Глава 10
За этот день Борис Львович Ванников вымотался так, как нигде и никогда до этого не выматывался.
До Москвы они добрались ещё два дня назад. И если Александра встретила его семья, то их троих – очередная охрана. И Фрунзе. Нет, в общем встреча прошла хорошо. Михаил Васильевич обнял всех троих, поблагодарил за сделанное и сообщил, что им даётся несколько дней на отдых и приведение себя и мыслей в порядок, после чего последует их доклад руководству страны. И только после него они смогут отправиться к семьям. Сразу после этого их посадили в машины и увезли куда-то за город, где они и провели эти три дня. Отсыпаясь, отъедаясь и не столько готовя, сколько окончательно шлифуя свои доклады, работать над которыми все трое начали ещё во время морского перехода. А сегодня утром их троих – чистых, выбритых и облачённых в новые форму и костюм, снова погрузили в машины и доставили в Кунцево, где всё и началось. Причём началось именно с него…
Первоначально Борис Львович, которому выпало докладывать первым, сделал общий обзор состояния советской промышленности. Причём этот обзор основывался не только на тех данных, которые имелись на данный момент, но ещё и на тех, которые удалось собрать в будущем. И сделан он был по имеющимся там, в будущем, методикам, о которых здесь пока ещё и слыхом не слыхивали, и с использованием программ компьютерной обработки данных. Впрочем, что такое компьютеры, здесь, похоже, знали все присутствующие, поскольку вопросов по этому поводу не последовало.
Так что первая часть его доклада прошла спокойно. А вот когда он перешёл к конкретике и предложениям – пришлось изрядно понервничать. Потому что часть его предложений была выслушана с большим скепсисом.
– …Значит, вы настаиваете, что разворачивать производство привезённого вами турбореактивного двигателя пока не стоит? – скептически уточнил Киров.
– Совершенно верно, – упрямо кивнул слегка вспотевший докладчик. – Серийно производить его мы ещё довольно долго будем не способны. Например, потому, что у нас просто не производится более половины потребных для него материалов! Не говоря уж о технологиях обработки деталей требуемой степени точности. Так что попытка развернуть его производство сейчас будет даже вредной. Потому что, если мы начнём предпринимать какие-нибудь серьёзные усилия по его разворачиванию, информация об этом точно утечёт за рубеж и, несомненно, заметно ускорит работы ведущих технических держав по разработке собственных подобных двигателей. Вследствие чего совершенно не факт, что мы сумеем развернуть производство реактивных двигателей первыми. Просто потому, что эти страны на нынешний, тридцать пятый, год пока технологически более развиты. Так что я рекомендую сначала заняться именно разработкой и налаживанием производства необходимых материалов, а также созданием технологической базы как для исследовательских и опытно-конструкторских работ – испытательных стендов, средств неразрушающего контроля на основе ультразвуковых или рентгеновских излучателей, сверхзвуковой аэродинамической трубы в конце концов, и только потом, когда всё это будет создано, вплотную заняться уже созданием и освоением производства того двигателя, который наши конструкторы смогут разработать на базе привезённого нами Р-95. Потому что полностью повторить его они точно не смогут.
– А столь масштабные изменения в производстве материалов разве не привлекут внимания за рубежом и не заставят их насторожиться? – спросил Бухарин.
– Не думаю, – мотнул головой Ванников. – Производство новых материалов вполне можно объяснить задачами модернизации уже имеющихся поршневых двигателей. Вот, например, в первую очередь вследствие использования более прочных и термостойких материалов к концу сороковых в той реальности, которую мы покинули, удалось достичь ресурса модернизованного варианта нашего АМ-33 со взлётной мощностью аж в две тысячи сил, в целых четыреста часов. Да и ту же лицензионную «Испано-Сюизу», производство которой освоили в Рыбинске, с новыми материалами можно будет довольно быстро довести до мощности в тысячу сто, а то и тысячу триста или даже более сил. Причём сохранив вполне приличный ресурс. Турбореактивный же пока следует очень тщательно изучить. Не торопясь и основательно. Причём лучше не в каком-нибудь уже существующем моторном КБ, а в специально созданном и с максимальным режимом секретности. Возможно, даже будет лучше его вообще в живом виде нашим конструкторам-двигателистам не показывать. Все материалы предоставить, а сам двигатель разобрать, изучить, причём с разбором даже неразъёмных деталей и с разрушающим исследованием материалов, а затем ликвидировать. Тем более что самым разумным будет не ограничиваться авиационным направлением, а сразу начать разработки и судовых, и стационарных турбин подобного типа. Для наших турбинщиков это будет ничуть не сложнее, чем для конструкторов авиадвигателей, потому что из всех современных энергетических установок турбореактивный двигатель по конструкции ближе всего именно к судовым турбинам.
– А что с производственной базой?
Ванников пожал плечами.
– Кое-что можно заказать в той же Швейцарии. У нас с ними вроде как вполне себе хорошие торговые отношения. Да и, если ситуация в мире до сорок первого года будет развиваться по тем же, так сказать, лекалам, некоторые станки можно будет получить и в Германии. Ну, в рамках торгового договора, заключённого одним пакетом с Пактом о ненападении. В той реальности, в которой мы были, это сделать вполне удалось. Так что не думаю, что в новом такте расширение списка оборудования составит какие-то серьёзные трудности. Но в Германии это уже для разворачивания серийного производства. Оборудование для опытного – это только Швейцария. Или США.
Сталин прошёлся по кабинету, попыхивая трубкой, после чего развернулся и бросил задумчивый взгляд в окно.
– И когда же, вы считаете, наступит момент разворачивания этого самого серийного производства?
– Не ранее тридцать девятого года, – вздохнул Ванников, – а скорее даже и конец сорокового. Потому как работы там ещё столько, что ух…
– Хм, хорошо, нам понятна ваша позиция. Теперь давайте по атомному оружию…
Чего рассказать по атомному проекту, у Бориса Львовича было. И много. Как-никак, именно атомный проект являлся одной из главных задач, которые были поставлены перед уходом в будущее. Что именно Сталин и сотоварищи знали по этому вопросу, Ванников не представлял, но, как видно, не слишком много. Потому как уже очень скоро после того, как он начал заниматься этим делом, ему стало понятно, что надежды Сталина, который его и инструктировал по данному вопросу, совершенно точно не оправдаются. И вот теперь ему предстояло убедить в этом самого Иосифа Виссарионовича…
– Значит, начало разработки атомной бомбы вы также предлагаете перенести на более позднее время? – задумчиво произнёс Киров, когда Ванников закончил доклад. Сталин же весь доклад промолчал.
– Да, – кивнул Борис Львович. – Хотя разработку карьеров в Узбекистане и Казахстане можно будет начинать уже через пару-тройку лет. Если сможем запустить в серию новые экскаваторы и самосвалы и дотянем до месторождений железнодорожные ветки. В урановой руде встречается весьма заметное количество радия, так что добычу урана вполне можно поначалу прикрыть именно как добычу радия.
Тут поднял руку Меркулов и, дождавшись разрешения, сообщил:
– Это верно, первые в мире атомные бомбы были созданы из урана, выделенного из руды, добытой в Бельгийском Конго, как раз на тех рудниках, на которых велась добыча радия. Кстати, есть варианты перехватить хотя бы часть этой руды. Потому как там уж больно большое процентное содержание урана. Десятки процентов! И она ещё практически вся на рудниках. Её поставка в Европу только планируется и, согласно обнаруженной мной информации, будет осуществлена не ранее тридцать седьмого либо тридцать восьмого года. Для использования в качестве компонента краски для фарфора. А в США и того позже – в сороковом. После поездки управляющего «Юнион Миньер дю о’Катанга» Эдгара Сенжье в Англию, где ему организовали встречу с Жоли-Кюри, который и растолковал ему, в чём состоит главная ценность и опасность урана. Там же она, кстати, валялась на складах в порту Нью-Йорка, никем не востребованная аж до сорок второго года. И по оценкам, наличие именно этой руды сократило срок реализации «Манхэттенского проекта» не менее чем на полгода. Если бы, как первоначально планировалось, использовали канадскую, то прототип появился бы не ранее второй половины сорок пятого года, а боевое устройство – в сорок шестом. И кстати, именно на части этой руды, которую не успели эвакуировать в США и которая была захвачена немецкими войсками на складах обогатительной фабрики всё той же «Юнион Миньер» в бельгийском Оолене, расположенном в тридцати с небольшим километрах от Антверпена, была во многом также построена ещё и атомная программа Гитлера.
– Хм, видно, что вы хорошо проработали вопрос, – удовлетворённо кивнул Сталин Меркулову, после чего повернулся к Ванникову: – А мы не отстанем?
– Нет, – решительно качнул головой Борис Львович. – Во-первых, и так не отстали, в той реальности, где мы были, свою атомную бомбу СССР получил уже в конце сорок пятого, то есть всего лишь чуть позже американцев, а во-вторых, я привёз материалы, которые точно смогут сократить срок создания ещё года на полтора-два.
– Всего-то? – усмехнулся Сталин.
Ванников пожал плечами.
– Увы, эта программа в первую очередь – создание новой индустрии, новой промышленной отрасли, а здания, цеха, железнодорожные пути строятся одинаково – что для шахтёров, что для энергетиков, что для атомщиков.
– Ну так и надо начать их строить, как для шахтёров! – сердито воскликнул Бухарин. – Чего ждать-то?
Борис Львович вздохнул.
– Это очень дорого! И если мы начнём это делать прямо сейчас, то программа второй пятилетки точно рухнет. Напрочь! Так что я бы всё-таки рекомендовал отложить начало воплощения основной программы до третьей пятилетки. К тому времени мы уже успеем всё основательно спланировать, и будет более-менее понятно, сколько на этот проект потребуется денег и ресурсов. А также как наиболее правильно будет вписать её в программу третьей пятилетки. Если сделать это под маркой, скажем, программы развития радиевой промышленности, да ещё и распихать её большую часть по другим подпрограммам: в развитие энергетики, горнодобывающей промышленности, железнодорожного сообщения с отдалёнными районами и так далее, то всё пойдёт хорошо, и резать по живому, руша не только уже свёрстанные, но и вовсю воплощаемые планы не придётся, как это точно нужно будет делать, если мы начнём что-то прямо сейчас и начало работ от лишнего внимания прикроем. К тому же если начать сейчас перераспределять какие-то значимые средства и иные ресурсы, а без этого никак, то за рубежом точно заинтересуются, а на что это мы тут так активно нацелились?
– Так вы можете гарантировать, что мы на этот раз точно обгоним всех? – ещё раз настойчиво уточнил Бухарин.
– Голову даю на отсечение, – решительно заявил Ванников.
– К тому же у меня есть предложения, как немного… притормозить чужие атомные программы, – снова подал голос Меркулов.
– Хм, ну хорошо, мы подумаем, – согласился Сталин. После чего уточнил: – Ещё что-нибудь?
Борис Львович на пару мгновений задумался, а затем решительно кивнул.
– Да, есть ещё одна тема. По сельскому хозяйству.
– А что с ним не так? – удивился Иосиф Виссарионович. Ванников замялся.
– Да в общем всё так, но есть способ не слишком дорого заметно увеличить урожайность.
– Сильно заметно?
– В среднем процентов на двадцать-тридцать, а в проблемные годы может доходить до полутора-двух раз. Но это потребует заметного развития химической промышленности.
– И что же это за способ?
– Пестициды…
После короткого, но жаркого выступления Ванникова Сталин задумался.
– Хм, а почему Александр нам об этом никогда не рассказывал?
Борис Львович вздохнул.
– Скорее всего, он считает применение пестицидов в сельском хозяйстве вредным, а то и недопустимым. Дело в том, что единственный вариант, который мы сегодня можем освоить, это дихлордифенилтрихлорметилметан, или ДДТ. А он там, в будущем, считается жутко вредным.
– А это неправда?
– Правда, – вздохнул Ванников, – да только не вся. ДДТ действительно вреден, но не столько человеку, сколько природе. Но там, у них, в будущем, уже и забыли, что такое нашествие саранчи. Практически нет эпидемий тифа, чумы, малярии. Не только в Европе, но и вообще. Средняя продолжительность жизни в первой тридцатке наиболее развитых стран – больше восьмидесяти лет. И это средняя!
– А при чём здесь тиф и пестициды? – удивился Киров. – Вы же говорили, что он против насекомых.
– В январе сорок четвёртого с помощью ДДТ была предотвращена эпидемия тифа в Неаполе, – пояснил Борис Львович. – Причём именно тогда, помимо эффективности ДДТ против тифа, обнаружилась относительная безвредность этого инсектицида для человека. Миллион триста тысяч человек были опрысканы примерно пятнадцатиграммовой дозой с пятипроцентным содержанием дуста, как называли ДДТ у нас, и не было зафиксировано никаких пагубных эффектов для людей, кроме нескольких случаев кожных раздражений. И это стала первая зимняя эпидемия тифа, переносимого вшами, которую удалось остановить. Кроме того, значительные успехи ДДТ в борьбе с тифом были достигнуты в Египте, Мексике, Колумбии и Гватемале. В Индии благодаря ДДТ в шестьдесят пятом году впервые за всю её историю ни один человек не умер от малярии, тогда как, скажем, в сорок восьмом от неё погибло около трёх миллионов человек. В Греции за период с тридцать восьмого по пятьдесят девятый год благодаря широкому применению ДДТ численность больных малярией сократилась с миллиона до чуть более тысячи человек. В итальянской провинции Лация месячная смертность от малярии всего лишь за год с сорок пятого до сорок шестого года снизилась с шестидесяти-семидесяти до одного-двух человек в месяц. Использование ДДТ в рамках программы борьбы с малярией в значительной степени избавило Индию от такой болезни, как висцеральный лейшманиоз… уж не знаю, что это за зараза такая, – смущённо пробормотал Ванников, – переносчиком которой являются москиты, а после прекращения его применения в семидесятых годах эпидемии вспыхнули с новой силой. И вообще, согласно данным, опубликованным Всемирной организацией здравоохранения, только антималярийные кампании с применением ДДТ спасли не менее пяти миллионов жизней! Так что, я считаю, нам нужно разворачивать его производство. С его помощью мы спасём больше жизней и понесём куда меньше вреда, чем без него. А когда наша химическая промышленность достаточно разовьётся, чтобы суметь делать более безопасные аналоги, то просто перейдём на них…
После Ванникова наступила очередь Триандафилова. Дождавшись поощряющего кивка Фрунзе, он поднялся на ноги и одёрнул китель, расправив пальцами складки под ремнём.
– Во-первых, должен полностью согласиться с Борисом Львовичем в том, что не стоит в попытке достигнуть решающего технического превосходства пытаться ставить на вооружение оружие и боевую технику, созданную на новых технических принципах. Я считаю себя вправе со всей ответственностью заявить, что те образцы боевой техники и вооружения, с которыми РККА и РККФ вступили в войну в той истории, с которой мы имели возможность ознакомиться, то есть те, которые созданы по уже имеющимся до нашего возвращения из будущего технологиям, вполне отвечают целям и задачам, которые будут перед ними стоять. Попытка же поставить на вооружение перед войной что-то принципиально новое скорее обернётся падением боеготовности и боеспособности войск, чем наоборот.
– И что, совсем нечего улучшить? – усмехнулся Сталин.
– Улучшить есть что, и немало. Но именно улучшить! Та боевая техника и вооружение, которое мы к сорок первому году получим, двигаясь размеренным эволюционным путём, ни в чём не уступали, а с учётом тех улучшений, которые мы сделаем на основе привезённых нами материалов, будет по многим показателям и серьёзно превосходить не только те технику и вооружение, которые будет использовать противник, но и всё, что он сумеет разработать в течение войны. Причём наши войска к началу войны освоят их в полной мере.
– То есть вы предлагаете ограничиться тем, что и так имеется или будет создано к началу войны? – уточнил Киров.
– Да, – Триандафилов уверенно кивнул. – А также в процессе её. Просто с помощью привезённой нами информации новые разработки уже на первоначальном этапе будут сразу избавлены от наиболее существенных «детских болезней», а кое-что из них, возможно, получится принять на вооружение на год-полтора пораньше. Но и всё. Более я бы ничего до войны делать не стал, а основные усилия сосредоточил на том, чтобы с помощью привнесённой из будущего информации создать подавляющее техническое превосходство уже после неё. Дело в том – и это является одной из основных причин, которыми я руководствуюсь, встав на озвученную мной позицию, – что если во время войны основное противостояние у нас будет происходить на суше, то после неё нашими основными противниками будут США и, в меньшей мере, Британия, то есть противостояние с ними переместится на море. Вследствие чего новую боевую технику и вооружение нам придётся разрабатывать уже несколько по иным, так сказать, лекалам. С учётом возможности десантирования и действий в отдалении от баз, на очаговых театрах военных действий, с увеличенным радиусом, ну и так далее.
– Хм, понятно, спасибо, – кивнул Сталин. – Хорошо, что дальше?
– Далее, по тому, что полезно бы было сделать сейчас, – начал Триандафилов. – Первое, что я предлагаю, это вообще закончить с развитием линейки пулемётных танков и далее развивать лёгкую гусеничную бронированную платформу только как бронированный транспортёр пехоты и носитель вооружения широкой номенклатуры – зенитных установок, самоходных миномётов и артиллерийских орудий, а также машин разведки и передовых авиационных и артиллерийских наблюдателей. А сэкономленные деньги направить на создание лёгкой бронированной полноприводной колёсной платформы.
– Александр предлагал продолжать развивать линейку пулемётных танков в первую очередь именно в целях прикрытия, – напомнил Фрунзе.
– А не сработает ли это в обратную сторону, то есть не представит ли нас слишком слабыми? Иметь на вооружение один-единственный пулемётный танк, на мой взгляд, всё-таки как-то не очень впечатляюще, – с сомнением покачал головой Фрунзе.
Владимир Кириакович упрямо набычил голову:
– Во-первых, не один-единственный танк, а целую гамму боевых машин, среди которых есть и самоходное орудие поддержки, вооружённое трёхдюймовкой, на которое возложена задача качественного усиления пехотных и моторизованных соединений. Во-вторых, бронепробиваемость стандартного бронебойного патрона к пулемёту, являющемуся основным вооружением Т-33, на дистанции сто метров составляет пятнадцать миллиметров, а танки с более толстой бронёй у немцев появятся в производстве только в конце тридцать восьмого, а в значимых количествах – не менее чем через год после этого. Да и у них таковой будет только верхняя лобовая деталь, а борта останутся тонкими. К тому же, чтобы усилить бронепробиваемость, достаточно будет принять на вооружение новую бронебойную пулю с сердечником из карбида вольфрама. Что точно обойдётся дешевле, чем разработка и производство нескольких тысяч боевых машин образца, который всё равно будет промежуточным. Ну и в-третьих, после того как наши Т-33 показали себя в Испании, не думаю, что немцы будут в тридцать девятом так уж сильно рваться сойтись с ними накоротке.
– Хм, а как они себя показали?
Триандафилов извлёк из принесённой им с собой папки несколько листков и положил перед Сталиным, Бухариным, Кировым и Фрунзе.
– Вот, это перевод найденной мной статьи из британского военного журнала за июль тридцать седьмого. На тот момент у нас в Испании были только Т-33.
Все зашуршали распечатками, вчитываясь в текст:
«Одним из важных выводов, к которым приводит анализ ведущихся сейчас боевых действий на Пиренейском полуострове, является то, что наши оценки советской бронетанковой мощи оказались совершенно неверны.
Читатели, интересующиеся данным вопросом, вероятно, помнят статьи по данному поводу, в начале – середине текущего десятилетия заполнившие страницы как массовых, так и специализированных изданий. Писавшие их авторы были преисполнены сарказмом к коммунистическому правительству России, решившему развивать свои бронетанковые войска в направлении, прямо противоположном тому курсу, которым двигался весь цивилизованный мир.
В то время как военная мысль Европы пришла к выводу, что будущее танков за крупными, хорошо бронированными машинами, непременно вооружёнными артиллерией и значительным количеством пулемётов, Советы выбрали в качестве своего основного танка модель, казавшуюся всем остальным всего лишь развитием пулемётных танкеток. Да, принятый ими на вооружение образец был избавлен от наиболее явных недостатков данного типа боевой техники, присущих даже такому популярному образцу, как система Карден-Ллойд Мк VI, чьё производство на рубеже двадцатых-тридцатых годов было развёрнуто во множестве стран – от самой Великобритании до Франции, Польши, Швеции и даже Японии. А именно – крайне ограниченному углу обстрела основного вооружения и его слабости, вызванной использованием винтовочного калибра, а также совершенно недостаточному бронированию и малому запасу хода. Но для всего мира было очевидно, что пулемётная танкетка (пусть и в таком, весьма усовершенствованном виде) в качестве основного танка – несусветная глупость. О, сколько сарказма было вылито на головы русских! Ну как они будут бороться с укрытой пехотой и поражать хотя бы полевые укрепления при отсутствии артиллерийского орудия? Как противодействовать артиллерии? И что за глупость – размещать оба имеющихся пулемёта, пусть и различающиеся калибром, в одной люльке? Они что, собираются стрелять по одной и той же цели сразу из двух разных стволов?
И вот наступил самый главный экзамен для любого вида вооружения – бой. Что же мы можем наблюдать на полях сражений? А то, что все обвинения Советов в природной глупости оказались совершенно несостоятельными! Как выяснилось, мощный 0.50-дюймовый пулемёт оказался вполне эффективен как против укрытой пехоты, с лёгкостью прошивая или разрушая как земляные или сложенные из камней брустверы, так и стены домов, используемых в качестве укрытий. Более того, даже броня полудюймовой толщины не является для него непреодолимым препятствием. Так что тяжёлые пули этого пулемёта могут с лёгкостью пронзать и специальные бронеколпаки пулемётных гнезд долговременных оборонительных сооружений, и щиты артиллерийских орудий, и даже танковую броню подавляющего большинства современных танков всех стран мира. При том, что сам русский пулемётный танк, вследствие весьма низкого силуэта, вызванного использованием очень компактной башни, на всех этих дистанциях представляет из себя крайне нелёгкую цель. А хорошая кучность, вызванная высокой начальной скоростью тяжёлых пуль, составляющей почти тысячу ярдов в секунду, позволяет ему весьма эффективно бороться даже с огневыми средствами, укрытыми не только в полевых, но и в долговременных укреплениях. Уж можете мне поверить, что попасть в мишень с ограниченными линейными размерами типа амбразуры ДОТа из этого пулемёта получится куда как легче, чем из любого танкового орудия, настильность траектории которых, вследствие того, что все они являются орудиями с жёстко ограниченным импульсом отдачи, оставляет желать лучшего. Очередь же из полудюжины тяжёлых пуль, залетевшая в амбразуру, выведет из строя любое огневое средство не менее надёжно, чем разрыв снаряда малокалиберного малоимпульсного орудия, которым оснащено большинство современных танков. При этом стоит учесть, что забронирован русский лёгкий пулемётный танк заметно лучше, чем созданный даже чуть позже, чем он, и хоть сейчас уже считающийся устаревающим, но всё ещё состоящий на вооружении наш Vickers Medium Mark II, который, смею напомнить, в наших вооружённых силах считается средним. Наличие же двух пулемётов в одной люльке позволяет одному башенному стрелку, пользуясь всего одним прицелом, поражать как защищённые цели, так и открыто расположенную пехоту и транспортные средства, выбирая для этого из двух калибров тот, который будет наиболее эффективен для каждой конкретной цели. Понимаете? Они не возят, как это принято на наших танках, по стрелку на каждый пулемёт, раздувая их экипаж до семи, а то и девяти человек, что делает их жутко громоздкими, неуклюжими и слабобронированными (ибо попробуйте-ка прилично забронировать такие объёмы, в которых можно разместить подобный многочисленный экипаж?), а вооружили одного стрелка двумя разными пулемётами. Так что какие бы цели ему ни попадались на поле боя, он легко поражает их, пользуясь либо одним, либо другим калибром.
Поэтому не стоит удивляться тому, что русские пулемётные танки в настоящий момент царствуют на полях боевых действий испанской гражданской войны. И нам стоит весьма порадоваться тому, что эта неожиданная для нас новость не стала результатом столкновения с Советами наших собственных вооружённых сил. Хотя я бы не поставил это в заслугу очень многим из числа тех, кто принимает решения подобного уровня. Если быть откровенными, то стоит заметить, что в данном случае им просто повезло в том, что их усилия, направленные именно на подобное развитие ситуации, так и не привели к так желаемому ими, но, как теперь стало ясно, ставшему бы для нас абсолютно катастрофичным результату. А ещё один вывод из всего вышесказанного я бы сформулировал так:
Возможно, нам стоит перестать смеяться над «недофлотом» Советов, «криво сляпанным» из «клонов немецких паллиативов» и их же «давно устаревших образцов», и повнимательнее посмотреть, как именно они усовершенствовали свои «устаревшие ещё на стапелях» корабли. Ну, чтобы не столкнуться с подобными неожиданностями уже в той сфере, которую Великобритания всегда считала для себя наиболее чувствительной».
– К тому же именно вследствие того, что немцы в конце нашего пребывания в Испании столкнулись с нашими новыми танками, вооружёнными пулемётами калибром четырнадцать и пять десятых миллиметра, как это было предусмотрено принятой программой, – продолжил Владимир Кириакович, когда все покончили с чтением. – К лету сорок первого они произвели дополнительное экранирование на всех своих машинах ранних выпусков, доведя суммарную толщину их лобовой и даже у многих бортовой брони не менее чем до тридцати – тридцати пяти миллиметров. Вследствие чего они перестали пробиваться штатным патроном Б-32 даже наших новых противотанковых ружей калибром в те же самые четырнадцать с половиной миллиметров, на которые осенью сорокового года были перевооружены войска Западного, Белорусского и Прибалтийского особых, а также и Одесского военных округов. Если же мы не засветим бронепробиваемость четырнадцати с половиной миллиметрового патрона во время испанской войны и вообще не натолкнём немцев на мысль о том, что он может быть использован в оружии ПТО, то подобная ситуация, скорее всего, не случится.
– Хорошо, это понятно. Что ещё?
– Необходимо ещё более увеличивать возможности армейской ПВО. А также к началу войны создать возможности прикрытия от вражеской авиации объектов Наркомата путей сообщения и подвижного состава железных дорог. Не обязательно путем формирования в его составе специализированных подразделений ПВО. Возможно, просто создать некие отдельные железнодорожные бригады ПВО в составе вооруженных сил, сформировав их из однородных подразделений зенитных площадок с вооружением из счетверённой пулемётной установки калибра четырнадцать и пять миллиметра и спаренной установки МЗА, калибром тридцать семь миллиметров, которые потом, в случае возникновения ситуации военной опасности, будут порасчётно, по одной-две площадки, включаться в состав эшелонов и поездов, действующих в прифронтовой полосе. Но сделать это тем или иным образом необходимо. Кроме того, также было бы полезным переоборудовать в зенитные все имеющиеся бронепоезда. Далее, следует усилить флотскую и объектовую ПВО. И вообще сколь только возможным ускорить работы над новыми приборами управления огнём зенитной артиллерии на основе радиолокации…
Выступление Триандафилова слушали не менее внимательно, нежели Ванникова. Он делал доклад весьма профессионально, но не забывая о том, что из трёх сидящих перед ним лидеров советского государства только один был погружён в вопрос достаточно глубоко. Так что он старался говорить более простым и понятным непрофессионалу языком.
– …наиболее же серьёзно нам придётся вложиться в инженерные войска и тяжёлую авиацию. Причём по авиации в первую очередь в транспортные и разведывательные машины. Нам, кровь из носу, нужен транспортный самолёт, способный перебросить на расстояние не менее пятисот километров одно-два противотанковых артиллерийских орудия, грузовик с грузом, лёгкую самоходную установку или до роты солдат. Иначе скорость нашей реакции на прорывы немецких танков в начале их нападения на СССР снова окажется недопустимо мала. Да и для наращивания возможностей воздушных десантов они также будут весьма полезны. Также необходимо сосредоточить усилия на подготовке проекта скоростного, дальнего, тяжёлого бомбардировщика, с дальностью полёта не менее трёх, а то и трёх с половиной тысяч километров при бомбовой нагрузке до пяти тонн. Кроме того, настоятельно необходимо будет развернуть производство и оснащение как танковых, так и стрелковых и специализированных инженерных частей и соединений инженерными машинами специальной разработки – прицепными минными заградителями, землеройными траншейными машинами, машинами разграждения, инженерными танками и танковыми мостоукладчиками. Мы, совершенно точно, не уделяем этому направлению должного внимания.
– Скажите, а чем так важен этот ваш танковый мостоукладчик? Ведь, насколько я понял, у него будет довольно короткий мостик, всего метров десять-двенадцать длиной? – спросил Фрунзе.
– По расчётам, наличие мостоукладчиков даже с длиной моста до десяти метров увеличивает мобильность танковых подразделений на величину от один и три до полутора раз и не менее чем на четверть сокращает количество территории, условно считающейся танконепроходимой. И кроме того, позволяет преодолевать противотанковые рвы, а также эскарпы и контрэскарпы. Не мне вам объяснять, какое преимущество при наступлении может дать внезапный танковый удар с направления, с которого противник совершенно не ожидает танковой атаки…
– Хм, а почему вы считаете столь необходимым сосредоточить больше усилий на создании столь мощных тяжёлых бомбардировщиков? – спросил Сталин. И пояснил: – Ведь во всех ранее передаваемых нашим другом Александром материалах по войне советская дальняя авиация была представлена как вполне второстепенная сила. В отличие от американской и английской. И ни он, а также, соответственно, никто из его консультантов не заявляли, что это отставание как-то сильно значимо и его требуется немедленно устранить. Почему вы упомянули об этом? Ведь кому, как не вам, понятно, что с англичанами и американцами мы в этой области совершенно не конкуренты. Насколько я помню цифры, США во время войны построили более тридцати тысяч тяжёлых бомбардировщиков. А англичане что-то около двадцати. Мы такого точно не сможем потянуть. Даже если прекратим всё другое военное производство и будем строить только тяжёлые бомбардировщики.
– Это – да. Но нам будет достаточно и сотни таких машин. Дело вот в чём… – медленно начал Триандафилов. – В медицине есть понятия «бриллиантовых минут» и «золотого часа». Ибо даже некие простые действия, произведённые именно в эти «бриллиантовые минуты» либо «золотой час», являются куда более эффективными, чем даже намного более квалифицированная и всесторонняя помощь, оказанная позднее. Применительно к военному делу это означает, что один полк или дивизия тяжёлых бомбардировщиков, нанёсших удар в тот момент, когда противник ещё не готов к нему и не ожидает его, то есть не предпринял необходимые меры маскировки и не развил в достаточной мере свои возможности в области противовоздушной обороны объектов, имеющих стратегическое значение, способны выполнить задачу, на которую позже, когда противник уже подготовится, может не хватить и тысячи самолётов. Причём для объектов, являющихся приоритетными целями стратегической авиации, подобный удар, нанесённый в нужный момент и по ключевой цели, может оказаться способен так повлиять на ситуацию, что его последствия окажут влияние на все фронта в целом и будут ощущаться ещё долгие месяцы после его нанесения. – Он сделал паузу и бросил испытующий взгляд на остальных. Все слушали его крайне внимательно.
– Так вот, у меня есть планы нескольких подобных операций, которые в сорок первом – начале сорок второго года можно будет успешно провести, имея, как я уже упоминал, всего около сотни самолётов. Не менее, потому что стратегическую авиацию требуется использовать именно массированно. Иначе эффективность резко падает. Так что лучше даже больше, но я не уверен, что нам удастся их построить. А может, и не нужно пытаться. Лучше использовать дополнительные ресурсы, например произведённые дополнительные двигатели и выделенное топливо, для максимально интенсивной подготовки экипажей. Если они будут подготовлены в достаточной мере, то сотни для требуемого уровня эффективности будет вполне достаточно… И я готов со всей ответственностью заявить, что эти операции позволят резко сократить стратегические возможности гитлеровской Германии в ведении войны. А также заставить руководство рейха много заранее озаботиться серьёзным противовоздушным прикрытием объектов, расположенных в глубине их территории, что несомненно отвлечёт от фронтовых задач весьма существенное количество ресурсов – истребителей, зенитных средств, личного состава, инженерных подразделений и так далее… Затягивание же с подобными ударами может привести к ситуации, когда для их выполнения может не хватить и нескольких сотен бомбардировщиков. Например, уже к августу сорок третьего немцы так нарастили возможности ПВО на значимых для них объектах даже в других странах, что, скажем, налёт американской авиации на Плоешти, являвшийся главным источником нефти для гитлеровской коалиции, в котором участвовали почти две сотни тяжёлых бомбардировщиков, практически не привёл к удобоваримому результату. Объёмы добычи и переработки нефти были восстановлены до прежних значений уже через две недели. Причём при столь скромном результате потери союзников оказались довольно тяжёлыми – на свои аэродромы вернулось меньше половины вылетевших самолётов, из которых более двух третей были серьёзно повреждены.
– Хм, а если нанести удар в сорок первом, какой будет результат?
– Если удар заранее подготовить, то есть ещё до войны, используя любые возможности, натренировать штурманов, например, включая их в состав экипажей самолётов гражданской авиации, осуществляющих рейсы в Бухарест и Будапешт, изучить маршрут, подходы и, возможно, используя возможности разведки, ещё до войны установить на подходах какие-нибудь маркеры, позволяющие лучше ориентироваться, и нанести его достаточными силами, то результатом будет резкое и довольно длительное снижение возможностей рейха в обеспечении топливом как своих войск, так и экономики в целом. Я думаю, что можно рассчитывать на практически полное прекращение добычи на срок не менее месяца и её существенное падение не менее чем на полгода. Да и возможности переработки на месте также серьёзно упадут. Вследствие чего немцам потребуется задействовать весьма крупные дополнительные транспортные возможности для перевозки сырой нефти к иным местам её переработки – железнодорожные цистерны, вагоны и платформы, нефтеналивные суда и баржи, отрывая их от других задач и снижая как свои возможности в снабжении сражающихся войск, так и в экономике стран Оси в целом. К тому же все упомянутые цели – уже вполне привычные и стандартные объекты воздействия тактической авиации. Так что, правильно организуя её воздействие, мы сможем ещё более сократить поток поставляемого в Германию сырья. А также вынудить немцев задействовать дополнительные мощности для восстановления утерянного транспортного тоннажа. Что, опять же, отвлечёт заметную долю материалов и квалифицированной рабочей силы, которую в ином случае им можно было бы использовать для производства и ремонта боевой и инженерной техники либо войскового транспорта и вооружения, – пояснил Владимир Кириакович и продолжил: – Я готов представить план последовательных налётов на стратегические объекты Германии и её союзников, включающие районы нефтедобычи, а также стратегические производства типа подшипниковых заводов, заводов по производству синтетического топлива, заводов авиадвигателей и так далее, а также объектов инфраструктуры, например, стратегических мостов и плотин.
– Плотин?
– Да, в той истории, с которой мы имели возможность ознакомиться, английские ВВС в мае сорок третьего нанесли удар по плотинам, расположенным на реках Мёне, Эдер и Зорпе, в результате которых две плотины были разрушены, а одна, на реке Зорпе, частично повреждена. В результате случившегося вследствие этого прорыва воды из водохранилищ произошли обширные затопления и разрушения, а катастрофическое падение водного дебета вызвало снижение производства даже на тех предприятиях, которых разрушения не затронули. Потому что для производства одной тонны стали в зависимости от технологии и требуемого сортамента требуется от двадцати пяти до двухсот тонн воды. Причём этот эффект был достигнут при использовании всего лишь девятнадцати бомбардировщиков. По моему плану будет задействовано три полка, причём атаке должен будет предшествовать комплекс подготовительных мероприятий, сходных с уже мною озвученными в отношении удара по Плоешти. Так что я считаю себя вправе предположить, что эффект будет ещё больше. Хотя и так он оказался весьма значительным. Потому что, по произведённым уже позже расчётам, в случае разрушения всех трёх водохранилищ заводы Рура должны были сократить производство не менее чем на шестьдесят пять процентов. А если ещё несколькими последующими бомбардировками не дать возможности производить эффективное восстановление, то этот эффект может затянуться не менее чем на год, а весьма вероятно, и на полтора.
– Всего Рура? Си-ильно! – ахнул Бухарин. Триандафилов подтверждающе кивнул.
– А не подвигнет ли это Гитлера к немедленному заключению сепаратного мира с нашими союзниками? – задумчиво произнёс Сталин.
– Возможно, – пожал плечами Владимир Кириакович, – это вне пределов моей компетенции. Но, если честно, не думаю, что наши союзники по будущей войне на это пойдут. Точно не в сорок втором! К тому же, насколько я знаю, у Всеволода Николаевича есть предложения насчёт того, как можно добиться интенсификации немецких ударов в Средиземноморье в тридцать девятом – сороковом и начале сорок первого года, вследствие чего, по моим расчётам, союзники вполне могут к началу лета сорок первого года потерять Мальту и существенную часть Туниса, а при удаче даже и Александрию. И если это получится, то к маю сорок второго, когда я предлагаю провести эту операцию, они будут куда более злы на Гитлера. И куда более лояльно настроены к нам.
Все присутствующие перевели взгляд на Меркулова, он согласно кивнул и добавил:
– Да и не только. Я доложу об этом в свою очередь. – Все понимали, что его не зря оставили напоследок. Всеволод Николаевич явно будет докладывать вещи, не предназначенные для ушей как Ванникова, так и Триандафилова.
– А почему именно май сорок второго? – поинтересовался Киров.
– В разработанном мною плане последовательность уничтожения объектов согласована для достижения наибольшей суммарной эффективности. Причём на нескольких уровнях. Например, удар по румынским и венгерским нефтепромыслам не только сократит объём производства топлива, но ещё и резко урежет возможности немецкой промышленности по производству его морозостойких вариантов. Вследствие чего они неминуемо будут максимально затягивать переход на него, пытаясь выжать всё, что возможно, пользуясь летним топливом. Да и их так называемое зимнее в условиях нашего климата можно будет считать таковым весьма условно… А поскольку у нас имеется полная температурная карта территории СССР на сорок первый год, мной были произведены прикидки планов нескольких согласованных операций тактической авиации фронтов, которые позволят нанести удар по немецким аэродромам и выявленным скоплениям техники в тот момент, когда они будут крайне ограничены в возможностях противодействия и даже маневре. Именно вследствие того, что летнее топливо в баках не позволит самолётам взлететь, а танкам выйти из-под удара… И вот только после этого планируется удар по заводам синтетического топлива. То же и с бомбардировкой плотин. Она согласована с ударами по подшипниковым и моторным заводам. Да и именно к маю, то есть моменту окончания весеннего таяния снегов, плотины накапливают максимальный запас воды. За лето же, даже в случае успешного ремонта плотин, им удастся восстановить не более десяти процентов их объёма. А полное наполнение до прежнего уровня вообще может занять срок от полутора до трёх лет. В зависимости от того, насколько снежными будут зимы…
– То есть по Руру вы климатическую карту не имеете? – уточнил Сталин.
– Имею, но-о… только на вторую половину сорок третьего и сорок четвёртый год, – слегка замялся Триандафилов, после чего сокрушённо констатировал: – Виноват…
Когда закончили с докладом Владимира Кириаковича, стало понятно, что все устали. И Сталин предложил:
– А давайте сделаем перерыв на обед, после которого отпустим уже выступивших докладчиков. В докладе товарища Меркулова несомненно будет та часть, которую нашим… не побоюсь этого слова, героям, – он улыбнулся в усы, – не стоит слышать. Так зачем их держать? Это же наша не последняя встреча. Если и потребуется что-то у них уточнить – сделаем это в следующий раз! Так что пусть лучше едут к своим семьям. Мы и так слишком долго испытывали их терпение…
Так для Бориса Львовича и закончился этот тяжёлый день.
