Глава 14
Ни лайка, ни совести
Ляля её убьёт – никаких сомнений. Единственным её напутствием было: «Только аккуратно, не сорви этикетку». И Лера терпела щекотное покалывание на загривке, проверила стул, на который села, постелила салфетку на колени и отступила от раковины как можно дальше, когда мыла руки. А потом вдруг Соломатин, эта непроходимая сволочь, намекнул, что она, великая Гинзбург, – кисейная барышня. Что боится открывать новые горизонты. И хорошо, что речь шла всего лишь о карри, а не о тяжёлых наркотиках. Потому что глаза заволокло кровавой дымкой, из ноздрей повалил пар, и Лера ринулась в атаку. Причём так активно, что забила в собственные ворота.
Браво, Гинзбург.
Выворачиваясь в туалете под феном для рук, Лера успела изучить в телефоне стоимость чёрного комбинезона. Теперь, чтобы дожить до зарплаты, ей надо было до конца месяца питаться лапшой. И то, если раз в день и по полпачки. Комбинезон был хорош, но платить столько денег за тряпку… Боже, куда катится мир? Всю жизнь Лера при покупке одежды руководствовалась одним простым правилом: чтобы было не жалко выкинуть. Первое пятно, первая дырка – а появлялись они с учётом полевой работы быстро, – и вещь отправлялась к мусорным бакам, где избалованные московские бомжи брали её на суд собственного модного приговора. И, к чести последних, не всегда включали в свой гардероб.
И ладно бы просто вывалила за шиворот немного риса. В полупустом лифчике для него было достаточно места. Нет ведь! Решила скорчить из себя недотрогу. Отбилась от маньяка, словно он хотел пощупать её за грудь!
Не льсти себе, Гинзбург. Твоя грудь никому не была нужна столько лет, не нужна и теперь. В особенности Матвею Соломатину, который, если верить сплетням, ещё не так давно страстно жамкал и мусолил внушительные импланты Маргариты Проскуриной.
Защитила девичью честь? Молодец. И какой ценой? Да за такие деньги не жалко было просто расстегнуть комбинезон и вывалить нехитрое добро прямо на стол. По крайней мере, тогда бы Лера избежала голодной смерти.
Основной инстинкт – тот, который действительно основной и отвечает за выживание, а не за соблазнение Майкла Дугласа, – подсказывал Лере немедленно вернуться в зал ресторана и съесть всё, за что уже заплатил Соломатин. До последней крошки. Всосать в себя огненное варево и рис, как удав, чтобы уйти в сытую спячку до аванса. Но гордыня и чувство собственного достоинства удерживали Леру в капкане уборной.
Попытка замыть жирные пятна пеной для рук результатов не принесла. И кто вообще выдумал эту пену? Взбили жидкое мыло миксером, накачали воздухом, чтобы хватило на подольше? Курам на смех. Теперь на высушенной с трудом ткани помимо жёлтых пятен красовались ещё и большие белёсые подтёки – уже от мыла.
Лера вздохнула. Терять было нечего. Вернуться и посмотреть в глаза своему позору она уже не могла, а поскольку до закрытия ресторана осталась ещё уйма времени, решила не сдаваться и бороться до последнего.
Расстегнула верхушку комбинезона, сняла, выложила в раковину и с напором доярки восьмидесятого уровня принялась давить из дозатора несчастную пену. Какая-то женщина заглянула в туалет, но, увидев полуобнажённую Леру, яростно цедящую пластиковый сосуд, пулей вылетела обратно. Наверное, приняла происходящее за забавы местных куртизанок.
Когда дверь уборной распахнулась снова, Лера уже готова была опять опозориться перед какой-нибудь незнакомкой, но делать этого не пришлось. На пороге стоял Матвей Соломатин, и то, что читалось на его лице, было далеко от осуждения.
Он замер в дверях, будто налетел на прозрачную стену. Глаза его распахнулись, взгляд медленно пополз вниз от шеи за рамки приличия и там остановился, стекленея.
Лера была уже не в том положении, чтобы лихорадочно прикрываться, визжать или звать на помощь, как стоит делать всякой уважающей себя старой деве. Она вздохнула, расправила плечи и терпеливо подождала, пока Соломатин насмотрится и, возможно, даже прожжёт дырку в бюстгальтере. По крайней мере, взгляд у Матвея был как у супергероя с рентгеновским зрением.
– Ты всё, я могу стирать дальше? – осведомилась Лера, когда пауза затянулась.
– Я… – Он прочистил горло. – Тебя долго не было, я подумал…
– Мужской туалет – за соседней дверью.
Соломатин встрепенулся, быстро посмотрел вниз, под стенки кабинок, и, убедившись, что там нет посторонних ног и, следовательно, посетительниц, плотно закрыл за собой дверь и для надёжности прислонился к ней спиной.
– Слушай, мы неправильно начали, – сказал он, старательно глядя Лере в глаза. – Ты можешь объяснить членораздельно, чем я тебе не угодил?
Лера виновато пожала плечами и указала на горло.
– Ларингит.
– Да нет у тебя никакого ларингита, и ты прекрасно это знаешь! – раздражённо поморщился Соломатин. – Ну же? Что не так?
Она повернулась к раковине и принялась с нарочитым рвением застирывать верхушку комбинезона.
– Я что, умудрился тебя обидеть? – не унимался Матвей. – Или ты из тех, кто ненавидит богатых? Бизнесменов? Любая другая девушка пищала бы от радости, что я позвал её на свидание…
– Вот как? – Лера уронила несчастную тряпку в раковину и воинственно вскинула подбородок. – Прямо-таки пищала? Ты поэтому мне написал? Захотелось расширить целевую аудиторию?
– Опять! – Он раздражённо цокнул. – Ведешь себя как маленькая! Это защитная реакция, да? Или комплексы?
– Тебе виднее, ты же у нас разбираешься в девушках!
– Слушай, не собирался я тебя лапать! – Матвей шагнул к ней. – Хотел помочь с рисом… Не обязательно было драться!
– У золотого принстонского мальчика останется синяк? – Она скорчила скорбную физиономию.
– Вот что тебя злит? Не любишь, когда кто-то умнее тебя?
– Возможно. – Её глаза сузились. – Но тебе это не грозит.
– И всё это ты поняла из своей чудо-анкеты?
Мгновение она просто смотрела на него, тяжело дыша. Давненько ей не хотелось разбить кому-то лицо, и теперь она изо всех сил сжимала в руках мокрую тряпку, то, что осталось от дизайнерской шмотки, чтобы хоть как-то занять руки.
– Слушай, Соломатин, – процедила она. – Тебе ведь просто скучно, да? Ищешь, как пощекотать нервы? Вперёд. Но не за мой счёт. Хватит того, что я испортила чужую вещь. Так что иди к девочкам, которые от тебя пищат, и оставь меня в покое.
Матвей посмотрел в раковину и подцепил пальцем намокшую этикетку.
– Это что, вещь из магазина? – спросил он. – Ты планировала её вернуть?
– А тебе не всё равно?
Вместо ответа Соломатин дёрнул этикетку на себя и оторвал.
– Я оплачу ущерб, – сказал он.
Секунду Лера молчала в замешательстве. Шкала её терпения закрашивалась красным стремительно, как у градусника, который опустили в кипяток. А потом всё-таки рвануло.
– Кого ты из себя возомнил?! – крикнула великая Гинзбург, начисто забыв про легенду с ларингитом. – Думаешь, швырнул пару купюр – и всё? Да подотрись ты своими деньгами! Отдай сейчас же!
Но Соломатин сделал шаг назад и сунул мокрую этикетку в карман брюк.
Ноздри Леры хищно затрепетали.
– Думаешь, я не отберу, да? – Она шагнула к Матвею, и верхняя часть комбинезона потянулась за ней. Мокрая ткань со звучным шлепком вывалилась из раковины, мгновенно образовав на полу лужу с пеной, и прилипла к ногам Леры, намочив ещё и их. Под тяжестью воды комбинезон сползал всё ниже и ниже, оголив и пупок, и резинку трусов. Но великой Гинзбург было плевать.
Первый удар пришёлся на плечо Соломатина, второй – на грудь. Солнечное сплетение, предплечье, снова грудь. И когда Матвей поднял руки, чтобы защитить своё принстонское туловище от новых синяков, ладонь Леры молниеносно нырнула в карман брюк за этикеткой.
Этикетка нашлась, но не только она. Через тонкую итальянскую ткань пальцы коснулись чего-то другого, и Лера застыла от неожиданного открытия: Матвей Соломатин возбуждён.
Она медлила какое-то мгновение, и вовсе не из естествоиспытательского интереса, а просто потому, что не рассчитывала на такую реакцию. В смысле она была зла и думала, что он тоже, и тот факт, что для Матвея весь разговор был просто сексуальной прелюдией, изощрённой ролевушкой, взбесил Леру окончательно. Она отдёрнула руку, чтобы обрушить на Соломатина новую серию ударов, но он удержал её ладонь и прижал крепче.
Эффект был сродни хуку под дых. Кислорода стало отчаянно не хватать, лицо обожгло пунцовым, пульс участился до предынфарктных показателей.
– Довольна? – выдохнул Соломатин ей в лицо, и волна мурашек лизнула позвоночник.
Впервые в жизни Валерия Гинзубрг не знала, что сказать. Легко воевать с мужчинами, когда играешь по их правилам и они принимают тебя за своего. И гораздо труднее, когда к тебе относятся как к женщине. К такому Лера не привыкла.
Матвей воспользовался её замешательством, прижался ближе, наплевав на то, что мокрый комбинезон мочит его штаны. И Лера запоздало осознала, что её руку в кармане Соломатина уже никто силком не держит. Условности отошли на задний план, осталось только напряжение на грани безумия, воздух, наполненный электричеством, и учащённое дыхание мужчины и женщины.
И в тот момент, когда Лере уже начало казаться, что всё это дурной эротический сон, Матвей поцеловал её. Сопротивляться она не смогла. Пыталась, да. Но не смогла. Губы приоткрылись сами собой, пропуская внутрь умело дразнящего искусителя, низ живота скрутило в тугой узел, ноги ослабли.
Горячие пальцы скользили по её спине и талии; комбинезон, устав бороться с законами физики, рухнул на пол, и Матвей жадно стиснул крепкий аккуратный зад. На этом Лерино здравомыслие приказало долго жить, и она сама с нахрапом и рвением, которые открываются в человеке после долгого воздержания, впилась в плечи Соломатина и прикусила его нижнюю губу. Он тихонько застонал, но от Леры не оторвался, напротив, подхватил её, приподнял, усадил на край раковины и, одним движением раздвинув ноги, вклинился между ними.
Будто издалека донёсся до Леры стук двери и возмущённый возглас:
– Совсем стыд потеряли! Сейчас охрану позову!
Дверь хлопнула снова, и Лера даже не успела разглядеть, что за полиция нравов ворвалась в туалет и стремительно исчезла. И только в воздухе остался висеть едва уловимый флёр духов, которые обычно дарят дальним родственницам на шестидесятилетие. Этот запах подействовал на Матвея, как мощный вытрезвитель.
Соломатин отпрянул, тряхнул головой, поморгал, с трудом фокусируя взгляд, будто потерял контактные линзы. Вид у него был довольно жалкий: мокрые штаны, наполовину расстёгнутая рубашка и взъерошенные волосы. И Лера бы посмеялась над ним в своё удовольствие, когда бы не её собственное прискорбное положение.
Полуголая, верхом на раковине с останками брендового комбинезона, беспомощно свисающими с левой ноги… Да, от былого величия Валерии Гинзбург не осталось ровным счётом ничего.
– Прости… – начал Матвей виновато. – Я не собирался… Зря я…
Ах, нет. Вот теперь. Теперь уж точно ничего не осталось.
– Тебе лучше пойти в мужской туалет. – Лера слезла с раковины. – Мне надо… Попудрить носик.
– Слушай, Лер, мы не договорили… Я жду тебя там, да? – Он робко коснулся её запястья, как будто только что не пытался растлить прямо здесь, на ресторанной сантехнике. – Если хочешь, вызову такси…
– Если это вопрос из серии «к тебе или ко мне?», то ответ – нет. – Лера сунула правую ногу в штанину и натянула мокрый измятый комбинезон. Было холодно, противно, но все эти ощущения меркли по сравнению с диким всепоглощающим чувством стыда и ненависти к себе. Похмелье оказалось быстрым.
– Я не об этом! Слушай, может, я сбегаю, куплю тебе что-то?.. Ты же застудишься…
– Нормально, здесь мощный фен.
– Тогда я жду тебя за столиком?
– Угу, – с напускным энтузиазмом кивнула она, и Матвей, извинившись еще раз, вышел.
Лера повернулась к зеркалу и критически оглядела себя с ног до головы. Если Соломатин такой остолоп, что поверил, будто она еще хоть раз в жизни с ним заговорит, то его диплом Принстона годится разве что заворачивать селёдку. Впрочем, Лера подозревала, что и сам Матвей предпочёл бы не вспоминать больше о досадном недоразумении. Минутная слабость двух взрослых людей, переевших индийской еды. Кто знает, что добавляет в пищу нация, создавшая камасутру? Надо будет написать в статье, чтобы читательницы ни за что не соглашались на свидания в подобных заведениях. Ни алкоголя, ни незнакомой пищи, ни подозрительных специй, от которых горят гланды и промежность. И хорошо бы предупредить Настю, но… Во-первых, для этого пришлось бы снова пройти тернистым путём позора через весь зал ресторана и, что ещё хуже, опять смотреть в глаза Соломатину, а во-вторых, именно Настя втянула Леру в эту сомнительную аферу. Вот пусть и расхлёбывает.
Кое-как высушив то, что некогда было дизайнерским комбинезоном, Гинзбург укуталась в пиджак и, пряча от окружающих взгляд, как ночная бабочка после облавы, спешно покинула ресторан. Пришлось вызывать такси: было холодно, темно и промозгло. Осенними вечерами хорошо любоваться из окна, когда у тебя на коленях шерстяной плед, а в руках – здоровенная кружка какао с зефирками. А носиться по улицам во влажном, липнущем к ляжкам наряде, рискуя заработать цистит… Так себе удовольствие. К тому же в таком виде Лера вполне могла показаться кому-нибудь девушкой, готовой на определённые услуги за небольшую плату, поэтому решила, что лучше уж до конца месяца устроит себе лечебное голодание, чем спустится в метро.
Уже дома, загрузив многострадальную одежду в стиральную машину и отогревшись в горячей ванне, Лера успокоила себя тем, что, в сущности, ничего ужасного не произошло. О туалетном позоре было известно только ей – и Соломатину, и ни один из них не жаждал эту информацию обнародовать. Для пущей уверенности Лера заблокировала его в «свайпере». Что же до комбинезона, то после стирки он выглядел не так уж и отвратительно, и Лера отрепетировала целую речь для Ляли про то, что для съёмок он вполне годится, а уж если они вместе настрочат про него крышесносную статейку, то производитель не станет обижаться на такой пустяк, как отсутствие этикетки. Ну, а если станет… Бывают же, в конце концов, кредиты и рассрочки!
К утру Лере удалось затолкать вчерашнее приключение в самый дальний уголок памяти, сносно отгладить одежду и твёрдо пообещать себе, что больше ни ноги, ни какого другого соломатинского органа в жизни великой Гинзбург не будет.
В редакцию «Gloss» Лера зашла с гордо поднятой головой и уже устремилась к своему рабочему месту, как Настя кинулась наперерез:
– Слушай, мне тут курьер оставил… Но кажется, это тебе.
Лера обернулась и увидела большую серебристую коробку с известным логотипом. Нехорошее предчувствие шевельнулось в груди. И не напрасно: в коробке под тонкой папиросной бумагой лежал аккуратно сложенный комбинезон, тот самый. С этикеткой и маленькой карточкой сверху: «Ты ведь не думала, что я отступлю?»
