своего сиюминутного положения и использовал его на полную катушку, почему-то не опасаясь последствий своего поведения. Минуту или две на покрасневшей морде солдафона были заметны следы тяжелых раздумий.
На какое-то мгновение Ловансалу показалось, что он перегнул палку и встреча с инспектором не состоится. Но, видимо, игра велась на самом верху, и ставки в ней были достаточно высоки.
Все, что смог себе позволить разгневанный страж, так это схватить заключенного за плечо и, толчком направив к двери, процедить сквозь зубы:
— Ничего. Я подожду, пока ты вернешься от инспектора. А после этого ты мне все расскажешь и еще будешь умолять, чтобы я тебя выслушал.
Ловансал провоцировал охранника вовсе не из спортивного интереса. Он хотел знать, хотя бы приблизительно, какие тот получил инструкции и как ему следует вести себя с инспектором. Ведь тот наверняка потребует от него информацию о секретном строительстве, которой Ловансал не располагал, а если бы и располагал, то десять раз подумал, прежде чем решился передать ее в руки арктурианина. Земное начало в его смешанной и затуманенной памяти постепенно брало верх надо всем остальным.
Когда охрана упаковала Ловансала в скафандр и запихнула в транспортный кар, он понял, что встреча назначена вне помещений колонии, и не ошибся. Кар направился к звездолету, чей серебристый корпус, напоминавший телевизионную башню в смутно знакомом ему земном городе, главенствовал теперь над всем местным пейзажем.
Инспектор, поджидавший его в кают-компании корабля, оказался совершенно незнакомым Ловансалу арктурианином, и это сразу же поставило Григория в затруднительное положение, сделав бесполезными все заранее приготовленные фразы приветствий на арктурианском, предназначавшиеся знакомому человеку.
На сухом морщинистом лице, величиной с небольшую тыкву, сразу же обращали на себя внимание трубчатые уши и большие глаза, спрятанные в нависавших со лба складках. Для землян вначале все арктуриане были на одно лицо, но после знакомства с Похандорусом Ловансал не смог бы спутать его ни с каким другим арктурианином. Лицо этого гуманоида всплывало перед ним почти каждую ночь в кошмаре, упорно преследовавшем Ловансала.
Ловансал остановился у порога, не произнося ни слова. Он ждал, пока уйдет охрана и его пригласят войти внутрь. В обществе арктуриан правила вежливости и многочисленные ритуалы значили очень много. Но старший охранник, пожелавший лично сопровождать Ловансала к инспектору, видимо, все еще надеялся получить хоть какую-то информацию, объяснявшую нестандартную ситуацию.
Вызов заключенного-смертника к столичному инспектору, наделенному высокими полномочиями, казался охраннику вопиющим нарушением всех традиций колонии.
Старший охранник застыл за спиной у Ловансала, стараясь не производить ни малейшего шума и, очевидно, надеясь, что о нем забудут хотя бы до начала беседы. Ему очень хотелось выяснить, кто этот странный заключенный, имя которого почему-то известно столичному инспектору, и что собой представляет сам прибывший на Ширанкан инспектор. Грандивару Рокандосу — получившему это звание от арктуриан за верную службу, было хорошо известно, какие интриги плетутся в верхних эшелонах власти арктурианской империи. И он надеялся извлечь для себя максимальную выгоду из необычного поведения инспектора, для чего-то пожелавшего встретиться с бывшим торговцем наркотиками.
Арктурианин, уставившись на землянина своими огромными выпуклыми глазами, способными вызвать дрожь и желание упасть на колени даже у хорошо тренированных людей, указал пальцем на дверь и произнес скрипучим голосом на интерлекте всего одно слово: «Свободен»
Он вел себя так, словно перед ним был рядовой солдат, а не старший охранник, отвечавший за безопасность и надежную работу всей колонии Лицо Рокандоса побагровело, но он проглотил оскорбление и, склонив голову, возразил:
— Я хотел бы присутствовать, ваше достоинство, поскольку мне надлежит знать…
— Я сказал — вон! Все, что тебе надлежит знать, ты узнаешь в свое время.
Дверь закрылась, но лишь после того, как в коридоре стихли шаги сопровождавшей заключенного охраны, Ловансал обратился к арктуриа-нину, который был занят терминалом, стоявшим на его столе, и, казалось, совершенно забыл о «госте». Разыгравшаяся перед ним сцена показала, какой трудный разговор землянину предстоит и как мало ценит его жизнь этот самодовольный вельможа, на мундире которого сверкал один из высших орденов арктурианской империи.
— Ваш вызов поставил меня в затруднительное положение, господин инспектор… Теперь у меня остается очень мало времени на выполнение задания. Старший охранник сделает все, чтобы избавиться от меня как можно скорее. И при этом он постарается получить как можно больше информации о моем секретном задании.-
— Времени было больше чем достаточно. К моему прибытию ты обязан был получить всю интересующую нас информацию. Остальное значение не имеет. Можешь излагать.
По-настоящему Ловансала задел не надменный тон арктурианина и не его барские манеры общения. Больше всего ему не понравилось то, с какой легкостью арктурианин поставил его в безвыходное положение. Корабль улетит, а Ловансал останется здесь дожидаться следующей ночной выборки, и было понятно, что арктурианина совершенно не беспокоит, что именно удастся выяснить охраннику в результате предстоящего допроса. Что-то произошло за это время в благословенной Арктурии… Почему-то не смог прилететь Похандорус, и, кажется, само его задание потеряло свое значение.
— Мне нечего «излагать», господин инспектор. Задание не выполнено — оно и не могло быть выполнено в рамках той легенды, которую мне подготовили.
Заключенных здесь приковывают к забою, и все, что они видят, — это две пустые пещеры, в одной из которых добывается строительный материал, в другой заключенные спят.
Вероятно, существует и третья пещера, та самая, где ведется интересующее вас строительство, но попасть туда невозможно.
Что-то изменилось во взгляде арктурианина. Мимика этих существ всегда оставалась для землян загадкой, и все же Ловансал почувствовал, как стремительно уменьшается интерес инспектора к нему. Он словно бы уже перестал для него существовать.
— Очень жаль. Мы рассчитывали на тебя. Придется тебя заменить, раз уж ты не сумел справиться с заданием.
— И что будет со мной? — внезапно охрипшим голосом спросил Ловансал.
— Как что? Ты останешься здесь. Арктурия не вмешивается в судьбу тех, кто не представляет для нее интереса.
— Но ведь это по вашей вине я оказался здесь!
— Разве это имеет какое-нибудь значение? Ты согласился на это добровольно, а теперь ты — отработанный материал, к тому же ты землянин и не можешь рассчитывать на покровительство наших законов.
Доводы морали, призывы к справедливости были совершенно бессмысленны. Эти существа не способны испытывать сострадание, и они совершенно лишены даже чувства благодарности. Только голый рационализм определял их поступки.
И тогда Ловансал воззвал к этому рационализму, понимая, что если сейчас, в эти минуты, он ничего не добьется, его жизнь оборвется, едва он покинет каюту корабля.
— Подготовка нового агента стоит дорого. Ему придется вживаться в среду и изучать обстановку, на это уйдет немало времени. Я по-прежнему готов выполнить задание, и нужно мне для этого совсем немного.
— Что же именно?
— Несколько баллончиков с кристаллическим кислородом. Земное медицинское средство, способное вызвать временный паралич, немного наркотиков и денег для подкупа охраны. Вот, собственно, и все. Задержите отлет корабля всего на пару дней, и вам не придется возвращаться с пустыми руками. Я добуду для вас нужную информацию.
С минуту арктурианин раздумывал, ничем не проявляя своих эмоций. Тишина в каюте стояла такая, что было бы слышно, как пролетит муха, если бы здесь водились мухи. Ловансалом постепенно овладевало отчаяние. План, который он готовил так долго и тщательно, проваливался только из-за того, что вместо Похандоруса прилетел этот твердолобый арктурианин.
— Ну, хорошо. Давай попробуем. В конце концов, два дня небольшой срок, — проговорил арктурианин, прихлебывая из маленькой чашечки какой-то отвратительно пахнувший напиток. У Ловансала затекли ноги, но он боялся даже шевельнуться. — Сложность, однако, в том, что старший охранник попытается тебя убрать в первую же ночь, и я не смогу ему помешать. Моя власть, по сути, ограничивается этим кораблем.
— Не нужно ему мешать. Охранник — часть моего плана. Не догадываясь об этом, он сам поможет мне проникнуть на секретное строительство.
ГЛАВА 49
В эту последнюю ночь, лежа в темноте на своем грязном синтетическом матрасе, Ловансал думал о том, что одна-единственная досадная случайность способна перечеркнуть его план вместе с самой его жизнью. Слишком много этих враждебных ему случайностей выстраивалось с противоположной стороны линии, за которой заканчивалась его жизнь…
Лекарство, временно превращавшее его тело в труп, могло не подействовать или подействовать слишком сильно, и тогда он не проснется в нужный момент. Рокандос мог отложить удовольствие разделаться с ним на несколько дней, и тогда инспектор, потеряв терпение, улетит на Арутею, предоставив его собственной судьбе.
Наконец, если уж быть до конца честным перед собой, Ловансал вообще не знал, куда увозят заключенных по ночам, что с ними там происходит и почему они не возвращаются обратно… Будет ли у него хотя бы малейший шанс?
Его могли убить еще до того, как лекарство прекратит свое действие, его могли убить до того, как он придет в сознание, и почему-то такая смерть показалась ему самой отвратительной. В душе он всегда был и оставался воином. И не мог допустить, даже в мыслях, чтобы враги прикончили его, как какое-то беспомощное животное.
Время, как и в ту памятную ночь, когда он притворялся спящим, чтобы выяснить, куда исчезают люди, тянулось невыносимо медленно.
Ловансал лежал совершенно неподвижно, зажав загубник кислородного баллончика зубами, и терпеливо ждал, прислушиваясь к невидимому метроному, безжалостно отсчитывавшему секунды его жизни. Раскусить капсулу, спрятанную за щеку, можно будет лишь тогда, когда автоматическая грузовая тележка минует ворота тамбура. Не раньше и не позже. Если раньше — он очнется до того, как тележка достигнет конечной цели своего маршрута и охрана обнаружит, что парализующий газ на него не подействовал. И даже если этого не случится — наружный вакуум убьет его. Только с остановленным дыханием, с небьющимся сердцем и сниженной температурой тела он сможет выдержать путешествие по поверхности Ширанкана без скафандра.
Если он примет снадобье позже — он не сможет очнуться в нужный момент, сразу после того как путешествие по поверхности планеты будет закончено. Много раз Ловансал просчитывал в уме скорость этой проклятой телеги и время, необходимое ей для перехода между бараком и воротами, за которыми велось строительство. Но данные, которыми он располагал, были слишком отрывочны и неточны. В расчеты могла вкрасться ошибка.
Холод уже сейчас пробирался к его неподвижному телу сквозь рваное одеяло и медленно пополз по спине, перебирая своими ледяными пальцами позвонки. Ловансал не мог позволить себе даже повернуться. Газ уже был выпущен — об этом свидетельствовала мертвая тишина, царившая в пещере.
Лишь дыхание одного-единственного человека долетало до его слуха. Рэнд тоже не спал, он тоже сжимал в зубах загубник от кислородного баллона и в эту минуту наверняка тоже думал о близкой смерти. Сейчас Ловансал не смог бы объяснить, почему поддался на его уговоры и позволил этому парню участвовать в авантюре, которую затеял и которая, вполне возможно, закончится плачевно для них обоих.
Рэнд потерял вкус к жизни, он чувствовал себя обреченным и каждую ночь засыпал в ожидании смерти. В таком состоянии человеку нужен хоть какой-то шанс. Пусть даже мизерный.
Если им невероятно повезет и все сработает как надо, они не знают, что их ждет в том месте, куда отправляется железная тележка.
А самое главное, Ловансал не знал, что делать дальше, если первая часть этого безумного плана закончится успешно. Как вернуться обратно? И стоит ли возвращаться, если поднимется тревога? Можно попытаться прорваться к инспекторскому кораблю, но еще неизвестно, захочет ли инспектор, получив необходимую информацию, возиться с бежавшими заключенными и вступать в конфликт с руководством колонии. Скорее всего, он на это не пойдет. Но самое главное — Ловансал знал, что не отдаст добытую ценой смертельного риска информацию арктурианам. Почему? На этот вопрос он не смог бы ответить в данный момент, но это означало, что обратного пути у них не будет. Но тогда зачем все это? Еще не поздно отказаться, остаться в пещере, ждать утренней поверки, ждать прихода старшего охранника… Ловансал легко мог себе представить, что последует за этим приходом, и не мог допустить такого конца. Но кроме всех этих правильных рассуждений — было что-то еще… Что-то, что толкало его на смертельный риск.
В любую эпоху, в любом государстве находились люди, готовые жертвовать собой. Их называли героями — посмертно. И чаще всего их гибель казалась неоправданной. Но в длительном периоде времени именно их поступки служили историческими вехами развития целых цивилизаций.
Едва до Ловансала донесся отвратительный визг металлических направляющих, по которым передвигались ворота входного шлюза, и послышался знакомый рокот двигателя металлической телеги, он спрятал под матрас баллончик с кислородом и сдавил челюсти, прокусывая пластмассовую оболочку капсулы.
Ощутив горьковатый вкус лекарства, он еще успел подумать:
«Вот и все… Теперь у меня появился шанс… Рок не может быть настолько безжалостен. Прежде чем умереть, я должен увидеть ее… Женщину, у которой не было имени. Женщину, чей затуманенный образ оставался в скрытых глубинах моей памяти…» И, теряя сознание, он почти вспомнил ее имя, почти увидел ее глаза и улыбку…
Ловансалу показалось, что он очнулся через мгновение после того, как раздавил капсулу. Он даже подумал, что лекарство не подействовало, но за это короткое мгновение в окружающей обстановке, да и с ним самим произошли значительные изменения.
Он лежал на железной платформе совершенно голый, придавленный ледяными телами других заключенных. Телега стояла в каком-то незнакомом, ярко освещенном помещении, наполненном шумом механизмов, прерываемым жуткими нечеловеческими воплями.
«Если ты собирался отправиться в ад, то, кажется, тебе это удалось», — подумал Ловансал. Он ничего не чувствовал, ни боли, ни холода, который мучил его до того, как он принял паралитическое снадобье. И одна-единственная мысль овладела всем его существом. «Надо успеть принять транквилизатор, прежде чем тюремщики поймут, что он проснулся». Капсула с транквилизатором была спрятана за щекой, и сперва Ловансалу показалось, что ее нет на месте… Если он и в самом деле потерял ее, пока был без сознания, он не сможет ничего сделать. Даже приподнять руку казалось ему непосильным трудом в его нынешнем состоянии. Но прежде чем им успела овладеть паника, Ловансал нашел капсулу и понял, что его нервные окончания еще не пришли в норму, и осязание подвело его. Капсула, к счастью, была на месте. Он раздавил ее, подождал десять секунд, пока волна тепла не прошла по всему телу, и лишь после этого начал действовать.
Прежде всего он приподнял лежавшее на нем обнаженное ледяное тело другого заключенного настолько, чтобы можно было осмотреться.
Он подумал, что этот человек еще жив и превращен в ледяной чурбан действием усыпляющего газа. Искать среди груды окаменевших тел своего товарища по несчастью у Григория не было ни сил, ни времени. Им он займется позже.
В узкую щель, появившуюся в стенке повозки, Ловансал увидел огромный подземный зал, ярко освещенный прожекторами. Рассмотреть его сразу не удалось, не удалось и понять с первого взгляда, что здесь происходит. Внутреннюю глубинную часть зала скрывали голубоватые облака испарений, вызванные резкой разницей между наружной и внутренней температурами.
Ловансал подумал о том, что энергии здесь не жалеют. Наружные солнечные батареи, вплавленные в керамические плитки, давали ее с избытком и совершенно бесплатно.
Наконец поток воздуха сдвинул в сторону пелену тумана, скрывавшую от него гигантское сооружение в центре пещеры, а может быть, просто глаза привыкли к ослепившему его в первый момент свету прожекторов. Как бы там ни было, в конце концов он увидел это…
Больше всего сооружение по своим очертаниям напоминало скелет египетской пирамиды.
Скелет — потому что стен как таковых не было. Присутствовали только геометрически правильные ребра, четырьмя широкими линиями уходившие на стометровую высоту и обрывавшиеся у самого потолка пещеры.
Ребра еще не были сведены в одну точку, но было ясно, что строительство подходит к концу.
Больше всего Ловансала поразила не грандиозность сооружения, а ослепительное золотое сверкание, исходившее от его деталей.
Казалось невозможным соорудить столь огромную конструкцию из чистого золота, но позже, когда он узнал способ, каким это было сделано, — ему пришлось поверить…
Что-то происходило в центральной части зала, какое-то действо, сопровождавшееся стонами, всхлипами и жуткими воплями, от которых веяло безнадежностью и ужасом.
Временами, прерывая эти вопли, начинал скрежетать невидимый механизм.
Лежать и дальше под грудой окаменевших тел становилось опасно. В любую минуту ситуация могла измениться к худшему. Сейчас рядом с тележкой никого не было, и Ловансал, сдвинув в сторону лежавшее на нем тело, перемахнул через борт. Он не ошибся, вокруг действительно никого не было. От работавших в глубине зала арктуриан его отделяло не меньше сотни метров пространства.
Неожиданно его руку, все еще державшуюся за край повозки, ухватила другая, живая и горячая человеческая рука. Рэнд очнулся. Ловансал помог ему выбраться наружу, и через минуту они уже стояли рядом.
Около телеги валялась груда рабочей одежды, почему-то сильно заляпанной кровью. Но выбирать не приходилось, пришлось натянуть на себя эту заскорузлую, дурно пахнувшую одежду. Теперь по крайней мере они будут не так заметны со стороны.
Для того чтобы выяснить, что происходит в зале, им пришлось преодолеть сотню метров пространства и выйти в наиболее ярко освещенную часть зала.
Рискуя каждую минуту быть обнаруженными, они медленно продвигались вперед, укрываясь за остановленными механизмами и тушами выключенных охранных роботов.
Наконец беглецы подошли настолько близко, что нижняя часть пирамиды, до этого заслоняемая нагромождением непонятных механизмов, открылась во всех своих чудовищных подробностях.
Десяток хирургических столов с прикованными к ним обнаженными людьми стояли вдоль штабеля плит, изготовленных в течение прошедшего рабочего дня.
Несколько арктуриан с хирургическими инструментами в руках что-то делали около этих столов.
Вот один из них подал команду, и застывшая под потолком рука механического крана медленно поползла вниз, издавая металлический скрежет.
Несчастный, к которому она приближалась, издал отчаянный вопль, на который, разумеется, никто из арктуриан не обратил внимания.
Впрочем, кран не причинил человеку никакого вреда. Он лишь подхватил один из каменных блоков, развернул его и поднес вплотную к металлическому столу, на котором лежал несчастный заключенный.
Человек вновь закричал, и в его крике послышался такой ужас, что волосы на голове зашевелились у обоих «зрителей».
В следующее мгновение арктурианин поднял скальпель и резким ударом рассек артерию на шее узника. Кровь широкой пульсирующей струей хлынула на каменную плиту, услужливо подставленную краном, омывая всю ее поверхность.
— Я слышал об этом, — прошептал Рэнд, — но не мог поверить… Они превращают нашу кровь в золото…
Словно подтверждая его слова, кран поднял плиту к незаконченному ребру пирамиды и установил рядом с прочими, покрытыми золотой амальгамой.
Теперь в зале стояла гробовая тишина, видимо, остальные жертвы, скованные смертельным ужасом, потеряли способность даже кричать.
И от этой картины что-то сломалось внутри Ловансала. Им овладело состояние, похожее на то, что наделило Логинова нечеловеческой силой в палатке арктурианской предсказательницы и позволило ему, безоружному, уничтожить восьмерых нападавших.
Память не сохранила этого эпизода в голове Ловансала, но это не имело сейчас ни малейшего значения, потому что его тело вновь превратилось в не знающую пощады боевую машину. Замечать окружающее он начал лишь после того, как у него остался всего один противник.
Двое охранников из вспомогательной команды и двое арктуриан неподвижно лежали на полу, и Ловансал не помнил, как они там оказались.
Но последний из оставшихся в живых был быстрее остальных, намного быстрее. К тому же он стоял от Ловансала дальше, и у него было больше времени, чтобы подготовиться к нападению.
К счастью для Ловансала, у этого «хирурга» не оказалось энергетического оружия. Арктуриане чувствовали себя в полной безопасности внутри скалы, отделенной от остальной колонии ледяным вакуумом Ширанкана.
Появление землянина было для них полнейшей неожиданностью. Все же последний противник сумел справиться с собственной растерянностью и теперь поджидал Ловансала, слегка присев и широко разведя руки с опущенными вниз большими пальцами. Знакомая боевая поза рукопашной защиты системы Лин, принятой на вооружение тайными службами арктурианской армии. У Ловансала оказался вполне достойный противник.
А ослепляющее боевое безумие, когда не надо анализировать действия противника и каждое движение, каждый отточенный смертоносный жест рождаются в теле словно бы сами собой, минуя сознание, ушло.
Ловансал застыл напротив арктурианина, оттягивая последний бросок и обливаясь холодным потом. Не от страха, страха он по-прежнему не чувствовал, наступила реакция после вспышки активности. Организм израсходовал все свои силы, и Ловансал знал, что в ближайшие несколько минут он будет беспомощен, как младенец. Все тело стало ватным, руки и ноги двигались с трудом. Единственное, что ему еще удавалось, так это не показать своему противнику, что его состояние изменилось.
Он застыл неподвижно в оборонительной позиции притаившейся кобры и мучительно искал выход из положения.
Он не воспользовался оружием своих поверженных врагов, и теперь у него уже не было времени, чтобы подобрать его с пола.
Один неверный жест, и, если арктурианин действительно владеет системой Лин, через минуту он сломает Ловансалу шею. Те, кто знал приемы этой школы в достаточной степени, презирали оружие. В рукопашной схватке оно им было ни к чему.
Медленно отступая влево, чтобы выйти в зону более открытого пространства, Ловансал мучительно пытался понять, почему его боевой заряд кончился так некстати, перед лицом наиболее серьезного противника, и тут же вспомнил — так и должно было быть. Берсеркер немедленно выходит из транса, столкнувшись с серьезным препятствием. Поверженные противники уступали ему в скорости боевой реакции в десятки раз. Он фактически действовал в мире неподвижных врагов. Они не успевали даже понять, что происходит, прежде чем переставали понимать вообще что-либо. Если же берсеркеру встречается противник, равный или превосходящий его по скорости, то подсознание, управлявшее до той поры всеми его действиями, немедленно отключается, передавая управление разуму.
«Защитная реакция, всего лишь защитная реакция… И не надо смотреть ему в глаза, ни в коем случае не смотри ему в глаза. Иначе он поймет, что ты совершенно беспомощен…» Арктурианин, словно прочитав его мысли, немедленно послал свое тело в атаку. И все, что Ловансал успел сделать, — так это рвануться вниз, к спасительному полу. Носок ботинка просвистел у его виска всего в нескольких сантиметрах, но землянин знал, что это всего лишь секундная отсрочка. Положение, в котором он теперь оказался, не позволяло увернуться от следующего удара.
В это мгновение раздался оглушительный грохот разрядника. Ветвистая синяя молния ударила арктурианину в грудь, на лету остановила его и швырнула на пол рядом с Ловансалом мгновенно почерневшее тело.
Все еще не веря в собственное спасение, Ловансал приподнялся, шатаясь встал на ноги, и непонимающим взглядом уставился на Рэнда, про которого совершенно забыл в пылу схватки.
В глазах у парня, сжимавшего в руках разрядник с еще светящемся наконечником, он прочитал нечто, похожее на ужас.
— Ты знаешь, что за несколько секунд голыми руками ты убил четырех человек, двое из которых были арктурианами?
— Предпочитаю этого не знать… — проворчал Ловансал, постепенно приходя в себя. — И спасибо. Я твой должник.
— Сочтемся. Скажи лучше, что делать дальше?
— Дальше? Откуда я знаю?
— Разве у тебя не было плана?
— Плана? Откуда ему быть, да и какой может быть план в нашем с тобой положении? Нас собирались убить — мы бежали и ответили тем же. Радуйся, что на железные столы мы с тобой пока еще не попали. А план… До этого момента у меня был какой-то план, и он неплохо сработал, но вот что делать дальше — я не знаю. Решил, на месте будет виднее.
Ловансал беспомощно осмотрелся и в следующее мгновение уставился расширенными глазами на светящееся пятно, в самом центре пола золотой пирамиды. Там горела синим светом огромная пентаграмма, украшенная непонятными кабалистическими знаками.
— Ты чувствуешь ветер? — спросил Ловансал, не отрывая взгляда от пентаграммы. В ответ Рэнд недоуменно пожал плечами.
— Откуда взяться ветру в пещере? Здесь не может быть ветра.
— Но я чувствую его.
— Ты чувствуешь ветер?
— Черт возьми, ты думаешь, я шучу? Здесь какой-то сквозняк, мощное воздушное течение, идущее в эту синюю дыру!
— В какую дыру?
— Ты что, не видишь пентаграммы?
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Значит, не видишь… И не чувствуешь ветра. Но, может быть, это вовсе не ветер. Что-то собирается с разных сторон, что-то похожее на силу или на ветер. И потом эта сила уходит в дыру в центре пентаграммы, которую ты не видишь.
— Ты хочешь сказать, что видишь то, чего не вижу я?
— Именно это я и говорю!
— Ты с первого дня казался мне немного сумасшедшим.
— Тебе лучше поверить, потому что от этого может зависеть наша жизнь.
— Каким образом?
— Здесь выход, проход, ворота, туннель в иной мир — называй как хочешь. И кажется, я знаю, почему здесь строят эту пирамиду.
— Может быть, ты и мне расскажешь?
— Я бы рассказал, вот только я не знаю, откуда мне это известно. Моя память состоит из двух частей. Она словно составлена из памяти двух разных людей, и поэтому мне бывает трудно в ней разобраться. Но про пирамиду я все-таки знаю… Здесь, на Ширанкане, два солнца, две могучие голубые звезды. Их гравитационные поля, направленные навстречу друг другу, настолько сильны, что они способны разорвать гравитационную матрицу пространства, а поскольку она напрямую связана со временем…
— Ты говоришь непонятные вещи.
— Это неважно. Просто слушай. Возможно, я говорю их самому себе. Эти трещины в пространстве можно использовать… Только здесь и стоило строить такие ворота.
— Ты сам понимаешь, о чем говоришь?
— Не совсем. И далеко не всегда. Зато я знаю, как отсюда уйти.
— Куда уйти?
— А вот этого я не знаю… Это уж как повезет. Возможно, в мир тех, для кого арктуриане строят здесь проход. Только этот мир может быть хуже пещер Ширанкана.
— Хуже пещер Ширанкана не может быть ничего!
— Ты так думаешь? — отрешенно спросил Ловансал. — Мне почему-то кажется, что я там уже побывал. И мне не понравился мир завременья. Но если мы туда не пойдем, здесь по-прежнему будут убивать людей и превращать их кровь в золото для захвата. Нужно найти способ уничтожить проход, который они здесь строят, но с этой стороны у нас практически нет шансов…
— Здесь вообще только одна сторона, та, на которой мы сейчас стоим!
— Возможно, это так, но, не проверив, мы не будем знать наверняка.
— Здесь нет никакого прохода! Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Его нельзя увидеть, по крайней мере обычным зрением. Можно только в него поверить. Но он здесь, и он работает, возможно, энергии уже накопилось достаточно, но этого я не знаю.
— А что случится, если энергии не хватит?
— Мы застрянем в безвременье, там нет ни солнца, ни воздуха, даже смерти там нет.
— И все же ты хочешь попробовать?
— Мне кажется, у нас нет иного выхода. Не ждать же здесь до тех пор, пока старший охранник поднимет на ноги все свое воинство.
Не думаю, что нас ждет лучшая судьба. Впрочем, ты можешь остаться. Такие вещи каждый должен решать сам за себя.
— Если все, что ты говоришь, всего лишь бред сумасшедшего, в худшем случае ничего не произойдет. Так что я готов попробовать.
— Хорошо. Тогда встань здесь, на этом месте. Ты пойдешь первым, сосредоточься. Представь, что стоишь на крышке люка, которая сейчас откроется!
— Я не могу представить то, чего нет!
Не отвлекаясь на Рэнда, Ловансал прислушивался к себе. Что-то происходило глубоко в самом его сердце, и через какое-то время он ощутил теплую пульсацию у себя на шее, в том месте, где когда-то, у совсем другого человека, находился образ великого талисмана, подаренный ему женщиной, которую он любил…
Пульсация становилось все сильнее, превращаясь в огненный жар. Ловансал с трудом сдержал крик боли и страха перед неизвестным. Пять огненных лучей, словно лезвия световых кинжалов, вырвались из-под его робы, пробив себе дорогу наружу.
Каждый из этих лучей уперся в свой собственный угол пентаграммы, соединив их между собой полыхающим огненным шатром.
— Я… О боже! Я куда-то проваливаюсь! Подо мной пропадает пол!
Неожиданно Рэнд исчез. И сразу же в наружные ворота, которые Ловансал предусмотрительно запер, ударили чем-то тяжелым. Звук этого удара напомнил Ловансалу, что время кончается.
Он знал, что тот, кто пойдет вторым, рискует гораздо больше. Энергии могло хватить лишь на одно перемещение.
Пирамида, концентрирующая энергию на пентаграмме, подобно силовой призме, еще не была закончена и работала не в полную силу.
Но выбора теперь не было. Не зная, что его ждет, Ловансал сделал свой последний шаг в этом мире и оказался в центре пентаграммы.
Образ медальона на его шее нагрелся во второй раз.
ГЛАВА 50
Переход был мгновенным. И Ловансал—Логинов очутился рядом с Рэндом на высоком холме. Перед их глазами открылась широкая зеленая долина.
Слишком резко изменился мир вокруг них, и некоторое время они стояли неподвижно и молча, будучи не в силах поверить, не в силах принять то, что их окружало. И прежде чем Логинов—Ловансал понял, что переход удался, резкая боль, похожая на ожог, вернула его к действительности.
Рванув ворот рубахи, он извлек наружу Бладовар, наполнившийся ощутимой тяжестью и жаром, его камни полыхали багровым светом, свидетельствуя о том, что образ соединился со своим отражением.
— Мы в завременье. Не знаю, в какой его части. Этот мир так же бесконечен, как и наш собственный, — произнес Ловансал непривычные для него слова. Картина, раскинувшаяся перед ними, не оставляла в этом ни малейшего сомнения.
В центре долины, в нескольких километрах от холма, на котором они стояли, шла битва. Полчища медноголовых всадников волнами накатывались на трех чудовищ, пытавшихся прорваться к холму.
— Ракшасы. Они уже здесь… Если они прорвутся к проходу, ничто не спасет наш мир. Захват завершится гибелью всей нашей цивилизации. Изменится само время, и ад придет на Землю…
К моменту появления Логинова—Ловансала битва в долине уже близилась к завершению. Все ресурсы, все военное снаряжение, все службы тыла, поддерживавшие армию завременья, уже были захвачены сподвижниками ракшасов. Тысячи существ, похожие на сгустившиеся тени, реяли над армией медноголовых завременников, и хотя физически эти существа, казалось, не могли причинить никакого вреда — на самом деле они насыщали эфир невидимым и безотказно действовавшим ядом, лишавшим оборонявшихся воли и надежды.
Лишь древнее языческое пророчество еще поддерживало в сражавшихся остатки боевого духа. Где-то там, в недоступных простым смертным сферах, наступала новая эра, и вместе с ней должен был явиться воин, способный остановить ракшасов, обладатель волшебного амулета. Оставалось лишь надеяться и ждать.
Долгим взглядом, отмечающим все детали, Логинов—Ловансал окинул долину и понял, что сопротивление армии медноголовых уже сломлено. Слишком много ошибок они допускали, слишком были разобщены. Единое управление армией отсутствовало, и ракшасы вовсю использовали разобщенность медноголовых, их алчность и их равнодушие к судьбе своих соотечественников. Кровь, превращенная в золото, текла рекой — вновь и вновь превращаясь в кровь. Порочный круг замкнулся.
Битва неумолимо приближалась к своему финалу, когда один из полководцев повернул коня и поскакал к холму, на котором стояли Логинов-Ловансал и его спутник.
Приблизившись, полководец опустился на одно колено и, склонив голову в низком поклоне, спросил:
— Что мы должны делать? Куда ты направишь уцелевшие от разгрома отряды?
Не желая принимать неожиданно свалившейся на него ответственности, Ловансал-Логинов заговорил:
— Теперь уже слишком поздно. И почему именно я?
— Никогда не бывает слишком поздно. Я вижу на твоей шее Бладовар. Приказывай.
— Снимите все катапульты. Все уцелевшие метательные машины. Стяните их к центру, направьте все, что еще у вас еще осталось, против того ракшаса, что находится посредине. Все — против одного. Если вам это удастся — у нас появится дополнительное время, а там, кто знает, может быть, появится и шанс…
Полководец ускакал, на ходу отдавая распоряжения своим вестовым, и картина битвы внизу под холмом постепенно начала меняться.
Два ракшаса, атаковавшие армию медноголовых с флангов, рванулись вперед, сметая жалкие заслоны оставшейся без поддержки конницы.
Но зато ракшас, который до этого был ближе всех к заветному холму, теперь остановился вовсе, и расстояние между ним и двумя другими демонами начало увеличиваться.
Десятки огромных стрел, выпущенные из метательных катапульт, отскакивали от шкуры ракшаса, словно она была сделана из противотанковой брони. Но эти удары удерживали его на месте, не давая продвинуться вперед ни на шаг, и приводили в неописуемую ярость.
— Их сила уменьшается. Вместе они намного сильнее. Тот, что был в центре, объединял их усилия в единое целое. Они обмениваются кровью своих жертв и от этого становятся сильнее.
— Откуда ты все это знаешь, Ловансал, — спросил Рэнд, не отрывавший от его лица восхищенного взгляда, — и почему медноголовые выполнили твою команду?
— Потому что я принес амулет в их мир, а вместе с ним и надежду… Но они не знают, что битва уже проиграна, а надежда иллюзорна.
Волшебной силы, заложенной в амулете, достаточно, чтобы уничтожить только одного ракшаса. Но их здесь трое, и если хоть один из них прорвется к проходу, он превратит всех арктуриан в своих рабов, заставит их построить новые ворота в свой мир, через которые полчища новых демонов хлынут на Арктурию и на Землю. На наше счастье, между миром ракшасов и нашим миром находится завременье. Но если им удастся прорваться, они построят прямые пути. Ничто их тогда не удержит.
— Так чего же ты ждешь? Используй свой амулет! Они уже близко!
— Еще не время. Я ведь сказал тебе, что смогу использовать Бладовар только раз, только против одного из них…
Двое прорывавшихся с флангов чудовищ, протоптав кровавую дорогу сквозь ряды оборонявшихся, казалось, уже дышат Логинову—Ловансалу в лицо.
До них все еще оставалось несколько десятков метров, но этим шестиметровым исполинам ничего не стоило преодолеть их за несколько шагов.
Они неудержимо шли вперед, ступая по трупам своих врагов и ломая их последние шеренги.
Многие медноголовые, побросав оружие, разбегались в слепом ужасе во все стороны. Между этими двумя ракшасами и синим кругом пентаграммы за спиной Ловансала—Логинова не осталось больше ни одного укрепления.
«Пора», — мысленно произнес Ловансал. Он медленно снял с шеи тяжелую цепь Бладовара, и, приподняв талисман над головой, направил лучи засверкавших камней в глаза ближайшему чудовищу.
В какой-то момент наблюдавшему за этой сценой со стороны Рэнду показалось, что ракшас понял, что его ждет.
Он взревел голосом, от которого трескались скалы, и бросился на Ловансала. Мгновения растянулись и потекли, как вода. Мгновения, отделявшие его от гибели и от поражения…
Что-то нужно было сделать… Что-то сказать, произнести какое-то слово. Он знал его когда-то, не он, другой человек знал слово, но это сейчас неважно. Важно вспомнить… Секунды текли как часы…
Удар шпаги… Ракшас, превратившийся в обаятельного юношу… Все это было не с ним…
Вот мохнатая лапа занесена для последнего удара, вот медленно приближается к его голове гранитный кулак размером с автомобильный мотор…
И наконец его непослушные губы, сами собой, без участия сознания выдохнули навстречу приближавшейся смерти нужное слово…
— Латума…
Едва слышное вначале, слово зазвенело в воздухе, наполнилось неожиданной силой, и, ударив ракшаса в грудь, остановило его движение.
Огромное туловище ракшаса отклонилось назад, колени его подогнулись, и со страшным грохотом он рухнул на спину, подняв целое облако пыли, на какое-то время скрывшее детали этой безумной нечеловеческой схватки.
Но и талисман в руках Ловансала потух, израсходовав всю свою волшебную силу, превратился в бесполезную железку. Должно было пройти немало времени, прежде чем он вновь наполнится силой. Ловансал не знал, сколько именно нужно было для этого времени, но твердо знал, что это уже не имеет никакого значения. Из оседавшего облака пыли прямо ему в душу заглянули глаза другого чудовища.
Этот ракшас не ревел и двигался неторопливо, спокойно, словно знал уже, что жертвам не уйти от его мести за погибшего собрата…
И в эти секунды, думая лишь о том, чтобы не закричать от ужаса, в последний момент своей жизни Логинов выпрямился и усмехнулся.
Рэнду отчего-то показалось, что эта улыбка ударила ракшаса сильнее амулетного заклятья, и лишь через мгновение он понял, что ударила в чудовище совсем не улыбка, а ослепительный луч лазерной пушки.
За их спинами космический корабль шел на посадку, с противоположной стороны холма, ведя непрерывный огонь из всех своих орудий и не жалея мощности на эти удары.
И тогда сердце Логинова—Ловансала сорвалось со своего ровного боевого ритма, замерло на секунду и стремительно рванулось вперед, ломая все преграды и все барьеры, возведенные в его мозгу психотропным ядом арктуриан.
Хорошо встал корабль. Крепко вцепившись всеми четырьмя своими опорами в поверхность планеты, он даже не покачнулся, одновременно с касанием погасив планетарные двигатели. Лазерные пушки все еще вели огонь, теперь уже неизвестно по кому. Главный их враг, почти прорвавшийся к проходу ракшас, неподвижно лежал на земле, с развороченной грудью. Был еще один, тот, которого задержали катапульты медноголовых, но, сколько Логинов ни вглядывался в картину сражения, этого третьего противника он так и не увидел. Последний ракшас исчез бесследно, растворился в набежавшей дымке.
Непосредственная опасность миновала, и Логинов наконец позволил себе повернуться к кораблю, знакомые контуры которого вновь заставили забиться его сердце…
— Как же я так, как я мог забыть…
Он и не забывал. Лишь временно закрылись заслонки, опустились защитные шторы, чтобы сохранить его сознание и память, все то, что составляет личность человека.
Сейчас он беспомощно смотрел на бегущие к нему от корабля фигурки людей, одетых в серебристые рабочие костюмы космонавтов.
Их было четверо. И только когда они окружили его, когда зазвучали сбивчивые слова приветствий, он узнал наконец женщину, ради которой позволил отправить себя в последний полет без надежды на возвращение.
Затем его губы прошептали имя. Имя, которое не давало ему сойти с ума в арктурианском плену.
— Перлис… Перлис Пайзе… Ты все-таки нашла меня…
— Это не я, командир. Благодари Инфа. Это он проложил маршрут к планете, на которой ты очутился.
Когда суматоха, вызванная встречей, несколько улеглась, Бекетов, отведя Логинова в сторону, спросил:
— Что за юноша тебя сопровождает, он полетит с нами?
— Его зовут Рэнд, и, разумеется, он полетит с нами.
— Но ты ведь знаешь, устав нашей команды запрещает пребывание посторонних на борту корабля.
— Этот человек спас мне жизнь, и я надеюсь, со временем он станет нашим товарищем.
Больше они к этому вопросу не возвращались.
— Куда дальше командир? — спросил Бекетов, включая стартовые двигатели — Мы наконец возвращаемся домой?
— Еще нет.
— Ты хочешь сказать, что мы все еще не закончили, что захват все еще продолжается?
— Он продолжается все время. Все время, пока есть что отнимать, захватывать и использовать в собственных интересах. И он будет продолжаться до тех пор, пока есть желающие это делать.
— Значит, с ним невозможно бороться?
— Бороться можно, только начинать надо с себя… Ладно, давай разбираться с маршрутом.
— Может, вы спросите о маршруте меня? — раздался из динамика мальчишеский голос. Видимо, Инфу доставляло удовольствие придумывать себе разные голоса.
— Ты не можешь ничего знать о маршруте, который неизвестен мне самому, — ответил Логинов, пристально разглядывая планшет со звездной картой, в центре которой была выделена звезда с планетой, название которой вызвало в нем целый поток утраченных было воспоминаний.
— Ты хочешь лететь на Таиру? — снова поинтересовался Инф.
— Не на ту Таиру, которую ты знаешь.
— Ты забыл о том, что я знаю и другую, ту, что находится в завременье.
С треском, захлопнув лоцию, Логинов уставился в черный пустой экран дисплея, словно пытался разглядеть за ним несуществующее лицо Инфа.
— Кто тебя перепрограммировал в завременье?
— Значит, ты догадался, и вопрос не имеет смысла.
— Ты знаешь, как попасть в нужную нам временную точку?
— А как ты думаешь, для чего Мартисону понадобилось закачивать в меня новые программы?
— Значит, он знает, откуда начался захват…
— Он догадался об этом слишком поздно. Уже после того, как попал в завременье и ничего не мог изменить.
— В таком случае мы должны помочь ему.
