Вы вполне можете предположить, что я откладывала визит к шейху не только в силу занятости. И будете совершенно правы.

После нашего возвращения Сухайл заглядывал в Дар аль-Таннанин дважды, но оба раза – совсем ненадолго, и уходил прежде, чем я успевала узнать о его появлении. Учитывая решение, принятое в пустыне, мне следовало бы искать встречи с ним энергичнее – хотя бы затем, чтоб извиниться за прежнюю холодность. Но принять решение – это одно, а вот исполнить его – совершенно другое.

Я даже не знала наверняка, стоит ли искать его в резиденции шейха. К этому времени аритаты откочевали на летние квартиры, и Сухайл вполне мог пребывать среди них, либо сопровождать тех, кто регулярно ездил в пустыню и доставлял нам драконьи яйца. А если даже он здесь, в городе… что я ему скажу? Все, что приходило на ум, казалось слишком прямолинейным, а между тем без посторонних встреча наверняка не обойдется. Как бы ни нравилась мне Махира, я не смогла бы сказать Сухайлу, сколь высоко ценю его дружбу, когда она сидит всего в десятке футов от нас. Пожалуй, можно спросить, как продвигается перевод… ведь это уж точно вопрос вполне нейтральный? Не имея способностей к языкам, я даже примерно не представляла, сколько времени может потребовать перевод части текста, написанной на нгару. Надо думать, немало – ведь я была вполне уверена, что раньше он этого языка не изучал.

Поразмыслив, я рассудила, что сей вопрос вполне безобиден. Интерес к предмету его страстного увлечения позволит проявить дружескую сердечность, не выходя за рамки приличий. Итак, если Сухайл снова заглянет к нам в сад, спрошу о Камне с Великого Порога.

Махира встретила меня с радостью, велела подать угощение, и некоторое время мы болтали о моих приключениях в пустыне. О нашем похищении она уже слышала и немало шокировала меня довольно резкими замечаниями о судьбах, что должны пасть на головы этих собачьих отродий бану сафр.

– Разве имаму позволительно говорить такое? – спросила я.

Махира рассмеялась.

– В дни старины, – пояснила она, – кочевники сажали незамужнюю девицу в особый паланкин и везли с собой в битву, как знамя. Женщины, зовущие мужчин на подвиги в сражении с врагом, – давняя ахиатская традиция.

Все это живо напоминало древние сказания Нидди и Уэйна, хотя, конечно, паланкинов в них не фигурировало.

– Надеюсь, теперь всем битвам конец, – сказала я. – После этого возмутительного инцидента люди вашего брата прекрасно поддерживали мир и покой – по крайней мере, в непосредственной близости от нас.

Эта реплика должна была подготовить почву для следующей, дабы вопрос о втором ее брате не показался неуместным. Однако нужные слова застряли в горле, так как я не сумела отыскать способа придать им должную безобидность – учитывая, что она, по всей вероятности, слышала то самое сказание о Сухайловом подвиге. Вместо этого я принялась по мере сил пересказывать Махире новости об умм Азали и других аритатах. Да, она жила в большом городе, однако интерес к новостям из пустыни сохранился во всех ахиатских сословиях.

Покончив с беседой, мы отправились в сад, осматривать медоежек. Когда я вошла в их затянутый сеткой вольер, Амамис с Гикарой дремали, разомлев на жаре, так что изловить их оказалось делом пары секунд.

Не обращая внимания на возмущенный щебет, я широко развела крылья Гикары, осмотрела ее со всех сторон, а затем подвергла той же процедуре Амамиса. Медоежки пребывали в добром здравии: чешуя их лоснилась, хохолок Амамиса отливал яркой сапфировой синевой, и оба, не проявив ни малейшей апатии, улизнули прочь, стоило только их отпустить.

– Вы прекрасно ухаживаете за ними. Благодарю вас, – сказала я Махире.

– Они – украшение нашего сада, – ответила она. – Надеюсь, опыты над их яйцами позволили вам узнать много нового.

Медоежки скрылись в листве. Я сощурилась, глядя, как они карабкаются по веткам, ища, куда бы еще сунуть нос.

– Это требует времени. Чтоб точно оценить жизнестойкость яиц, мы должны испытывать ее до предела, и здесь понадобится гораздо больше серий экспериментов, чем мы успели провести до сих пор. Если вы согласны продолжать работу, я с радостью оставлю медоежек у вас. Вот только чем бы отблагодарить вас за труды?

Я обернулась к Махире, намереваясь спросить, не хочется ли ей завести в садах собственную пару медоежек. Правда, потомство Амамиса с Гикарой, во избежание близкородственного скрещивания, для этого не годилось, но в знак благодарности я вполне могла выписать из Лютъярро еще одну пару. Однако, как только я повернулась, перед глазами все поплыло. Качнувшись вбок, я ухватилась за дерево и мешком осела на землю.

Махира бросилась ко мне и присела надо мной с таким проворством, что подол ее одеяния вздулся пузырем.

– Что с вами?

– Нет-нет, все в порядке, – ответила я, прекрасно понимая, сколь глупо это звучит. – Просто голова вдруг закружилась…

Махира помогла мне подняться, усадила на скамейку и села рядом, придерживая меня за локоть. Возражать против этих предосторожностей у меня не было сил.

– Да, – призналась я, – я уже около недели чувствую некоторое недомогание. Думала, что все это из-за жары… старалась побольше пить… но до такого прежде не доходило. Боюсь, уж не заболела ли…

В последние слова было вложено немало досады. Болезни – почти неизбежные спутники любого путешественника, и я познакомилась с ними гораздо ближе, чем хотелось бы. Хворь не только отвлекла бы меня от работы, но и выставила слабой в глазах мужчин, на коих я так старалась произвести обратное впечатление. Однако я уже видела, чем заканчиваются попытки перенести болезнь на ногах, за работой, и вовсе не желала довести себя до полного изнурения.

– Хотите, я вызову к вам своего личного доктора? – предложила Махира.

– О, нет, – поспешно ответила я, – в этом нет необходимости.

– Уверяю вас, вы никого этим не обремените. И дело свое она знает прекрасно.

Услышав это, я оборвала возражения на полуслове.

– Она? Ваш доктор – женщина?

Махира возмущенно подняла брови.

– По-вашему, я позволила бы осматривать свое тело мужчине?

После такого ответа вряд ли стоило говорить, что я сочла это само собой разумеющимся. Как, может быть, известно некоторым из читателей, первый университет в Ахии был основан женщиной, матерью одного из калифов – очевидно, она-то и встала на сторону обучения медицине девушек, дабы вопросы приличий не препятствовали заботе о здоровье пациенток. Чтобы сия точка зрения распространилась в умах, потребовалось две сотни лет, и даже в наши дни женщины-медики встречаются не так уж часто, однако богатые и набожные дамы нередко прибегают к их услугам.

Признаюсь, мысль была весьма привлекательной. Многие годы бесцеремонные осмотры, ощупывания и выстукивания докторов-мужчин вгоняли меня в краску; консультация же с доктором-женщиной наверняка окажется много легче.

– Я буду очень признательна ей за помощь, – сказала я.

Если б я только знала, что спускаю с цепи сим ответом! К тому времени, как вихрь суматохи наконец унялся, меня, точно по волшебству, перенесли из вольера медоежек на женскую половину дворца, уложили на софу и напоили чем-то прохладительным. Затем ко мне приставили девочку-служанку с опахалом и запретили вставать до прихода женщины-доктора, появившейся с невероятной быстротой – по-видимому, благодаря высокому положению Махиры, родной сестры самого шейха.

Представившись как Нур бинт Ахмад, она спросила о симптомах моего недуга.

– В последнее время я слишком быстро устаю, – созналась я. – И голова иногда кружится. А еще участились приступы мигрени. Возможно, тепловой удар?

Но этого по ее меркам оказалось недостаточно. Она принялась расспрашивать подробно: в какое время эти симптомы обостряются, долго ли продолжается обострение, что именно я при этом ощущаю, и так далее, и тому подобное, проверила пульс, осмотрела глаза, язык и некоторые иные части тела, от упоминания коих я воздержусь из соображений пристойности (да, я не против откровенности, когда она необходима для дела, но в данном конкретном случае никакой надобности в ней нет).

Когда сей допрос подошел к концу, мне стало ужасно стыдно. Изумленная деловой хваткой Нур, я задумалась, в чем корень этого изумления, и осознала, что просто не ожидала от женщины глубины познаний и мастерства, сравнимых с мужскими. Одним словом, я недооценила ее. С таким же точно отношением я то и дело сталкивалась на протяжении всей своей научной карьеры, и вот, пожалуйте – сама подозреваю в некомпетентности женщину, знающую о человеческом организме несравненно больше, чем я. Бог мой, она закончила университет и имела ученую степень, тогда как я, несмотря на все свои научные свершения, похвастать тем же не могла. Несомненно, некомпетентные женщины-медики на свете бывают, однако хватает и докторов-мужчин, неспособных отличить сломанной кости от воспаления мозга, однако я, невзирая на ручательство Махиры, не смогла оценить Нур по справедливости.

Мне захотелось извиниться перед Нур… но ведь она не знала, что я о ней подумала, а если что-либо и поняла по моему поведению, лучше всего было загладить вину, проявив к ней должное доверие.

– По крайней мере, это не желтая лихорадка, – сказала я, когда она закончила расспросы. – Ею я уже переболела.

А также лихорадкой денге на Мелатанских островах и малярией, подхваченной в Пхетайонге, но ими можно заболеть и во второй раз. Правда, Пенсит снабдил нас джином и тоником для профилактики малярии, но полностью полагаться на это средство не стоило.

Нур наморщила лоб, легонько коснувшись пальцами края платка (очевидно, привычная поза, свидетельствовавшая о глубокой задумчивости).

– Где вы живете? – спросила она.

– В Квартале Сегулистов, в доме байтистской семьи, – ответила я.

– А где принимаете пищу?

– Обычно – в Доме Драконов… это поместье невдалеке от городских стен. Проснувшись, завтракаю дома, но обедаю всегда там, а зачастую там же и ужинаю.

Нур ненадолго задумалась и кивнула, словно подводя итог некоей мысленной беседы. Отвернувшись от меня, она окликнула Махиру, сидевшую в противоположном углу комнаты, дабы не мешать нам.

– Возможно ли оставить умм Якуб здесь на день-другой? – спросила Нур, когда Махира подошла к нам.

– Что?! – воскликнула я, вскинув голову. – Я вовсе не настолько больна!

Нур смерила меня серьезным взглядом.

– Я не думаю, что вы больны, – сказала она. – Я полагаю, вас отравили.

Опрокинь кто-либо мне на голову ведро ледяной воды, даже это не потрясло бы меня сильнее.

– Это… это невозможно.

– Откуда вам доставляют еду?

– С базара, – медленно проговорила я. – На базар посылают работника… по-моему, его зовут Маазир.

Нур помрачнела.

– Не хотелось бы обвинять этого человека без доказательств. Но если вы останетесь здесь, и ваше состояние улучшится…

Несмотря на жару и духоту, я похолодела с головы до пят.

– Но Том ест то же, что и я и, кажется, не чувствует недомогания… ну, разве что самую малость.

Однако Том обладал выносливостью быка. В Бульскево он был укушен виверной и перенес отравление как ни в чем не бывало.

– Господи милостивый… – выдохнула я.

– Ему тоже не следует есть пищу с базара, – сказала Нур.

Если это было правдой, если кто-то действительно подмешивал нам в пищу яд – с ведома Маазира или без, – то делали это с умом. Могли бы подсыпать чего-нибудь такого, что погубит нас обоих в течение часа, невзирая на всю выносливость Тома. Вместо этого нас предпочли оставить без сил постепенно – таким образом, чтоб это нетрудно было принять за болезнь. Ну, а со временем мы умрем, а может, им достаточно попросту помешать нашей работе… Так или иначе, у нас возникла возможность поймать злоумышленника – но лишь при условии, что мы его не спугнем.

– Я предупрежу Тома, – сказала я. – Если я незаметно принесу ему еды, он сможет поужинать ею вместо того, что принесет с базара Маазир. Который час?

Из-за ажурных решеток на окнах судить о времени суток было затруднительно. Конечно, регулярные призывы к молитве слышны в Куррате повсюду, однако они еще не успели встроиться в мои биологические часы, как у аманиан.

– Скоро начало вечерней молитвы, – ответила Махира.

– Тогда я должна поспешить.

Вечерняя молитва начиналась с закатом. Том, безусловно, торопился завершить аутопсию до сумерек, и, следовательно, еще не ужинал. Возможно, его выносливость и помогла бы ему пережить еще день без особого ущерба для здоровья, но не могла же я сознательно позволить ему есть отравленное, если имеется хоть малейший риск, что Нур не ошибается!

Я попыталась встать, но доктор положила мне руки на плечи, не позволяя встать с софы.

– Вы никуда не пойдете. В доме найдется, кому доставить по назначению и сообщение, и еду.

– Хватило же мне сил дойти сюда, – возразила я, еще раз попытавшись подняться, однако, чтоб удержать меня на месте, особых усилий не требовалось, и Нур, очевидно, понимала это не хуже, чем я.

– А что, если кто-нибудь подслушает ваше предостережение и решит прибегнуть к более жестким мерам? – сказала она.

– Тем больше у меня причин быть там, с Томом. Или вы предлагаете бросить его в опасности?

– Умм Якуб, – вмешалась Махира, прежде чем наш спор успел разгореться еще жарче, – я велю нашему повару приготовить для него корзину. Если он получит подарок из дворца шейха, отказ от ужина с базара никому не покажется странным. А предупредить его можно и позже, вдали от посторонних ушей.

Ослиное упрямство подзуживало настаивать на моем изначальном плане… однако нельзя было не признать, что предложение Махиры куда разумнее.

– Хорошо. Только я предпочла бы ночевать у себя, – сказала я.

Дабы убедиться, что состояние мое не ухудшается, Нур потребовала, чтоб я на некоторое время осталась лежать на софе. Вскоре после заката я наконец-то покинула дворец – с сопровождающими, с собственной корзиной, в которой хватило бы пищи не только на ужин, но и на завтрак, и даже на ленч, и со строгим наказом назавтра остаться дома, а в Дар аль-Таннанин – ни ногой.

Теперь предстояло самое трудное: найти уважительную причину для нашего с Томом отсутствия (впрочем, самым трудным было даже не это: я отроду не умела спокойно сидеть на месте, когда назревает беда). Размышляя над этим в одиночестве, за ужином, в своей комнате, я горько рассмеялась.

– Наверное, – сказала я тарелке вареного нута, – можно просто сказаться больными. Тогда отравитель решит, что добился своего.

При условии, что не задался целью довести сию драму до внезапного трагического конца…

Не успела я покончить с ужином, как ко мне постучалась Авива.

– Внизу ждет ваш брат, – сообщила она, заглянув в комнату.

– О, господи, – невольно выдохнула я, поднимаясь из-за стола. – Ну конечно, еще бы. Иду.

В нетерпении расхаживавший по двору Эндрю обернулся на звук моих шагов, как ужаленный.

– С тобой все в порядке? – спросил он, но прежде, чем я успела ответить, продолжил: – Ну да, какое там! Я слышал, там, у шейха, ты в обморок упала. Сядь, ради бога.

– «В обморок» – это, пожалуй, преувеличение, – сказала я. – Голова закружилась, вот и все. Я вполне в силах стоять и даже ходить.

– Что ж, присядь хоть ради моего спокойствия, а?

В этом я уступила – хотя бы ради возможности поговорить о чем-то еще, кроме моей устойчивости или же нехватке таковой.

– Это не малярия ли? – спросил Эндрю, переболевший сей хворью в Койяхуаке и прекрасно знавший ее симптомы.

– Нет, не малярия. На самом деле…

Тут я запнулась и призадумалась. Стоит ли рассказывать Эндрю о подозрениях Нур? С одной стороны, это встревожит его куда сильнее известия о моем обмороке. С другой стороны, если дело действительно в яде, об этом нужно поскорее сообщить Пенситу, дабы злоумышленника арестовали. Но может ли за всем этим стоять сам Маазир? Или же он работает на кого-то еще? Если так, кто он – соучастник или слепое орудие?

Все эти мысли вводили меня в замешательство с самого начала ужина, и к ответу я с тех пор не приблизилась ни на шаг. Оставалось только жалеть, что первым ко мне не пришел Том, и я не смогла рассказать обо всем ему, прежде чем впутывать в дело брата.

Между тем мое молчание встревожило Эндрю сильнее прежнего. Присев передо мной на корточки, он взглянул мне в глаза.

– Так что же с тобой? Что-то еще хуже малярии?

– В некотором смысле… – я с силой протерла глаза, однако в голове от этого ничуть не прояснилось. – Нур… то есть, доктор Махиры… Она считает, э-э… Она считает, что моя болезнь – не случайность. Что она кем-то подстроена.

– Ты хочешь сказать… – обдумав мои туманные намеки по порядку, Эндрю вскинул голову и изумленно поднял брови. – Чушь какая-то! Кто, говоришь, так считает? Смотревший тебя доктор – причем женщина?

– Не смей так говорить, – сказала я. – Она прекрасно знает свое дело. Я хочу проверить ее гипотезу, воздержавшись от еды, которую доставляют нам в Дом Драконов. Время ухудшений моего самочувствия навело Нур на мысль, что проблема в пище с базара. Если же Нур ошибается – что ж, обращусь к другому доктору.

– Но кому могло прийти в голову тебя отравить? – возразил Эндрю. – Ни один из ширландцев такого не сделал бы. А ахиаты – наши союзники. Зачем им устраивать подобные диверсии?

– Политика… – с сарказмом вздохнула я. – Кто-то же заплатил бану сафр за наше похищение. Вполне логично предположить, что, потерпев неудачу, они могут прибегнуть к другим методам. А может, виной всему – сумасшедший одиночка, вбивший себе в голову, будто наша работа подрывает естественный порядок в мире. Сейчас нам этого не узнать никак. Для начала нужно убедиться, что дело действительно в яде. Без этого все остальное – только пустые домыслы.

Возможно, дурное самочувствие помрачило мой разум, а может, я слишком сосредоточилась на том, чтоб убедить Эндрю в своей правоте – так или иначе, шагов за спиной я не слышала и даже не подозревала, что мы не одни, пока в разговор не вмешался Том.

– В яде? – переспросил он. – Уж не о вивернах ли речь?

– Нет, – отвечал Эндрю, поднявшись на ноги. – Речь о том, что кто-то пытается отравить Изабеллу.

– И вас, – поспешно добавила я, что, если вдуматься, было отнюдь не лучшим способом смягчить заявление Эндрю. Скорее, наоборот.

Я в общих чертах изложила гипотезу Нур. Выслушав, Том пришел в ужас.

– Вот, значит, откуда этот особый ужин, – пробормотал он. – А я-то думаю: с чего бы вдруг шейх так расщедрился…

– Если Маазир вправду подмешивает вам в еду яд, для шейха это будет позор, – заметил Эндрю. – По-моему, сам Маазир – не аритат, но нанял его наверняка кто-то из них.

– Давайте-ка по порядку, – вмешалась я. – Существенного улучшения самочувствия я пока не наблюдаю, но, думаю, после одного приема безвредной пищи ожидать заметных перемен рано. Сможем ли мы придумать убедительную причину для завтрашнего отсутствия?

– Или просто прихватите еду с собой, – предложил Эндрю. – Вы ведь и раньше часто обедали вдвоем взаперти. Принесенное Маазиром спрячете в корзину, или еще куда, а потом скормите драконам, пока никто не видит.

Я в ужасе уставилась на брата.

– Вот уж на это я определенно не пойду! Мы и понятия не имеем, как скажется подобное угощение на драконах, отравлено оно или нет!

Одна мысль о том, чтобы подвергнуть такому риску Бутуза или кого-либо из взрослых драконов, возмутила меня до глубины души. Если уж экспериментировать с их рационом, то точно зная все его ингредиенты и следуя четкому плану.

Том заложил руки за спину и принялся расхаживать по дворику, от стены к стене.

– Через какое время мы будем точно знать, в пище ли дело? Суток хватит?

– Нур говорит, для полной уверенности лучше выждать двое суток.

Том поджал губы.

– Ну, хорошо, двое – так двое. Допустим, уверенности мы достигли. И что дальше? Поставим в известность Пенсита?

Эндрю, перешнуровывавший ботинок, вскинул на нас изумленный взгляд.

– Вы намерены с этим подождать? А я собирался сообщить Пенситу сегодня же.

Мы с Томом быстро переглянулись, дабы убедиться, что согласны друг с другом.

– Не надо, – сказала я.

– Это еще почему?

– Потому, что Пенсит попрет напролом, – фыркнул Том.

– Да. Он ждать двое суток не станет, – согласилась я. – Закует Маазира в кандалы и устроит шейху скандал. А Маазир, возможно, ни в чем и не виноват. Возможно, отравитель – тот, у кого он покупает еду. А может, дело вообще не стоит выеденного яйца! Может, у меня просто тепловой удар. Прежде, чем спускать с цепи Пенсита, мне нужны доказательства.

– Но…

Эндрю насупился и умолк с таким видом, будто ему страсть как хочется продолжать спор, но никаких аргументов в голову не приходит. Сейчас он сделался очень похож на самого себя в возрасте лет девяти, но мне хватило здравого смысла не говорить об этом вслух.

– Прихватим еду с собой, – подытожила я, – и поглядим, что из этого выйдет. Дальнейших действий без дополнительных данных не предпринимаем.