Глава одиннадцатая
Когда от сна очнулся я
К моему удивлению – и эгоистичной досаде, – когда на следующее утро я вошла в комнату, куда Виктора поместили на время выздоровления, он выглядел лучше меня. Бессонные ночи не пощадили мое лицо, Виктора же проведенное в доме врача время исцелило от всех следов горячки.
Он сидел, подложив под спину подушку, и явно не ожидал увидеть меня.
– Элизабет! Что ты здесь делаешь?
Я едва сдержалась, чтобы не ответить гневной отповедью о том, что приехала сюда, чтобы спасти сидящего передо мной дурака. Вместо этого я прижала руки ко рту и кинулась к нему.
– О, Виктор! Когда я нашла тебя, ты был в ужасном состоянии. Я боялась, что опоздала.
Он вздрогнул.
– Это ты меня нашла? Последние дни как в тумане. А может, недели. – Он потер лоб и огляделся вокруг как бы в надежде на подсказку о том, что пропустил. – Ты… В каком состоянии были мои комнаты?
Я нежно улыбнулась, отняла его руку ото лба и прижала его холодные пальцы к своей щеке.
– Ну, могу сказать, что тебе следовало бы подумать о горничной. У меня не было времени, чтобы осмотреться. Мы сразу же повезли тебя сюда. К сожалению, в ту же ночь, как мы тебя нашли, в печи разгорелся огонь, и здание сгорело дотла. Вместе со всеми твоими вещами. Подумать только, если бы я тебя не нашла, ты бы оказался внутри этой огненной преисподней! – Я позволила слезам навернуться на глаза.
Он устало откинулся на подушку, но я знала каждое из выражений его лица. Он был текстом, изучению которого я посвятила всю свою жизнь. Силы покинули его не от отчаяния, а от облегчения.
– В любом случае все это время я работал впустую. Я пунктировал рай и обнаружил внутри ад.
Он закрыл глаза. Веки у него были почти прозрачные, покрытые сеткой крошечных голубых и фиолетовых вен. Я вспомнила, как он водил пальцами по моим венам, вычерчивая детальную карту моего пульса.
– Виктор, – сказала я. Мне нужно было поговорить с ним прежде, чем он снова заснет. Если он не хотел рассказывать о том, чего стоили его безумные штудии, я бы с радостью оставила его наедине с своими секретами. Мы бы никогда больше не поднимали эту тему. Я уничтожила все улики, а лихорадка легко могла стереть из головы Виктора воспоминания. Но одну загадку я не могла сжечь и забыть. – Почему ты мне не писал? Я так беспокоилась о тебе, что послала сюда Анри, только чтобы найти тебя. А потом и он уехал.
– Анри? – эхом откликнулся он. Но по тому, как вздрогнули его веки, я поняла, что он насторожился.
– Ты, конечно, помнишь. Он приезжал полгода назад. И написал мне, что нашел тебя. Но после этого письма от вас обоих прекратились – снова. Вот почему мы приехали. Я так беспокоилась, что за тобой некому присмотреть!
– Каждый день я работал ради нас с тобой. Ради тебя. Я не писал, потому что мне не о чем было рассказывать. Надеюсь, ты не сомневаешься в том, что я занимался важными вещами?
Мне хотелось ущипнуть его, дернуть за волосы так, чтобы он вскрикнул от боли. Еще мне хотелось впиться в его губы. Жадно, слепо. Поглотить его всего целиком. Вместо этого я убрала ему со лба волосы, накручивая на палец шелковистую прядь.
– Я знаю. А еще я знала, что ты так увлечешься учебой, что забудешь, как отчаянно я жду твоих писем. Но Анри бросил тебя одного. Это на него не похоже. Состояние, в котором мы тебя нашли, только подтверждает, что беспокоилась я не зря. Анри не следовало уезжать.
Виктор открыл глаза и пристально посмотрел на меня.
– Мы расстались на плохой ноте. Сама знаешь почему.
Я изобразила непонимание:
– Уверяю тебя, даже не догадываюсь.
– Ты знаешь, зачем Анри приехал на самом деле?
– Чтобы изучать восточные языки. Чтобы они с отцом могли наладить торговлю с Дальним Востоком. По-моему, это замечательная мысль. В компании отца он был несчастен, а учеба дала бы ему возможность заниматься любимым делом, не предавая отца.
Виктор прищурился, прикрыв глаза темными ресницами.
– Сдается мне, в глазах Анри предательство не самый страшный грех.
– О чем ты?
– Анри выследил меня, когда приехал сюда. Не знаю, как он меня нашел. И как меня нашла ты. – Он с интересом посмотрел на меня.
– Мэри Дельгадо.
– Кто?
Его искреннее недоумение бальзамом легло на мою ревнивую душу. Может, она и запомнила его, но для него она была бесполезна. Мое изначальное расположение к ней вернулось, как только страх, что она отнимет у меня Виктора, отступил.
– Племянница книготорговца. В лавке ее дяди был чек от твоего заказа.
– А, Карлос. – Виктор опустил голову, словно вспомнив о чем-то, чего мне знать не полагалось. – Возможно, Анри тоже отыскал меня через него. Умно. Я-то думал, что он нашел путь попроще. Он появился у меня на пороге – улыбка до ушей, энтузиазм через край. Я был рад его видеть. Мне нужно было отвлечься от работы. Но я быстро понял, как сильно он изменился с моего отъезда. Он подолгу молчал, постоянно отвлекался. Через неделю мое терпение подошло к концу, и я потребовал, чтобы он рассказал мне, что его мучает. Он признался, что приехал, чтобы получить мое благословение на помолвку. С тобой.
– Со мной? – изумленно повторила я. – Но почему? Я всегда думала, что он женится на Жюстине. Я так этого хотела!
– Как выяснилось, Анри метил выше. Можешь себе представить мою реакцию.
Его горящие глаза впились в мои. Я видела, какую злость вызывает в нем одно лишь воспоминание. О да, я могла представить его реакцию.
Я взяла его за руку и смущенно опустила глаза.
– Честно говоря, Виктор… Не могу. Прошло почти два года. Восемнадцать месяцев с последнего твоего письма. Я опасалась… я опасалась, что, оставив меня, ты понял, что в твоей жизни для меня больше нет места. И потом, мы никогда не обсуждали наше будущее. Ни разу не говорили о нем прямо. Я не хочу связывать тебя обязательствами, но мое сердце, как и прежде…
– Элизабет, – сказал он так, словно отчитывал ребенка. Он приподнял мой подбородок и заставил меня посмотреть ему в глаза. – Ты моя. Ты была моей со дня нашей встречи. И будешь моей всегда. Мое отсутствие не должно было вызывать у тебя сомнений в моей любви. Она никогда не угаснет.
Я кивнула, и на этот раз слезы облегчения, выступившие у меня на глазах, были непритворными. Я в безопасности. Рядом с Виктором для меня всегда найдется место, и неважно, чего хочет его отец и сколько ему приходится на меня тратить.
Он отпустил мой подбородок, прижал пальцы к векам и потер переносицу.
– Для Анри у меня не было ни добрых слов, ни сочувствия. Его претензии на тебя перечеркнули наши прежние отношения, и я больше не могу называть его другом. Его действия – это итог долгой и коварной работы, направленной против меня.
Он помолчал.
– Когда он заговорил об этом, я спросил, ответила ли ты на его чувства взаимностью. В таком случае я бы, разумеется, отступил. – На челюсти у него вздулся желвак. Он лгал, но я оценила его усилия. – Он сказал, что вы с ним об этом не говорили.
Хоть что-то Анри сделал правильно. Расскажи он Виктору правду, наша беседа повернулась бы иначе. Единственным доказательством моей причастности было последнее письмо, которое я получила от Анри. Я сожгу его, как только вернусь в Женеву.
– Я попытался взять с него клятву, что он не станет пытаться завоевать твое сердце. Он сказал, что не может давать таких обещаний, потому что ты сама распоряжаешься своим сердцем, и в случае, если твой выбор падет на него, он не станет тебя отвергать. Я понял, что нашей дружбе настал конец. Я сообщил ему об этом и потребовал, чтобы он избавил меня от своего присутствия и вероломной лжи и никогда больше не переступал порог моего дома. Он сказал, что поедет учиться в Англию, чтобы забыть о нас обоих. Больше я его не видел и не слышал.
– Мне так жаль. Я знала, что он отправился в Англию, но если бы я знала, зачем он приехал сюда… – Если бы я знала, я бы поступила точно так же, потому что я вернула себе Виктора. Анри был моим другом детства и утешением. Но я была бы глубоко несчастна, пытаясь убедить его, что я счастлива. Он видел слишком много. Это замужество стало бы для меня постоянным бременем.
Виктор поерзал, и я поправила ему подушку. Он снова закрыл глаза, и кожа вокруг них натянулась.
– Разумеется, это не твоя вина. Мужчины всегда будут стремиться к тому, чего не могут получить. К тому, что выше их. К тому, что обладает божественной природой.
Я рассмеялась и положила голову ему на грудь.
– Я так по тебе скучала.
Виктор отстегнул мою шляпку и распустил мне волосы – так ему нравилось больше.
– А я без тебя плутал в темноте. Расскажи, как тебе жилось?
– Не слишком хорошо. Если бы не Жюстина, я бы сошла с ума. Она поддерживала меня все это время. Даже в какой-то мере помогла залатать рану из-за твоего отсутствия. Я так рада, что мы взяли ее в дом.
– Хм. – Он поигрывал прядью моих волос. – Я даже не предполагал, что она станет для тебя хорошей компаньонкой. Она всегда казалась мне глуповатой.
– Ты никогда не мог оценить ее по достоинству.
– А вот ты оценила ее мгновенно. Ты мало к кому так относишься.
– Жюстина особенная. Я тебе уже говорила. – Я глубоко вздохнула, закрывая глаза. – И ты позволил мне спасти ее – так же, как ты спас меня.
Спасенную от матери Жюстину я тайком провела в свою комнату. Я велела ей подождать, пока я подготовлюсь. Только в лодке, на обратном пути в город, я поняла, что в моем плане по спасению Жюстины имелся изъян.
У детей уже была гувернантка.
Охваченная паникой и волнением, я думала лишь о том, как бы увезти Жюстину от матери. У меня не было четкого понимания, куда я ее увожу. В доме Франкенштейнов я не могла распоряжаться прислугой и менять ее состав. У меня не было никакой власти.
Но я не собиралась отправлять Жюстину назад. Мне просто нужно было сделать так, чтобы в доме появилась вакансия… и немедленно.
А для этого мне требовался соучастник.
– Виктор?
Я скользнула к нему в кровать и убрала с его лба волосы. Лоб был холодный, а кожа приобрела здоровый оттенок. Пока меня не было, лихорадка наконец-то отступила. Он поморгал и открыл глаза, и я с облегчением встретила его ясный, сосредоточенный взгляд. Иногда из-за лихорадки у него случались приступы, во время которых он не узнавал ни меня, ни родных. Вместо этого он бормотал бессмыслицу, словно жил какой-то другой жизнью.
– Элизабет. – Он сел в постели и потянулся, вглядываясь в скудно освещенную комнату и часы на стене. – Сколько времени прошло?
– Несколько дней. Я так рада, что тебе полегчало.
– Какой сегодня день? Ты по мне скучала? – спросил он так, будто хотел заполнить фактами пробелы в памяти.
– Четверг. Конечно, я скучала. Я провела в этой комнате почти все время.
Он кивнул. Потом присмотрелся ко мне внимательней. – Тебе что-то нужно.
В глазах вдруг защипало. Как я ни силилась скрыть от Виктора свои мысли, он понимал меня лучше, чем кто-либо. Я опустила голову ему на плечо, пряча лицо, чтобы не выдать слишком много.
– Ты помнишь, где твоя семья нашла меня?
Он вытащил шляпные булавки и распустил мне волосы. Шляпка свалилась, и он принялся играть с моими локонами.
– Конечно.
– Но ты никогда не встречал женщину, у которой я жила.
– Нет. А что? Ты по ней скучаешь?
– Я надеюсь, она умерла. И что она страшно страдала, отходя в мир иной.
Виктор негромко, удивленно рассмеялся и приподнял мой подбородок, чтобы заглянуть мне в глаза.
– Тогда я тоже на это надеюсь. Почему ты о ней вспомнила?
– Ты спас меня. И теперь я тоже хочу кое-кого спасти. – Я рассказала ему о Жюстине, об увиденной мной сцене и моем необдуманном вмешательстве. – Понимаешь, я не могу отправить ее домой. Я хочу, чтобы она осталась здесь, со мной. – Я осознала свою ошибку и торопливо поправилась: – С нами. Ради мальчиков. – Я взяла его руки в свои. – Я хочу спасти ее – так же, как ты спас меня.
Виктор непонимающе покачал головой.
– Но ты-то особенная.
– Я думаю, она тоже особенная.
Что-то изменилось в его лице, и его взгляд стал пустым, как будто в глазах опустились шторки. Он откинулся назад. Я в отчаянии подалась вперед.
– Она не простолюдинка. Ее семья живет в городе. Она образованна и воспитанна – она уже сейчас лучше меня!
– Но твой отец был дворянином.
Годы подозрений обрушились на меня, но я осторожно обошла страхи, связанные с моим происхождением.
– Может быть. А может, я была дочерью шлюхи, и моя опекунша солгала. – Я шутливо улыбнулась, внимательно наблюдая за реакцией Виктора.
Произнести это вслух оказалось все равно что избавиться от ноши, которую я тащила так долго, что перестала замечать – до того момента, как опустила ее на землю. Я втянула воздух и поняла, что впервые за долгое время могу вдохнуть полной грудью. Голова сделалась легкой и пустой.
Виктор не понимал, шучу я или говорю всерьез.
– Но ты говорила, что наш дом на озере Комо выглядел знакомым.
– Знакомым не как воспоминание, а скорее как сон. Я жила в аду – ничего удивительного, что во сне я видела свет, уют и счастье.
Молчание Виктора длилось, казалось, целую вечность. Наконец он кивнул:
– Это не имеет значения. Мне все равно, кем были твои родители. Меня это никогда не интересовало. Возможно, это имеет значение для моих родителей, но они глупы. Я не знал и не хотел знать, откуда ты, с того дня в саду, когда тебя подарили мне. И сейчас не хочу знать. – Он наклонился, глядя мне в лицо, и его черты разгладились. – Ты родилась в день, когда мы познакомились. Ты моя Элизабет, а остальное неважно.
Он потянулся ко мне и прижался губами к моим губам. Это был наш первый поцелуй.
Его губы были мягкими и сухими. Если губы Жюстины скользнули по моей щеке, как бабочка, с удивительной мимолетной грацией, то поцелуй Виктора стал подтверждением заключенного между нами контракта. Гарантией, что я принадлежу ему, а он будет меня защищать.
Я ответила на поцелуй, обвила его шею руками и притянула ближе, чтобы вписать в контракт свое имя. Выпустив меня, он вздохнул и снова нахмурился.
– Ну хорошо. Давай спасем твою Жюстину. Хотя я все равно не понимаю, почему ты считаешь милосердием поручить ей Эрнеста и Уильяма.
Я рассмеялась, уткнулась головой ему в грудь и обняла крепко-крепко.
Но одно дело иметь сообщника, и совсем другое – иметь план. Виктор вышел, чтобы раздобыть что-нибудь поесть. Я мерила шагами комнату, пытаясь придумать, как заставить Франкенштейнов уволить гувернантку, Герту, и при этом не навлечь на нее неприятностей вроде наказания или ареста. Я не желала ей зла. Она просто стояла у меня на пути.
В конце концов я решила подделать письмо от ее родственников, которые жили в нескольких днях пути, и написать, что ее дядя болен и ей срочно нужно вернуться домой. Ее родители, как и мои, были мертвы. Я не знала, насколько близка она была с родными, но надеялась, что достаточно, чтобы мое письмо ее убедило. Как только она покинет дом, я предложу Жюстину в качестве временной замены, а потом отправлю Герте письмо о том, что в ее услугах больше не нуждаются. Франкенштейны же получат поддельное письмо от Герты, в котором она сообщит, что нашла себе новое место и не вернется.
Мой план мог рассыпаться на любом из этапов, но я была уверена, что это наименее болезненный выход. В письмо об увольнении я собиралась включить безупречную характеристику, чтобы облегчить ей поиск нового места.
Не успела я сесть за стол, вооружившись пером и чернилами, как вернулся Виктор.
– Готово, – сказал он.
– Что готово?
– Герты больше нет. Матушке придется срочно искать новую гувернантку.
Я встал из-за стола, не веря своим ушам. Я думала, что он ушел перекусить. Он отсутствовал не больше часа. Что он мог сделать за час, чтобы избавиться от Герты так быстро?
– Куда она уехала?
– Домой, – сказал он просто.
– Но она же не могла сорваться с места, никого не предупредив. Как тебе это удалось?
Он ответил не сразу. Коснулся одного из моих длинных локонов, которые все так же свободно лежали на плечах.
– Само совершенство, – прошептал он, закручивая пряди так, чтобы на них падал струящийся из окна свет. – Почему, интересно, я считаю их красивыми? Что такого в твоих волосах – в обычном проявлении природы, не имеющем ни внутренней ценности, ни глубокого смысла, – что, глядя на них, я испытываю счастье?
– Ты такой странный. – Я взяла его руку и развернула ее, чтобы поцеловать ладонь. – А теперь скажи, как ты избавился от Герты?
Он пожал плечами, не сводя глаз с чего-то у меня над головой. Я заметила, что его рубашка и жилет слегка измяты и сидят криво. В обычном состоянии он всегда выглядел безукоризненно. Как видно, остатки лихорадки еще цеплялись за его организм.
– Я попросил ее уйти. И она ушла. Лучше всего предложить матери подходящую кандидатуру завтра.
Он сел за стол, достал книгу и снова погрузился в изучение предмета, которым занимался до болезни.
Я так и не узнала, что именно сделал Виктор, но это сработало. Мы никогда больше не слышали – и не говорили – о Герте. На следующее утро я сказала измученной и расстроенной мадам Франкенштейн, что знаю девушку, которая станет для детей идеальной гувернанткой. Жюстина была представлена Франкенштейнам и немедленно нанята, а я, подарив ей новую жизнь, стала ее единоличной благодетельницей.
Первое время сохранять равновесие было непросто. Мне нужно было вести себя очень осмотрительно, чтобы мое расположение к Жюстине не вызвало ревности Виктора. Он любил так мало людей в своей жизни, что ни с кем не хотел меня делить. Но когда он был в школе, я могла проводить время с ней.
Я часто сидела с ней в детской, пока она учила Эрнеста и играла или ворковала с Уильямом. Я интересовалась ими ровно столько, сколько от меня ожидалось, и делала вид, что меня умиляют их шалости, но Жюстина обожала их совершенно искренне. Когда она хвалила за успехи Эрнеста, она делала это от всего сердца. Когда она смеялась и хлопала новому трюку Уильяма, ее глаза сияли от гордости.
Помогая Жюстине, я просто хотела сделать ей – и себе – доброе дело, но теперь я видела, что она была той, кем должна была стать для этой семьи я: ангелом.
Ангелом она была и для меня. Она единственная из домочадцев не держала в заложниках мою судьбу. Она была прислугой, а я – воспитанницей, и потому она не представляла для меня угрозы. Но из-за того, что я не носила фамилию Франкенштейн, она могла относиться ко мне как к любимой подруге, а не к хозяйке.
Наверное, я начала смотреть на нее с той же радостью и преклонением, что и юные Франкенштейны.
Я любила Жюстину.
И любила Анри.
Но никого я не любила так, как Виктора, потому что всем, что у меня было, я была обязана ему.
Когда дневной свет приобрел теплый оттенок, а лучи солнца стали длиннее, врач выгнал меня из комнаты.
– Скажи своей хозяйке, что утром вы уедете, – сказал Виктор, когда я прикалывала на место шляпку. Мне все еще не хватало булавки взамен той, что я оставила в запястье сторожа из мертвецкой.
– Где мы остановимся? Ты знаешь подходящее место?
– Вы должны вернуться домой.
Я упрямо скрестила руки на груди.
– Без тебя я не вернусь, – сказала я и замолчала, пожалев о своей напористости. Так Виктора не убедить. – Или ты останешься и продолжишь учебу? Я бы хотела задержаться в городе, пока ты не поправишься.
– Ты просто потеряешь время. И потом, я не собираюсь оставаться. Здесь я потерпел неудачу. Мне нужно начать заново. Я вернусь домой, как только разберусь с кое-какими делами. Поезжай вперед, чтобы я помнил, что ждет меня дома. Так время пройдет быстрее. Я вернусь не позже чем через месяц.
– Месяц! – воскликнула я.
При виде моего отчаяния Виктор рассмеялся.
– Что такое месяц для тех, кто разделил целую жизнь? Но я не шучу. Ингольштадт не место для тебя.
Я вздохнула. Я и соглашалась с ним, и не соглашалась. Не то чтобы этот город оставил о себе приятное впечатление, но здесь я была сама по себе, боролась за собственное будущее и ни перед кем не держала ответ, и было в этом что-то воодушевляющее. И все же я готова была подчиниться. Я могла вернуться домой, зная, что он скоро приедет, а с ним вернется и моя безопасность.
– Жюстине здесь не нравится. Она очень скучает по дому.
Виктор недоверчиво прищурился.
– Хочешь сказать, по работе?
Я лишь отмахнулась.
– Она не считает это работой. Она обожает Уильяма – и хорошо влияет на Эрнеста.
– И она была такой хорошей компаньонкой.
Я оглянулась на соседнюю комнату, где ждала Жюстина. Я была бесконечно благодарна ей за то, что она составила мне компанию. Без нее я бы ни за что не смогла устроить эту поездку. Я обманом увезла ее от тех, кого она любила. Как бы мне ни хотелось остаться и убедиться, что Виктор вернется, я не могла требовать от нее того же. Если Виктор хотел, чтобы я уехала, и Жюстина тоже хотела уехать, у меня не было уважительных причин остаться. И на этот раз я была бы в своем решении одна.
– Если ты считаешь, что так будет лучше, я вернусь домой ради спокойствия Жюстины. Но обещай, что напишешь мне хоть раз и сообщишь, когда соберешься домой.
В его глазах промелькнуло мрачное выражение, значение которого я, к своему изумлению, не смогла распознать. Меня захлестнула паника. О чем он думает? Он чем-то огорчен? Или просто устал? Он вдруг превратился в язык, которым я не владела.
– Я обязательно тебя предупрежу. – Он улыбнулся, и напряжение в моей груди немного ослабло. – Ты узнаешь о моем возвращении заранее. Обещаю.
– Я буду помнить об этом обещании.
Я перегнулась через кровать, чтобы поцеловать его в лоб. И оказалась совершенно не готова к тому, что Виктор поднимет голову и встретит мои губы своими. Между нами проскочил разряд, и я, ахнув, отпрянула. Слишком сильно это напомнило мне удар током, который я получила в его кошмарной лаборатории.
Виктор развеселился.
– Ты что же, забыла, каково это – целовать меня, Элизабет?
Я вздернула подбородок, надменно глядя на него сверху вниз, но в уголках моих губ играла улыбка.
– Возвращайся скорее, чтобы мне напомнить.
Когда я выходила из комнаты, меня провожал его смех, от которого хотелось парить над землей.
Жюстина встала, убирая одежду Уильяма, которую она взяла с собой, чтобы починить. Как она ухитрилась уместить ее в сумочке, я не знала.
– Как Виктор? – спросила она.
С тех пор, как мы перенесли Виктора в дом врача, Жюстина его не видела. Я предложила провести ее, но она залилась румянцем от одной мысли увидеть старшего сына своего хозяина в постели. Страшно представить, что с ней сталось бы, узнай она, как часто я, пусть и в совершенно невинном смысле, делила с ним эту постель!
– Он совсем поправился. И хочет, чтобы мы немедленно отправлялись домой.
Жюстина закрыла глаза и кивнула, с улыбкой вознося благодарственную молитву.
– Я так рада!
– Тому, что он поправился, или тому, что мы едем домой?
– И тому, и другому! И что нам осталось провести в этом противном пансионе всего одну ночь.
Я задумчиво поджала губы. Я уже попрощалась с Виктором. Между нами больше не было неразрешенных вопросов. Он любил меня. Я заполучила свой трофей и ценой некоторых разрушений спасла его репутацию. Мое будущее было защищено от нищеты и лишений.
А судья Франкенштейн мог идти к черту.
Улыбаясь, я подхватила Жюстину под руку.
– Давай уедем сегодня же вечером. Заберем только сперва вещи. Я тоже ни минуты не хочу оставаться в этом городе.
Жюстина поцеловала меня в лоб, сняла со своей шляпки запасную булавку и аккуратно воткнула ее в мою. Выходя на улицу, я обернулась; мне показалось, что я увидела, как Виктор возвращается назад в свою комнату. Может, он вышел, чтобы попрощаться? Но почему тогда он нас не окликнул?
Возможно, он тоже не хотел показываться Жюстине в одной сорочке. Он вообще не любил общаться с людьми, и уж тем более когда был болен. А может, это был не Виктор, а врач. Я думала об этом всю дорогу до пансиона. Мне было бы куда спокойнее, если бы Виктор согласился вернуться с нами.
Но я должна была верить, что он сдержит слово и приедет. Виктор никогда мне не лгал.
Оказавшись в комнате в доме фрау Готтшальк, я театральным жестом захлопнула наш сундук.
– Ах! – взволнованно воскликнула Жюстина. – А как же Мэри? Она была к нам так добра. Было бы грубо уехать не попрощавшись.
Я согласилась. Это было бы грубо. И очень разумно, учитывая, как много она знала о моих ночных похождениях.
– Напиши ей и передай наши извинения. Скажи, что я благодарна ей за все. Особенно за плащ, который она мне одолжила. – Я скользнула рукой по краю плаща и с удивлением поняла, что уже успела соскучиться по Мэри.
Жюстина устроилась за исцарапанным, облупившимся столом и прилежно приступила к составлению письма – куда более искреннему и элегантному, чем когда-либо могла бы написать я. В иных обстоятельствах мы с Мэри могли бы стать подругами. В обстоятельствах, при которых я могла позволить себе такую роскошь, как друзья. У нее был дядя и магазин. Она не нуждалась во мне. А я не нуждалась в ее проницательных, понимающих глазах. И потом, у меня были Жюстина и Виктор. Я потеряла Анри, но это лишь подтверждало, что друзей поистине бывает слишком много.
***
Перед самым заходом солнца, в последний момент избежав замков фрау Готтшальк, которая, взяв с нас дополнительную плату за использование чернил, настороженно контролировала наш отъезд, мы с Жюстиной разместились в дилижансе.
– Домой! – выкрикнула я и махнула рукой вперед.
Карета, подпрыгивая, понеслась прочь из Ингольштадта, к дому на озере, которого я больше не боялась лишиться. Ради Жюстины решено было ехать всю ночь.
Рано утром, когда солнце еще не поднялось над горизонтом, меня разбудила яркая вспышка молнии. На секунду мне показалось, что на холме, мимо которого мы проезжали, я увидела ту самую фигуру с улицы. Фигуру из моих кошмаров. Она бежала как человек, но с нечеловеческой скоростью и как-то чудовищно неправильно. Я в ужасе зажмурилась. Очередная вспышка молнии вынудила меня открыть глаза.
Нас никто не преследовал.
Я вжалась в сиденье, закрыла глаза и сосредоточилась на мысли о доме. Доме, который снова был моим.
