Много раз в жизни пыталась я нарисовать Лабиринт Змеев, и всякий раз терпела неудачу. Ни карандаш, ни тушь не в силах передать, каков он. На это не способна даже фотография: любой фотографический снимок вместит лишь незначительную часть целого, а между тем получить истинное впечатление о Лабиринте, если он не окружает вас со всех сторон, просто невозможно. Местность сия изобилует каньонами до такой степени, что и не понять: то ли это возвышенность, изрезанная паутиной разломов, то ли низменность, усеянная холмами и плато. Во многих местах каньоны так узки, словно едешь по переулку, а не среди просторов пустыни. Многие тысячи лет ветры и бурные воды точили слоистый камень, придавая ему фантастические текучие, извилистые формы.

Здесь-то в давние времена и предпочли поселиться южноантиопейские дракониане. Именно эти места многие считают местом возникновения, самым сердцем их древней цивилизации. В то время они были населены куда гуще: дракониане строили дамбы, дабы сдерживать потоки воды с Кедемских гор, каждую зиму превращающие Лабиринт в смертоносную западню, а чтоб обеспечить себя артезианской водой, рыли колодцы, уже давно занесенные песком и заваленные камнями до полной непригодности. Ну, а чтобы укрыться от солнца и хищников, они углублялись в скалы, вырезая в них грандиозные залы, ныне считающиеся одним из величайших археологических чудес мира. В других местах они возводили стены и храмы из колоссальных каменных блоков, но здесь в этом не было нужды: древние обитатели Лабиринта попросту расширили и углубили то, что было выстроено самой природой.

Первые из местных руин мы увидели вскоре после того, как въехали в Лабиринт. Сухайл назвал эти статуи Вратами Пламени, и я прекрасно понимала отчего. То были фигуры драконов, воздевших распростертые крылья к небу, изваянные из превосходного, красного с золотом, камня. К несчастью, крылья оказались сильно попорчены пулевыми пробоинами: слишком уж много проезжих – и кочевников, и иностранцев – сочли их соблазнительными мишенями. Пока мы приближались к статуям, я смотрела на них во все глаза, стараясь понять, изображают ли они пустынных драконов или же представителей некоего древнего, утраченного вида. А может, тех самых, которых дракониане сумели приручить? Если, конечно, допустить, что разводили они только одну породу, хотя причин полагать, будто дракониане с Рауаане разводили на тропических островах тех же самых животных, что и их собратья из лабиринта каньонов по другую сторону света, у меня не имелось.

Однако вскоре я осознала, что, разглядывая лишь монументальные сооружения наподобие Врат Пламени, пропущу не меньше половины интересного. Повсюду в скалах виднелись дверные проемы и кучи обломков камня там, где пустые изнутри утесы обвалились, не выдержав испытания временем.

– Настанет день… настанет день… – пробормотал Сухайл себе под нос, пожирая взглядом какое-то определенное место.

Я вопросительно подняла брови. Он улыбнулся и пояснил:

– Краны. Достаточно рабочей силы, чтоб разобрать завалы. И… как знать, что может обнаружиться под ними?

Даже не будучи археологом, привлекательность его идеи я понимала вполне. Драконианские поселения грабили тысячи лет, со времен упадка этой цивилизации. В весьма плачевном состоянии пребывала даже пещера, найденная нами с Сухайлом на Рауаане. По всей вероятности, многие из этих обвалившихся залов были пусты – до некоторых мародеры в погоне за всем, что может сгодиться на продажу, докопались сотни лет назад, однако возможность представлялась очень и очень заманчивой.

Впрочем, заниматься подобными вопросами во время этой поездки мы не собирались. Напротив, я и эти-то руины успела хорошенько осмотреть лишь потому, что особой пользы в поиске кладок принести не могла. Драконы не откладывают яйца на дне каньонов, иначе кладки смыло бы зимними наводнениями. Посему им приходится подыскивать места повыше – на вершинах плато либо на террасах посреди склонов, где стены каньонов не слишком круты. При этом место для гнезда должно быть песчаным, что позволяет закопать яйца на нужную глубину, и находиться на солнце. Все это нам было известно, однако человек вовсе не обязательно сможет взобраться туда, куда легко и просто долетит дракон.

Привычный к этой работе, аль-Джелида карабкался наверх с феноменальным проворством, цепляясь крепкими, словно сталь, пальцами за самые крохотные каменные выступы. Забраться он мог много выше и дальше, чем кто-либо из нас, однако Сухайл, по мере возможности прибегавший к помощи веревок, отставал от него ненамного.

– Порой статуи и письмена можно найти в самых неожиданных местах, – со смехом объяснил он в ответ на мое удивление.

Более легкодоступные места, прочесывая все уголки и закоулки Лабиринта, обыскивали Том с Хайдаром и Эндрю, мне же оставалось одно – присматривать за верблюдами. О, я тоже искала, когда могла, но одежда слишком уж сковывала движения. Вдобавок я, даже переодевшись в брюки, значительно уступала спутникам-мужчинам в выносливости и силе, и посему о том, чтоб угнаться за ними, нечего было и думать. (Памятуя о сем обстоятельстве, при подготовке к следующей экспедиции я уделила должное внимание физическим упражнениям, и, нужно заметить, это оказалось очень кстати.) В утешение я взялась за работу над точной картой этих мест: по словам Сухайла, до меня подобную попытку предпринимал разве что Митонашри полтора века тому назад.

Поиски уводили нас в Лабиринт все глубже и глубже. Одна найденная кладка, подобно первоначальной нашей цели, оказалась разорена хищниками, а из другой уже вывелись детеныши, и это распалило мое нетерпение сильнее прежнего. Посовещавшись, мы с Томом решили воздержаться от ее изучения и двигаться вперед. То немногое, что мы могли бы узнать здесь, не стоило риска пропустить момент рождения детенышей в ином месте, а если уж из этого ничего не выйдет, вернуться никогда не поздно.

Под конец Сухайл слегка отклонился в сторону. Нет, не настолько, чтоб мы могли пропустить хорошее место – успехом нашей работы ради обычной прогулки он не рискнул бы ни за что, но, когда перед нами возник вопрос, свернуть ли направо или налево, выбрал левый путь, так как знал, куда он ведет. Таким образом, однажды утром, в начале калориса, когда лучи солнца падали вниз под самым эффектным углом, выехав из каньона, столь узкого, что двум верблюдам не разойтись, мы оказались лицом к лицу со Стражами Времени.

Если вы видели хоть какие-нибудь изображения Лабиринта Драконов, то этого сооружения не видеть не могли. Стражи представляют собой пять сидящих фигур полных двадцати метров в высоту, вырезанных в отвесной каменной стене каньона. Драконоглавые, крылатые, что так типично для драконианских статуй, они словно вглядываются в саму вечность. Между ними находятся четыре двери, а поверху тянется затейливый резной фриз с изображениями крохотных драконов в полете и человеческих фигур, закованных в цепи.

Помещение за дверьми долгое время являло собой загадку. Все четыре входа ведут в один и тот же низкий вестибюль, из коего сквозь единственный арочный проем можно попасть в следующий, более просторный зал. Должно быть, когда-то в этом зале имелась мебель, деревянные стенные панели либо еще что-то легковоспламеняющееся: стены зала оказались покрыты толстым слоем копоти, почти полностью скрывающей росписи, некогда украшавшие каждый квадратный дюйм стен. Различимы остались лишь разрозненные фрагменты, но все попытки отчистить копоть неизменно заканчивались уничтожением фресок. Стоит надеяться, что современные, более совершенные методы когда-нибудь позволят увидеть их целиком… но пока результат нулевой.

Конечно, мы отправились в Лабиринт вовсе не ради них, однако сия картина не могла оставить равнодушным даже человека, столь одержимого живыми драконами, как я. Если б и мне довелось расти невдалеке от подобных реликвий, как знать – возможно, и я увлеклась бы драконианами не меньше Сухайла. В Ширландии драконианских руин ничтожно мало, а те, что есть, не вызывают ничего, кроме разочарования, однако при виде Стражей Времени у меня захватило дух.

На ночь мы разбили лагерь неподалеку. Сухайл сознался, что однажды устроил себе постель прямо в вестибюле.

– Но больше – никогда, – с чувством сказал он. – В ту ночь мне ни на минуту глаз сомкнуть не удалось. Я был уверен, что Стражи знают о моей выходке и вовсе ее не одобряют.

Стражи Времени

Я прекрасно понимала, что он имеет в виду. Я отнюдь не суеверна, но мне тоже не хотелось спать под надзором этих каменных глаз, и на ночлег мы ушли за поворот – туда, откуда статуи было не видно.

Все время пребывания в Лабиринте мы стерегли лагерь по ночам: благодаря грунтовым водам, растительность в этих краях имеется даже летом, что привлекает сюда различных травоядных, за коими, в свою очередь, приходят и хищники, а наших крохотных костерков из верблюжьего помета недоставало, чтоб отпугнуть зверей. Одну меня в караул не ставили – не столько из-за пола, сколько из-за отказа учиться стрелять… однако в ту ночь я все равно почти не спала, раздумывая о драконианах и обо всем, что они могли знать о мире.

Наутро мои спутники начали обыскивать окрестности, а я осталась внизу и взялась рисовать Стражей Времени. Вряд ли в этом имелась какая-либо необходимость: Стражей рисовал и каждый заезжавший сюда путешественник, и даже те, кто в глаза их не видел, однако, глядя на эти древние изваяния, я не смогла отказаться от мысли запечатлеть их на бумаге собственной рукой. Задерживаться здесь надолго мы не могли и прекрасно сие понимали. Когда-то неподалеку был колодец (Сухайл показывал место), но его так завалило, что легче было бы выкопать новый. По воду приходилось ездить довольно далеко. Между тем одна из наших дойных верблюдиц после самума пала, а другая доилась не так обильно, как можно было надеяться.

Вскоре откуда-то сверху донесся победный вопль.

Обернувшись, я увидела Тома, стоявшего на краю плато напротив Стражей. Снизу он казался лишь серым пятнышком на фоне выцветшего от солнца неба. Он помахал мне шляпой, а свободную руку поднес ко рту и крикнул:

– Здесь!

Взбираясь на плато, он в кровь разодрал ладони – я обнаружила это, когда Сухайл отвел меня наверх более легким путем (заметьте: «более легким» отнюдь не значит, что путь оказался в прямом смысле легок). Однако страдания Тома окупились сторицей: посреди плато, во впадинке, засыпанной песком, он отыскал нетронутую кладку яиц.

С драконьей точки зрения место было идеальным. Плато располагалось на такой высоте, что тень укрывала его лишь под конец утра да к вечеру. При этом углубление в центре удерживало песок (иначе его сдуло бы ветром), и в этот песок наша дракониха отложила яйца. Да, как сие ни фантастично, однако мне крепко запало в голову, будто яйца эти отложены именно ею – первой самкой дракона, совершавшей брачный полет на наших глазах, той, чей след оказался потерян, когда аль-Джелида помешал мне углубиться за ней в Лабиринт. Конечно, вероятность была ничтожно мала… но разум мой не всегда оценивает вероятности рационально.

С точки зрения натуралиста в этом месте не хватало кое-чего весьма и весьма желательного. Поблизости не было воды. К тому же, дабы увидеть появление детенышей на свет, нам с Томом пришлось бы либо устроиться прямо во впадинке (идея не слишком разумная), либо взбираться на еще более крутой и высокий соседний холм и наблюдать в бинокли.

Как вы, вероятно, понимаете, на последнем мы и остановились. Тем временем Эндрю с аль-Джелидой взяли верблюдов и отправились по воду.

Ничто не может отвлечь от жуткой жары и жажды лучше, чем интеллектуальный триумф. Кладку мы нашли как раз вовремя: на следующий же день, когда мы с Томом старались получше растянуть плащи, дабы укрыться от солнца, детеныши начали выбираться из скорлупы. Не один час пролежала я на раскаленном камне, вытянувшись во весь рост и отводя от глаз бинокль только затем, чтобы зарисовать то, что видела. Сухайл расхаживал вокруг нас с полотном и палками и обеспечивал тень, чтоб мы, с головой уйдя в наблюдения, не погибли от теплового удара. К концу дня у меня началась мучительная мигрень, но это было мне безразлично: я наконец-то увидела, как рождаются на свет пустынные драконы.

Конечно, мы с Томом прочли все записи лорда Тавенора о выведении детенышей из яиц в Дар аль-Таннанине. Однако многие из них родились недоразвитыми, и насколько на процесс инкубации повлияла смена обстановки, оставалось только гадать. Посему в этот день мы отставили в сторону все свои прежние заключения и наблюдали рождение драконьих детенышей словно впервые, фиксируя любые подробности вплоть до самых незначительных мелочей.

Форма яиц была близка к правильной сфере – подобное распространено среди птиц, откладывающих яйца в ямки, из коих они не могут выкатиться. Бледной, песчаного цвета окраской с множеством более темных пятнышек яйца очень напоминали яйца рябков; по-видимому, сие в обоих случаях служит маскировкой от хищников, всегда готовых отыскать и разорить гнездо. Скорлупа с момента откладывания затвердела, что свойственно не всем видам драконов: как известно, яйца одних видов кожисты, студенисты, подобно яйцам рептилий, яйца других – больше похожи на птичьи. Дабы пробиться на волю, новорожденные проламывали скорлупу так называемым «яичным зубом» (на самом деле это особого рода чешуя, сбрасываемая вскоре после рождения).

Разительнее всего наши данные отличались от данных лорда Тавенора в части, касавшейся подскорлупной оболочки. Толщина ее заметно превышала указанную в его рабочих дневниках, и прежде, чем выбраться из скорлупы, детеныши тратили немало усилий, чтобы ее разорвать.

– Откуда такая толщина, как полагаете? – спросил Том, не отрываясь от окуляров бинокля.

– Возможно, атавизм. Напоминание о том, что некогда яйца были кожистыми, – сказала я, приподнявшись на локте, чтобы записать все, что наблюдаю. – Твердая скорлупа могла развиться позднее, под воздействием внешних факторов, а кожистая внутренняя мембрана сохранилась.

Гипотеза была красива, и я придерживалась ее много лет. Однако затем эксперименты, проведенные Томом, дали нам более точное объяснение: подскорлупная оболочка яйца пустынного дракона состоит из особого вещества, реагирующего на нагрев. При помощи канатиков – нитевидных образований, знакомых каждому, кто хоть раз в жизни разбивал в бокал куриное яйцо – она соединяется с желтком и обеспечивает новорожденного всеми питательными веществами, что в оном содержатся. Однако в то время мы этого еще не знали. Могли сказать лишь одно: детеныши выбирались из скорлупы весьма энергично и тут же принимались бодро расхаживать вокруг гнезда, хотя не получили ни крошки пищи.

Немногое на свете выглядит более жутко и восхитительно, чем новорожденные, к какому бы виду они ни принадлежали. Благодаря чешуе, юные драконы не производили впечатления кусков сырого мяса, что свойственно птенцам многих птиц, но были бледны, неуклюжи и часто падали носом в песок, не совладав с инерцией тела. Пожирать друг дружку они и не подумали – напротив, проявили поразительную склонность к стайности: с наступлением сумерек дракончики сошлись к осколкам скорлупы и сбились в кучу, дабы не озябнуть.

Нам с Томом пришлось покинуть плато засветло. Двигаясь ничуть не более грациозно, чем новорожденные драконы, мы добрались до лагеря, разбитого на дне каньона, и здесь, не занятая наблюдениями, я в полной мере ощутила все последствия дня, проведенного под безжалостным оком солнца. В то время я решила никому о сем не говорить, однако измучена была хуже, чем в плену у бану сафр – разве что не так обгорела. Выпив до капли предложенную Сухайлом воду, я рухнула на одеяло и забылась сном, чему не сумел помешать даже бешеный водоворот мыслей.

Невзирая на это, проспала я не более двух часов. Мой сон нарушил странный звук – негромкий низкий, но неумолчный. Повернувшись набок и оглядевшись, я увидела Сухайла. Он сидел рядом, расслабленно обхватив руками колени.

– Что это? – прошептала я.

– Думаю, драконы, – ответил он.

Воздух дрожал от ровного, успокаивающего гула многих голосов, то умолкавших, то вновь присоединявшихся к общему хору. Результат особой музыкальностью не блистал – даже я, не наделенная особой остротой слуха, чувствовала, что некоторые ноты звучат не в лад, – однако отличался своеобразной жутковатой красотой, наподобие волчьего воя, только нежнее.

– Они что же… поют?

Улыбку Сухайла несложно было разглядеть даже в темноте.

– Возможно, мурлычут. Как кошки. Об этом немало рассказывают, но сам я еще никогда не слышал.

Минуту спустя он снова улегся на одеяло, а я примостила голову ему на плечо. Не знаю, сколь долго слушала я их первобытную песнь: убаюкав меня, она проникла и в мои сновидения. Но все это время, сколько бы его ни было – ночлег на скромном биваке среди Лабиринта Змеев, рядом с любимым мужем, под монотонный драконий хор – хранится в памяти среди самых дорогих воспоминаний в моей жизни.

Возможность осмотреть гнездо представилась нам через три дня – именно столько времени новорожденные провели рядом, прежде чем оставить его навсегда. Не стану испытывать терпение читателей подробным описанием этих дней: они – всего лишь прелюдия к тому, что случилось после. Скажу одно: пришлось нелегко. Все это время мы прожили на последних глотках воды, коих едва хватало, чтобы душа не рассталась с телом, а радость от новых открытий поутихла и больше не отвлекала меня от жары и жажды.

По счастью, на третьи сутки, вскоре после полудня, в лагерь вернулись Эндрю с аль-Джелидой и привезли столько воды, сколько сумели набрать, не вычерпав источника досуха и не заставляя нас слишком долго ждать. Напиться вдосталь мне даже после этого не довелось, однако та горькая, отдающая козьей шкурой вода казалась вкуснее изысканнейших вин.

– Не поискать ли нам еще одного гнезда? – предложила я Тому.

Том поразмыслил над этим, прикусив губу, и, наконец, покачал головой.

– К тому времени, как мы его отыщем, детеныши давно выведутся. А между тем мы и так уже сильно искушаем судьбу.

По пути к источнику за верблюдами погнались шакалы, а брат был вынужден прятаться в расщелине от дракона, ненадолго прервавшего летнюю дрему. К тому же невдалеке от лагеря Сухайл обнаружил еще одно логово, и мы, скрестив пальцы, молились о том, чтоб зверю не вздумалось проснуться до нашего отъезда. Несомненно, именно об этом и подумал Том.

– По-моему, – заключил он, – лучше спокойно закончить обследование этого гнезда и возвращаться.

И вправду: рождение детенышей в Дар аль-Таннанине мы пропустили ради наблюдений за сим процессом в естественных условиях, а между тем наблюдения за новорожденными также могли принести немало пользы.

– Согласна, как ни отвратительно это признавать. Давайте посмотрим, не опустело ли гнездо. Если да – возможно, успеем выехать еще сегодня.

Действительно, гнездо опустело. На этой стадии юные драконы настолько безобидны, что Том сумел понаблюдать за двумя, покинувшими гнездо накануне, и за их первыми неуклюжими попытками поохотиться, однако на столь неровной местности далеко проводить их не смог. Я втайне уже размышляла о том, какие приготовления потребуются для наблюдений за молодняком на воле, но, каков бы ни оказался ответ, мы ни к чему подобному готовы не были. Посему я сосредоточилась на остатках их гнезда – по крайней мере, тем хватило любезности остаться на месте.

Осколки скорлупы были разбросаны по всему плато. Поначалу мы оставили все как есть, внимательно осмотрели впадинку со всех сторон, и только после этого решились ступить на песок, потревожив отпечатки драконьих лап. Затем мы начали собирать осколки. Среди них нашлось и несколько клочьев подскорлупной оболочки, ускользнувших от глаз новорожденных (большая часть сей субстанции оказалась съеденной). При нас имелось немного формалина – ровно столько, чтобы при случае сохранить образцы мышечных тканей одного из детенышей, но вместо этого мы воспользовались им для сохранения подскорлупной оболочки, дабы без спешки исследовать ее по возвращении в Куррат.

Поскольку другой возможности понаблюдать за выведением детенышей из яиц не предвиделось, к делу следовало подойти со всем тщанием. Собрав всю скорлупу, какую удалось найти, мы обнаружили свидетельства тому, что это место использовалось для гнездовья не впервые. Затем я устроилась во впадине и принялась шарить в песке, чтоб убедиться, что ничего не упущено.

Пальцы скользнули по камню.

На первый взгляд, ничего удивительного в этом не было. В конце концов, я сидела на вершине огромной каменной глыбы, и дно впадинки, по всей вероятности, не оказаться каменным просто не могло. Однако ему следовало бы оказаться неровным, шероховатым, а камень, попавшийся мне под руку, был плоским и гладким на ощупь.

Охваченная любопытством, я начала отгребать песок. Задача оказалась не из простых, так как песок сыпуч и склонен сыпаться обратно на дно любой ямы, но все же я сумела отыскать то, что нащупала. Да, гладкий камень был вовсе не тактильной галлюцинацией, вызванной долгим пребыванием на солнце. Проведя по нему рукой, я нащупала край.

Могу лишь предполагать, как выглядела я в тот миг со стороны. Я рухнула на колени и принялась расшвыривать песок горстями, будто самка дракона, готовящаяся отложить яйца, пытаясь расчистить находку и взглянуть на нее. Да, под песком лежал ровный камень – сантиметров двадцати в ширину, ничем не примечательный… однако ж столь правильных форм естественным путем не возникает. То был каменный брус, одним краем примыкавший к скале, а другим…

По-видимому, я инстинктивно догадалась, что передо мной, еще до того, как успела понять это умом. Поскольку, подав голос, окликнула вовсе не коллегу-натуралиста.

– Сухайл!

Какие бы нотки ни слышались в моем крике, он поднялся ко мне со дна каньона с быстротой просто-таки фантастической. Опустившись на колени в вырытую мной яму, он положил руку на каменный брус.

– Вот здесь, – сказала я, направляя его пальцы вглубь.

Секунда – и он нащупал то же, что и я. Второй плоский камень, рядом с первым, но несколько ниже.

– Ступени…

Голос его прозвучал не громче шороха тонкой струйки песка.

Мое сердце бешено стучало в груди – по причинам, с физическими усилиями не имевшим ничего общего.

– Здесь только две ступени, – сказала я. – Вполне возможно, это и все.

Возможно, и все. А возможно – далеко, далеко не все…

– Надо проверить, – сказал Сухайл.

Услышав мой зов, Эндрю с Томом тоже последовали за моим мужем, но куда медленнее. К тому времени, как они поднялись к нам, мы успели расчистить кусочек второй ступени и нащупать внизу, под песком, третью.

– Мы что-то нашли, – еле переводя дух, сказала я, – только пока не знаю, что.

– Вода, – вмешался Сухайл. – Нужна вода. Если песок не смочить хоть немного, все это вскоре обрушится на нас. Хотя нет, вода попросту испарится…

Муж замолчал, стиснув кулаки от досады. Досок или бревен, чтоб укрепить стены ямы, поблизости не было. Окинув взглядом впадинку, не превышавшую пяти метров в поперечнике, он наморщил лоб и кивнул.

– Корзины, – сказал он. – И все остальное, что можно наполнять песком, а после спускать его вниз.

Несмотря на общее возбуждение, мы поступили вовсе не столь безрассудно. Эту заслугу я отношу на счет Сухайла, твердо державшегося за скалу собственного профессионализма, какие бы штормы не угрожали увлечь его в пучину. Мы действительно начали вычерпывать из ямы песок, но осторожно, сваливая в определенное место и просеивая в поисках всего, что могло в нем оказаться. Все это, вкупе с подъемом обратно наверх пустых седельных сумок, выпало на долю наших злосчастных спутников, мы же с Сухайлом откапывали ступени.

Из-за этих предосторожностей дело двигалось медленнее, чем могло бы. Вначале мы расширили яму, расчистив пространство вокруг верхних ступеней лестницы до твердого камня, и обнаружили вертикальную шахту, выбитую в скале, что поумерило наши опасения касательно возможного обвала, а затем взялись откапывать лестничный проем от стены до стены. В тот первый день нам удалось очистить лишь первую ступеньку и часть второй, но к наступлению сумерек мы совершенно выбились из сил.

Когда копать из-за темноты сделалось невозможно, мы уселись вокруг костерка из верблюжьего помета и долго молчали, глядя друг на друга. Молчание нарушила я.

– Не знаю, – сказала я, – что может быть там, внизу. Знаю одно: я просто не в силах уехать, не попытавшись этого выяснить.

– Драконианские руины, что же еще, – сказал Сухайл, сосредоточенно глядевший куда-то вдаль. – По внешнему виду судить еще рано, однако расположение… Прямо напротив Стражей. Как будто туда-то они и смотрят. Случайностью это оказаться не может.

– А нет ли в легендах или исторических хрониках упоминаний о других народах, живших в этих краях? – спросила я.

Сухайл отрицательно покачал головой.

– Выходит, и это подземелье – драконианское, хотя бы по данной причине.

Доселе неизвестные драконианские руины… Находка могла оказаться сущим пустяком – к примеру, лестницей в ничем не примечательный погреб, где тысячи лет назад хранились съестные припасы. Возможно – вполне возможно – его давным-давно разграбили, не удосужившись отметить на карте для грядущих поколений. Однако в списках драконианских руин Лабиринта этот погреб не значился. О существовании его не знал никто из ныне живущих, кроме нас шестерых.

Эндрю раскинул руки в стороны и захохотал.

– Какие могут быть вопросы? Лично я остаюсь! Боже правый, да кто на нашем месте мог бы просто так взять и уйти?

Судя по выражению на лице аль-Джелиды, он вполне мог бы. Не будучи ученым, он интересовался лишь той работой, за которую получал плату, и более ничем. Но пока мы платим ему за спуск с плато седельных сумок с песком, он охотно останется здесь. Что до Хайдара, он был аритатом и ни за что не бросил бы соплеменника.

Я подняла взгляд на Тома. Губы его дрогнули в усталой улыбке.

– Я готов, – сказал он. – Как говорится, если уж нашел драконье логово, умри, а внутрь загляни.