Длинные и причудливые лабиринты поиска пособников в моем строительстве рая в отдельно взятой стране – а надо сказать, что в периоды отчаяния я не раз подвергала сомнению выбор самой страны, – вывели меня к человеку, похожему на солнце. В нем было светло-рыжим все: брови, волосы, борода, ресницы. Глаза на его всегда красном лице – от жары днем, от красного вина ночью – были цвета неба, что делало его похожим на небосвод наоборот: если небо сине-голубого цвета с желто-рыжим солнечным пятном, то Ларс, мой новый приятель из Норвегии, был весь желто-рыжее солнце с двумя голубыми пятнышками неба на лице. Он был весьма успешным, востребованным дизайнером в своей стране. Фотографии его современных коттеджей, выполненных из металла, камня и дерева, украшали модные европейские журналы архитектуры и интерьеров. Тех денег, которые Ларс получал за выстроенные дома на берегах живописных озер, вдали от городской суеты, с избытком хватало на недешевые хобби: прогулки на яхтах по тем же озерам и по океану и частные уроки танго с самыми известными учителями из Аргентины, которым чистые озера Норвегии нравились больше, чем многолюдные пляжи аргентинских курортов.

Ларс не отказывал себе в удовольствиях; в Буэнос-Айресе, куда он приезжал часто, останавливался в хороших гостиницах и приглашал местных сеньорит в дорогие рестораны. В танго его больше привлекали романы с красивыми аргентинками, чем музыка и связанная с этим танцем философия, которую он презирал в душе, но в разговорах с известными милонгеро и, главное, милонгерами, то бишь женщинами, всячески поддерживал, благодаря чему был принят в узкие и эксклюзивные круги танго-персонажей. К тому же он всем помогал что-то строить: кому советом, кому делал дизайн-проект, а для кого-то привозил из благополучной Норвегии итальянские хромовые насадки для душа, которые в Буэнос-Айресе стоили в пять раз дороже.

Придя ко мне в квартиру, все еще наполовину разрушенную, Ларс подтвердил предыдущий диагноз и тоже посоветовал начать все заново. Объяснил толково и доступно, чем чревато оставить все как есть или ограничиться косметическими работами. Сказал, что даст мне телефоны знающих людей, которым можно доверять. К этому моменту мне уже казалось, что имена таких людей засекречены не хуже, чем имена агентов ЦРУ и ФСБ.

Мы пошли ужинать, и Ларс признался, что даже слегка завидует мне. Ему тоже хотелось купить такую вот волшебную шкатулку в городе, где он проводит много времени. Знаменитому дизайнеру, который тяготел к современности в работе, нравились именно эти элегантные, ни с чем не сравнимые старые квартиры. Наш ужин приподнял мне настроение и укрепил уверенность в том, что я сделала правильный выбор.

А уже через несколько дней Ларс мне позвонил, и голос его звучал подозрительно возбужденным для полудня: «Я нашел ее!» Поскольку за ужином накануне мы перемыли косточки всем его любовницам – Ларс выбрал меня в советчики по альковным интригам, в то время как я его – консультантом в делах моего ремонта, – я подумала, что он говорит о какой-то своей подружке, которую еще не видел в этот приезд.

– Кого? Монику? А что ты будешь делать с Соней? – продемонстрировала я свою цепкую память на имена и внимание к деталям, которые меня не особо интересовали.

– Лофт!!!

Я подумала, что он перешел на норвежский язык.

– Понимаешь, просто шел по улице, поднял голову и увидел место, которое должно стать адресом моей жизни.

Так и сказал: «Адрес моей жизни». Наверное, позавтракал с мальбеком, подумала я, вспомнив, что он рассказывал мне об этой своей привычке. «Но только в Буэнос-Айресе», – добавлял он, чтобы я его не отнесла к алкоголикам.

А дело было так. Ларс шел по булыжной мостовой Сан-Тельмо, любуясь колониальной архитектурой района и вслушиваясь в звуки танго, доносящиеся из антикварных магазинов. Совершенно случайно он поднял голову и увидел круглый купол, венчающий трехэтажное здание с фасадом из черного мрамора и французскими кокетливыми балкончиками, с которых гирляндами свисали разноцветные фуксии. Купол опоясывал балкон, уютно увитый плющом; высокие решетчатые ставни были приоткрыты, и из них доносилось, конечно же, танго, и не просто какое-то, а любимая Ларсом «Кумпарсита». Он почувствовал, что это судьба.

– И что? Была вывеска, что продается? – предвосхищая историю спросила я.

Никакой вывески там не было, но это менее всего останавливало эксцентричного искателя приключений. Высчитав номер квартиры на табличке в парадном, он позвонил по домофону в купол. Ему ответил женский голос, и Ларс на своем ломаном испанском с неправильным спряжением глаголов объяснил, что ему нужно поговорить с хозяевами квартиры. Женщина, похоже, его не понимала, переспрашивала, пытаясь выяснить, что хочет иностранец. В общем, разговор не клеился. Она выглянула с балкона и посмотрела вниз на Ларса, который, все еще продолжая говорить в домофон, активно помогал себе жестами, как будто собеседница могла их видеть. Хозяйка квартиры вернулась в гостиную и включила телевизор. Но звонок домофона продолжал раздражающе тренькать. Она еще раз попыталась выяснить, что же все-таки нужно этому рыжему человеку, и снова его не поняла. Он что-то говорил про квартиру, но что именно хотел от нее, было неясно.

Пожалев иностранца и подумав, что вряд ли он представляет опасность, она спустилась на улицу и открыла дверь подъезда, благоразумно решив не приглашать его к себе. Здесь, лицом к лицу, ей было легче понимать далекий от совершенства испанский Ларса, и потихоньку, но все еще не веря, что правильно его поняла, и переспрашивая, хозяйка купола, сообразила, что иностранец заинтересовался ее квартирой.

– Нет, нет, – замахала она руками. – Здесь не сдается. Кто вам сказал?

Она было повернулась, чтобы уйти, считая разговор законченным, но Ларс остановил ее, продолжая говорить и размахивая руками. Еще через несколько минут, после череды переспрашиваний, она выяснила, что иностранец хочет не снять, а купить ее квартиру.

– Но… я ее не продаю. Это ошибка какая-то. Мне и агенты звонили, и листовки подсовывали, я же всем сказала: не продаю. Вы из какой фирмы-то пришли?

Ларс уже вспотел от жары и от бурной жестикуляции; он объяснил, что он сам по себе, не из фирмы, что просто хочет купить ее квартиру и заплатит долларами. Только ему надо посмотреть ее сначала, чтобы сделать предложение по цене.

– А откуда вы узнали про мою квартиру? – продолжала недоумевать женщина. – Как это? Шел по улице, поднял голову… И что? – Ей уже было жалко этого странного рыжего иностранца. «Наверное, не в себе», – подумала она, но уже твердо попрощалась, пожелала удачи найти другую квартиру и пошла к лифту, закрыв перед красным лицом Ларса дверь.

На следующий день в домофон позвонили и сказали, что для нее посылка. Когда она открыла дверь, то поначалу не увидела мелкорослого сотрудника доставки за большим красивым букетом из разных цветов, перевязанных алой лентой.

– Это что, мне? Вы, наверное, ошиблись.

– Алисия Гомез? – уточнил из-под цветов курьер. – Распишитесь.

Алисия приняла букет из его рук бережно, как ребенка. В цветы была вставлена элегантная открытка. На обратной стороне было написано: «Дорогой сеньоре Алисии, нынешней хозяйке моей будущей квартиры. С уважением и наилучшими пожеланиями, Ларс Андерсен». К открытке была прикреплена визитная карточка с именем Ларса, аргентинским и европейским телефонами, названием его фирмы, адресом офиса и странички в Интернете. «Он сумасшедший?» – растерянно пыталась понять Алисия. Но, пожав плечами, поставила цветы в вазу и залюбовалась букетом. «А имя-то мое откуда он узнал?» – спохватилась она и позвонила сыну в Патагонию. Сын насторожился, сказал, чтобы она не открывала дверь кому не попадя, и объяснил, что выяснить имя, зная точный адрес, несложно, поскольку она одна зарегистрирована в квартире после смерти мужа.

Через месяц, прямо накануне Рождества, когда она пекла яблочный пирог, зазвонил телефон. Алисия схватила трубку белой от муки рукой и услышала знакомый акцент:

– Счастливого Рождества и отличного Нового года, сеньора Алисия! Желаю вам здоровья и счастья в наступающем!

– Спасибо. И вам того же, – вежливо ответила она. – А как вы телефон мой узнали?

Но Ларс ее не понял, сказал, что сразу после праздников приедет в Буэнос-Айрес и надеется, что она все-таки подумает над его предложением.

После этого он стал часто ей звонить, спрашивал о здоровье и даже прислал швейцарский шоколад в подарок. Алисия каждый раз объясняла ему спокойно и терпеливо как душевнобольному, что она не продает квартиру, но Ларс болтал с ней о том о сем как старый знакомый. Она уже привыкла к его акценту и стала лучше понимать безбожно исковерканные глаголы. В глубине души она по-прежнему считала его чокнутым.

Так прошло полгода. Звонки, цветы и поздравления ко всем праздниками не прекращались и даже участились, благо аргентинский календарь изобилует поводами. Наконец Алисия сказала, что готова послушать предложение Ларса. «Выслушаю и попрошу вдвое больше. Так, может, хоть оставит меня в покое», – подумала она.

Ларс с энтузиазмом воспринял эту возможность: пришел в заранее оговоренное время, принес торт. Алисия предложила ему мате. Он обошел квартиру, осмотрел протекающий потолок – купол уже не мог противостоять ливням и буквально молил о ремонте, что было не под силу Алисии. Она старалась ничем не выдать свое удивление, когда он назвал вполне приличную сумму. Подлила еще мате и сказала, что этого все равно не хватит, чтобы оправдать весь сумбур перемены жизни, который неизбежно обрушится на нее с переездом. Нет, она хочет спокойно и безмятежно прожить свою старость. Ларс написал сумму на салфетке, доел торт и оставил Алисию с салфеткой, заманчивым предложением и обещанием позвонить в ближайшие дни. В том, что он позвонит, Алисия не сомневалась, как и в том, что ее несуетливо текущая, спокойная жизнь закончилась.

Он позвонил через три дня и увеличил сумму, сказал также, что лично поможет ей с переездом. Не устояв перед напором настойчивого викинга, купол пал.

За все практические стороны решения вопроса Ларс активно взялся сам, как и обещал, оберегая Алисию от лишних хлопот. Он пообещал ждать, сколько нужно, пока она не найдет подходящий ей вариант. Новая квартира для Алисии в более отдаленном от центра зеленом районе нашлась довольно быстро, и решено было совершить две сделки одновременно, при этом Алисии давалось две недели на сборы и переезд, которые она уже после продажи могла провести в куполе.

Наконец был назначен день сделок, и вот тут Ларс всех удивил. Не сильно торгуясь и даже увеличив предлагаемую им же цену за квартиру, он не производил впечатления жадного человека, не говоря уже о роскошных букетах и конфетах, с помощью которых он завоевывал хозяйку. Но, узнав о комиссионных процентах аргентинского Центрального банка при переводе денег и подсчитав потери при конвертации евро в песо, а затем в доллары, чтобы расплатиться с Алисией, он категорически отверг эту схему. И никто не мог ему доказать, что другого пути нет, что все через это прошли. Ларс упрямо говорил, что он «не все» и выбрасывать деньги не будет. Впрочем, он успокоил Алисию, сказав, что сделка состоится в указные сроки и что он вылетает в Норвегию, чтобы решить финансовый вопрос. Купленный в срочном порядке билет до Осло, скорее всего, составлял примерно ту же сумму, что Ларс потерял бы в перерасчетах валют и комиссионных банка, но дизайнер неспроста объяснял, что он «не все», – он явно руководствовался по жизни своей неординарной логикой, что и породнило его, норвежца, с южноамериканской страной, далекой от Скандинавии во всех отношениях.

А через пять недель – стандартный срок для оформления купли-продажи недвижимости, заверения кадастров и проверки всех сопутствующих документов – Ларса встречал в аэропорту Буэнос-Айреса известный танцор, можно даже сказать, легенда аргентинского танго, по имени Густаво.

В то время как Густаво стоял на выходе и выглядывал рыжую голову среди появляющихся пассажиров, Ларс все еще возвышался в очереди над аргентинцами, которых был выше на полторы, а может, и на две головы. Пройдя паспортный контроль, он получил багаж – один чемодан и два деревянных ящика, погрузил все на тележку, и его без того красное лицо стало багровым, а вены надулись. Подойдя к таможенному досмотру, он остановился между двумя коридорами, зеленым и красным, замешкавшись в нерешительности, выбирая, в какой ему идти. В красном коридоре никого не было, и таможенник, сидящий у ленты, казалось, дремал. Ларс все-таки пошел вслед за всеми в зеленый коридор и опять побагровел, затаскивая на ленту свои коробки. Перед тем как пройти через сканер, он слегка замешкался, спросил, надо ли снимать ботинки, не понял, что ему ответили, переспросил еще раз. В этот момент ленту остановили, вернули немного назад, вновь привели в движение и опять остановили. Судя по сосредоточенному лицу сотрудника таможни, было ясно, что одному ему не справиться. Он разбудил коллегу из красного коридора, и теперь они вдвоем напряженно смотрели на экран.

– Э-э-э… мистер, это ваши коробки? – по-английски спросил совершенно проснувшийся и соскучившийся по работе таможенник из красного коридора.

– Да-да, мои, – спокойно и вежливо ответил Ларс на испанском, желая облегчить жизнь сотруднику таможни и выполнение служебных обязанностей, хотя это спорный вопрос, что вызывало у того большее напряжение: говорить на чужом и сложном для него английском или понимать, что говорит Ларс на испанском.

– Что в коробках везете? – строго спросил таможенник.

– Камни, сеньор офицер, – ответил Ларс, вспомнив совет аргентинской подруги, которая, когда ее останавливал молоденький сержант дорожного патруля, всегда обращалась к нему «офицер», и хотя ему было до офицера далеко, она повторяла это магическое слово до тех пор, пока мальчишка не отпускал ее без выписанного штрафа, явно польщенный, что произвел впечатление старшего по званию.

– Какие еще камни? – За недолгие годы работы в таможне парень повидал достаточно, но в основном это были незадекларированные телефоны, которые везли на продажу, тоненькие книжки последних моделей компьютеров, профессиональные камеры и линзы к ним. Бывали и запрятанные в носок незадекларированные деньги или ювелирные украшения. Даже оружие приходилось изымать. Но камни? Не сапфиры, не бриллианты, а… булыжники?

Он велел Ларсу открыть багаж и показать. В первом ящике лежал серо-розоватый гранит, нешлифованный, тяжелый и качественный.

Ларс тем временем вытащил декларацию норвежского комитета по природным ресурсам, заблаговременно переведенную на испанский; в ней говорилось, что национальной, культурной и исторической ценности камни собой не представляют, так же как и художественной. На обеих бумагах красовались непонятные, но убедительные печати. По мнению Ларса, иностранные печати должны были оказать такое же воздействие на любого аргентинского чиновника, как и сумма в иностранной валюте, убедившая Алисию продать квартиру под куполом.

Таможенник прочитал документ и велел Ларсу открыть второй ящик, но и там лежали камни. Обследовав содержимое двух ящиков, он с очень серьезным видом велел переложить груз на тележку и пройти с ним к старшему по смене, его начальнику. Ларс попытался было возразить, что ничего противозаконного он не совершил, но таможенник одним взглядом дал ему понять, что его распоряжение не подлежит обсуждению и чтобы он следовал за ним. Ларс с трудом – сказывалась усталость долгого трансатлантического перелета – взгромоздил багаж на тележку и покатил ее в кабинет шефа строгого таможенника, который вышагивал перед ним.

В кабинете было уже несколько сотрудников, которые долго изучали бумаги Ларса. Старший задал вопрос о цели ввоза камней в Аргентину.

– Я обещал своему другу, известному маэстро танго, сделать камин точь-в-точь как у меня. Это мой подарок ему на пятидесятилетие. Он, когда был у меня в гостях на озере, не мог налюбоваться, прямо не отходил от камина. Вот я и решил привезти ему материал, потому что в Буэнос-Айресе ничего подобного не нашел. Маэстро… он ведь меня, знаете, танго научил танцевать. Да… целый мир мне, можно сказать, открыл. Да вы и сами можете спросить у него. Он меня встречает, заждался уже, нервничает, наверное.

Старший позвонил по телефону, и Ларс понял только отдельные слова: перрро (собака), наркотики, кокаин. Вскоре в офис ввели двух биглей, и эти небольшие симпатичные собачки начали обнюхивать коробки и чемодан Ларса, который его тоже попросили открыть и уже порылись в нем. Собаки были так поглощены своим занятием, что у них, казалось, сейчас вылезут глаза из орбит. «Бедные песики, – подумал Ларс, который очень любил животных. – Ведь они и есть наркоманы на воздержании». Ему было жалко биглей намного больше, чем таможенников, тужащихся выгружая камни.

Когда последний камень был вынут и все убедились, что среди них нет ни сапфиров, ни бриллиантов, ни свертков с кокаином, а собаки равнодушно сели, не выказывая ни малейшего интереса к облицовочному граниту, Ларс протянул таможенникам еще одну бумагу, указывающую на стоимость камней в Норвегии, которая не превышала дозволенную к ввозу в страну сумму.

Вся эта кутерьма вокруг эксцентричного иностранца с красным лицом и его багажа заняла немало времени. Но в конце концов за отсутствием каких-либо улик и подозрений Ларсу было велено идти, и ему даже принесли извинения за задержку.

– Ну что вы, я вас понимаю… наверное, у вас всякие случаи бывают… Как хорошо и бдительно работает аргентинская таможня! – подобострастно поблагодарил всех Ларс и покатил свою тележку на выход вслед за сопровождающим его таможенником, уже минуя и ленту, и сканер.

У выхода они пожали друг другу руки, и Ларс покинул нейтральную зону, вступив на территорию Аргентины твердым шагом законопослушного туриста.

Тем временем заждавшийся его Густаво нервно ходил по аэропорту. Завидев боковым зрением рыжеволосую голову своего приятеля, возвышавшуюся над горой багажа, сложенного на тележке, он поспешил навстречу.

– Ну, наконец-то! Все в порядке? – спросил Густаво после медвежьих объятий Ларса. Получив в подтверждение самодовольный кивок, он похлопал норвежца по спине и повел на стоянку, где они вдвоем переложили багаж в его маленький внедорожник. Уже через сорок минут багаж был внесен в дом Густаво, где пахло свежеиспеченными эмпанадами, которыми так заслуженно славилась его жена.

– Ну, давайте к столу, за встречу. – На столе уже стояла открытая бутылка любимого Ларсом вина «Рутини».

– Да, сейчас, дай расслабиться, – довольно потянулся Ларс и снял желтый свитер. Под свитером была свободного покроя рубашка.

– А ты поправился, дорогой, – заметила жена Густаво и добавила игриво: – Или у тебя появилась очередная пассия, итальянка, которая тебя пиццами и кальцо-не кормит каждый день?

Ларс и Густаво переглянулись и заржали как два жеребца. Один басом, громко, другой, всхлипывая, фальцетом. Из-под рубашки Ларс извлек широкий пояс, сшитый перехватами, разделявшими его на десять карманов, и затем еще один, с карманами чуть больше. У непосвященной Жизели открылся рот от удивления, когда она увидела, что в каждый из отсеков-карманов были плотно вложены пачки, по виду по десять тысяч долларов или больше.

Они сидели за столом и пили первосортное вино, закусывая горячими эмпанадами, а Жизель уже несла основное блюдо на стол. Довольный Ларс охотно рассказывал, как он сам шил пояса, чтобы привезти деньги, нужные для покупки квартиры и ее последующего ремонта. Наличные, не декларируя их, не платя комиссионных банку и не теряя на конвертации. А камни были отвлекающим моментом, чтобы всех запутать в аэропорту. Пока собаки вынюхивали наркотики, а таможенники искали бриллианты, потом читали бумаги с печатями, сверялись с внутренними реестром запрещенных к ввозу предметов, разбирались со стоимостью камней, составляли протокол, никому и в голову не пришло досмотреть иностранца, который охотно и почтительно, но не слишком многословно отвечал на все вопросы, излучая уверенность в себе и саму законопослушность. А что касается реноме таможенников, то тут и камней хватало, чтобы всем доказать, насколько бескомпромиссно они относятся к своим обязанностям.

Густаво знал о плане приятеля, но все равно с удовольствием слушал детали рассказа, а Жизель смотрела круглыми глазами то на Ларса, то на пояса с деньгами и в конце концов обиделась, что от нее держали втайне весь этот хитроумный замысел.

Ларс позвонил Алисии и уверил ее, что все в порядке; они распрощались до вторника, дня, уже назначенного эскрибано. Ларс остановился у Густаво, чем поверг чуть-ли не в нервное расстройство Жизель. Она ничего не имела против Ларса, но страшно переживала из-за поясов, которые действовали на нее, как змеи. Боялась спать по ночам, вздрагивала от каждого шороха, ей казалось, что их ограбят, что за Ларсом следят, и по ночам, уткнувшись в плечо мужа, шептала: «Мне страшно… ты что, газет не читаешь, не знаешь в какое время живем?.. Как ты мог на такое согласиться!»

А по Буэнос-Айресу действительно ходили нехорошие слухи. Выхватывание мобильного телефона или сумки из рук уже не считались происшествием. Социальные сети пестрели оповещениями: «Друзья, я без телефона. Со мной общаться здесь. Этот сукин сын…» – и дальше шло описание, где именно, на какой улице, остановке или станции метро был украден телефон. Друзья отзывались сердечками или слезкой к прилагаемому комментарию: «Сочувствую. Вот мерзавцы! Но самое главное, что с тобой ничего не случилось, что ты в порядке!» Судя по рассказам потерпевших, их близких и знакомых, а также по чуть ли не ежедневным сообщениям в программах новостей и газетах, в порядке все чаще оставался только непойманный грабитель или насильник. И даже пойманный был в полном порядке, потому что, как правило, орудовали несовершеннолетние преступники из неблагополучных семей и районов, и под суд они не попадали по возрасту. Их оправдывали, объясняя сам факт правонарушения социальными проблемами общества, не обеспечившего всем одинаковые возможности и равнодушного к их обездоленному детству. По аргентинскому правосудию чуть ли не виновным выходил тот, в чей дом врывались эти «жертвы бездушного общества» под парами дешевого наркотика пако и угрожали ножами, пинали стариков, привязывали к стульям женщин, чтобы муж, отец или сын отдал все деньги и имеющиеся в доме драгоценности. Но даже это не ограждало несчастных от побоев и надругательств. Люди начали бояться выходить вечером на улицу. Стали исчезать девушки и молодые женщины, тела которых потом находили со следами изнасилования, а в нескольких особо страшных случаях подожженными или разрезанными на части. Такого в Буэнос-Айресе никогда не было, а правительству, похоже, страх и паранойя горожан были только на руку. За пределами столицы, в провинции, дела обстояли еще хуже. Оружие и наркотики из-под полы продавались в киосках, и жители каждого баррио знали, в каких именно; конечно, это знала и местная полиция, которая взымала свои тарифы с киоскеров. А потом, когда приходилось приезжать по поводу убийства, полицейские с серьезными лицами писали рапорт, опрашивали потерпевших и записывали марку оружия, найденного на месте преступления, не моргнув глазом и не подав вида, что прекрасно знают, откуда у преступника это оружие оказалось.

Из-за захлестнувшей Буэнос-Айрес волны преступности стало небезопасно вынимать телефоны из сумок, и люди украдкой, как в школе из-под парты, проверяли и отправляли сообщения. Возмущение безнаказанностью время от времени выплескивалось в маршах протеста против преступности и бездействия правительства по отношению к ней. Начались самосуд и линчевания воров, пойманных за руку. По закону люди, нанесшие телесные повреждения вору, попадали под следствие. Им приходилось нанимать дорогих адвокатов, в то время как преступникам бесплатно выделяли государственного защитника. Всегда побеждал тот, кто не был достаточно включен в жизнь общества. Охрипшим от почти что ежедневных воззваний голосом президент эмоционально апеллировала к социальной справедливости, вбивая в голову любителям чужих айфонов, что надо бороться за эту самую справедливость, то бишь отбирать у других то, чего нет у них самих. Неудивительно, что в такой разгул ненаказуемой преступности Жизель тряслась из-за ста пятидесяти тысяч долларов, спрятанных в ее доме; она боялась и за рыжеволосого иностранца, который привлекал внимание и мог привести за собой на хвосте непрошеных гостей. Она категорически запретила Лар-су ходить на милонги до завершения сделки, и он, послушавшись ее, теперь оставался дома с парой бутылок красного вина. Сам он абсолютно не разделял ее опасений и всегда подтрунивал над аргентинцами, которым свойственно делиться слухами, наращивая их от одного рассказчика к другому, как снежный ком, пока этот ком не превращается в громадную глыбу. Жизель ему возражала, пытаясь убедить, что Ларс, не читавший местных газет и, кроме CNN, ничего не смотревший по телевизору, не может понять масштаба проблемы, и умоляла его быть осторожным.

Наконец настал день, когда Ларс обвязался своими поясами и Густаво повез его покупать столь желанный им купол. Жизель и все ее подружки, которым она под страшным секретом поведала эту историю, при этом строго-настрого запретив мужу и Ларсу рассказывать о ней кому бы то ни было, заранее зарезервировали этот день для волнений, жалоб, что еда в горле застревает, и переживаний за успех мероприятия.

Уже в машине, двигаясь в направлении банка, где для проведения сделки был забронирован зал, Густаво начал нервничать, когда услышал по радио, что при выезде из «Голубого Топаза» – одной из центральных валютных «пещер» черного рынка – был обстрелян инкассаторский автомобиль. Банк, куда они направлялись, как раз был в центре, где находились эти знаменитые «пещеры». Волнение Густаво, покусывающего губы, озиравшегося по сторонам и вцепившегося в руль так, что побелели костяшки пальцев, стало передаваться Ларсу. Он сидел, опоясанный долларовыми поясами под свитером, как пулеметными лентами. Нацепить все это ему помогала Жизель, и казалось, что она и впрямь собирает его на фронт. Никогда еще в своей жизни он не расплачивался наличностью за недвижимость. Как и все иностранцы, он думал, что «сделка наличными» – это когда переводится вся сумма с одного счета на другой, без вмешательства кредитно-ипотечной системы. И потом долго переспрашивал и несколько раз перепроверял, узнав, что это не так.

Они доехали до банка, Ларс вышел из машины и направился к мрачноватому серому зданию. Вдруг он спиной почувствовал что-то неладное еще до того, как все произошло. Притормозивший мотоциклист ухватился за его стильный рюкзак европейской фирмы и стал тянуть, пытаясь сорвать с плеча. Ларс машинально вцепился в лямки и сопротивлялся изо всех сил. Внутри у него похолодело: в рюкзаке были документы.

В руке грабителя блеснул нож:

– Давай рюкзак, кому говорю, рюкзак давай!

Ларс, так тщательно подготовившийся к перевозу денег, проявил такую же дальновидность во всех последующих этапах этого нового для него триллера. Из нагрудного кармана его пиджака, незаметный непосвященному, выглядывал объектив современной миниатюрной камеры, с помощью которой норвежец собирался документировать сделку с наличностью при расплате за квартиру, и эта камера работала.

Он постарался вразумить парня с ножом, повторяя на испанском:

– Амиго, амиго… тодо бьен (все хорошо).

Вспомнив уроки по восточным единоборствам, которые он регулярно брал в Норвегии, полагая, что это поможет ему лучше освоить танго, Ларс все же выбил нож из рук грабителя, но тот исхитрился вырвать рюкзак, вскочил на мотоцикл и скрылся за поворотом.

И только тут подбежали Густаво и полицейский.

– Я, когда увидел, уже далеко был, но сразу позвонил девять один один. Ты в порядке, дружище? – закричал Густаво и уже тише, на ухо Ларсу, добавил: – Слушай, какой-то знак нехороший… может, отменишь сделку? Подумай, а?

Ларс отцепил видеокамеру и передал ее полицейскому, сказав, что это запись поможет найти преступника.

– Если надо, я подойду в комиссарию позже, а сейчас, извините, у меня очень важное мероприятие.

И он решительно двинулся вперед, не веря ни в дурные знаки, ни в предзнаменования, ни в изменение решений. Если он во что-то и верил, так это в свою безупречную подготовку. Ларс представил себе разочарование грабителя, так бившегося за рюкзак, в котором тот не найдет денег.

Он почти успокоился, только лицо его все еще не достигло своего обычного красного цвета – щеки были покрыты белыми пятнами, как у атлета, бегущего марафон.

Открыв дверь офиса, где все уже были в сборе, Ларс извинился и объяснил, что по дороге случился небольшой инцидент, в результате которого у него украли папку с копией паспорта. Затем он достал сам паспорт из кармана и свои два пояса, внутренне улыбнувшись своей организованности: рюкзак сыграл ту же роль, что и камни.

Началось пересчитывание денег. Алисии помогал сын, а потом свою долю заново пересчитывал продавец квартиры, куда переезжала Алисия. В комнате стало тихо, только шелестели купюры и шевелились губы считающих, подшептывая по мере раскладывания купюр в стопки. Ларс был даже немножко разочарован обыденностью процедуры.

Эскрибано зачитал текст купчей, написанный на старомодном языке с архаизмами, Ларс ничего не понимал, но доверял рекомендованному Густаво юристу. Завершили операцию всеобщее рукопожатие и обязательные поцелуи на прощание, и Ларс поспешил в комиссарию, местный полицейский участок, для дачи показаний.

В полиции его приняла не очень охотно, но, как и положено, составили акт. Видео транслировалось по всем главным каналам телевидения, и вскоре этого бандита поймали за тем же самым занятием – грабежом на мотоцикле (похоже, телевизор он не смотрел и не знал, что прославился на всю страну). К делу подключились журналисты, и «мотовор», вошедший под этим именем в сводки новостей недели, стал героем телевизионного шоу, в котором объяснил всей стране, что он вовсе и не преступник, а воровать пошел, поскольку у него двое детей, работу найти невозможно, а дома жена ждет, что он принесет деньги. И вообще, ведь он же никого не убивал и не наносил телесных повреждений! Такой вот милый и заботливый молодой мужчина, хороший семьянин. Шоу вел мэтр сенсационного телевидения, который явно рассчитывал на то, что сюжет о мотоциклетном воре поднимет рейтинг его передачи. Он умело задавал вопросы, а Ромеро, такова была фамилия «добытчика рюкзаков», отвечал складно и уверенно, как какой-нибудь рабочий фабрики, которого пригласили рассказать о том, как он добился высоких показателей на производстве. Публика в студии активно болела за него, вынесенного центрифугой жестокого общества за его грани, но не опустившего руки, а взявшего в них холодное оружие, чтобы продолжать обеспечивать свою семью. Так было установлено, что нож в руки этого парня вложили социальные условия, и иного варианта выжить в этом негуманном социуме у него не было. Ро-меро стал телезвездой. Адвокаты сотрудничали с журналистами и лепили собирательный образ жертвы политики невключения подростков из маргинальных районов в жизнь общества. Какой-то журналист, оплачиваемый правительством национально-популярной идеологии, начал писать для Ромеро небольшие публицистические тексты с обвинениями в адрес среднего класса, забывшего в своей обеспеченности о судьбах десятков тысяч таких Ромеро (благо фамилия у него оказалась очень распространенной, как нельзя более подходящей для обобщающих сентенций). У парня обнаружились все задатки перспективного актера и телегеничная внешность. Его стали приглашать в другие шоу, и он практически превратился в «человека недели»; его семья уже не нуждалась в деньгах.

А Ларс в ожидании, пока Алисия закончит переезд, пил красное вино в больших, чем обычно, количествах, чтобы потопить начавшего противно копошиться в нем червячка сомнений в содеянном.

Через неделю он получил ключи и с шумевшей еще после запоя головой стал обходить квартиру под круглым куполом, одновременно восхищаясь и приходя в ужас от объема предстоящих работ. Кстати, камни он привез не только для Густаво, но и для себя. В куполе будет камин и обязательно винтовая лестница, ведущая на балкон-террасу с беседкой, где он поставит лимонные и апельсиновые деревья в больших кадках из гжели.

Представляя все это, Ларс вышел на балкон и зажмурился от веселого солнца и ярких, почти лубочных красок всей окрестности, радующих глаз. «В конце концов, – подумал он, – я все сделал правильно. Это новый мир, Европа уже отживает свой век, как слабоумная старуха в буклях. Здесь новая энергия, здесь, на девственном рынке, простор всему. Ну а преступность, так она всегда предшествовала мощному прорыву цивилизации. Вспомнить хотя бы тридцатые годы в Чикаго: мафия, стрельба, чуть ли не война между группировками, а потом рывок – и в дамки, впереди планеты всей. Да и Россия девяностых мало чем отличалась, а сейчас… цивилизованно причесанное под первый мир общество». (Ларс часто и с удовольствием ездил в Петербург и побывал один раз в Москве.)

И вот в доме с куполом, что на улице Балькарсе, закипела работа. Скрупулезно организованный в профессиональных делах Ларс выполнил дизайн-проект еще в Норвегии, с помощью самых последних программ CAD, и у него все было готово к претворению его в жизнь. Теперь предстояло закупить материалы и начать с самого главного: как всегда, с труб. Рабочих он нашел ответственных и проверенных – ему их рекомендовал Густаво, которому они строили дом, а руководить процессом решил сам.

В один из дней с безмятежно светящим солнцем, придававшим праздничный вид всему вплоть до неизбежного строительного мусора, раздался звонок, и Ларс увидел на экране домофона Алисию. Она всхлипывала и подвывала в микрофон, и было совершенно невозможно разобрать, что она говорит. Испанский Ларса заметно улучшился за последние месяцы, но без опоры на мимику и артикуляцию ему было сложно понять по телефону нечто более содержательное, чем принятие заказа еды на дом. Не понимая, о чем идет речь, но видя, что Алисия чем-то очень расстроена и хочет подняться, Ларс предложил ей встретиться в кофейне на углу. В куполе резали трубы и разговаривать там было невозможно. Он спустился и сел за столик у окна, любуясь ажурной чугунной решеткой с бронзовыми наконечниками и пышными формами официантки, подчеркнутыми пояском фартука на тонкой талии.

Алисия подошла сзади, тронула его за плечо и села напротив. Ее было не узнать: опухшие красные глаза, которые она все время промокала носовым платком, отчего веки краснели еще больше, делали ее лицо старым. Если Ларс думал, что достаточно наслышан о диких своей абсурдностью историях, происходивших в Аргентине, и все же находил оправдание своей настойчивости в них участвовать в той или иной мере, то рассказ Алисии ему доказал: он видел только самую верхушку айсберга. Аргентинской изощренности по части цинизма и мошенничества не было равных. Даже странно, что такой литературный герой, как Остап Бендер, родился в России, а не здесь.

Алисия пила кофе, говорила и сморкалась в цветастый кружевной платочек одновременно. Ее история, как потом рассказали Ларсу, была вполне типичной, но в этот момент ему казалось, что ничего подобного он в своей жизни не слышал. Перевезя свою старую мебель в новую квартиру, докупив кое-что и пошив занавески, Алисия только-только начала привыкать к незнакомому району с его фруктово-овощными лавочками и булочными, как в один не самый прекрасный момент в дверь ей позвонили. Она как раз ждала доставки какой-то этажерки, то ли для книг, то ли для цветов, и открыла, не спрашивая, кто там. К своему большому удивлению, она увидела, как молодая пара выносит из лифта кучу чемоданов, котомок и коробок. Когда они начали заносить все это в ее квартиру, Алисия поинтересовалась, кто они, и, к еще большому удивлению, узнала, что перед ней… новые хозяева квартиры. Они тоже недоуменно глядели на нее и никак не могли понять, что она тут делает. Пара показала документы, она принесла свои, и стало очевидным, что, кроме фамилий, эти документы ничем не отличаются: два идентичных свидетельства на собственность квартиры номер девять в доме номер 458 по улице Запиола. Внизу уже разгружали грузовик с мебелью. Все это не было дурным сном Алисии – супружеская пара действительно переезжала в ее квартиру. Втроем они долго выясняли детали и обстоятельства: кто кому подписал и выдал свидетельство, какой именно эскрибано занимался сделкой… Из собранных и составленных воедино данных выходило, что прежние хозяева квартиры ухитрились продать ее дважды. Стали названивать им, но, конечно же, телефон был отключен, да и вообще, похоже, этот номер больше не существовал. Трое новоселов и жертв распространенной в Буэнос-Айресе квартирной аферы никак не могли понять: что же им делать дальше, суды в Аргентине длятся годами, а жить-то где-то надо. Договорились в конце концов, что привезенная и уже выгруженная из машины мебель пока постоит в квартире у Алисии, а затем они все вместе пойдут в суд.

«А ведь так могло случится и со мной», – пронеслось в голове Ларса, когда он выслушал эту холодящую душу историю. Он взял руки Алисии в свои и участливо спросил, заглядывая в ее заплаканные глаза:

– Чем я могу помочь вам?

При этих словах Алисия разрыдалась в голос, не сдерживая слез, текущих ручьями по желобам морщинок ее носа, щек.

– У вас не найдется хорошего адвоката? – наконец сумела произнести она.

При всем трагизме ситуации Ларсу показалось забавным, что коренная жительница Буэнос-Айреса просит у него, иностранца, рекомендации юридической помощи в ее родном городе. Он пообещал поднять все свои связи и найти ей самого лучшего, самого надежного защитника ее интересов. Но время уже близилось к ужину, в животе Ларса урчало, а мозг ощущал острую нехватку алкоголя для осмысления как только что услышанной им ситуации, так и дальнейшего метода выживания в стране, где абсурдные ситуации были практически обыденными.