Это только мне одному так везет, и каждый раз, когда выныриваю из прыжка, я чувствую себя как выжатый лимон, или другие испытывают схожие ощущения? Жаль, некого спросить.

Из будущего прыгал я один, и главным условием было, что забираю модулятор с собой. После гибели Бреже никто особо спорить с этим не стал. Леа заикнулась было о необходимости прибора для борьбы с врагами, но Алешенька, совершенно поменявший свое амплуа, в двух словах доказал ей, что модулятор ничем помочь не сможет, а от этого беспокойного человека, меня то бишь, лучше избавиться как можно скорее.

Я прыгнул. Круг замкнулся.

Глаза открывать не хотелось. Попал ли я домой в свое время, или полуисправный модулятор забросил меня в неведомые края и дали? Казалось, пока я лежу вот так – тихо, не шевелясь, все будет в порядке, беда обойдет меня стороной. Как в детстве, – если прячешься под одеялом, подоткнутым со всех сторон, то монстры, живущие под кроватью, не могут тебя достать. Как в защитном круге Хомы Брута, словно братья Винчестеры насыпали соль вокруг твоего жилища и установили ловушки на демонов. Ты вне досягаемости. Ты под защитой!

Но лишь откроешь глаза, и враждебный мир со всей дури вновь ударит тебя по голове.

– Давай вставай, кусь тебя за ногу! Сколько можно прохлаждаться?!

Голос был скрипучий, словно кто-то водил железной палкой по металлическому листу, наслаждаясь тем, что окружающие непроизвольно ежатся и вздрагивают.

Я открыл глаза. Прямо на меня с неприятно близкого расстояния смотрели в упор узкие глаза с вертикальными зрачками. Глаза убийцы. Да, глаза – это первое, что я увидел. Потом уже рассмотрел и остальное: крокодилью морду, крупное тренированное тело ящера-троггана и приоткрытую балконную дверь за его спиной.

Где-то я этого троггана уже видел прежде. Вот только где? За последние дни я перевидал их десятки и даже сотни, но эта морда была особенная.

Собраться с мыслями! Приказать голове перестать кружиться. Прийти наконец в себя. Когда все вышеперечисленное я все же осуществил, то ответ пришел сам собой. Я видел эту морду в зеркале.

– Слапом!

– Узнал? Я не сомневался. Подзатаскал ты мое тело, надо признать. Но все же я рад вернуться в родную оболочку, а не торчать никчемным дублем в твоей голове.

– Как?… – Я не находил слов для вопроса.

– Как мы сумели разделиться? Я не знаю. Очнулся недавно, уже в своем теле. Ты валялся тут же рядом на полу. В квартире пусто, на улице тишина. Я пока никуда не выходил, ждал, когда очнешься. Могу сказать одно: мы все же прыгнули, и прыгнули удачно.

Я с трудом поднялся на ноги. Тело ныло и гудело, словно я накануне весь день разгружал фуру с чугунными батареями, а потом пробежал десять километров в полном обмундировании. На полу у дивана валялся синий портфель, а сверху него – параллелепипед модулятора. Прибор был выключен. Ради проверки я потыкал кнопки, ничего не произошло. Мы израсходовали всю его энергию, а подключения к запасам лигонов отсутствовало.

Я осторожно подошел к слегка приоткрытой балконной двери. Было уже далеко за полдень, солнце стремилось уползти за горизонт, делая и без того хмурый вечер еще более неприятным. На улице – ни души. Окна в соседних домах не горели. Город словно вымер, как часто бывает первого января после бурной ночи.

Когда я прыгал в прошлое, погода была чуть иная, еще по-летнему теплая. Значит ли это, что прошло больше времени, чем я думаю, или погода резко испортилась? По идее, я должен был вернуться в тот же день, из которого стартовал. Но вернулся ли? Не промазал ли Киазо с настройками?

– Оружие? – поинтересовался я.

– Ничего, только твой приборчик и портфель с бумагами.

Я все никак не мог привыкнуть слышать голос Слапома со стороны, а не в своей голове, и, поворачиваясь, видеть огромного ящера с дружелюбно ухмыляющейся пастью, полной острых зубов. Я хорошо изучил мимику трогганов и мог по малейшим изменениям на этой крокодильей морде предсказать, какое настроение владеет ее хозяином. Сейчас Слапом мучился от неразделенной любви к Леа, оставшейся где-то там, в ужасном далеко, а также от чувства голода. Чувство голода превалировало.

– Пожрать бы, – подтвердил он мои предположения.

– В холодильник загляни, – посоветовал я, еще не выбрав окончательно линию поведения со Слапомом. Нас многое связывало. Сначала я завладел его телом, потом он снимал уголок в моей голове. Мы узнали друг друга лучше, чем супруги после двадцати лет совместной жизни. Мы бывали временами единым целым, а теперь мы разделились, как сиамские близнецы, и еще не разобрались в собственных ощущениях.

– Электричества нет, все продукты испортились. Я нашел три картошки и одну луковицу. Съел. Мало.

Вот что голод с людьми делает. Хм, а ведь верно, я воспринимаю Слапома, как человека, и отношусь к нему соответствующим образом, как к равному. Может, все же у Триединого союза еще есть шансы?

Так, раз продукты успели испортиться, значит, времени с момента отключения электроэнергии прошло изрядно. Все же вопрос текущей даты был как нельзя более актуален.

– Пойдем искать твоих друзей? – спросил Слапом.

Только сейчас я обратил внимание, что говорил он по-русски и без акцента. Выучил, зверюга, пока в моей голове сидел.

– Пойдем.

Он был прав. Начать поиски нужно было со здания ОВД, где я оставил всю нашу компанию отбиваться от нашествия отравленных. Но идти вот так налегке через город было слишком рискованно. Мы не знали о текущем состоянии дел: прибыло ли подкрепление из столицы или области, что с отравленными, выбрались ли крысы из метро? Вопросов было море, ответов – ни одного. Поэтому рассчитывать нужно было на самый худший из вариантов – Город мертв, мы в центре опасной зоны, пусть и в своем родном времени.

Трогган согласно кивнул. Даже не читая мои мысли, он улавливал их ход. И жить хотел не меньше меня. Так что мы были единомышленниками – двое против всех.

Портфель с его содержимым я, разумеется, прихватил с собой, прежде чем покинуть нашу временную обитель. Для начала нужно было удостовериться, что мы вообще в родном городе Ч. Как это сделать, если нет Интернета и GPS? Правильно, выйти из дома и прочитать название улицы на ближайшей табличке. Хотя это мало что даст. Почти в каждом российском городе есть улица или проспект Ленина, площадь Революции, улицы и парки в честь других деятелей компартии, конечно, имеется нечто масштабное, названное в честь Пушкина. Нет, мне нужен был конкретный ориентир, присущий только моему родному городу.

И не успели мы покинуть подъезд, как наткнулись как раз на нечто подобное. Торец пятиэтажки пересекала кривоватая надпись, сделанная нетвердой рукой болельщика: «„Трактор“ – чемпион!» Сомнения отпали. Мы дома.

Название улицы мне ни о чем не говорило. Значит, район незнакомый. Но Ч. – город крупный, миллионник, и не все районы я знал так же хорошо, как свой родной и соседние. Заблудиться я не боялся – всегда можно двигаться вдоль трамвайных линий, и рано или поздно достигнешь какого-нибудь значимого места, от которого легко будет добраться до любой точки.

Вот только трамвайные пути нам никак не попадались. Прошли с десяток дворов, перешли несколько широких дорог, но, кроме брошенных машин, другого транспорта не увидели. К сожалению, трупы погибших никто и не подумал убирать, они так и гнили на земле, где людей настигла страшная участь, но ни животные, ни птицы не позарились на бесплатное угощение. Я не видел, чтобы где-то вороны или крысы лакомились гниющими телами.

Наконец я узнал местность – один из самых отдаленных от центра районов, где бывал прежде. Если идти пешком, в скрытном режиме, в тени домов, быстро перебегая открытые участки и подолгу осматривая подозрительные дворы, то дорога займет несколько часов, а то и всю ночь. Вариант «приватизировать» одну из машин, во множестве брошенных на дорогах, я сразу отбросил в сторону. Шум сразу же привлечет чужое внимание, и на нас объявят охоту те, кто сейчас правит бал в городе, я даже думать не хотел, кто именно в данный момент самый опасный хищник.

Слапому сложно было не выделяться, но я еще в квартире накинул на него старый плед, укутав с ног до головы, поэтому со стороны он походил на очень высокого человека, это если не заглядывать под плед, где имелась довольная зубастая пасть, покрытая лишаями бугристая голова ящера и прищур маленьких, но цепких глаз.

А что, если в городе уже прошла федеральная зачистка? Этим объяснялась пустота улиц – живых вывезли из города, отравившихся изолировали, и только трупы догнивали естественным образом. Проверить бы уровень радиации, вдруг федералы устроили нечто неординарное, типа локального ядерного взрыва.

– Смотри, там человек! – Слапом первый заметил одинокую фигуру через дорогу. Человек шел, чуть согнувшись, словно от болей в пояснице.

– Держись немного позади, – посоветовал я троггану. Зачем сразу пугать возможного информатора. Для начала нужно разведать оперативную обстановку.

Я огляделся по сторонам. Вокруг больше никого не было видно, и я, быстро перебежав дорогу, поспешил догнать путника.

– Подождите, уважаемый! – вполголоса крикнул я, подбегая к человеку. – Извините за беспокойство, у меня к вам пара вопросов!

Человек замер на месте, не оборачиваясь, а потом, как настоящий спринтер, еще чуть пригнулся и припустил с места, словно бежал стометровку на время, причем результат он показывал хороший.

Тяжело вздохнув, я бросился следом – упускать из виду единственного живого свидетеля в округе очень не хотелось, где я найду еще одного? Слапом легко бежал следом. Думаю, он мог обогнать меня и даже догнать нашего беглеца, но мой приказ держаться позади никто не отменял.

– Фас! – сказал я, утомившись. – Схвати уже его!

Трогган фыркнул, как настоящая собака, встряхнул головой и ускорился. Оба скрылись за соседним домом, а когда я добежал до места, все было ясно. Человек лежал лицом вниз на асфальте, а Слапом нависал над ним всей своей тушей, торжественно поставив одну ногу на спину поверженному беглецу.

– Не раздави его, – попросил я курьера, рожденного для убийств.

Слапом скорчил в ответ кривую морду и промолчал. Я хорошо научился разбирать его выражения, сейчас он давал понять, что негодует и возмущен моим предположением.

– Ладно-ладно, верю. Переверни-ка его!

Трогган выполнил приказание, и на меня во все глаза уставился старик. Был он напуган, но явно здоров, поэтому я сделал знак Слапому поднять его на ноги.

– Уважаемый, вы зачем бежали?

– А кто знает, кто вы такие, – резонно ответил мужчина. – Чужие ли, свои ли? Да и кто нынче свои, а кто чужие, не разберешь, – философски добавил он.

– Я только что прибыл в город, и мне нужна кое-какая информация.

– Спрашивайте, раз уж поймали, – разумно согласился беглец. – Все равно ведь не отпустите.

– Не отпущу, – признал я, – вы первый живой человек за сегодняшний день, кого мы видим. Для начала назовите свое имя?

– Семен я. Фамилия Мухин. Годков мне шестьдесят два. Живу тут неподалеку. Вдовец, жена ушла в первую волну, – он глубоко вздохнул, но волю чувствам не дал, – с тех пор я ее не видел. Я эпидемию перенес, от эвакуации в центр отказался. С тех пор и пробиваюсь тем, что магазины в окрестности подчищаю. Благо никто не возражает. Некому возразить. Может, и есть несколько таких же, как и я, тех, кто остался, да мы друг друга тоже сторонимся. На промысел обычно ночами выходим, но сегодня больно уж я проголодался и решил пойти днем. Вот и поплатился.

– Что у вас со спиной?

– Болит постоянно, ничего не помогает. Боюсь, так скрючит однажды, что вовсе не встану.

– Но бегаете вы быстро.

– А что делать? Жить захочешь – еще не так побежишь.

– Не пробовали помощь искать, других людей?

– Нет уж, господин хороший, говорю же, отказался от эвакуации, не нужно мне этого. Один я еще, может, как-то протяну, а уж в обществе мне точно каюк. Не то нынче общество-то…

– Что за эвакуация? Федералы проводили?

– Нет, местные. Всем выжившим предложили переселиться в Центральный район, мол, вместе выдержим. Но мне этого не надо. Я сам по себе. Привык так.

– Я вас услышал, уважаемый. Ответьте еще на пару вопросов, какими бы странными они вам ни показались, и можете ступать себе. Задерживать вас не намерен.

– Спрашивайте, – покорно согласился старик.

– Сколько всего было волн?

– Три волны за тот первый месяц. После первого-то дня многие уцелели, да по радио успели предупредить насчет воды, чтобы не пили, значит, и даже не умывались. Но потом началось. Сначала крысы полезли из-под земли, и было их видимо-невидимо, а кого крыса кусала, умирал вскоре мучительной смертью, а если и выживал, то сам становился хуже потравленных – на людей не кидался, но потравленными командовать мог, направлял их на здоровых. Это, значит, второй волной назвали. Но потом и потравленные, и их командиры перемерли почти все, не прижились они в таком виде, значится. Сгинули, и то славно. Затем в небе открылись черные ворота, и в город пришли чужие. Такие, как вот он, – ткнул дед пальцем в Слапома, – и другие, больше на людей похожие, но с белыми лицами. Много их пришло. Ворота навсегда закрылись, новички стали обживаться у нас. И тут грянула третья волна. Из-под земли, откуда после крыс уже беды не ждали, пришли странные солдаты. Они не точили лясы между собой, не ели, не пили, а когда убивали одного из них, тот рассыпался прахом по земле. Мы их называли песочными людьми. Было их много, но были они странные. Словно и не люди вовсе, а роботы. Спросишь его о чем-то, стоит, молчит, смотрит на тебя глазами своими страшными и не мигает. Нет уж, даже с крысами понятнее было. Крыса и крыса, раздавил каблуком ей башку, вторая не отрастет.

– И что было дальше? – с замиранием сердца спросил я. Было понятно, что я опоздал, время упущено, и живы ли еще мои друзья, совершенно неизвестно. Оставалось только надеяться на лучшее.

– Знать не знаю. Отсюда почти все ушли, мало кого осталось. В центре вся жизнь нынче. А мне идти некуда. Крысы и песочные люди не лезут – и то хорошо, потравившиеся тоже не приходят, может, и правда последние перемерли? Уж пара недель прошло. Глядишь, само собой все разрешится…

– Так никогда не бывает, дед. Должен прийти кто-то и навести порядок. Само собой все может стать только хуже, но никак не лучше. Значит, со дня начала эпидемии прошло полтора месяца?

– Почитай, все два.

Почему же трупы еще не сгнили под открытым небом? Странно. Но два месяца – это очень много.

– И вы ничего не делали? Не старались навести порядок хотя бы вокруг себя да в районе?

– Не знаю, не знаю, вы же пришли, вот и займитесь порядком. А то чудовище ваше ручное проголодается да вас же и сожрет. Нет им веры, нехристям!

Я не стал увлекаться и впадать в дискуссию с дедом, просто сделал знак, что он может идти, и местный партизан, вновь пригнувшись, уверенно потрусил в обратном направлении. Я только покачал головой. Никогда не понимал приспособленцев, людей, плывущих по течению. Жизнь – слишком короткая штука, чтобы доверить ее чужой воле. Никому ты не нужен, никто о тебе не позаботится – поэтому позаботься о себе сам. Только так, и никак иначе…

До центра города мы к ночи не поспели. Резко похолодало, быстро стемнело, а нам еще оставалось часа два пути. Пришлось остановиться на ночлег в первом же попавшемся доме, в первой же открытой квартире, где не лежали мертвецы и не слишком воняло смрадом из соседних квартир. Перед этим мы заглянули в разграбленный продуктовый магазинчик, где посчастливилось найти десяток целых консервных банок.

Слапом, съев большую часть консервов, быстро уснул. Мне же не спалось, я долго сидел у окна, глядя на ночной город, и все думал о чем-то глобальном.

Как же мы опять умудрились все потерять?

Каждый год в прежнем мире появлялись все новые и новые угрозы. Причем большую часть этих угроз люди создавали себе сами. Много десятилетий назад завершилась самая кровавая в мировой истории война, унесшая миллионы жизней. Война завершилась победой сил Добра – небывалой коалиции совершенно разных стран, с разной идеологией, с разным пониманием правды. Но тогда впервые правда оказалась общей, пусть и, как позже выяснилось, каждый понимал ее чуточку по-своему. Казалось бы, все определения даны. И все знали четко, что есть Добро, а что – Зло. Это не вызывало сомнений, просто дорога к Добру каждому виделась своя. США и Европа пошли одним путем, СССР – другим, но все были уверены в правильности победы над общим Злом.

Послевоенный Советский Союз – это небывалая страна мечты, аналогов которой прежде никогда не было в мировой истории и вряд ли еще появится в обозримом будущем. Нам, нынешним, даже представить себе невозможно, как огромная страна, целый народ жил и работал в те годы, какие цели ставили люди, и ведь достигали их. Это была страна людей новой формации, людей будущего.

«Не каждому дано так щедро жить – друзьям на память города дарить».

…Люди, пережившие войну, прошедшие через ад, почувствовали себя сродни богам. Казалось, им теперь подвластно все, и будущее обязательно станет светлым, причем очень скоро – лишь двадцать или тридцать лет потребуется, чтобы полностью преобразовать мир вокруг. Просто нужно трудиться не покладая рук и еще немного потерпеть. И все обязательно наладится.

Тем, кто посмеивался над былыми успехами советских людей, кто принижал их свершения, их труд и всю их жизнь, стоит вспомнить хотя бы свое детство, по-настоящему счастливое, особенно если сравнивать с тем, что пришлось на долю современных детей. Спросите своих детей: наблюдали ли они когда-нибудь сражение муравьиных армий? Знают ли они, зачем нужен лист подорожника? Многие ли могут снять колесо с велосипеда и самостоятельно заклеить лопнувшую шину? А стреляли ли они из рогатки? Бегали ли рано утром купаться на речку? Удили ли рыбу, а потом жарили ли ее на костре на палках с настоящими друзьями – пацанами, живущими по соседству?

Компьютеры, различные гаджеты и новые технологии в целом перестали служить развитию человечества, сосредоточившись на его приземленных желаниях. Американские фильмы невероятно ловко подменили в свое время само понятие смысла жизни, заставив всех искренне считать, что деньги и власть – цель существования любого человека.

А для человека отложенной Эры Милосердия главным смыслом является служение людям. Именно так, и никак иначе. Каждый работает для общей цели, а милосердие и щедрость – неотъемлемые черты настоящего человека. Те, кому это кажется забавным, спросите себя: а сами-то вы где предпочти бы жить? В Эре Милосердия или в Эре Безразличия?

Нас лишили шанса пожить в счастливой Эре Милосердия, и даже наши дети уже не имеют шанса в ней оказаться. Нет ныне тех предпосылок, способствующих переходу из одной эры в другую. Но у нас для начала был шанс перестать жить в Эре Безразличия. Нужно лишь понять и осознать всю, по сути, ущербность жизни без глобальной цели.

Человечество прошло большой путь, постепенно меняя общественную мораль. Мы уже давно не собираемся на площадях, чтобы полюбоваться на казнь преступников, а еще во времена героев «Графа Монте-Кристо» за возможность с комфортом наблюдать подобное зрелище платили приличные деньги. Мы пришли к тому, что все люди – равноценны и равноправны, независимо от цвета кожи и вероисповедания. Да, это привело к другим проблемам, которые раньше запросто бы устранили при помощи регулярной армии, теперь же их пробуют решить иными, мирными способами. Мы многого добились как человечество в целом, и очень жаль, если все падет крахом.

Но наши родители не успели, не дошли, а новые поколения перестали понимать то, что являлось неоспоримой истиной для переживших войну: главное – чтобы подобное никогда не повторилось, а для этого надо научиться жить для других, искоренить в себе эгоизм, думать иными, более глобальными понятиями.

Теперь же так получилось, что мы уже долгие годы живем во времена Безразличия, Сытости и Безыдейности. Нам не дали цель в жизни, точнее, дали, но потом отобрали, заставив Россию скатиться на самое дно морали, а ее жителей – стать нищими духом циниками. Проигранные 90-е. Мы сами перестали уважать себя.

А позже, немного воспрянув, с удивлением обнаружили, что вокруг нас одни враги. Это потому, что Эра Милосердия никому, кроме нас, не нужна. Это исключительно наше, и только мы одни можем справиться с подобной задачей. А если справимся, то перетащим за собой все человечество на следующую ступень развития.

И сейчас, когда город погрузился в хаос и тьму, когда спасения нет, и все, что кому-то остается, – только поднять руки и сдаться на милость победителям, я отвечу, что мы еще поборемся. Мы просто не можем иначе.

Гитлер захватил Европу быстрее, чем несколько домов в Сталинграде. Мы – упрямцы. Наполеон получил Москву, но не русских. Жители сами уничтожали свои дома, дабы те не достались врагу. Французы расстреляли тогда больше четырехсот человек по подозрению в поджогах, но ничто не помогло, и Наполеон оставил город. Мы – гордецы.

Американцы почти стерли понятие «русский – это звучит гордо» из нашего менталитета. Но нашлись люди, которые своими делами, своими свершениями восстановили значимость этой фразы. Мы – русские! И каждый раз казалось, что на этом все, конец, финита. Но каждый раз мы поднимались и воскресали вновь, как птица феникс из пепла.

Так что я был полностью уверен: мы выстоим и сейчас. Даже в худшем варианте человечество уцелеет – я видел это там, в будущем. И не просто уцелеет, а обретет новую надежду на развитие и прогресс.

Но если у меня получится задуманное, то будущее изменится, станет лучше, светлее, и Эра Милосердия, если она возможна, наступит немного раньше. Хоть на мгновение раньше. Потому что я приложу к этому все усилия. А это тоже что-то да значит…