Глава 9
Эксперименты на себе
Несмотря на все сходство, различия между нами и животными огромны. Поэтому при любом медицинском поиске рано или поздно нужен эксперимент на людях. Только так мы сделаем выводы, применимые при лечении пациентов. Но найти добровольцев удается не всегда, особенно если эксперимент сопряжен с серьезным риском. В ситуации, когда альтернатива – отказаться от эксперимента, сотни исследователей использовали единственную оставшуюся возможность – становились собственными лабораторными животными.
Некоторые из таких экспериментов помогли получить ответы на важные вопросы. Другие, несмотря на безусловную отвагу и высокую цену, заплаченную экспериментаторами, были бессмысленны. Когда один и тот же человек выполняет все роли – исследователя, врача, пациента, сам оценивает и интерпретирует результаты, – шансы получить объективный ответ невелики. При этом эксперименты на себе обычно производят на окружающих сильное впечатление. Сам акт самопожертвования делает любой результат более убедительным, вследствие чего он может оказать большее влияние, чем того заслуживает.
Когда жертва не напрасна
Начнем с удач – экспериментов, которые приводили к важным открытиям, хотя и не всегда заканчивались благополучно для самих экспериментаторов. Трагическая, но важная история произошла в 1900 году на Кубе. В это время там работала комиссия из четырех врачей, созданная по указанию главного хирурга армии США. Ее задачей было установить пути передачи желтой лихорадки.
Желтая лихорадка – распространенное в тропиках вирусное заболевание. Возбудитель передается с укусом комара и в тяжелых случаях может вызывать поражение печени, приводящее к желтухе, давшей болезни название. При этом возникают тяжелые внутренние кровотечения. Отсюда пошло еще одно название болезни, “черная рвота” – под влиянием желудочного сока кровь в желудке становится темной и окрашивает рвоту. Смертность может доходить до 50%, даже при своевременном лечении.
Во время Испано-американской войны 1898 года армия США понесла от этой болезни большие потери. Война закончилась победой США, но оставшиеся на Кубе части продолжали терять людей. Разные врачи склонялись к разным версиям относительно способов передачи желтой лихорадки. Большинство считали, что инфекция передается через питьевую воду. Некоторые – что ей можно заразиться при прикосновении. И только кубинский эпидемиолог Карлос Финли опубликовал статью, в которой предположил, что желтая лихорадка передается через укусы комаров.
Руководивший комиссией майор Уолтер Рид счел гипотезу Финли достойной проверки: только она объясняла специфическую сезонность болезни. К тому же Рид успел исключить некоторые другие возможности: солдаты-добровольцы подолгу носили одежду больных и спали в их постелях, но не заболели.
Рид раздобыл в лаборатории Финли личинок, вывел из них комаров и запустил в помещение с больными. Через некоторое время туда вошли члены комиссии Джесси Лэзир и Джеймс Кэролл и дали комарам себя укусить. Оба заболели желтой лихорадкой. Лэзир погиб, а Кэролл, хоть и выжил, до конца жизни страдал от тяжелых последствий перенесенной инфекции. Поредевшая комиссия Рида продолжила работу и собрала дополнительные доказательства. Они выглядели столь убедительно, что новая гипотеза была быстро принята на вооружение и помогла снизить заболеваемость. Была ли смерть Лэзира необходима? В отсутствие животных, на которых можно было проверить гипотезу, чьей-то жизнью в любом случае пришлось бы рискнуть.
Другой важный эксперимент на самом себе был поставлен относительно недавно. В начале 1980-х годов австралийские ученые Барри Маршалл и Робин Уоррен предположили, что между бактерией Helicobacter pylori и такими заболеваниями, как гастрит, язва желудка и язва двенадцатиперстной кишки, существует связь. На тот момент эти болезни считались понятными и хорошо изученными, их причину видели в стрессе и острой пище, поэтому гипотезу Маршалла и Уорррена никто не воспринял всерьез.
В 1982 году, после многих безрезультатных попыток, у них наконец получилось выделить чистую культуру бактерии из желудочного содержимого больных гастритом. Помогла случайность. В то время засеянную питательную среду выбрасывали, если первые два дня не давали результата. Однако тест № 31 не был выброшен вовремя: лаборанту пришлось срочно уехать, чтобы поработать в другом месте. Засеянная желудочным содержимым питательная среда простояла на несколько дней дольше обычного, и в ней наконец-то удалось обнаружить признаки возможного возбудителя.
Сначала Маршалл пытался заразить бактерией поросят, но раз за разом они оставались абсолютно здоровыми. Отчаявшись, он сам выпил бульон, содержащий огромное количество Helicobacter pylori. Маршалл рассчитывал, что в самом лучшем случае у него через несколько месяцев появятся симптомы язвы. Однако, к немалой радости исследователя, уже через несколько дней у него началась сильнейшая тошнота, а затем и рвота. Эндоскопия и биопсия выявили в желудке серьезное воспаление и массовое размножение Helicobacter pylori. Болезнь отступила лишь после того, как Маршалл начал лечиться антибиотиками. Дальнейшие исследования полностью подтвердили его результаты. В 2005 году Маршалл и Уоррен получили Нобелевскую премию по медицине.
Всего было присуждено семь Нобелевских премий, так или иначе связанных с экспериментами на себе. Среди них и премия выделившего инсулин Фредерика Бантинга. После экспериментов на животных Бантинг вводил инсулин себе, чтобы определить безопасные для здорового человека дозы. Кстати, в момент вручения премии ему было всего тридцать два года, и пока он остается самым молодым лауреатом Нобелевской премии по медицине в истории.
Еще одна Нобелевская премия за работу, где эксперимент на себе сыграл важную роль, была вручена Вернеру Форсману, автору процедуры катетеризации сердца, которая сейчас широко применяется для многочисленных лечебных и диагностических процедур. Форсман предположил, что сможет провести длинную гибкую трубку, катетер, через вену пациента прямо в сердце. Это открыло бы новые возможности и для лечения, и для диагностики. Тот самый Клод Бернар, от которого ушла жена, уже делал это на животных. Однако Форсман не был уверен, что процедура достаточно безопасна, чтобы повторять ее на людях. “Использовать беззащитного пациента как морскую свинку, – написал позже Форсман, – не та цена, которую я согласился бы заплатить за осуществление своей мечты”.
К тому же в 1929 году атмосфера для таких экспериментов была крайне неблагоприятной: несколько недавних попыток работать с бьющимся человеческим сердцем закончились гибелью пациентов, и прикосновение к живому сердцу считалось в принципе очень плохой идеей. 25-летнему Форсману не оставалось ничего, кроме как использовать в качестве лабораторного животного самого себя.
Проигнорировав запрет заведующего отделением, он стал готовиться к операции. В качестве первого шага он обаял одну из медсестер: кто-то должен был стерилизовать инструменты. Однако та согласилась помогать лишь при условии, что Форсман поставит эксперимент на ней. В операционной, якобы из соображений безопасности, он уговорил ее провести процедуру не в кресле, а на операционном столе. А затем, ссылаясь на побочные эффекты анестезии, убедил, что лучше привязать ей руки и ноги к столу ремнями. Как только медсестра была обездвижена, Форсман ввел себе катетер в вену левой руки и, постепенно продвигая его вглубь, дошел до сердца. Лишь после этого он отвязал обманутую медсестру и вместе с ней отправился в рентгенологическое отделение, где снимок подтвердил, что катетер достиг правого предсердия.
Отрицательные результаты не менее важны, чем положительные. Сейчас мы знаем, что онкологические заболевания вызваны генетическими изменениями, приводящими к неконтролируемому размножению клеток. Однако это понимание пришло лишь в XX веке, а до тех пор каждое поколение опиралось на современные ему идеи. Так, во время господства гуморальной теории рак описывали как следствие избытка черной желчи. А когда анатомические открытия эпохи Возрождения показали, что черной желчи не существует, его стали считать скоплением разлагающейся лимфы с нарушенной кислотностью. Открытие вызывающих болезни микроорганизмов закономерно породило предположение, что рак – инфекционное заболевание.
Если бы последняя гипотеза оказалась верной, она открыла бы возможность предотвращать болезнь: достаточно знать путь передачи возбудителя. Однако ее экспериментальная проверка оказалась непростой задачей. Страх людей перед раком обычно сводил на нет все попытки найти добровольцев. Поэтому значительную часть экспериментов исследователям пришлось проводить на себе. Еще с XVIII века некоторые отчаянные хирурги помещали часть вырезанной у пациента опухоли в разрез на собственном теле и, зашив рану, ждали признаков неминуемого конца. Впервые это сделал в 1777 году британец Джеймс Нут. Сейчас мы знаем, что его эксперимент был относительно безопасным. Но чтобы пойти на это в конце XVIII века, требовалось невероятное мужество. Нут хладнокровно наблюдал и ежедневно описывал изменения в состоянии раны.
Через два часа рана начала меня беспокоить, возникла сильная пульсация.
На следующий день ее состояние ухудшилось. Развилось сильное воспаление, при том что обычно для ран, нанесенных таким острым инструментом, оно невелико.
На третий день – состояние без изменений.
На четвертый рана стала заживать, воспаление и пульсация уменьшились.
Через несколько дней образовалась абсолютно сухая корка. Я удалил ее и обнаружил, что рана полностью зажила.
Чтобы быть уверенным в результате, Нут повторил операцию еще несколько раз.
В последующие полтора века нашлось немало смельчаков, повторивших этот опыт. Например, чикагский хирург Николас Сенн в 1901 году имплантировал себе в подмышку пораженный раковым метастазом лимфоузел больного. Хотя Сенн был почти уверен, что рак не заразен, он пережил несколько непростых дней, когда через неделю на месте операции вдруг появился узел, который, впрочем, впоследствии рассосался.
Это был не единственный случай, когда Сенн использовал себя в качестве подопытного кролика. Широко известен эксперимент, в ходе которого он закачал себе в прямую кишку шесть литров водорода. Как бы странно это ни звучало, Сенн преследовал вполне прагматичную цель. Он разработал способ, позволявший обнаружить повреждение кишечника при огнестрельном ранении: если подаваемый под давлением в прямую кишку водород выделяется из раны, то целостность кишечника нарушена. Чтобы убедиться, что из раны выделяется именно водород, Сенн поджигал его. Но поскольку предшествовавший опыт по надуванию водородом животных закончился разрывом кишечника, Сенн на самом себе доказал, что для человека такое давление безопасно.
Соискатели премии Дарвина
Иногда трудно сказать, чего в эксперименте на себе больше: отваги, научного озарения или безмятежной глупости. Некоторые из экспериментаторов сегодня выглядят достойными соискателями Дарвиновской премии, вручаемой за самый нелепый способ уйти из жизни. Вот несколько примеров из не очень далекого прошлого.
В начале XX века, изучая физиологические эффекты удушения, румынский профессор Никола Миновичи неоднократно подвергал себя самоповешению. Сначала Миновичи использовал устройство собственного изобретения, которое позволяло ему душить себя с помощью лебедки. Любопытен элемент игры, вероятно добавленный Миновичи для поддержания собственной мотивации. Каждый раз он измерял длительность и силу самоудушения (устройство было прикреплено к динамометру) и постепенно их наращивал. Миновичи поставил себе целью переплюнуть немца Флейшмана: тот утверждал, что смог провисеть целых две минуты. В погоне за этой целью пришлось изменить подход: теперь Миновичи душил ассистент, громко отсчитывавший секунды и отпускавший веревку по первому же сигналу экспериментатора. Несмотря на все меры предосторожности, один раз повешение пошло не по плану. Неправильно завязанный узел привел к тому, что Миновичи оказался на несколько секунд вздернутым в двух метрах от земли. К счастью, он не сломал себе шею и последствия ограничились болью в гортани на несколько недель.
Но, даже изменив дизайн эксперимента, Миновичи так и не смог провисеть дольше двадцати пяти секунд, поэтому в конце концов обвинил Флейшмана во лжи. Какую практическую пользу должны были принести эти опыты, осталось для будущих поколений загадкой.
Куда менее осторожен был итальянский врач Ренато Гильоли, решивший изучить токсические свойства флуобрена – вещества, используемого в огнетушителях. Сев в кресло в небольшой герметичной комнате, он велел подать в нее флуобрен и вскоре потерял сознание. Его коллега Джанмариа Каваньо смог вытащить Гильоли, и тот выжил, хоть и пролежал два дня в реанимации. Увы, спасший его Каваньо погиб. Вряд ли мы когда-нибудь поймем, что помешало сначала испытать газ на животных или хотя бы вдыхать его небольшими дозами через маску.
Похожий опыт проделал Джозеф Баркрофт, дышавший в герметичной камере синильной кислотой, которую во время Первой мировой войны использовали как отравляющее вещество. Баркрофт продержался целых десять минут, но пес, которого он держал в руках, умер уже через полторы. Впоследствии Баркрофт провел еще несколько смелых экспериментов. Например, он прожил целую неделю в камере с пониженным содержанием кислорода и прекратил эксперимент, лишь когда все его тело посинело. В другой раз он решил изучить влияние переохлаждения на психику, для чего, никого не предупредив, разделся и лег на стол в морозильной камере. По воспоминаниям Баркрофта, через некоторое время он перестал чувствовать холод, и ему стало абсолютно все равно, что произойдет дальше. К счастью, его коллега вошел в камеру, застал экспериментатора еще живым и смог привести в чувство. Самый удивительный факт в биографии Баркрофта: он дожил до 74 лет.
Не менее везучим был профессор Университета Алабамы Аллан Блэйр, решивший на себе изучить действие укуса самки ядовитого паука черная вдова (род Latrodectus). Через несколько минут после укуса у него начались сильнейшие судороги, и ему стало тяжело дышать. Тем не менее в течение двух мучительных часов после укуса он, лежа на полу, скрупулезно описывал свое состояние. К тому моменту, как ассистент доставил его в госпиталь, давление снизилось до критических значений. Спасавший его врач отметил, что за всю практику не видел пациента, испытывавшего столь сильную боль. Агония Блэйра продолжалась несколько дней. Придя в себя, он отказался от серии повторных экспериментов, которые изначально планировал.
Главной загадкой этой истории остаются цели экспериментатора: последствия укусов черных вдов были к тому времени хорошо описаны, в частности благодаря абсолютно аналогичному эксперименту, который все тот же Блэйр уже проводил на себе раньше. Одна из версий гласит, что, повторяя эксперимент, он надеялся показать, что после первого укуса стал нечувствителен к яду.
Героические ошибки
Если эксперимент на самом себе ставит авторитетный врач, ошибочный результат может надолго пустить медицину по ложному следу. Это и произошло в случае шотландца Джона Хантера, считавшегося в XVIII веке одним из ведущих специалистов по венерическим заболеваниям. Хантер утверждал, что сифилис и гонорею вызывает один и тот же заразный патоген. Если он попадает в уретру, то развивается картина, характерная для гонореи, – гнойные выделения и резь при мочеиспускании. Если на кожу, то в месте контакта появляется симптом первичного сифилиса – твердый шанкр.
Раздосадованный оппонентами, Хантер решил доказать свою правоту самым наглядным образом. Легенда гласит, что он инокулировал себя гноем больной гонореей проститутки, не зная, что та страдает еще и сифилисом. Когда у Хантера появились симптомы и сифилиса, и гонореи, он принял это за подтверждение своей правоты. Впрочем, некоторые историки считают, что на самом деле Хантер провел эксперимент не на себе, а на одном из пациентов. В любом случае Хантер до конца жизни настаивал на ошибочных выводах. При этом он действительно был одним из лучших врачей своего времени. Именно Хантер впервые предположил, что рак можно лечить хирургическим путем, и сформулировал критерии операбельности опухоли.
Не менее известен длительный спор двух немецких ученых – Макса фон Петтенкофера и Роберта Коха. Петтенкофер категорически не желал признавать, что холеру вызывает открытый Кохом вибрион. В качестве последнего аргумента Петтенкофер прилюдно выпил содержащий холерного возбудителя бульон. Как бы Петтенкофер ни верил в свою правоту, он понимал, что драматический исход нельзя исключить полностью. Впоследствии он написал:
Даже если бы я обманул себя и эксперимент подверг мою жизнь опасности, я бы спокойно глядел в глаза смерти, ведь она не была бы глупым и трусливым самоубийством; я бы умер во имя науки, как солдат на поле брани. Здоровье и жизнь, как я часто говорил, – великие дары, но не самое важное для человека. Если человек хочет ставить себя выше животных, он должен быть готов пожертвовать здоровьем и жизнью ради идеалов.
Вскоре у Петтенкофера начался понос и возникли другие характерные симптомы. Он назвал их легким недомоганием, не связанным с экспериментом, хотя, по всем признакам, это была холера, которой он переболел в нетяжелой форме. Скорее всего, болезнь смягчил появившийся после перенесенной ранее холеры иммунитет или был применен не самый опасный штамм: холерный вибрион очень изменчив и бывает относительно безвредным для человека, причем свойства бактерии могут меняться буквально от поколения к поколению. Увлеченный спором, Петтенкофер не готов был признаться даже самому себе, что эксперимент скорее подтвердил правоту Коха, чем его собственную. Отсутствие ослепления и контроля очень способствует ошибочным выводам в пользу любимой гипотезы экспериментатора.
С тем же результатом эксперимент повторил Рудольф Эммерих, ученик Петтенкофера, который, впрочем, перенес его хуже. А затем Илья Мечников, выдающийся иммунолог, получивший впоследствии Нобелевскую премию за открытие фагоцитоза. Мечников выпил бульон с холерным вибрионом без каких-либо последствий для самочувствия. Затем повторил опыт на одном из своих лаборантов, который тоже остался здоров. Когда второй лаборант, его самый молодой и здоровый сотрудник, предложил в роли подопытной свинки себя, Мечников уже не сомневался в благополучном исходе. Однако тот едва выжил, и Мечников был вынужден изменить свои взгляды.
В похожей ситуации оказался и американский студент-медик Стаббинс Фирф, который попытался разобраться в причинах возникновения желтой лихорадки за сто лет до того, как это сделала комиссия Рида. С пугающей настойчивостью и изобретательностью Фирф пытался заразить себя всеми возможными способами. Он втирал в надрезы на своем теле желчь, мочу, пот, слюну и сыворотку крови больных. А наибольшее внимание уделил рвоте, которую закапывал в глаза, пил неразведенной и кипятил на огне, чтобы дышать ее парами. Поскольку Фирф не заболел, отныне ничто не могло убедить его, что желтая лихорадка вообще заразна. Опубликованный им отчет еще некоторое время использовали как одно из главных доказательств неинфекционной природы этой болезни.
Теоретически Фирф должен был заболеть, если сыворотка крови, которую он втирал в раны, содержала вирус желтой лихорадки. Однако отчаянному студенту могло не повезти: больные желтой лихорадкой выделяют большое количество вируса в первые два-три дня и заразны только в этот период болезни, а Фирф мог брать кровь у пациентов, болевших дольше. Другое возможное объяснение заключается в том, что в своем отчете он немного приврал. Вероятно, когда эксперимент проводит одиночка, это случается довольно часто. Так или иначе, Фирф остался жив и вошел в историю медицины – пусть не как первооткрыватель способа передачи желтой лихорадки, но хотя бы как “врач, который пил рвоту”.
Психонавты
☛ Оборот большинства упомянутых в этом разделе веществ в Российской Федерации запрещен или ограничен. Их употребление несет угрозу психическому и физическому здоровью.
Выполнив свой долг перед законом, мы можем констатировать, что единственная сфера, в которой профессиональные эксперименты на себе до некоторой степени оправданы, – это опыты с психотропными веществами. Только так можно описать их эффекты, часто не имеющие аналогов в обычной психической деятельности. “Я принимаю их сам, – говорил один из известнейших изобретателей и исследователей психотропных препаратов Александр Шульгин, – потому что меня интересует их влияние на сознание человека. Как это можно изучить на крысах или мышах?”
Хотя некоторые психотропные препараты вошли в медицинскую практику, большинство не оправдало надежд, которые возлагали на них первооткрыватели. Но это не уменьшило количество желающих испытать их действие на себе. Возможность отправиться в химическое путешествие в глубины своего мозга – так называемая психонавтика – сама по себе казалась исследователям столь увлекательным приключением, что зачастую заявленные медицинские цели экспериментов выглядели лишь оправданием.
Рубеж XVIII и XIX века был отмечен началом систематического использования новых обезболивающих веществ. Это стало возможным благодаря стремительному развитию химии и не в последнюю очередь психическим эффектам, которые они вызывали.
Оксид азота был синтезирован еще в 1772 году, однако, по аналогии с другими известными тогда соединениями азота и кислорода, считался смертельно ядовитым даже в малых дозах. До тех пор, пока в 1799 году британский химик Хэмфри Дэви не решился проверить свойства оксида азота на себе. Последствия могли быть любыми, вплоть до смертельного исхода, но, к своему удивлению и восторгу, Дэви обнаружил, что смеется во весь голос. Он окрестил вещество веселящим газом и с энтузиазмом продолжил его изучение. Вскоре Дэви случайно выяснил, что веселящий газ на некоторое время делает его нечувствительным к боли. Но между этим открытием и началом медицинского применения оксида азота прошло еще немало лет.
К экспериментам присоединились почти все коллеги Дэви. Один из них, Джеймс Ватт (тот самый, в честь которого названа единица измерения мощности), даже соорудил специально для этого небольшую газовую камеру. Научные интересы Дэви со временем привели к тяжелой зависимости от оксида азота. Впрочем, еще больше он пострадал от экспериментов с другим газом – трихлоридом азота: взрывы в лаборатории стоили химику трех пальцев и глаза.
Тем временем увлечение оксидом азота вышло далеко за пределы института, где работал Дэви. Весь XIX век по Великобритании, США и Канаде гремели “вечеринки с веселящим газом”. Сначала под предлогом проведения научных экспериментов на них собирались исключительно представители высшего света. Затем мероприятия утратили элитарность и стали доступными каждому, кто мог заплатить за билет. Афиши гласили:
Большая демонстрация эффектов оксида азота, также называемого веселящим газом. 30 галлонов газа будут приготовлены и доступны для любого желающего его вдохнуть. Будут приняты все меры предосторожности. Скорее всего, никто не станет завязывать драку.
Смейтесь, пойте, танцуйте, говорите или деритесь в зависимости от преобладающих свойств вашего характера.
Всего 12 с половиной центов за билет! Эксперименты будут сопровождаться демонстрацией эффектов электричества.
Газ для вечеринок поставляли сначала сотрудники химических лабораторий, а затем, по мере его проникновения в медицину, врачи и медсестры.
Вслед за веселящим газом пришла мода на эфир. Американский врач Кроуфорд Лонг одним из первых применил его в хирургии. Вот как он описывает обстоятельства, породившие идею опробовать эфир в качестве обезболивающего:
В январе 1842 года я рассказал о веселящем газе в компании молодых мужчин, собравшихся как-то вечером у нас в деревне. Некоторые из них тут же попросили меня приготовить для них порцию. Я ответил, что у меня нет нужного для этого аппарата, но есть вещество с похожими свойствами, что я вдыхал его сам и считаю не менее безопасным, чем оксид азота. Всей компании не терпелось испытать его действие… Я дал его сначала человеку, который пробовал его ранее, а затем всем собравшимся. Им так понравилось возбуждающее действие газа, что впоследствии они часто его вдыхали и втянули в это остальных.
Я и сам несколько раз его вдыхал и иногда, придя в чувство, обнаруживал на себе болезненные синяки, происхождения которых не мог вспомнить. Также я замечал, что мои друзья под действием эфира падали и ударялись с силой достаточной, чтобы вызвать боль у человека, не подверженного анестезии. Но когда я спрашивал их о боли, говорили, что ничего не почувствовали.
Вскоре Лонг подтвердил эти наблюдения, успешно удалив две небольшие опухоли на шее пациента. Все это время тот вдыхал эфир и был немало удивлен, узнав, что операция уже закончилась. По его словам, он не испытал никакой боли, хотя панически ее боялся и долго откладывал операцию. Однако Лонг не счел нужным своевременно опубликовать статью о применении эфира в одном из медицинских журналов, поэтому слава первооткрывателя досталась Уильяму Мортону, устроившему через пять лет публичную демонстрацию эфирной анестезии.
Немецкий фармацевт Фридрих Сертюрнер, открывший в 1804 году морфин, тоже испытывал его свойства на себе. Он начал с экспериментов на собаках, показав как обезболивающие свойства морфина, так и смертельно опасные последствия передозировки. Затем на самом себе и еще трех добровольцах Сертюрнер подобрал безопасную для человека дозу. Как и Дэви, к концу жизни Сертюрнер страдал тяжелой зависимостью от собственного изобретения.
Другой вызывающий зависимость препарат, кокаин, тоже на некоторое время вошел в медицину в качестве обезболивающего. И опять это случилось благодаря врачам, изучавшим его свойства на себе. Первым применил кокаин для анестезии австрийский офтальмолог Карл Коллер, который последовал совету своего друга Зигмунда Фрейда. Основатель психоанализа к тому времени уже вовсю экспериментировал с кокаином, тогда абсолютно легальным. Решив после первых доз, что кокаин зависимости не вызывает, Фрейд разослал образцы друзьям, рекламируя препарат как безопасный стимулятор. Одному из зависимых от морфина друзей он предложил кокаин как способ избавиться от пагубной привычки. Но вышло не совсем так, как ожидал Фрейд: в дополнение к регулярным расходам на морфин его приятель стал ежемесячно тратить еще 6 тысяч марок на кокаин и скончался в возрасте сорока пяти лет от двойной наркотической зависимости.
Какое-то время препарат использовали в хирургии. Внедрение кокаина в практику произошло во многом благодаря Уильяму Холстеду. Вклад этого выдающегося хирурга в медицину огромен: именно ему мы обязаны концепцией асептической операции и появлением хирургических перчаток. К сожалению, блестящая карьера закончилась преждевременно. Узнав об успехе Коллера, Холстед начал испытывать кокаин на себе, своих коллегах и студентах. Результаты были неплохими, и Холстед стал применять препарат для обезболивания. Но каждый раз, перед тем как ввести его пациенту, он вкалывал некоторое количество себе. Холстед объяснял это тем, что должен лично убедиться в безопасности раствора.
Увы, эти действия диктовала развивающаяся кокаиновая зависимость, а не забота о здоровье больного. Статья, опубликованная Холстедом в New York Medical Journal всего через год после начала экспериментов с кокаином, ужаснула коллег своей бессвязностью – автор явно был не в себе. Хотя он продолжал оперировать еще несколько лет, его состояние неуклонно ухудшалось, и он был вынужден оставить практику. В санатории, куда его поместили, кокаиновую зависимость Холстеда пытались лечить морфином. В результате получилось то же, что у Фрейда, лечившего кокаином друга-морфиниста: знаменитый хирург до конца жизни страдал от двойной зависимости.
Эксперименты с психоделиками – веществами, измененяющими восприятие, эмоциональный фон и другие процессы психики, – были менее разрушительны для здоровья экспериментаторов, поскольку эти препараты редко вызывают зависимость. Исследователи надеялись, что психоделики можно будет использовать для лечения различных психических расстройств. Однако их надежды оправдались лишь в очень небольшой степени. Большинство попыток найти психоделикам медицинское применение закончилось ничем.
Систематические эксперименты в этой области начались с французского психиатра Жака-Жозефа Моро, который во время путешествия по Ближнему Востоку познакомился с воздействием гашиша и остался под большим впечатлением. Вернувшись в Париж, он начал регулярные опыты с этой субстанцией сначала на себе, а потом на своих студентах. Моро утверждал, что эффекты интоксикации гашишем схожи с симптомами расстройств психики, а значит, гашиш может стать инструментом, который поможет приоткрыть тайну происхождения психических болезней.
Чтобы понять буйство безумца [писал Моро], нужно впасть в буйство самому, но не утратить при этом понимания того, что ты безумен, не потерять возможность исследовать психические изменения в собственном сознании… Гашиш дает тому, кто подвергает себя его действию, шанс изучить на себе психические изменения, характерные для безумия.
В 1845 году Моро опубликовал книгу “Гашиш и психическое заболевание”, которая по сей день остается одним из наиболее полных и точных описаний эффектов гашиша. Но то, как Моро описывает происходящее при психических заболеваниях, – очень далеко от реальности, поэтому параллели выглядят натянутыми. Тем не менее безусловное достоинство книги в том, что психические заболевания поданы как следствие химических изменений, а не морального разложения, как считали некоторые современники автора.
Эксперименты Моро заметно повлияли не только на психиатрию, но и на жизнь парижской богемы. В 1844 году он основал Клуб гашишистов, в который вступили Александр Дюма, Шарль Бодлер, Теофиль Готье, Оноре де Бальзак, Эжен Делакруа и другие столичные интеллектуалы. Раз в месяц члены клуба собирались в отеле “Лозен” в Четвертом округе Парижа и, одетые в арабские одежды, пили щедро сдобренный гашишем кофе. Судя по тому, как Теофиль Готье описал первую встречу с Моро в стенах клуба, интерес психиатра к гашишу к тому времени уже выходил за рамки научного.
Доктор стоял у буфета, на котором лежал поднос, заставленный маленькими японскими блюдцами. Он взял ложку и зачерпнул из хрустальной вазы немного зеленой пасты, которую разложил по серебряным ложечкам, лежащим на каждом из блюдец. Лицо доктора излучало энтузиазм: глаза его сияли, пунцовые щеки пылали, вены на висках сильно вздулись, он тяжело дышал через расширенные ноздри. “В раю это вычтут из того, что ты заслужишь”, – сказал он, протягивая мою порцию…
Клуб просуществовал пять лет. Но увлечение гашишем не получило широкого распространения, так и не выйдя за пределы клуба. Повальная мода на психоделики возникла намного позже, в середине XX века, и здесь снова сыграли роль любители экспериментировать над собой.
Весь 1938 год молодой химик Альберт Хофман, работавший на фармацевтическую компанию Sandoz Pharmaceuticals, посвятил изучению активных компонентов спорыньи – грибка, поражающего злаковые культуры. Симптомы отравления спорыньей давали надежду, что среди содержащихся в ней веществ есть стимуляторы дыхания и кровообращения, которые можно выделить и использовать в медицинских целях. Увы, пока интересных результатов не было. Первые двадцать четыре соединения одного из компонентов спорыньи – лизергиновой кислоты – не проявили никакой биологической активности. Двадцать пятым было соединение лизергиновой кислоты и диэтиламина. К сожалению, вещество, названное Хофманом LSD-25, тоже не походило на искомое лекарство. Отметив необычное возбуждение, которое вызвал прием LSD-25 у лабораторных животных, Хофман переключился на другие вещества.
Пять лет спустя уставший от бесплодных поисков Хофман решил вернуться к LSD-25. Во время повторного синтеза на его кожу попала буквально одна капля вещества. Спустя некоторое время Хофман ощутил возбуждение, головокружение и некоторую “живость воображения”. Через несколько дней он решился на эксперимент и принял 250 микрограммов LSD, сочтя это количество минимально эффективной дозой. Не прошло и часа, как восприятие окружающего мира резко и внезапно изменилось. Хофман успел оставить в журнале наблюдений только одну короткую запись. Позже он вспоминал, что даже ее сделал с огромным трудом.
17:00. Появились головокружение, чувство тревоги, визуальные нарушения, симптомы паралича, желание смеяться.
Не в состоянии оставаться на работе, Хофман решил отправиться домой. Он поехал на велосипеде в сопровождении своего ассистента. Эта поездка стала самой незабываемой в его жизни. В честь нее адепты психоделической субкультуры ежегодно отмечают 19 апреля свой праздник, День велосипеда.
Все, что попадало в поле моего зрения, было искажено, как если бы отображалось в кривом зеркале. У меня было ощущение, что я не могу сдвинуться с места, хотя позже ассистент говорил, что я ехал достаточно быстро. Наконец-то мы добрались до дома в целости и сохранности. Я едва смог попросить своего компаньона вызвать врача и попросить у соседки молока…
Все, что было в комнате, кружилось вокруг меня, знакомые объекты и предметы мебели принимали гротескные, пугающие формы. Они находились в непрестанном движении, словно оживленные чем-то, наполнившим их неумолимой жестокостью. Соседка, которую я с ужасом узнал, принесла мне молока. Это была уже не госпожа Р., а злобная, коварная ведьма, спрятавшаяся за разноцветной маской.
Придя в себя, Хофман понял, что открытое им вещество обладает необыкновенно сильным эффектом. Возможно, оно смертельно опасно и он избежал гибели лишь чудом. Поэтому, перед тем как продолжить эксперименты на себе, он многократно давал дозы LSD разным животным. Судя по всему, новая субстанция действовала на всех. Рыбки начинали плавать странным образом, пауки меняли паттерн плетения сетей, кошки не пытались поймать подсаженных им в клетку мышей и даже, судя по всему, панически их боялись. Только шимпанзе не проявляли внешне заметных признаков интоксикации. Однако другие шимпанзе, оказываясь с ними рядом, невероятно расстраивались, из чего Хофман сделал вывод, что особи, принявшие дозу LSD, нарушают какие-то понятные лишь самим шимпанзе правила приличия.
Убедившись в безопасности выбранных доз, Хофман продолжил эксперименты на себе, а затем и на нескольких коллегах. Он считал, что те драматические изменения, которые LSD вызывает в сознании, позволят использовать препарат для лечения психических болезней. За этими экспериментами последовали испытания сначала на единичных добровольцах, а затем и полноценные клинические испытания на больных шизофренией. Увы, чуда не случилось. LSD до сих пор не имеет признанного медицинского применения, однако стал невероятно популярным рекреационным психоактивным веществом, оказавшим большое влияние сначала на культуру хиппи в 60-е, а затем на рейв-культуру в 90-е годы прошлого века.
Специфические эффекты LSD привлекали не только тех, кто пытался найти ему медицинское применение, но и куда более эксцентричных персонажей, таких как Джон Лилли. Выходец из очень состоятельной семьи, Лилли с раннего возраста демонстрировал интерес к науке. С тринадцати лет он проводил эксперименты в химической лаборатории у себя в подвале. По большей части они сводились к изготовлению бомб, которые он взрывал в ближайшем лесу. С восемнадцати лет Лилли изучал физику, с двадцати одного – медицину.
От одного из своих преподавателей Лилли услышал, что ученый никогда не должен проводить эксперимент на других, не проверив его сначала на себе. Лилли проникся этой идеей и уже в первые годы обучения участвовал в диетическом эксперименте, в ходе которого полностью исключил из своей пищи белок, что довело его до состояния полного физического и умственного истощения. В дальнейшем он последовательно использовал себя как объект научных испытаний.
Самые известные эксперименты Лилли были связаны с путешествиями вглубь сознания и межвидовыми коммуникациями. Чтобы определить, является ли сознание всего лишь суммой реакций на внешние стимулы, он создал условия, в которых человек был полностью от этих стимулов изолирован. В 1954 году Лилли построил первую камеру сенсорной депривации – большой закрытый звуконепроницаемый бак, заполненный соляным раствором воды температуры человеческого тела. Испытуемый мог плавать на поверхности, не чувствуя ни своего веса, ни температуры воды, ничего не видя и не слыша никаких звуков. Лилли проводил в депривационной камере долгие часы, испытывая, по его утверждению, ощущения выхода из тела и реалистичные галлюцинации.
В течение всей жизни Лилли интересовался дельфинами. Он надеялся, что сможет установить контакт между ними и людьми. Лилли пытался научить дельфинов говорить, для чего даже построил специальное жилье, частично заполненное водой, где одна из его коллег прожила с дельфином около года. Эта история получила скандальную известность из-за некоторых пикантных подробностей взаимодействия исследовательницы и дельфина, подробное описание которых выходит за пределы задач этой книги.
В 1960-е годы Лилли понял, чего именно не хватало его экспериментам: он стал сопровождать сеансы в депривационной камере приемом ЛСД, а затем еще одного галлюциногена, кетамина. Со временем Лилли стал принимать психотропы настолько часто, что уже не мог отделять галлюцинации от реальности. Он утверждал, что, путешествуя в глубины сознания, вступил в контакт с организацией космических существ, называемой ECCO (англ. Earth Concidence Control Office, Офис контроля земных совпадений), которая управляет жизнью на земле и готовит человека к будущей борьбе с искусственным интеллектом. Методы в ECCO выбирали неожиданные.
В тот вечер я принял 150 миллиграммов кетамина, и внезапно Офис контроля земных совпадений отделил мой пенис от тела. Я в ужасе закричал. Моя жена Тони тут же прибежала в спальню и успокоила меня: “Он по-прежнему на месте”. Тогда я прокричал в потолок: “Да кто у вас там всем руководит? Кучка малолетних придурков?”
Представители ECCO, среди прочего, выказывали недовольство тем, как люди обращаются с дельфинами. Чтобы ускорить обучение дельфинов человеческому языку, Лилли начал давать LSD и им. Хотя это заметно повышало общительность дельфинов, английским языком они так и не овладели.
Злоупотребление галлюциногенами дважды чуть не стоило Лилли жизни. Один раз он поскользнулся, выходя из цистерны, упал в воду, потерял сознание и начал тонуть. Его чудом спас и реанимировал друг. В другой раз, поехав кататься на велосипеде, он попал в серьезную аварию и едва не погиб. Лилли считал, что от гибели его спасали сотрудники ECCO. Если учесть, что он продолжал эксперименты над собой всю жизнь и умудрился дожить до восьмидесяти восьми, это не самое плохое объяснение.
Но самым известным психонавтом в истории стал куда менее эксцентричный, зато намного более продуктивный американский биохимик Александр (Саша) Шульгин. В 1960 году, работая в химической компании Dow Chemical, Шульгин впервые попробовал психоделик. Это был мескалин, содержащийся в кактусе пейот. Первый психоделический опыт изменил всю его жизнь: “Тогда я понял, как много таится у меня внутри”, – говорил впоследствии Шульгин. Он начал участвовать в экспериментах по изучению свойств психоделиков и проводить собственные исследования в этой области, а в 1966 году оставил работу и посвятил все свое время любимому делу – синтезу новых психоактивных веществ. Каждое созданное вещество он испытывал на себе. Иногда в экспериментах с энтузиазмом участвовали его жена, Анна Шульгина, или кто-нибудь из друзей. В 1992 году он опубликовал книгу PiHKAL (от англ. Phenethylamines I Have Known and Loved, “Фенилэтиламины, которые я знал и любил”), содержавшую подробные систематические отчеты Шульгина о том, что он испытывал во время экспериментов.
(после 16 мг) Мы столкнулись со странным ангельско-дьявольским сочетанием. В то время как моя партнерша рассказывала об экстатическом наполненном белым светом подъеме оторвавшегося от тела духа в чертоги Бога, я пытался выбраться из коричневой жижи. Она видела молодого Иисуса у подножия лестницы, вдоль которой она плыла вверх, ступенька за ступенькой, а я видел всех этих смешных горгулий у подножия лестницы, украшенной флажками для пикника. Для меня это был скорее День Независимости, чем Пасха.
(после 20 мг) Вид из окна был нереальным. Сад был нарисован на стекле: каждый лепесток каждого цветка, каждый пучок травы и каждый лист дерева были тщательно вылеплены тонкими мазками масляной краски на поверхности стекла. Сад был не где-то там, он был прямо здесь передо мной. Женщина, поливающая растения, замерла, замороженная Вермеером. Когда я посмотрел снова, она была уже в другом месте, но опять неподвижна. Я был обречен остаться посетителем этого музея навечно.
(после 25 мг) В моей комнате висит стилизованное под немецкую картину изображение: всадник скачет по лесу, а юная девушка встречает его у ближайших деревьев. Но она не просто стояла, а он не просто скакал. Ветер дул, его лошадь неслась во весь опор, буря трепала его плащ, а девушка стремительно к нему приближалась. И это не прекращалось. Я устал.
(после 25 мг) Через несколько минут я почувствовал тревогу и покрылся потом. У каждого человека токсический психоз проявляется по-своему – мой начинается с голосов в голове. Они говорят со мной о моих худших страхах. Смесь настороженности и глубоких страхов крутится все быстрее. Через 20 минут этот хаос исчезает так же внезапно, как появился. В меньших дозировках 2С-Е давал безусловно приятный опыт. Но его кривая зависимости эффекта от дозы слишком крута.
Возмущенные тем, что книга содержала не только описания экспериментов, но и подробные инструкции по синтезу психоактивных субстанций, сотрудники Управления по борьбе с наркотиками устроили обыск в лаборатории Шульгина, оштрафовали его за хранение образцов некоторых веществ и потребовали, чтобы он сдал свою лицензию на работу с препаратами из Списка № 1. Тем не менее Шульгин продолжил работу, умудряясь держаться в рамках закона. Например, синтезировал новые вещества быстрее, чем их успевали запрещать. В 1997 году он издал вторую книгу, TiHCAL (от англ. Tryptamines I Have Known and Loved, “Триптамины, которые я знал и любил”), о содержании которой несложно догадаться по названию. Несмотря на то что Шульгин превратил свое тело в лабораторию, он дожил до восьмидесяти восьми лет. За свою жизнь он создал и испытал на себе более двухсот пятидесяти новых психоактивных веществ – больше, чем любой другой человек в истории.
Биохакинг
Как ни парадоксально, в наше время экспериментирование на себе не только не исчезло, но и стало заметным движением, перестав быть уделом врачей и химиков и превратившись в хобби не имеющих отношения к медицине любителей-энтузиастов.
Двадцать восьмого апреля 2018 года хозяин спа-центра в Вашингтоне обратил внимание на то, что один из клиентов вовремя не покинул камеру сенсорной депривации. Клиент был найден на дне автоматически опустошившегося к тому времени резервуара мертвым. Это был 28-летний Аарон Трейвик, руководившей компанией Ascendance Biomedical, которая занималась разработкой генетической терапии от таких неизлечимых пока инфекций, как ВИЧ и герпес. Компания имела спорную репутацию. Несмотря на заявления, что лекарства будто бы найдены, до сих пор не существует ни одного подтверждения каких-либо успехов Ascendance Biomedical. Вместо того чтобы выводить препараты на рынок по принятой в США процедуре, предполагающей клинические испытания, сотрудники компании проверяли их на себе и на знакомых и продавали незарегистрированные лекарства через интернет.
Для привлечения внимания инвесторов Ascendance Biomedical превращала испытания препаратов в онлайн-шоу. Так, испытание вакцины от ВИЧ, которую ввели ВИЧ-положительному сотруднику компании Тристану Робертсу, транслировали в Facebook. Увы, вопреки обещаниям компании через несколько недель количество вируса в крови Робертса только выросло. Сам Трейвик стал широко известен за два с половиной месяца до смерти, когда на сцене конференции снял брюки и перед транслирующими происходящее в интернет камерами сделал себе инъекцию, как он утверждал, вакцины от герпеса.
Как и остальные сотрудники Ascendance Biomedical, погибший был частью сообщества биохакеров. Изначально так называли тех, кто проводил в домашних лабораториях генетические эксперименты на растениях и бактериях. Сейчас этот термин применяют в отношении тех, кто с помощью лекарственных препаратов и пищевых добавок пытается улучшить себе настроение, работоспособность, значительно продлить жизнь, выйдя за естественный для человека предел, и даже достичь бессмертия.
Считая, что фармацевтическая промышленность не заинтересована или не в состоянии найти волшебную таблетку, биохакеры доделывают медицину подручными средствами. В поиске оптимального коктейля они принимают до нескольких десятков лекарственных препаратов и пищевых добавок одновременно. Однако полезность веществ для достижения заявленных биохакерами целей не доказана. Они либо зарегистрированы как лекарства от разных заболеваний, либо вообще не имеют медицинского применения. В лучшем случае их выбирают на основе экспериментов на животных, чаще – исходя из собственных представлений о механизмах болезней и старения или из любой случайной информации.
Хотя биохакеры часто описывают свои действия как эксперименты, вряд ли они могут сделать из них правильный вывод. Главный недостаток любых экспериментов на себе – отсутствие контрольной группы. Без нее нельзя быть уверенным, что именно лекарство вызвало изменения самочувствия.
Другая проблема – отсутствие ослепления. Многие из оцениваемых биохакерами симптомов субъективны, а значит, знание о принятых препаратах может влиять на них через ожидания. Кстати, хотя исследователь и испытуемый – одно лицо, ослепление в таких экспериментах возможно. Заранее заготовленные и пронумерованные кем-то еще плацебо и лекарства можно перемешивать, выбирать из них таблетку случайным образом и лишь по окончании эксперимента вскрывать конверт. Биохакеры, как правило, этим пренебрегают.
Существует и специфическая “биохакерская” проблема – она в количестве принимаемых препаратов. Прием нескольких десятков веществ делает разделение их эффектов невозможным. Даже прием препаратов в разное время не выход, поскольку некоторые эффекты проявляются со значительной задержкой. Отдельную проблему создает лекарственное взаимодействие: эффект двух принятых вместе лекарств не всегда равен сумме их эффектов по отдельности. Вещества могут влиять друг на друга, приводя к усилению полезных или вредных эффектов.
Поскольку целью часто объявляется радикальное продление жизни, а экспериментальная выборка состоит из одного человека, биохакерам приходится полагаться на биомаркеры – результаты анализов или приборных исследований, про которые принято считать, что их изменения предсказывают изменение ожидаемой продолжительности жизни. Однако есть нюанс: корреляция между биомаркером и продолжительностью жизни не гарантирует, что второе будет меняться вслед за первым. Даже такой, казалось бы, надежный биомаркер, как уровень холестерина, уже подводил разработчиков лекарственных средств. В следующих главах мы подробнее поговорим и о биомаркерах, и о современных попытках найти эликсир бессмертия.
В чем мы не можем упрекнуть тех, кто экспериментирует на себе, так это в неэтичности. Пока они не вовлекают в опасные игры со здоровьем других и не начинают торговать медицинскими услугами недоказанной эффективности и безопасности, они вправе делать с собой все, что считают нужным.
Но, к сожалению, часто биохакинг – лишь модный предлог для того, чтобы вызвать интерес инвесторов или обойти направленные на защиту пациентов процедуры. Незадолго до гибели в депривационной камере Аарон Трейвик сообщил журналистам, что планирует клиническое испытание нового препарата для лечения рака легких, на этот раз на большом количестве пациентов. И пройти оно должно было в мексиканском городе Тихуана. Подальше от контролирующих органов США с их слишком “строгими” требованиями к безопасности медицинских исследований.
