Глава пятнадцатая
Клэр
Руки дрожат, как бы ни старалась Эмили меня успокоить. Она приготовила чашку горячего шоколада и накормила меня морковным тортом. Влажная сладость еще держится у меня на губах. Но слезы текут и текут по щекам – те самые слезы, которые я как-то умудрилась удержать, когда говорила с Марком.
Слова тогда прозвучали спокойно, даже сдержанно. Ясная твердость моего голоса удивила меня саму.
– Я подаю на развод, – сказала я.
Он лишь моргнул в ответ, не поняв сначала сути. Зато потом у него отвалилась челюсть. Я убежала наверх, довольная собой, понимая, как больно его ударила. Прямо в мягкое развратное брюхо. За пару минут до того, как он явится в кембриджский Гилдхолл. Но секунды шли, и мне захотелось ударить его еще сильнее. Отличная возможность представилась, когда Джейн Макдональд прислала эсэмэску о том, что она сейчас находится у Марка на пресс-конференции.
Я ответила сразу.
«На пресс-конференции моего без пяти минут бывшего мужа? Мы разводимся».
В тот момент я решила, что это отличная идея. Трудно придумать более театральный способ свалить Марка. Журналисты в Гилдхолле, должно быть, в ту же секунду выпустили из него кишки. Телефон трещал не переставая. Я ответила на один звонок с незнакомого номера.
– Алло? – сказала я.
– Добрый день, – сказал высокий женский голос на другом конце. – Могу я поговорить с Клэр Эванс?
– Я слушаю.
– Восхитительно! – Голос перекатился в оживленный щебет. – Это Джемма Годдард из «Сан». Мы были просто поражены вашей эсэмэской. Что происходит? Ваш муж вас обманывал?
Очень хотелось выложить ей все. Но что-то меня удержало. Признание, что Марк гулял на стороне, едва встав из супружеской постели, вдруг показалось мне пощечиной. На кону была моя гордость как жены и как женщины. Выходило, будто я не способна удержать при себе собственного мужа.
Мое молчание, видимо, было сочтено знаком согласия, и Годдард заверещала:
– Отлично! Вас наверняка распирает желание все рассказать. Мы будем счастливы предложить вам пятнадцать тысяч фунтов за эксклюзивный материал. Обличительная исповедь, откровенный рассказ о том, что было не так в вашем браке все эти годы…
Уверенность испарилась из моего сердца. Мысли сбились в беспорядочную взвесь. Я нажала на кнопку и отключила телефон. Мне нужен был сочувствующий друг, который выслушает рассказ о моих бедах. И уж всяко не интервью «Сан» с разговорами о любовных связях.
С тех пор прошел час, и вот я здесь, все плачу и плачу. После приезда к Эмили я извела, наверное, целую коробку бумажных платков. От доброты и участия у нее на лице все во мне пузырится.
Я снова тру глаза.
– Как я могла позволить ему так долго меня морочить? – говорю я, подавляя рыдания. – Почему я не догадалась сразу, когда он только начал кататься в Лондон? Как было не понять, что у него там любовница?
– Ты здесь ни при чем. – Эмили гладит меня по плечу. – Не вини себя.
– Но ведь это как надпись на стене, – твержу я, не в силах унять дрожь в голосе. – Факты были с самого первого дня, Эм. Марку нельзя доверять. Он никогда меня не любил, даже в самом начале. Как я могла убедить себя в обратном?
– Глупости, – говорит Эмили, протягивая мне очередную салфетку. – Никто не мог предвидеть, что все так обернется. Брось себя винить, ласточка. Будет только хуже. Это Марк должен чувствовать себя по уши в дерьме, а не ты.
– Но что же мне делать? – говорю я, вытирая щеки.
– Думать о том, как заключить сделку. – С неожиданной ухмылкой Эмили выдает одно из своих практичных решений. – Сколько можно содрать с этого козла. Пятидесяти процентов тебе хватит до конца жизни. Свяжись с адвокатом О’Салливаном. Я недавно читала в «Сан», что он сумел отсудить семьдесят пять миллионов для Петронеллы Круз.
– Для кого?
– Для актрисы, что застала своего мужа в постели с другой женщиной.
Я вздыхаю.
– Подумай об этом – а если ляжешь отдохнуть, то почувствуешь себя лучше, – говорит она, снова сочувственно меня поглаживая. – Ты ревешь уже целый час. И выглядишь ужасно. Пойдем со мной, ласточка. У нас есть запасная кровать. Тебе надо отдохнуть.
Приходится слушаться. Все равно я не могу придумать ничего лучшего. Я беру сумку и тащусь за Эмили по коридору. Она приводит меня в убогую комнатушку с узкой койкой.
– Ложись, – говорит Эмили, взбивая подушку и отодвигая тонкое покрывало.
Я бросаю сумку на стол и ныряю в постель. Она пахнет нафталином и заполнена мелкой пылью, как любая постель, которую не трогали неделями. Эмили натягивает на меня покрывало, целует в лоб, потом подходит к окну и начинает возиться с занавесками.
– Скоро тебе станет лучше, ласточка. На кухне тебя будет ждать добавка морковного торта, когда встанешь. И конечно, чашка шоколада. Я испеку твои любимые булочки.
Она закрывает дверь.
Несмотря на уверения Эмили, лежание в кровати нисколько меня не успокаивает. Только кружится голова от пыльной, пахнущей нафталиновыми шариками койки. Я встаю и ковыляю к окну. Раздвигаю занавески, распахиваю ставни, и тут меня приветствует замечательный вид на Баррелс-Филд – квартала студенческих домов Тринити-колледжа.
Бал в Тринити. Я рычу. Вечер, когда я должна была увидеть эти настенные письмена.
Я тащусь за сумкой и достаю бумаги из папки с названием «Летний семестр 1995 года», которые я унесла из кабинета Марка. Благодаря его страсти расставлять все в хронологическом порядке мне не понадобилось много времени, чтобы найти нужное.
Я перелистываю пожелтевшие страницы, стараясь не закашляться от поднимающейся в воздух разноцветной пыли. В стопке – разнообразные квитанции и корреспонденция. Я перебираю листы, относящиеся к постановке «Двенадцатой ночи» в театре «Эй-ди-си» на майской Шекспировской неделе, – наверное, Марк был занят в спектакле. Останавливаюсь на письме из казначейства Тринити. Оно подтверждает право Марка на стипендию (975 фунтов за летний семестр) и на программу питания (три раза в день, включая парадные обеды).
Достаю корешок от приглашения на бал в Тринити.
«Белый галстук обязателен. Общее фото для желающих в 7:00 утра, развоз в 7:30».
За корешком лежит сложенная страница «Таймс». Я разворачиваю бумагу и разглаживаю руками непослушные складки. Выпуск от 15 июня 1995 года.
Я задерживаю дыхание. Дата совпадает с двенадцатью днями, пропавшими у меня из головы.
«Мальчик пяти лет, дуо, найден живым в Корнуолле после того, как его родители погибли в автокатастрофе» – гласит самый большой заголовок. Я просматриваю репортаж, но не вижу в нем ничего особенного. Для чего Марк держит в папке одиннадцатую страницу «Таймс»? Я просматриваю другие заметки. Взгляд натыкается на небольшую колонку в нижней части страницы. «Пропала студентка». В сопровождающем тексте написано:
Полиция обращается с просьбой о помощи в розысках молодой женщины-дуо, пропавшей вечером 12 июня. Анну Мэй Уинчестер, 24 года, выпускницу колледжа Люси Кавендиш, в последний раз видела ее соседка по квартире, когда Анна одевалась на майский бал в Тринити. Полицию известили об исчезновении после того, как мисс Уинчестер не пришла на бал. Ее описание: белая, стройное телосложение, рост 5 футов 7 дюймов, темно-каштановые волосы, карие глаза. Была одета в бальное платье персикового цвета и белые перчатки до локтей.
Я замираю. Не мой ли собственный дневник в записи от 12 июня 1995 года говорит, что я видела, как Марк держал за руку девушку в «потрясающем персиковом платье и белых перчатках»? Я перелистываю оставшиеся в стопке бумаги и достаю еще две сложенные газетные вырезки. Первая представляет собой третью страницу «Кембридж ивнинг ньюс» от 17 июня 1995 года. Заголовок: «Исчезновение выпускницы Кембриджа вызывает все большую озабоченность». Рядом – фотография худой шатенки со смеющимися глазами.
Неужели это та самая студентка, которую я видела под руку с Марком много лет назад? Побелевшими пальцами я хватаю страницу и быстро пробегаю сопроводительный абзац.
Все больше опасений вызывает судьба выпускницы колледжа Люси Кавендиш, пропавшей в районе Честертона вечером 12 июня.
Дуо Анну Мэй Уинчестер в последний раз видели 24 мая в ее комнате на Джордж-стрит. В тот вечер она вместе с друзьями собиралась быть на майском балу в Тринити. В прошлом году мисс Уинчестер получила степень магистра истории искусств и с января проходит стажировку в Музее Фитцуильяма.
Бывшая соученица мисс Уинчестер, дуо Лора Петерсон, глубоко озабочена исчезновением своей подруги.
– Я не понимаю, как Анна могла пропасть, – говорит она. – Это какое-то наваждение. Она должна была прийти на бал к десяти вечера. Мы договорились встретиться на мосту Тринити в двадцать два сорок пять, чтобы вместе смотреть салют. Но она так и не пришла. Мы искренне надеемся, что с ней все в порядке. Все ее очень любят.
Ханс Ричардсон, констебль криминальной полиции из Кембриджширского отделения, говорит:
– Родители Анны очень обеспокоены ее исчезновением и утверждают, что это совершенно не в ее характере. Если кто-то что-то знает, пожалуйста, сообщите.
У меня пересыхает во рту. Ханс Ричардсон? Тот самый седовласый детектив, который объявился у нас в саду сегодня утром и перевернул вверх тормашками всю мою жизнь?
Я откладываю заметку в сторону и беру в руки третью сложенную страницу. Она тоже из «Кембридж ивнинг ньюс», но датирована 18 июня 1995 года. На этот раз я знаю, что искать. Глаза останавливаются на заметке в самом низу страницы, озаглавленной «Найдена сумка пропавшей девушки». И текст:
Инкрустированная бриллиантами дамская сумочка от Шанель, принадлежащая пропавшей Анне Мэй Уинчестер, обнаружена сегодня у подножия пешеходного моста через реку Кэм недалеко от паба «Форт-Сент-Джордж» у Мидсаммер-Коммон. Ее выловил из воды во время тренировки студент-дуо Джеймс Темпест-Стюарт, член гребного клуба «Питерхаус».
– Мы с друзьями повернули к шлюзу «Бейтс-Байт» и сразу увидели: что-то плавает в реке у подножия моста. – говорит он. – Подгребли, чтобы рассмотреть. Это оказалась женская сумка. Ремешок зацепился за железный прут на опоре.
Констебль Ханс Ричардсон из отделения полиции Кембриджшира подтвердил, что в сумке находился билет на майский бал в Тринити, на имя мисс Уинчестер. Если кто-нибудь располагает информацией о ее местопребывании, настоятельно просим сообщить полиции.
Множество вопросов тут же хлынуло мне в голову. Почему я не выучила ничего из тех двенадцати дней после бала? И зачем вырезала эти страницы из своего дневника? Меня настолько травмировало известие, что Марк спал с другой девушкой всего через несколько дней после того, как лишил меня невинности? Понимание, что он преследовал меня только ради секса, разбило мне сердце? Или я пожелала забыть что-то другое? Что-то более страшное? Например, пропажу двадцатичетырехлетней женщины по имени Анна Мэй Уинчестер?
Сначала женщина, которая утонула. Потом женщина, которая пропала.
Но что, если я вычитываю из газет слишком многое? Может, Анна с Марком были просто друзьями. В конце концов, оба – студенты Кембриджа. Я бы тоже переживала, если бы мой друг исчез бесследно. Может, Марк потому и собрал эти заметки. Ну да, в день Тринити-бала я видела его с девушкой в красивом персиковом платье и белых перчатках. Но ведь это могло быть простым совпадением. В тот вечер в Кембридже проходило еще два бала. По городу могла разгуливать дюжина девушек в персиковых платьях и белых перчатках.
Не может быть, чтобы я видела в тот вечер Анну Мэй Уинчестер. Что именно она держала Марка за руку. Девушка, с которой он спал.
Или может?
Тут мне в голову приходит другая опасная возможность. Если Анна Мэй Уинчестер действительно была той девушкой, с которой спал Марк, то последней в вечер бала ее видела вовсе не соседка по квартире. Я, Клэр Эванс – в то время Клэр Буши, – видела, как она шла на бал в Тринити. Держала Марка за руку, а минутами позже его ударила.
В этом случае последним человеком, видевшим Анну в тот вечер, был Марк.
Черная безысходность вдруг заливает мне душу. Мне отчаянно хочется добыть хоть какие-нибудь факты из того двенадцатидневного вакуума. Какие угодно. Я встаю из-за стола и принимаюсь ходить взад-вперед по комнате, силясь утрясти информацию у себя в голове. Я строю рожи паутине в углу потолка в надежде, что это включит какую-нибудь ассоциацию. Я всматриваюсь в красное кирпичное здание за окном. Но внутри у меня только тьма и раздражающая пустота. Наверное, это просто невозможно – зачерпнуть то, что даже не пытался заучить с самого начала.
Я со вздохом возвращаюсь к столу и продолжаю перебирать бумаги из папки Марка. Останавливаюсь на паре счетов из кембриджской юридической фирмы под названием «Харрисон и К°» – «за оказанные услуги». Счета датированы 20 и 24 августа соответственно; один на 135 фунтов, другой на 229. Я спрашиваю себя, за каким чертом Марку понадобились услуги юридической фирмы. Еще там лежит счет за кольцо с двухкаратным солитером от ювелира Эрнеста Джонса, 13 июля 1995 года на общую сумму 1888 фунтов.
Я втягиваю в себя воздух и валюсь на койку.
Разве Марк не сделал мне предложение в 21:07 14 июля 1995 года на последнем этаже отеля «Де Вир», опустившись на одно колено и протянув кольцо с солитером? В отличие от событий той двенадцатидневной пустоты, этот факт выплывает из головы в ту же секунду. Дополнительный факт: я смотрела на ослепляющее кольцо, раскрыв рот и не в силах вымолвить слово. Но как только потрясение прошло и я поняла, что Марк действительно настроен на мне жениться, я оказалась на седьмом небе (хоть и постаралась изо всех сил скрыть это головокружение).
По случайности этот бриллиант все еще у меня на левой руке. Я столько лет носила кольцо, что забыла его снять, когда сказала Марку, что подаю на развод.
Закусив губу, я смотрю на сверкающий камень. Солитер переливается даже в тусклом свете, грани пронзают полумрак комнаты. Мне должно льстить, что двадцать лет назад Марк заплатил за него целых 1888 фунтов. Я ведь знаю из журнала «Космополитен», что мужчина должен потратить на обручальное кольцо не меньше двух месячных зарплат. Если в Тринити Марку платили всего 975 фунтов в семестр, он, чтобы купить это кольцо, должен был либо выпросить у кого-то деньги, либо одолжить их, либо глубоко залезть в личные сбережения.
Для меня.
Но любил ли он меня когда-нибудь по-настоящему? Или предложение было вызвано чем-то другим? Если с первого дня нашего знакомства я была нужна ему только для секса, почему он в конце концов предложил мне выйти за него замуж?
Кажется, я знаю ответы на эти вопросы. Невозможно игнорировать факты, которые я когда-то выучила.
Набрав воздуха, я пытаюсь стащить кольца с пальцев. Обручальное слезает легко, но свадебное отказывается двигаться с места. Двадцать лет замужества – это десять распухших пальцев, включая левый безымянный. Сжав зубы, я дергаю сильнее. К счастью, резким натирающим рывком этот золотой ободок удается снять.
Я кладу кольца на стол. Чувствую себя так, словно сняла с руки две огромные гири. Даже плечам становится легче.
Я чувствую странную свободу.
Но где-то в животе остается тревога. Вопросы и сомнения кружат над моим сознанием, точно стервятники, и отказываются улетать. Сегодня утром я была твердо уверена, что Марк не имеет отношения к смерти Софии Эйлинг. Марк не убийца, думала я. Он врун и подлец. Человек, который спит с посторонней женщиной, отнимая у своей жены счастье и разум.
Но теперь на ринг выходит пропавшая женщина.
Мне в голову приходит мысль.
Может, стоит спросить детектива – вдруг он укажет на причины пропажи мисс Уинчестер. Или даже высветит что-то в этой страшной тьме и пустоте у меня в голове. А по ходу дела я смогу задать ему пару каверзных вопросов о ночных похождениях моего мужа.
«Если кто-нибудь располагает информацией о ее местопребывании, настоятельно просим сообщить полиции».
Прошло двадцать лет, но лучше поздно, чем никогда.
Я достаю из сумки телефон. И в эту секунду стучат в дверь.
– Входите, – говорю я.
Дверь со скрипом отворяется. На пороге – Эмили. Лицо красное от волнения.
– Прости, что беспокою тебя, ласточка. – Она врывается внутрь, вытирая о фартук перепачканные в муке пальцы. – Ты, кажется, чем-то занята со всеми этими бумагами. Все в порядке? Немножко отдохнула?
– Нет, вообще-то.
– Тут… гм… тут звонил Марк по обычному телефону, – говорит она. – Спрашивал, не здесь ли ты.
У меня перехватывает дыхание.
– Что ты ему сказала?
– Сказала – да.
– Ты сказала ему, что я здесь?
– Э… ну, да так. Он сказал, что сейчас приедет с тобой поговорить.
– Что он сказал? – Я с ужасом таращусь на нее.
– Ну прости. – Эмили всплескивает руками, рассыпая по ковру муку. – Но ведь мы не обязаны его впускать. Даже если он устроит под дверью сцену. Но он всяко не осмелится. Особенно если узнает, что у меня тут через коридор живут два любопытных соседа, которые только и ждут, чтобы наябедничать на него прессе.
Я вскакиваю и начинаю запихивать Марковы бумаги обратно в сумку.
– Ну прости, Клэр. – Лоб Эмили тонет во множестве морщинок. – Ужасная была глупость говорить, что ты здесь. Зато потом я ему сказала, что он последний человек на свете, которого ты хочешь видеть, после всего, что он с тобой сделал.
Я подхожу ближе и сжимаю руку своей лучшей подруги, показывая, что нисколько на нее не сержусь.
– Нет ничего плохого в правде, Эм. Я устала от лжи. Мне все равно нужно идти.
– Куда? – Удивление заливает лицо Эмили.
– К детективу – вдруг он поможет мне выяснить, что случилось двадцать лет назад.
– Двадцать лет назад?
– Да. Летом девяносто пятого.
Закон Великобритании о правах человека от 1953 года
(Поправка) 2007 (№ 2007/1574) ст. 8 (1) и ст. 8 (2)
Статья 8. Право на защиту конфиденциальности и памяти.
1. Моно и дуо пользуются одинаковым правом на защиту своей частной и семейной жизни, своего жилья и дневников, как при жизни, так и после смерти. За исключением случаев, когда в завещании прямо высказано пожелание о сохранности личного дневника после смерти владельца, этот документ – как в электронной, так и в рукописной форме – должен быть либо уничтожен, либо кремирован вместе с покойным.
2. Государственным органам запрещается препятствовать осуществлению этого права, за исключением установленных законом случаев, когда затронуты интересы национальной и общественной безопасности либо возникает необходимость предотвращения беспорядков и преступлений. Таким образом, государственные органы могут быть наделены полномочиями по проверке дневников умершего в целях обеспечения этих интересов.
