20. Путь в Гадес

Бетис, как выяснилось, судоходен не только до Кордубы, но даже и несколько выше ее. Стоило обстановке вокруг города успокоиться, как по реке засновали не только легкие ладьи, но и небольшие грузовые гаулы. В первый момент я выпал в осадок, когда та, на которую мы и грузились, оказалась «Конем Мелькарта» нашего старого знакомого – «почтенного» Акобала. Вот уж кого не ожидал встретить в глубине материка, так это вот этого просоленного морского волчару! Ага, «подводная лодка в степях Украины», гы-гы! Оказалось – зря. В смысле, зря не ожидал. Январь, самый разгар зимы, на море – сезон штормов. Зачем же хорошим кораблям простаивать, а хорошим морякам пьянствовать в портовых забегаловках, когда есть тихий и спокойный речной путь, по которому тоже проходит немалый товарооборот? Вот и припахивают Тарквинии Акобала и некоторых других начальников своих кораблей к зимним речным перевозкам. Собственно говоря, и семейство «почтенной» Криулы отбыло давеча в Гадес на такой же гауле, но мы тогда решили, что это – мера чрезвычайная. Но нет, финикиец пояснил, что дело это обычное, всегда так и делали. Наоборот, на нашем первоначальном пути в Кордубу мы наблюдали необычную картину, вызванную мятежом. Теперь, когда он утих – ну, не то чтоб совсем уж прекратился, скорее более-менее упорядочился, так будет вернее, – восстановился и обычный торговый порядок на речном пути. Кое-где, конечно, продолжают пошаливать местечковые «партизаны», но уже не так, и редко кто осмелится напасть на настоящий корабль, явно дорогой и принадлежащий, следовательно, людям солидным, серьезным и основательным. С такими мелкие вожаки стараются не ссориться без особенно крайней нужды. Другое дело, что на «Коня Мелькарта» погружены на сей раз и скопившиеся у «досточтимого» Ремда слитки драгоценной черной бронзы, но кто же будет докладывать об этом всякому встречному? Дураки в подобных делах долго не живут.

Тяжелая «круглая» гаула с ее малым числом гребцов – транспорт тихоходный, особенно вверх по реке, против течения, но сейчас мы сплавлялись вниз и наслаждались преимуществами достаточно крупного корабля. Качки – практически никакой, палуба просторная, рожи матросни хоть и здорово смахивают на разбойничьи, но по большей части знакомые, да и нас многие признали. Да и мы-то ведь уже не те ошарашенные и перепуганные «попаданцы» с полуголыми руками и практически полным отсутствием знаний об окружающем нас мире. В смысле «попаданцы», конечно, были и остаемся, но уже освоившиеся, нашедшие какое-никакое, а место в жизни. Пожалуй, даже несколько закабаневшие, гы-гы! Матерая солдатня, вполне под стать матросне Акобала, которая заметила эту перемену, еще как заметила! И прибарахлены мы уже не с чужого плеча, и вооружены внушительно, и при слугах, и сами глядим уверенно, за завтрашний день не переживая. Такое ведь со стороны видно сразу.

– Что-то ты, Макс, слишком часто курить стал, – заметила Юлька. – Опять из-за малолетки своей нервничаешь?

– Что, так сильно похож на нервного?

– Не очень, но куришь часто.

– И давно?

– А как на корабль погрузились. И не ты один, кстати.

Я призадумался – а ведь и верно! Раньше так курить не тянуло, а сейчас – то и дело. Сам Акобал вон, хоть и вида старается не показать, но периодически постреливает глазами на наши трубки – как и тогда, кстати, на море, когда познакомились. С чего бы это, интересно все-таки? И с чего все-таки я сам дымлю, как заправский паровоз? От скуки, что ли? Так вроде бы особо и не скучаем…

– И не дымите в нашу сторону! – сварливо буркнула Наташка, когда мой дымок ветерком донесло до баб. – Раздражает, между прочим!

– Ну на, подыми и сама, чтобы не раздражало, – я протянул ей трубку.

Та поразмышляла, поколебалась, потом протянула руку и трубку таки взяла, но после первой же маленькой затяжки глаза у нее полезли на лоб, а затем она аж сложилась пополам от кашля.

– Макс, ну тебя на фиг, сам кури эту свою отраву!

– И это правильно – курящая женщина кончает раком, гы-гы!

– Надо было поменьше этой горлодеристой дряни сушить и побольше крапивы, – заметила Наташка, когда откашлялась.

– Ну так и насушили бы себе сами по своему вкусу, а я себе на свой делаю.

– Крапиву?! – Юлька чуть не задохнулась от возмущения. – Она же жгучая! Все руки в волдырях будут!

– Ну, каждому свое, – хмыкнул я, с наслаждением затягиваясь и не реагируя на ее попытки прожечь во мне дыру взглядом.

Крапиву к ивовым листьям для курения добавлять нам сама же Наташка еще в самом начале подсказала, в те первые дни, когда у нас нормальное курево кончилось. В листьях ведь, что в ивовых, что в рябиновых, никотина ни хрена нет, и как там курившие за неимением табака ивовые листья североамериканские чингачгуки из этого положения выходили, у них спрашивайте, а мы курим их с крапивой, в которой никотин таки имеется – немного, но хоть сколько-то. Но мне ведь еще окромя того никотина и чисто вкусовая крепость нужна – ну вот как прикажете курить не пойми чего после кубинских сигарилл «Монте-Кристо», которыми я время от времени баловал себя, а уж тут, в Испании, где все курево дорогое, только их и курил? Вот не ностальгирую я ни разу по тем совдеповским временам ни в чем, окромя только курева, когда кубинские сигареты все с тем же самым крепчайшим сигарным табаком – ага, термоядерные, как народ их называл – в каждом табачном киоске по двадцать копеек продавались – дешевле даже «Астры», которая по сравнению с ними трава травой. Я сам курил тогда исключительно «Лигерос», с парусной яхтой на пачке, которые наши остряки называли «смерть под парусом». И когда все это добро из продажи исчезло, нелегко было снова на наше слабенькое сено переходить…

– А чего, кстати, восстание-то на убыль пошло? – допытывается Серега. – Ведь такая месиловка была!

– Так римляне вроде попритихли и особо не активничают, – предположил Володя – и резонно, судя по нашим сведениям.

– Обосрались, что ли? Или осеннее обострение закончилось?

– Или подготовка к весеннему намечается.

– А чего у них весной будет?

– Новый год, кажется, – припомнила Юлька. – Он у них вроде первого марта начинается…

– Точно, я и забыл! – припомнил теперь и я. – Тогда понятно.

– Чего понятно-то? – поинтересовался Володя.

– У них же все важные шишки на год избираются – консулы там, трибуны и все прочие квесторы с эдилами, – пояснил я. – И те их чинуши, которых назначает сенат, тоже назначаются на год. Каждый год – новые.

– И чего?

– Так до первого ж марта уже недалеко. Выборы у них на носу. Ну и новые назначения тоже. Все ждут результатов.

– Так то ж в Риме. А тут? Тут же война!

– Так ведь и сюда тоже новых наместников назначат. Могут, конечно, и этого Гельвия оставить, но это маловероятно. Отличиться ему не удалось, да и не любит сенат продлевать полномочия без необходимости. Обычно назначают новых. Ну и какой смысл Гельвию сейчас напрягаться? Сам он отличиться уже не успеет, а подготавливать триумф или овацию кому-то другому – оно ему надо?

– А иберы? Гребут их амбиции и обиды Гельвия? Чего ж не вломить ему сейчас, когда он на все хрен забил?

– Они тоже ждут результатов.

– А им-то с хрена ли их ждать?

– А смотря кого назначат. Помнишь, Ремд разжевывал? Если сципионовского кого-то – нехрен и воевать, добазарятся с ним и так. Если катоновского опять – тогда да, пойдет мясорубка по новой. Но надеются на назначение сципионовского – катоновский-то облажался.

– Стоп, Макс, ты все-таки чего-то путаешь, – вмешалась вдруг Юлька. – Какие назначения? Ты же сейчас о преторах говоришь, а не о мелких чиновниках?

– Ну да, о преторах. А что не так-то?

– Так их же не назначают, а выбирают на собрании, как и консулов – я у Тита Ливия «Историю Рима» когда перечитала, то этот момент как-то запомнился. Он там про каждый следующий год начинал повествование с выборов консулов и преторов. Потом они, если не было особого решения собрания, провинции между собой сами распределяли – или договаривались, или по жребию, как получалось.

– Ну, значит, Ремд нам упрощенно объяснял.

– Нихренассе – упрощенно?! Ну ты, Макс, и даешь! Это же принципиальная разница!

– Да ладно тебе! Ты же не хуже меня знаешь, что нынешние римляне – народ сугубо крестьянский. Колхозники, если нашим современным языком говорить. Что они понимают в той политике? Это ведь только на своей кухне за рюмкой чая каждый из нас гениальный политик – ага, непризнанный только. А если не на кухне, если всерьез? Вот собираются эти колхозники на собрание чего-то там решать – а чего им решать-то? Ты сама-то веришь в то, что они там сами разрабатывают все эти проекты выносимых на голосование решений?

– Ну, кто-то же разрабатывает…

– Да не кто-то, а в основном тот же сенат и те же правительственные шишки. Что они там предложат и как сформулируют – так и будет на голосование вынесено. А колхозникам разбираться некогда, им проще проголосовать за то, что знающие вопрос люди предложили. Им же даже времени-то на обдумывание вопроса никто толком не дает. Ораторы орут, толпа колхозников развешивает ухи и внимает, и вопрос – исключительно в той формулировке, в которой и озвучен – безо всяких обсуждений сразу же ставится на голосование. Так что фактически, с учетом всех этих хитростей – считай, что это так или иначе замаскированное под выборы назначение.

– Ну, в отдельных случаях – может быть. В одном месте мне у Ливия в самом деле попалось, что один из вновь избранных преторов был жрецом и не мог отлучаться из Рима, и тогда сенат предписал преторам метать жребий о провинциях так, чтобы этому жрецу досталась городская претура. Но это – единственный случай.

– Единственный известный и попавший в историю, – поправил я ее. – Его, как я понимаю, никто и не скрывал – дело-то вполне официальное и обоснованное религиозным культом. Но разве это означает, что не было «договорных жеребьевок» втихаря? Вот сама прикинь – во-первых, само голосование. Клиенты в Риме голосуют так, как им укажет их патрон, и это считается в порядке вещей. А во-вторых – подсчет. Помнишь, сколько у нас бывало не столь уж давних скандалов по поводу подсчета голосов на выборах? Да даже и раньше – Сталину тоже ведь приписывают фразу «Неважно, кто и как проголосует, важно, кто и как подсчитает голоса». Да и повсюду наверняка такая же хрень. Почему бы и не в Риме? Скажут, допустим, кандидату втихаря, что если хочет избраться, то вот ему условия при «жеребьевке» провинций, и если согласен и клянется в этом, то может уже готовить тогу с широкой пурпурной каймой и пурпурный плащ «императора».

– Ну, может быть и так, но ведь не всегда же!

– Не всегда, конечно, но наверняка частенько. Дело-то ведь серьезное, не просто меряние хренами, тут уже об общегосударственных интересах речь. Пришлют кого не того – провинцию вообще потерять могут. Поэтому думаю, что там исходно все просчитывают и предлагают нужных. Если предложат сципионовских – будут сципионовские, предложат катоновских – будут они.

– Насчет сципионовских я въехал, а катоновские – что за звиздобратия? – не понял Серега.

– Ну, из группировки сенатора Катона, – пояснил я.

– Это какой из Катонов? – спросила вдруг Юлька.

– Тебе виднее, раз ты ливиевскую «Историю Рима» штудировала – я-то ведь у него только «Войну с Ганнибалом» осилил.

– А я не запомнила. Так который?

– А я откуда знаю? Знаю, что был Старший и был Младший, но вот который из них сейчас воду мутит…

– Да я не про это. Тот или нет?

– Ага, он самый, Марк Порций…

– Он самый – это который? – спросил Володя.

– Очень известный и влиятельный сенатор, – принялась просвещать его наша доморощенная историчка. – Борец против роскоши и безнравственности, за бережливость и старые добрые порядки, за честность…

– Ох, и попали же римляне, гы-гы! – хохотнул Серега. – Покажет он им теперь мать Кузьмы!

– Не одним только им, – буркнул я. – Этот долботрах ее всем покажет.

– А че так?

– Это тот самый Катон.

– Который – тот самый?

– Который «Карфаген должен быть разрушен»…

Даже у нашего испанца вырвалась не его обычная «Каррамба!», а наша универсальная «Мыылять!». А что ж тут еще скажешь?

– Так нескоро же еще вроде, – проговорил Володя. – Он сам-то хоть знает, что он – тот самый?

– Сейчас – вряд ли. Но нам-то не один ли хрен? Педантом и долботрахом он был по жизни…

– Что вы все о фигне какой-то? – возмутилась Наташка. – Подумаешь – Катон! Плевать на него – мы плывем в Гадес! Радоваться надо, что все так удачно получилось!

– Ага, особенно для одного любителя малолеток! – съязвила Юлька.

В принципе насчет малолеток можно было бы с ней и поспорить, и даже весьма аргументированно, учитывая турдетанские обычаи, но к чему опускаться до обезьяньего уровня? В главном-то они обе правы – получилось все удачно. И – таки да, удачнее всего именно для меня…

Когда отец Нирула узнал, как славно устроены теперь дела его сына, он наотрез отказался брать с меня деньги за боеприпасы, да еще и был страшно расстроен тем, что у меня уже есть новый меч, да такой, что даже ему не выковать для меня лучшего. Он все порывался подарить мне хоть что-то из воинского снаряжения и сокрушался по поводу того, что у меня все есть. Зачем-то даже мерку с меня снимал – я так и не понял, для чего. Да какая разница – главное ведь разве это? Главное тут то, что если судьба снова занесет меня в Кордубу – в ней найдутся люди, на которых я смогу положиться. Поди хреново для чужака-иноземца? А потом, на устроенной кузнецом по поводу немедленно состоявшейся помолвки сына пирушке, порадовал меня и отец-командир:

– Ты научился заводить настоящих друзей, Максим, и это хорошее дело. Ты вообще многому научился.

– Под твоим началом, почтенный.

– Тордул. Для тебя – просто Тордул.

Оба его ветерана переглянулись, затем взглянули на меня и молча кивнули. Я уже знал, что это означает. В хорошем отряде все стоят друг за друга, и за своего отряд вступится всегда, но не против воли нанимателя, которая священна и превыше всего. Тут, кажется, наклевывалось нечто большее. Вслух никто ничего не сказал, но по взглядам я понял, что приобрел дружбу, никак не связанную с волей нанимателя. Параллельную и независимую, скажем так. Опять же, поди хреново?

Ремд наградил меня по-царски.

– Хороший дом где-нибудь в Афинах можно купить за тридцать мин, – сказал он мне. – Это три тысячи драхм или полторы тысячи шекелей. Или сто статеров, если считать золотом. Я даю тебе две сотни статеров. Ты сможешь купить в Гадесе очень хороший дом и хорошо обставить его, и после у тебя останется еще достаточно для вложения в хорошее прибыльное дело.

– Да вознаградят тебя боги, досточтимый! – поклонился я. Сотни статеров я ожидал, на полторы надеялся, но о двух и не помышлял.

– Ну, я же обещал, что ты будешь доволен, хе-хе! – хохотнул «досточтимый». – Но я обещал тебе и еще кое-что. Я уже отписал дяде о твоих заслугах и о твоих успехах в финикийском языке – надеюсь, ты не подведешь меня? Скорее всего, он пожелает вызвать тебя и твоих друзей в Гадес, чтобы иметь вас у себя под рукой. Но мы не будем ждать его вызова. Вы будете сопровождать груз черной бронзы, который я отправляю туда. И еще кое-кому я отписал насчет тебя, хе-хе!

– Кому, досточтимый?

– Ты узнаешь со временем, хе-хе! Когда придет пора…

Судя по такой формулировке, речь тут шла уже явно не о Велии, но солдату не приличествует излишнее любопытство, и я старался не злоупотреблять расположением «досточтимого». Вроде бы учитывая общий расклад, повредить мне его таинственные секреты ну никак не должны были…

– Софониба! Мои листья! – что-то снова захотелось курить.

– Несу, господин!

Я все-таки купил ту классную бастулонку, которая была «за пятьдесят». Даже удивился, когда все еще увидел ее на помосте – по моим прикидкам, ее уже должны были продать еще хрен знает когда. Эффектная ведь бабенка, не застаиваются обычно такие на торгу. Ведь исчезли уже давно и та «шоколадка» с обезьянкой, и та ливийка, и та парочка рыжеволосых кельток, да и вообще состав предлагаемых покупателям рабынь обновился почти полностью – я только пару самых невзрачных из прежних и опознал, пока вдруг не попал взглядом в нее. А она все еще стояла, приобретя на спине следы розог, и ее цена снизилась до сорока. Впрочем, мне пришлось отдать за нее прежнюю цену, поскольку на нее успел только что положить глаз и как раз собирался раскошелиться один плюгавый «богатенький Буратино», пускавший уже и слюну от вожделения, и в подобных случаях аукцион – дело обычное. А мне как раз свербила в башке мысля, что расхвалить-то меня Ремд перед дядей расхвалил – насчет финикийского, – но заслуженно ли? В этом я, если честно, сильно сомневался.

И тут я вспомнил, что эта краля ведь с южного побережья, где финикийских колоний видимо-невидимо, да и в самой ней небольшая, но заметная финикийская примесь просматривается. Заинтересовавшись, я поспрошал и узнал, что и имя у нее финикийское, и говорит она на нем свободно – была не была! Ну, если совсем уж честно, то и взгляд ее роль сыграл – и она меня, как оказалось, припомнила еще по тем прежним приценочным «смотринам», судя по ее едва заметной улыбке. Плюгавый как раз потерпел неудачу в попытках выторговать скидку и раздраженно потянулся за кошельком – глаза бастулонки выражали ужас и отвращение. Понятно, откуда следы розог и почему уценена – какому ж ущербному уроду охота наблюдать искреннее отношение к себе? Я предложил торговцу на пять больше. Соперник разразился проклятиями, призывая на меня гнев богов – и в глазах рабыни мелькнула надежда. И не дернулась, и не пикнула, когда я ее ощупывал, как и положено придирчивому покупателю, а там было чего пощупать! Разве обратил бы я и в тот еще раз внимание на не пойми чего? Не люблю толстух, которые с годами вообще в нечто коровообразное расплываются, особенно как родят, но сильно ли лучше коровы какая-нибудь костлявая дистрофичка, которую и ветром-то сдует на хрен, а если решится рожать, так кесарят таких в нашем современном мире сразу, чтоб по швам не лопнула. Ну и потомство от таких соответствующее – яблоко ж от яблони далеко не падает. Но тут – классная бабенка, правильная, что ни говори, и телосложением, и формами, и волосами не подкачала. Я ведь уже упоминал, кажется, что редкое это для реальных баб сочетание. Ну, на Востоке, где-нибудь в Иране или Индии, чаще встречается, но там они коротконогие в основном, а тут еще и ноги очень даже вполне, так что товар штучный, и набавить за него ни разу не жалко.

Щупаю я, значится, бастулоночку, балдею от ее превосходных форм, да и она сама, похоже, ничего против не имеет. Я бы ее и пооглаживал, да только нехрен торгашу показывать, что тут и цену взвинтить можно, так что полапал маленько и снова на спину ее со следами розог уставился с недовольным видом. Да только тут ведь рядом не только работорговец, но и этот старпер, а опытного сластолюбца ведь не шибко-то проведешь – увидел он, конечно, и наши взгляды, и наш настрой, кипятится, едва на говно от этого не изойдя – хвала богам, он и сам тоже не горел желанием переплачивать. В конце концов рассвирепевший плюгавый – после долгих проклятий – принял мою цену и напомнил, что он первым захотел купить, и у него, значит, больше прав при равной цене. Это было по обычаю, и я не стал с этим спорить, а лениво, с вальяжной улыбочкой, надбавил еще пять шекелей, давая понять, что для меня это уже спортивный интерес. Призывая гнев всех богов и демонов обитаемого мира на мою ни в чем не повинную голову, плюгавый сдулся и слинял, а я забрал свое приобретение, явно не слишком опечаленное переменой в своей судьбе. Еще пять шекелей ушло на то, чтоб ее приодеть – не голышом же ее по городу вести. Не май месяц, гы-гы!

– Вы представляете, сколько пришлось бы отдать за такую в Гадесе! Ну и сами посудите, мужское ли это дело – варить кашу и стирать тряпки? А мне еще и позарез надо учить финикийский! – пояснил я выпучившим глаза нашим.

– Мы так и поняли, гы-гы-гы-гы-гы! – единодушно решили они, заценив мою покупку. И совершенно напрасно – кроме «всего прочего» я с ней – ну мля буду, в натуре, век свободы не видать – еще и действительно занимался финикийским языком. В какой пропорции по сравнению со «всем прочим»? Ну, как вам сказать… Сами-то как думаете? На моем месте, не имея еще ни жены, ни постоянной любовницы и ни единой пока что рабыни, зато имея наконец-то достаточно купилок, сами-то раскошелились бы на какую попало, которая вам и просто как баба не нравится? Вот то-то же!

Набив трубку и прикурив, я хлопаю свою рабыню по туго обтянутому юбкой заду – нет, все-таки отличное приобретение. Даже жаль будет продавать, если Велия вдруг не одобрит. Хотя вроде не должна бы – Ремд тоже подтвердил, что дело это совершенно обычное у тех, кто в состоянии позволить себе наложницу. Вот если, допустим, законная жена – спесивая дурнушка, взятая исключительно ради богатого приданого и родства с ее влиятельным семейством, а спать ейный законный супруг предпочитает не с ней, а с куда более красивой служанкой-наложницей, тогда – да, скандалы в доме гарантированы. Но уж Велии-то комплексовать по поводу своей внешности нет ни малейших на то оснований и жаловаться на нехватку моего «ночного» внимания уж точно не придется, и коль скоро наложница ее не затмевает – а Софониба хоть и хороша, Велию не затмит, – так с чего бы к ней ревновать, к рабыне-то? И «невместно», и просто глупо, а глупышкой моя будущая половина уж точно не является. Шутить на эту тему она будет однозначно, это и к бабке не ходи, с юмором у нее полный ажур, а чтоб всерьез – едва ли. Ну, разве только если они характерами слишком уж не сойдутся, от чего никто по жизни не застрахован. Ладно, там видно будет…

Репетиция нежелательного варианта происходит между тем прямо на палубе – Юлька зыркает на мою бастулонку весьма недовольно, умела бы жечь взглядом, давно уже сквозную дыру прожгла бы. Достается от ейных неумелых, но старательных потуг на пирокинез и мне самому, и мне нелегко сдержать смех – мля буду, Протопопов в чистом виде! Нагляднейшая иллюстрация типичной реакции эдакой высокопримативной самки на несоответствие прописанных в подкорке инстинктивных программ реальной жизни. Ведь кощунственно попран священный и неприкосновенный «принцип незаменимости самки», гы-гы! И похоже, Юлька на полном серьезе вообразила, будто вот эта конкретная рабыня куплена исключительно, чтобы досадить лично ей – типа поставить на место и доказать, что она лишь обычная «кошелка», а ни разу не «королева Шантеклера». Ну, свойственно обезьянам судить о других по себе. Когда я к Астурде в деревню шлялся, это было как-то вне поля зрения и так по инстинктам не било, но тут-то, в ограниченном пространстве палубы, все на виду. Вдобавок если их обеих раздеть полностью и поставить рядом, то Софониба поэффектнее Юльки окажется, а еще ведь и одежку местную аборигенка носит ловко и уверенно, чего никак не скажешь о нашей попаданке. Мало ведь теми тряпками модными в ходе шопинга обзавестись, их еще и носить надо умеючи. А Юлька привычна к совсем другой моде, современной, под которую и заточены все ее навыки и весь ее вкус. В результате же, будучи и в гораздо более дорогих тряпках, и с гораздо большим числом побрякушек, на фоне куда более скромно облаченной бастулонки она – хабалка хабалкой. Но если нам, мужикам, на сей нюанс по большому счету насрать, мы ведь смазливую бабу один хрен глазами раздеваем и именно в таком виде с другими сравниваем – мы ведь баб сравниваем, а не тряпки ихние, то для самих баб их тряпки с побрякушками – это как раз то, чем они и меряются, – ага, за неимением имеющегося у нас «хозяйства». Ну, и со всеми вытекающими, как говорится. Короче – на хрен не надо мне тут никакого «ящика», когда тут и в натуре «занимательное из жизни приматов» наблюдается, гы-гы!

– Ребята, вы чего – совсем уже сдурели? – выпала в осадок Наташка, когда мы, разогревшись под солнцем, решили позагорать. – Зима же!

– Она самая! – подтвердил Володя, стаскивая тунику.

– Чокнутые! – заключила его подруга, ежась и кутаясь в свои тряпки.

А мы с наслаждением пользовались всеми преимуществами досуга, совпавшего с ясным безоблачным днем. Ну когда ж это на горячо любимой родине мы могли бы вот так позагорать под теплым январским солнцем! Зима, называется! Да будь такие зимы у нас – добрая половина народу ничего не имела бы против отпуска зимой!

Загорая, мы травили солдатские байки.

– Накануне самохода я как-то раз раскокал цветочный горшок в штабе части, – рассказывает Володя. – Ну, случайно вышло. «Батя» как раз не в духе был, ну и велел мне, чтоб на следующий день горшок был – его не гребет, откуда. Ну, в раздражении ляпнул и забыл уже через полчаса. Начштаба заставил меня склеить этот, и я склеил в лучшем виде. И вот я, значится, в самоходе. Уже, ясный хрен, принял на грудь, все вокруг мне похрен, клеюсь к одной девчонке, по сторонам не гляжу…

– И тут патруль? – предположил я.

– Хуже, Макс! Хрен ли мне тот патруль? Я снецназер или нахрена? Ушел бы от него к гребениматери – хрен нашли бы! А тут – «батя» собственной персоной! Ну и хрен ли делать? Я ж уже дважды залетал, это третий раз – хрен с ней, с «губой», но ведь верный звиздец отпуску! Ну, «батя» меня за жабры – что за хрень, рядовой Смирнов?! Ну, мне ж уже терять нечего, да и прикольнул – согласно вашему приказанию, товарищ полковник, ищу горшок «вас не гребет где»! В части не оказалось, а вы своей команды не отменяли, вот и ищу за пределами!

– Класс! – мы расхохотались. – Ну, и чем кончилось?

– Да повезло мне. Вечер ведь, «батю» водила уже домой вез, сам он конкретно «под мухой», ну и понравилось ему. Хрен с ней, с командой, говорит, отменяю. И велел водиле завезти меня в часть и высадить там втихаря. Но это все хрень! Главное – прикинь, взводному ни хрена меня не сдал!

– А какая на хрен разница? – не въехал Серега.

– Принципиальная, млять! «Батя» – хрен ли, обычный вояка, а наш взводный – спецназер, лютый зверь, ветеран Чечни. И у него пунктик такой был, сдвиг по фазе. Если ты, скажем, сбегал в самоход удачно, то пускай ты потом ему – ну, в части уже – даже с «вещдоком» самохода попадешься, он ухмыльнется и глаза рукой прикроет – типа я ни хрена не вижу. Но если попался в самом самоходе – считай, звиздец тебе! Ну какой ты, в сраку, разведчик, если попадаешься! Тут уже не то что «губа» и звиздец отпуску – тут уже и дембелем в числе последних попахивает!

– Круто! А полкан потом не передумал – ну, когда протрезвел?

– А у «бати» тоже пунктик – если решил чего, то звиздец, он своих решений не меняет! В общем, круто мне тогда повезло…

– Ну, у нас-то, простых «сапогов», расклады были не такие. Вот мне как-то раз круто не повезло, – начал я свою байку. – Сплю я как-то раз на посту…

– Гы-гы-гы-гы-гы! – загоготал Серега.

– Чего ты ржешь, он еще ни хрена смешного не сказал! – оборвал его Володя.

– Пост между двумя рядами «колючки» по периметру, примерно в середине – дерево с телефоном. Телефоны – допотопные, с «вертушкой», трезвонят так, что дохлый вскочит. Если надо просто переговорить, на уши никого не ставя – мы в трубку дули или пальцем постукивали, и слышно было на всех аппаратах…

– Ага, знаю эти телефоны! – прикололся Володя. – И у нас такие же были…

– Короче, лето, тепло, сухо, темно как у негра в жопе, а у нас там за деревом пара «брезентух» дождевых приныкана. Ну, я одну расстелил, другую свернул на манер подушки, ХБ снял и им укрылся – в общем, сплю как белый человек. И снится сон…

– Так ты чего, конкретно закемарил?

– Ну да! Обычно ж, сам знаешь, задремлешь только. Тоже отдых, и нехилый, но один хрен не тот кайф. А тут – в натуре заснул, как белый человек…

– И тебя застукали? – предположил Серега.

– Да нет, сон досмотреть хрен дали!

– Так в чем тогда невезение?

– Так ведь какой сон был! В реале такое было только пару раз за всю службу, а тут снится третий раз: что помначкара – отличный, кстати, пацан и в реале – принес в караулку бухла и привел шалав…

– Ух ты! – прикололся Володя. – Тут и просто заснуть по-человечески, считай, повезло, а уж такой сон…

– Вот именно! Снится, что выпили – отлично пошло, потом закусили – не той «парашей», что в столовой кормят, а нормальной жратвой, ну и бабы разогретые, целок из себя не строят. Я, значит, одну за выпуклости, да к топчанам, да брезентуху расстилаю – и тут этот гребаный телефон! Я подкидываюсь как есть, глазами спросонья хлопаю, голый по пояс, как индеец Джо, – ведь раз не дуют в трубку, а трезвонят «вертушкой», так это ж наверняка «бодряк» из караулки о проверке постов предупреждает! Беру трубку, а оттуда сонный голос напарника-урюка с другого поста: «Караул, скока время?»

– Гы-гы-гы-гы-гы! – лег лежмя на палубу Володя. – Вот ведь сука ж нерусская, гы-гы-гы-гы-гы!

– Угу. Сперва я ему время назвал, потом долго и подробно рассказывал ему, кто он есть сам и кто были его прямые предки в последнем десятке поколений…

– Гы-гы-гы-гы-гы! Представляю! Гы-гы-гы-гы-гы!

– Потом только рассказал ему, что он мне досмотреть не дал. И он, прикинь, когда въехал, полностью со мной согласился. Прикинь, даже насчет своей родословной согласился. Так вот, млять, и скоротали остаток смены!

– И это защитники Родины, называется! – съязвила Юлька. – Один в самоволки бегает, другой на посту спит!

– Ага, мы такие! – хохотнул Володя.

– Мы, значит, мирно трудимся и доверяем родной армии свою безопасность! – съязвила и Наташка. – А эти «защитнички» там и самих себя-то защитить не в состоянии!

– А чего там еще делать? – ехидно поинтересовался я. – Как служба обращалась с нами, так и мы обращались с ней!

– А если бы напали?

– Когда реальная обстановка на самом деле стала малость потревожнее – мы как-то и сами дрыхнуть на постах завязали.

– Что, о солдатском долге вспомнили?

– Какой, в сраку, долг? Кто-то откосил, кто-то откупился, кого-то по большому блату отмазали, а ты тут тяни лямку и за себя, и за них! Ага, рыжего нашли! Я должен только тем, у кого занимал! Просто, знаешь ли, очко ведь не железное и как-то жим-жим. Хочется все-таки проснуться живым и с непрогребанным автоматом, за который небо в клеточку гарантировано…

Время от времени на реке появлялись подозрительные ладьи, но Акобал был прав – нападать на солидную гаулу никто не рвался. Покажутся, глянут, да и уберутся с дороги. Лишь один раз за весь путь какие-то лихачи рванулись было наперерез в надежде взять нахрапом, и это был единственный случай боевой тревоги. Но уже поравнявшись с «Конем Мелькарта» и разглядев как следует, с кем и с чем им придется иметь дело, они как-то резко передумали. «Скорпион» на носу судна и такой же на его корме выглядели внушительно, да и наши четыре арбалета здорово напоминали их уменьшенные копии. В подавляющем же большинстве случаев нас при встрече никто и не окликал. Ну, разве только возле Илипы. Там одна большая ладья с местными вояками-таможенниками от причала отвалила и к нам подошла. Акобал о чем-то переговорил с ихним главным, и нас пропустили беспрепятственно. Похоже, в самом деле бардак устаканивался.

– А кому нужно нарушение торговли? От него ведь пострадают все, – просветил нас финикиец. – Даже сами воюющие. Захватили, скажем, воины добычу, а как ее делить? Чтобы не было обиженных – только продать и поделить звонкую монету. Но эта звонкая монета в достаточном количестве есть только у купцов, и у них же только есть в нужном количестве все нужные любому вождю и его войску товары. А какой же дурень пойдет со своим товаром туда, где запросто могут убить и ограбить? Кулхас с Луксинием не глупцы и прекрасно понимают свои интересы. Понимают и вожди помельче. Есть, конечно, среди них и ушибленные на голову, но такие не достигают большой власти и не имеют сильных отрядов, да и сами живут недолго.

– А как в Гадесе? – спросил я его.

– Да спокойно там все. Даже слишком спокойно. Недавно «отцы города» даже заказали Луксинию для хоть какого-то приличия небольшой набег на окрестности – так, несколько ветхих лачуг сожгли, да пару таких же ветхих рыбацких суденышек. Их перед этим специально для этой цели и выкупили за счет городской казны у владельцев – чтобы и следы набега были, и всерьез никто не пострадал. Надо же было продемонстрировать и Риму свою дружбу и лояльность – как раз сейчас наши посланцы там просят сенат не присылать в город римского наместника.

– А внутри города?

– Ну, пошумела немного чернь, когда хлеб подорожал – пришлось высечь пару слишком уж жадных перекупщиков и закупить еще зерна у бастулонов, кониев и лузитан. Теперь уладилось, да и окрестные деревни тоже за ум взялись – им ведь гадесские товары нужны. Был еще налет на соляные промыслы – они немного севернее того места, где я вас тогда подобрал, – но в городе были запасы, так что это никак не сказалось.

– А важные и уважаемые семейства между собой ладят?

– Конечно нет, Максим! – Акобал аж расхохотался над моей наивностью. – Где ж это такое видано, клянусь богами, чтоб имеющие деньги и власть, да не грызлись из-за них! Просто грызутся скрытно, в городском Совете Пятидесяти. Если там не поделят чего – могут, конечно, и немножко попугать друг друга нанятыми для этого безобразниками, но это только за пределами городских стен. На рынке там, если ссора пустяковая, или в пригородах, если серьезнее. Если только совсем уж сильно поссорились, тогда могут и загородную собственность друг другу попортить, могут и всерьез повоевать из-за нее, – тут финикиец хитро ухмыльнулся и подмигнул мне, давая понять, что кое-что в данном вопросе я и сам уже знаю не хуже его.

– А на улицах города все тихо и безопасно?

– Смотря где. Есть такие места, где уличные хулиганы пошаливают, но там ведь добропорядочные люди без охраны не ходят. А ты ведь, как я понимаю, имеешь в виду одну вполне добропорядочную девицу, а?

– Ну, какая разница, почтенный, кого я имею в виду? – судя по смеху Акобала, моя попытка уклониться от прямого ответа вышла довольно неуклюжей.

– Нет, эта мелкая и несерьезная городская шушера уж точно не рискнет сердить самого досточтимого Волния.

– А крупная – та, что уже рассердила?

– Только не в самом городе. Ведь тогда будет большая война, которой никому не хочется. Последняя такая была лет пять назад, и все сыты ею по горло.

– А кто из городских семейств может стоять за нападениями на Тарквиниев?

– Ну, откуда же мне знать, Максим? Разве ж досточтимый Волний докладывает мне об этом?

В то, что коренной гадесец, да еще и достаточно крутой, не знает городских раскладов и недругов своего нанимателя, мне верилось как-то с трудом. Скорее уж, этих раскладов по мнению означенного нанимателя пока что не полагалось знать нам, на что финикиец и пытается мне тактично намекнуть. Что ж, наше дело солдатское, что нам знать положено – сообщат по команде, что не положено – сами разведаем, гы-гы!

По мере нашего приближения к устью реки обстановка по берегам становилась все спокойнее. Изредка показывались конные разъезды, но видно было, что патрулируют они больше для порядка, чем всерьез. Это действовало расслабляюще, и мы с Васькиным, переглянувшись, понимающе хмыкнули друг другу. Будет ли в Гадесе межклановая война – это уж как судьба сложится, но что-то будет – и к бабке не ходи. Слишком уж круто напакостили клану Тарквиниев их недруги, которых нам пока не положено знать. А глава клана, даже при всем его преклонном возрасте, как-то не показался нам при первой встрече человеком, оставляющим подобное поведение безнаказанным. Что-то в Гадесе назревает, и кажется, ленивое течение полноводного Бетиса несет нас в самое пекло…