Архитектор Франциско красив, всегда загорел и носат, как Тото Кутуньо. Его жизнерадостность – результат беспрерывного посещения психоаналитиков, практикующих разнообразные направления анализа: от Фрейда до Юнга, не обижая Адлера между ними. В его одежде – сочетание лилового, желтого, красного и голубого; в его глазах – затаенные сомнения в своей сексуальной ориентации, тщательно скрываемые выработанным и с лихвой оплаченным в кабинетах психологов жизненным оптимизмом. Франциско танцует танго, берет уроки у известных и дорогих преподавателей, которые вместе с фигурами танца учат его, как быть мачо. Ему это необходимо как в танго, так и в его работе, где приходится руководить бригадами коренастых смуглых рабочих из Боливии и Парагвая. В Аргентине работа архитектора непременно включает в себя обязанности прораба, поэтому архитектор – одна из самых распространенных и наиболее востребованных профессий. Тут даже самый простой ремонт протекающего унитаза или отсыревшей стены не обходится без дипломированного специалиста. Благополучный вид архитектора – уравновешенного сангвиника и оптимиста – вселяет уверенность во владельцев протекающего унитаза и убедительно доказывает, что все свалившиеся на них проблемы быта в этой жизни можно разрешить… с помощью архитектора, разумеется.

Помимо частных ремонтных работ в жилом секторе у Франциско есть крупный проект, сулящий серьезные деньги. Он – владелец большого крытого гаража, приносящего хорошую арендную плату, но потенциально пригодного под снос и постройку на его месте жилого здания высотой до двенадцати этажей. В паре с партнером и другом, также архитектором и бывшим однокурсником, Франциско долго ждал подходящего момента, который не наставал по весьма объективным причинам: кризис экономики, инфляция, полный обвал производства и строительства сменяли друг друга с четкой регулярностью, и, казалось, не было просвета этому круговороту в развитии страны, точнее, ее упадке. И хотя Борхес справедливо и гениально писал об уникальной способности Аргентины опускаться на дно бесконечно и беспредельно, конец приходит всему в свое время. А если он не приходит упадку экономике и погружению страны на дно, то неизбежно наступает предел терпению конкретных людей, отложивших свои проекты до лучших времен, и понимание того, что эти лучшие времена вряд ли настанут, а жизнь проносится со свистом скорого поезда, не останавливающегося на маленьком полустанке, спешащего к большим и благополучно-перспективным станциям. Заскучавшие без дела предприниматели, обленившиеся инвесторы и истосковавшиеся по взяткам государственные чиновники в какой-то момент решают, что пришел момент строить, покупать, открывать новые предприятия и объекты. Заброшенные проекты обретают новую жизнь, которая вскипает не столько по объективно-экономическим причинам, сколько потому, что человек всегда должен верить в лучшее, и тогда оно наступает.

Франциско и его партнер по бизнесу и старый друг решились на строительство, начали искать инвесторов и в итоге нашли таких же уставших от застоя предпринимателей, готовых на риск. Они умножили коэффициент инфляции на предполагаемые прибыли и получили цифру, от которой захватывало дух. Оставалось привлечь чиновников: чтобы запустить проект, надо получить разрешение в соответствие с кодами городской застройки в данном районе и конкретно на данной улице. Коды эти были хорошо известны архитекторам, которые все подсчитали и составили проект-смету для инвесторов из расчета предполагаемых двенадцати этажей. Цифры получились убедительные, и архитекторы, пожав руки инвесторам, готовы были отправиться к городским властям за получением необходимых допусков, пропусков и разрешений на строительство.

Франциско – в коротком, приталенном по молодежной моде пиджаке, с кожаной папкой, в которой лежали чертежи и сопроводительные письма, – переступил порог муниципального управления Буэнос-Айреса и объяснил секретарю, что у него назначена встреча на одиннадцать часов с шефом урбанистического планирования. Секретарь, голова которого едва виднелась из-за массивной дубовой стойки приемной, проверил список посетителей и объявил номер кабинета, куда должен был проследовать Франциско. Делал он это с важностью, пропорциональной пакету его вознаграждения, состоявшему из очень приличного оклада, месячного отпуска, льгот в виде медицинской страховки и отчисляемых пенсионных средств. Франциско, сжимая под мышкой папку, отправился на пятый этаж к указанной двери. Там его встретил чиновник в шерстяном вязаном жилете поверх белой рубашки, неотъемлемой части гардероба работников налоговых служб и муниципального хозяйства.

Архитектор начал свою презентацию, хорошо отрепетированную дома. Лучезарно улыбаясь, демонстрируя крупные, ровные и белые зубы, он стал объяснять суть проекта, показывая чертежи, планы пожарной безопасности объекта и благоустройства территории, по ходу дела обращая внимание на наличие инвалидных рамп, перил в подъезде и прочие детали, актуальные для современной жизни в городе и предусмотренные требованиями муниципалитета. Чиновник в жилете, не меняя выражения лица, подернутого скукой и голодом, – время близилось к обеду, – сказал, что документы надо оставить, если необходимо – сделать копии, и подождать решения. Ему не хотелось признаваться в том, что он вообще никаких решений не принимает, кроме как что выбрать на обед в столовой для работников министерства на первом этаже.

У Франциско все копии были наготове, он вручил папку чиновнику и осведомился, когда можно ожидать положительного решения. Да-да, именно так и спросил: «Когда можно ждать положительного решения?» – годы психоанализа научили его выбирать слова и правильно расставлять акценты. Сотрудник департамента взглянул на Франциско бесцветными глазами и протянул визитную карточку, сказав архитектору, что, если ему не позвонят в течение двух недель, тот может сам связаться с ним и спросить, как обстоят дела с «проектом Пилькомажо» (по названию улицы, на которую должна была выходить одна из сторон фасада будущего здания).

С чувством выполненного долга Франциско вышел на улицу, пересек оживленный микроцентр мегаполиса, сел за столик в элегантном кафе под названием «Бульвар» и заказал на обед лосося и бокал белого вина. В гастрономических предпочтениях он был достаточно консервативен и не выходил за рамки принятых комбинаций вкусов, как позволял себе это в сочетании цветов и предметов своего гардероба. Итак, подумал он не без удовлетворения, предвкушая начало работы и последующие дивиденды, проект запущен!

Когда через две недели никто не позвонил, Франциско не удивился: за десятки лет работы архитектором он скорее был бы удивлен, если бы все-таки ему позвонили в обещанные сроки. Он набрал номер, оставленный чиновником, ему ответил другой сотрудник и попросил подождать, пока он поищет решение по его делу. Через несколько минут он сообщил Франциско об отрицательном решении по «проекту Пилькомажо».

– В чем заключается проблема? Не хватает каких-либо планов? – едва сдерживая раздражение, спросил архитектор.

– На это я не уполномочен ответить, – произнес ровный голос на другом конце линии. – Но могу вас записать на прием к инспектору… он сейчас в отпуске, но уже через две недели выходит. Первая неделя у него вся занята. Хотя… есть свободное место к ее концу, в пятницу. Проходите двадцать четвертого апреля, в двенадцать тридцать.

«Первое апреля уже прошло», – мысленно отметил про себя Франциско, да и голос в телефоне не принадлежал шутнику-балагуру. Однако никакие аргументы, придуманные архитектором за считаные секунды, не поколебали решения его собеседника, отвечавшего за расписание приема его шефа, и приблизить дату визита не удалось. Инвесторы тем временем торопили и капризно грозили найти другой проект; им было непонятно, в чем состоит проблема. Этого не понимал и сам Франциско, но горячо уверил их, что это всего лишь формальность, что, скорее всего, недели пасхальных праздников чиновникам не хватило для путешествий по их дивной стране и что вопрос будет решен самым положительным образом, когда все вернутся в конце концов из отпусков и примутся за работу.

В назначенный день, 24 апреля, Франциско был в кабинете у отдохнувшего и посвежевшего после отпуска инспектора. После легкой вступительной беседы о погоде и красотах Аргентины, тот участливо сказал Франциско, что, к сожалению, приступить к реализации его проекта невозможно.

– Почему? – глядя в сочувствующие глаза инспектора, спросил Франциско.

– Это невозможно по кодам строительства на тупиковых улицах, – сказал инспектор, заметно погрустнев.

– И где же вы нашли там тупиковую улицу? – уже почти весело, предчувствуя недоразумение, воскликнул Франциско. – Ведь с одной стороны дом будет выходить на широкую магистральную авеню Браун, а с торца – на Пилькомажо.

– Так, Пилькомажо и есть тупиковая, – так же радостно ответил инспектор.

– Нет-нет! Что вы! Пилькомажо действительно лет двадцать назад, а то и больше, была тупиковой. Но потом ее открыли для транспорта! – предчувствуя победу, воскликнул Франциско.

– В моем регистре этого не отмечено, – холодно, уже не улыбаясь, ответил инспектор.

– Да вот же карта! – Франциско начал суетливо искать в айфоне карту местности и протянул телефон собеседнику. – Видите? Не только она не тупиковая – теперь эта улица выходит на шоссе, ведущее к прибрежной атлантической зоне.

Не взглянув на телефон, чиновник сверился еще раз со своим планом-регистром и строгим голосом повторил:

– Тупиковая.

– Да нет же! – уже с отчаянием вскричал Франциско.

– Сеньор архитектор, прошу вас не повышать голоса, – осадил его инспектор.

– Да-да, конечно, извините. Но это просто недоразумение. Похоже, в регистр не внесли перепланировку улицы. Надо это исправить.

Разговор затягивался, не сдвигаясь с мертвой точки. Инспектор оставался преданно верен данным городского регистра, и никакие аргументы Франциско об открытости улицы и даже о ее решающей роли в распределении транспорта, так как она теперь была связующим звеном с оживленным шоссе, казалось, не изменят решения вопроса.

Но время опять же подходило к обеду, и чиновник, чувствуя урчание в животе, пообещал Франциско отправить на Пилькомажо дорожных инспекторов, чтобы те проверили полученную от Франциско информацию; если все подтвердится, в регистр будут внесены изменения. Предложение Франциско свериться со спутниковыми картами с видом улиц, где также отмечено направление движения на них, не возымело результата. Видимо, штат дорожных инспекторов уже столь давно томился в ожидании серьезного задания, влекущего за собой составление отчетов и получение штампов в кабинетах вышестоящего начальства, что упустить шанс на оправдание их служебных ставок было невозможно. Заверив Франциско, что новое «дело Пилькомажо» будет решаться в оперативном порядке, инспектор протянул ему руку и встал из-за стола, тем самым показывая, что аудиенция закончена.

На сей раз Франциско не пошел обедать в «Бульвар»: не было ни аппетита, ни повода пригубить вино. Он обдумывал, как преподнести результат сегодняшнего разговора партнеру и инвесторам. По ходу дела он соображал, как найти подход к начальству того чиновника, который свято верил толстым томам регистров, заполненных еще от руки, и не доверял современным доказательствам в виде спутниковой съемки с видами улиц, маршрутами ГПС и прочими неоспоримыми подтверждениями того, что улица является не только проходной, но и обеспечивает выход транспорта на шоссе.

Ситуацию он объяснил как мог, и все сошлись во мнении, что в Аргентине возможно всякое, и 20 лет – это ничто для мировой истории, но все же надо надеяться, что не понадобится еще столько же, чтобы внести изменения в городские планы и регистры.

Прошло время, комиссия дорожных инспекторов была готова выехать на объект. Франциско лично сопровождал ее, показывал, где будет стоять дом, где заканчивается его территория, какие существуют подъезды к нему. Он перекрикивал шум транспорта, доносившейся с шоссе, на которое выходила улица Пилькомажо, где они стояли. Затем он предложил всем пообедать в мясном ресторанчике по соседству с гаражом. Инспектора из муниципалитета пообещали написать отчет и внести поправку в реестр. Казалось, все было улажено, и на этот раз Франциско запивал свои мечты о многоэтажном доме красным вином.

Он преподнес оптимистичную версию о развитии событий инвесторам, стратегически выждал две недели и позвонил в управление. И услышал, что решение по поводу «проекта Пилькомажо»… принято отрицательное.

Не вдаваясь в долгие выяснения по телефону, он немедленно рванул на своем кокетливом серебристом «ситроене» в муниципальное управление, превышая скорость и игнорируя стоп-знаки. В здание он вошел без своей обычной улыбки, сказав, что ему назначена встреча, и не дожидаясь, пока клерк сверится со списком фамилий, зашагал к кабинету, в котором уже не раз бывал.

Знакомый чиновник встретил его как старого приятеля, он даже посочувствовал, когда услышал, что проект заморожен по причине «тупиковости» улицы, по которой уже более пятнадцати лет организовано движение.

– Да вы не волнуйтесь так, присядьте… Я вас понимаю… и я вам верю, что улица не тупиковая. Но ведь, дорогой мой, это же не решается за два дня! Надо собрать подписи… изменение реестра это же серьезное дело!

Затем он подробно изложил все стадии того, что в Аргентине называют «трамите». Слово это обозначает любое бюрократическое действие, направленное на получение всевозможных разрешений или запретов, а также оплату и перерасчет лицевых и коммунальных счетов, оформление транспортных средств, выдачу сертификатов, получение лицензий, водительских прав или вообще каких-либо документов.

Будучи далеко не новичком в области преодоления всевозможных бюрократических препон на пути разрешения всевозможных «трамите», Франциско начал искать связи в Министерстве урбанистической застройки, которые у него, как у всякого уважающего себя архитектора, конечно же, когда-то были, но, увы, остались в прошлом, так как карьеру архитектора он уже давно забросил, посвятив себя танго, благо, у него были приличный доход рантье и стабильность. Обзвонив своих прежних коллег и друзей, он не без удивления отметил, что образ жизни рантье ведут многие из них. Большинство его знакомых, как и он, сдавали в аренду недвижимость, которой успели запастись, полагая, что самые лучшие инвестиции в их непредсказуемой стране – это инвестиции в «кирпичи», поскольку все остальное, вроде банковских вкладов, депозитов и прочих цивилизованных форм сохранения и приумножения денег, уже не раз обнулялось, девальвировалось, замораживалось, а то и конфисковывалось государством в разные годы и под разными названиями. Еще свежо было в памяти «корралито» 2001 года, последовавшее за дефолтом Аргентины, в результате чего банковские вклады сначала стали недоступны для владельцев, а потом превратились в жалкие гроши, когда вся страна в один день перешла на миллионы. История российских девяностых годов зеркально отразилась конгруэтным изображением по другую сторону экватора, подтвердив законы глобализации.

В последующие месяцы Франциско был занят нахождением подходов к чиновникам, определением размеров взятки и стратегических маневров ее вручения, а также поиском всевозможных окольных путей преодоления возникшей на пути к большим деньгам и своей самореализации преграды. Он даже забросил танго, всецело погрузившись в другую игру, поскольку больше всего в жизни не любил отступать от намеченного плана и всегда добивался положительного для себя решения во всех ситуациях (исключая, однако, из этого списка перипетии его личной жизни).

Прошло немало времени. Так получились, что наши пути с Франциско разошлись и мы долго не виделись. Уже сменился календарный год, когда мы случайно столкнулись на площади в Сан-Тельмо.

Был летний вечер, играл оркестр, иностранцы пили пиво за столиками, выставленными наружу из кафе, танцующие пары двигались по деревянному настилу поверх брусчатой мостовой. Я заприметила яркой расцветки рубашку архитектора, ведущего свою молодую спутницу в танце, демонстрируя хорошо выученные и от-практикованные на занятиях шаги, правда абсолютно не попадающие в ритм музыки. Когда закончилась тан-да, и он проводил партнершу до ее места, я подошла поприветствовать его, спросить, как дела и что нового в жизни, помимо яркой рубашки и черно-белых лакированных туфель профессионального танцора.

Он улыбнулся свежеотбеленными крупными зубами и сказал, что у него все хорошо.

– Что с Пилькомажо? Началось строительство? – поинтересовалась я.

– Нет, что ты… буду я свою молодость губить! – пошутил шестидесятипятилетний архитектор. – Пока доказывали, что Пилькомажо проходная улица, потеряли инвесторов, потом девальвировался доллар, причем сам, в свободном полете, потом сменилось руководство отдела, занимавшегося этим вопросом, и никто вообще не мог найти кадастровый реестр района. Решили создать новый, но на это требуется много времени. Я между тем купил и отремонтировал очередную квартиру, стал ее сдавать. А гараж мне и так приносит деньги. Да и вообще, знаешь… Иногда в Аргентине прибыльнее всего ничего не делать, – доверительно сообщил мне он. – Меньше делаешь – меньше теряешь в процессе. И здоровья, и денег. Эта формула, наверное, не понятна родившимся не здесь, – заключил он с превосходством знатока аргентинской формулы успеха, глядя на мое озадаченное лицо.