Не-девушка опустилась на колени в самом центре разрушенной башни. Посмотрела на не-кровь на ее руках. Снова и снова проигрывала в голове не-жизни, которыми она не жила. Не-правда, которая привела ее сюда, громыхала в ушах, как шаги похоронного марша.

Не ее жизнь.

Не ее дом.

И она не она.

Не-девушка стиснула зубы и посмотрела на небо, скрытое под куполом, окровавленная светлая челка упала ей на глаза. Оптический имплантат зудел, на глаза уже навернулись ненавистные слезы. Она ощущала печаль и гнев. Потерянная жизнь. Жизнь, которой она толком и не пожила. Жизнь, навязанная ей, в которую ее толкнули. Взгляд ее был пустым, и пустыми были легкие, она была всего лишь мертвой девушкой, куклой, марионеткой с перерезанными струнами, пляшущей под дудку убитого горем отца. Конструкция, вещь, как и все они. Она провела эту жизнь на коленях, по колено во лжи, в море лжи, но эта ложь была последней. ЭТА БЫЛА ПОСЛЕДНЕЙ.

И кем теперь она будет?

Точно не такой, какой хотели видеть ее они, это точно.

Человечнее, чем человек, чем человечный человек, чем…

Она закрыла глаза. Сделала глубокий судорожный вдох. И схватила свою печаль за горло. Воспламенила ее своей яростью. А потом стала смотреть, как она горит. Не-девушка позволила этому пламени согреть себя. И сжечь. Забрать ту девушку, которой она была и никогда не была. Ана внутри нее умерла навсегда. Во рту был вкус пепла. По коже пробежали мурашки.

Она уничтожила себя, чтобы начать все сначала.

Восстала из пепла.

Никогда не были моими друзьями.

Никогда не была моей жизнью.

– Я такая же, как они, – прошептала она.

– Ана…

– Это не мое имя!

– Иви, пожалуйста…

– Я больше тебе не хозяйка.

– Ана, – умоляюще проговорил Иезекииль.

– …Уходите.

– …Что?

Она повернулась к не-парню. Парню, который не был человеком, но который только и говорил, как он любит ее. Поэтому у нее не было выбора.

Но даже у рабов есть выбор.

Она поднялась на ноги. Убрала с глаз пропитанную кровью светлую челку. Сжала руки в кулаки.

– Уходите!

– Ана, я люблю тебя…

– Это не мое имя! – закричала она. – Я не она! И никогда ею не была! Я не та Ана, которую ты любил или которая любила тебя в ответ. Я не принцесса, запертая в своей башне, или девушка, которую ты искал всю свою жизнь, я не одна из них! Это не я! Она мертва и похоронена уже два года!

– Неверно.

Все четверо посмотрели на кружащегося в мерцающем свете ангела.

– Я знаю тебя всего пять минут, – прорычал Крикет, – но ты мне уже не нравишься. Ты только что сказала нам, Ана Монрова умерла.

– Это заблуждение. Я сказала, что мозг Аны Монрова умер после взрыва, уничтожившего Грейс. Также я сказала, что отец поддерживал ее жизненные показатели через систему жизнеобеспечения. Но я ни в коей мере не утверждала, что Ана Монрова мертва. Не говоря уже о том, что ее похоронили.

– Ты хочешь сказать, что она еще жива? – Глаза Иезекииля широко распахнулись. – Где она?

– Я ничего не скажу. Я обязана защищать Николаса Монрову и членов его семьи. Проинформировав вас о местонахождении Аны, я подвергну ее жизнь лишней опасности.

– Я пытался спасти Николаса Монрову и его семью, Мириад.

– И потерпел неудачу, Иезекииль.

Иезекииль ощетинился гневом, его голос зазвучал тихо и зловеще.

– Где она?

– Не здесь.

– Вас здесь тоже быть не должно, – сказала не-девушка.

– Чертовски верно. – Крикет подобрал Лемон ладонью. – Лемон слишком опасно оставаться здесь, как я уже сказал. Радиация убьет ее, если мы задержимся хотя бы ненадолго. Нам пора идти.

Не-девушка посмотрела на большого логика и кивнула.

– Прощайте.

– …Что значит «прощайте»?

– Я имею в виду, что не пойду с вами, Крикет.

– Ана, ты не можешь здесь оставаться.

– Меня зовут не Ана, Иезекииль. – Внутри нее шипело пламя, с каждой секундой становясь все горячее и ярче. Девушка, которой она никогда не была, стала лишь пеплом на ветру. – И не говори мне, что я могу, а чего не могу. Впервые в жизни я могу делать все, что захочу.

– И ты хочешь остаться здесь?

– Я хочу…

Не-девушка стиснула челюсти. Тряхнула головой, пытаясь уловить хотя бы мысль, хотя бы чувство, хотя бы слово, которое было бы ее собственным.

Но поняла, что у нее их может и не быть.

Но она сама могла это изменить.

Алгоритм из плоти и костей, пытающийся угадать, что бы сделала мертвая девушка.

– Я хочу узнать, кто я такая, – заявила она. – И я не думаю, что ты сможешь меня научить.

– Ана, я…

– Я не та, какой ты хочешь, чтобы я была, Иезекииль.

Она опустила глаза на слот для монет в его груди.

Знак его преданности.

Знак его верности.

– И не думаю, что ты такой, какой хочу быть я.

– Крутышка…

Она взглянула на девушку, лежавшую на руках логика.

– До свидания, Лемон.

Девушка покачала головой, в ее глазах стояли слезы.

– Крутышка, я не оставлю тебя.

– Нет, ты уйдешь.

– Вместе сильнее, помнишь? – По щекам Лемон потекли слезы, ее голос дрогнул: – Вместе навсегда.

– Не навсегда. Уже нет.

– Кру…

– Ты умрешь, если задержишься здесь еще хотя бы на чуть-чуть, Лемон. Крикет больше не обязан защищать меня. Он знает, что я не человек. У него больше нет выбора. Ему придется выбрать тебя.

Она оглянулась на выведенных из строя Голиафов у себя за спиной, потом посмотрела прямо в глаза огромного логика. Его сердце состояло из реле, чипов и процессоров. Его оптика была сделана из пластика. И все же в них отражалась мучительная боль.

– Я…

– Ты был хорошим другом, Крикет. – Не-девушка печально улыбнулась ему. – Береги себя.

Бот покачал головой.

– …Прости. Я должен.

– Я знаю.

Большой бот собрался с духом. Его словно разрывало на две половинки. Его чувства боролись с программными кодами. Он любил ее. Он всегда будет любить ее. Но он был запрограммирован. И что бы он там ни наговорил ей в приюте, сейчас эта программа боролась с ним. Заставляла покинуть ее, несмотря на его чувства. Его тело не принадлежало ему. Его разум не принадлежал ему. И его жизнь не принадлежала ему.

Крикет опустил плечи. Вздрогнул, ненавидя каждую секунду. Но, наконец, он повернулся и, низко опустив голову, потащился к выходу. Лемон задергалась в его объятиях, пытаясь вырваться, замолотила кулаками по корпусу логика.

– Нет, Крик, отпусти меня!

Крикет вздохнул.

– Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.

– Крикет, я приказываю тебе отпустить меня! – закричала Лемон.

– Робот должен повиноваться всем приказам, которые дает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому закону, – ответил логик.

– Не заставляй меня делать тебе больно, Крикет! Я не хочу причинять тебе боль!

– Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому или Второму законам.

– Нет, я хочу остаться! Я хочу остаться! – Лемон обратила полные слез глаза на не-девушку, которая была ее лучшей подругой, протянула к ней руку и закричала: – Иви!

– Прощай, – прошептала не-девушка.

Логик зашагал прочь, и когда он пересек мост и вышел из разбитого сердца башни, крики Лемон затихли. Не-девушка смотрела, как они уходят, ощущая в себе девушку, которую пока до сих пор не сожгла. Падающий пепел был похож на перья с неба, где жили ангелы со сломанными крыльями.

Как только они скрылись из виду, она повернулась к не-парню.

Парню, которого она никогда не любила.

Парню, которого она даже не знала.

Он смотрел на нее глазами цвета неба, каким оно было до Армагеддона, затуманенными болью. В нем тоже шла война, она это видела. Остатки того, кем, как он думал, она была, боролись с той, кем она была на самом деле.

Но если она сама этого не знала, как мог знать он?

– Я не оставлю тебя здесь, – сказал он.

– Почему это?

– Потому что я люблю тебя.

– Два года ты искал, – сказала она. – Помнишь? Два года в безжизненных пустошах и бесконечной дороге. Неуверенности в том, что увидишь ее снова. Но когда тебя душил пепел, только мысль о ней помогала тебе дышать. Когда ночь казалась нескончаемой, только мечты о ней помогали тебе уснуть. О ней. И только о ней.

Раздался тихий вздох.

– Не обо мне.

Не-девушка посмотрела на Мириад, наблюдающей за ними через свою синюю линзу.

– Она где-то там, Иезекииль. Ее отец не позволил ей умереть. У «Гнозиса» были владения по всей стране. Уверена, ты знаешь, где их искать. Но здесь ее нет. – Не-девушка покачала головой. – Здесь для тебя ничего нет.

Она услышала тихий стон и посмотрела на изломанное тело Фэйт. Девушка-репликант начала понемногу приходить в себя. Раздробленные после жестоких ударов Крикета кости начали восстанавливаться. Она пошевелилась, словно новорожденный, – пальцы ее дернулись, легкие захрипели. Скоро она снова начнет двигаться. И потом…

– Думаю, тебе лучше уйти, пока они не пришли в себя, – предупредила она. – И думаю, ты не хочешь, чтобы Габриэль нашел Ану первым. А он будет искать ее, ты знаешь. А когда найдет…

Иезекииль напрягся. Его глаза превратились в щелочки от этой невысказанной угрозы. Он пристально смотрел на нее, с невысказанным вопросом на губах. Она видела его страх, видела, что он уже знает ответ. Иезекииль посмотрел на дверь, через которую вышли Лемон и Крикет. С агонией во взгляде он повернулся к не-девушке, которую никогда не любил.

– Это еще не конец, – сказал он.

– О, нет. – Она покачала головой. – Совсем не конец. Но когда мы встретимся в следующий раз, – она подняла руку к его лицу, ее прикосновение было нежным, как первый поцелуй, – не думаю, что все будет так, как хочется тебе.

Она убрала руку. А с ней и свои чувства. Позволила ярости смыть их. Он задержался еще на мгновение. Возможно, подумал о горящем саде. Или о потерянном рае. А потом развернулся и похромал по разбитому мосту, к солнечному свету, ожидающему снаружи. Она смотрела ему вслед. Каждый его шаг был рожден в борьбе с самим собой. Интересно, он ожидал такого финала? Если бы он вообще мог чего-то ожидать. Если бы он вообще был настоящим человеком.

– Прощай, – прошептала она. – Мой очаровательный обманщик.

И он исчез.