На первый взгляд, многие популистские лидеры как будто бы соответствуют нашим ожиданиям, что они «такие же, как мы», что они «мужчины (и даже женщины) из народа». Но совершенно очевидно, что далеко не все лидеры такого рода вписываются в это определение. Дональд Трамп совершенно точно не «такой же, как мы» во всех смыслах этого слова. Вообще-то, похоже, что настоящий популистский лидер – на самом деле прямая противоположность «нам», т. е. обыкновенным людям. Он или она должен быть харизматической личностью, т. е. наделенным необыкновенными талантами. Был ли Уго Чавес обыкновенным человеком? Или он был особым, потому что в нем было «понемножку от вас от всех», как он любил говорить? На первый взгляд, может показаться, что логика представительства посредством механизма выборов применима и к популистам: политика-популиста выбирают за его выдающуюся способность видеть, в чем заключается народное благо. Это ничем не отличается от общих представлений о механизме выборов, согласно которым путем голосования выбирают «лучшего» (это дало повод некоторым экспертам утверждать, что в выборах всегда содержится элемент аристократизма; если бы мы и впрямь считали, что все граждане равны, достаточно было бы простой лотереи, чтобы заместить все должности, как это и происходило в античных Афинах). Может казаться, что избранный таким образом представитель лучше всех понимает, что такое благо для народа, потому что он похож на нас в каких-то важных аспектах, но это не обязательно. В конце концов, абсолютно похожих людей не бывает. Даже «слесарь Джо» в каком-то смысле особенный, потому что он более обыкновенный, чем все остальные.

Ключ к тому, как на самом деле устроено лидерство в популизме, можно обнаружить в предвыборных лозунгах австрийского крайне правого популиста Хайнца-Кристиана Штрахе (преемник Йорга Хайдера в качестве лидера Австрийской партии свободы): ER will, was WIR wollen («ОН хочет того, чего хотим МЫ»), что вовсе не то же самое, что «он такой же, как ты». Или другой лозунг: Er sagt, was Wien denkt («Он говорит то, о чем Вена думает») – а не «Он – это Вена». Или вспомним вымышленного политика из совершенно другой части света: лозунг Вилли Старка из «Вся королевская рать» (величайшего романа о популизме в истории литературы, в основу которого легли некоторые факты карьеры Хьюи Лонга в Луизиане) – «Я слушаю сердце народное».

Лидер правильно понимает то, о чем мы правильно думаем, а иногда он даже улавливает эту правильную мысль немножко раньше, чем мы сами. Осмелюсь предположить, именно эта идея стоит за столь частыми призывами Дональда Трампа в Твиттере: «ПОУМНЕЙ!» или «ДУМАЙ!» И все это не зависит от харизмы, и для этого вовсе не надо быть политическим изгоем. Конечно, если ты идешь против правящих элит, не принадлежа к ним, это вызывает больше доверия. Тем не менее, конечно же, есть случаи, когда популисты являются политиками-карьеристами: Герт Вилдерс и Виктор Орбан всю жизнь провели в парламенте. Это не помешало им быть популистскими лидерами.

Но что они на самом деле имеют в виду, когда утверждают, что являются нашими представителями и «лидерами»? Если исходить из наблюдений, которые мы успели сделать в этой главе, это представительство должно быть «символически корректным». Лидеру не обязательно обладать личной харизмой. Но он (или она) должен транслировать ощущение непосредственной связи с самой «сутью» народа, а лучше всего – с каждым отдельным человеком. Вот почему в кампаниях Чавеса фигурировали такие лозунги, как ¡Chávez es pueblo! («Чавес – это народ!») и ¡Chávez somos millones, tú también eres Chávez! («Чавес – это миллионы нас, ты тоже Чавес!»). После его смерти люди объединились под новым лозунгом: Seamos como Chávez («Будем как Чавес»).

Лидеру необязательно «воплощать» собой народ, как следует из таких утверждений, как «Индира – это Индия, Индия – это Индира». Но обязательно должно присутствовать ощущение непосредственной связи и идентификации с лидером. Популисты всегда стремятся к тому, чтобы, так сказать, вычленить среднего человека и по возможности вообще не привлекать сложно устроенные партийные структуры в качестве посредников между гражданами и политиками. То же самое относится и к журналистам: популисты всегда упрекают массмедиа за то, что те являются медиаторами, посредниками; строго говоря, в этом и заключается функция массмедиа, как следует из самого названия, но популисты считают, что СМИ просто искажают политическую реальность. Надя Урбинати придумала в связи с этим феноменом полезное, хотя и немного парадоксальное, понятие «прямое представительство». Идеальный пример – Беппе Грилло и его движение «Пять звезд» в Италии, которое буквально выросло из блога Грилло. Простой итальянец может выяснить, что на самом деле происходит, зайдя на сайт Грилло, и, выразив там свое мнение, тем самым идентифицироваться с Грилло как с единственным подлинным представителем и выразителем интересов итальянского народа. Вот как объясняет это сам Грилло: «Ребята, вот как это работает – вы мне сообщаете свое мнение, а я работаю усилителем». Когда grillini – так называют сторонников Грилло – в конце концов попали в парламент, Джанроберто Казаледжо, политтехнолог и сетевой администратор Грилло, заявил, что наконец-то в парламент прошло «мнение итальянского народа».

Вполне возможно, что твиттер Дональда Трампа должен был играть роль такой же приманки во время президентской кампании 2016 г.: «настоящие американцы», минуя массмедиа, получают прямой доступ (точнее, иллюзию прямого доступа) к человеку, который не просто знаменитость, а настоящий «Хемингуэй 140 знаков», как он назвал себя. Все то, что либералы от Монтескье до Токвиля восхваляли как умиротворяющее воздействие посреднических органов, оказывается сметено в пользу «прямого представительства» Урбинати. Все, что могло бы противоречить нашим представлениям, глохнет в эхо-камере Интернета. У Сети (и у лидеров вроде Трампа) всегда есть ответ – и он поразительным образом всегда именно такой, на какой мы и рассчитываем.

Бескомпромиссный антиплюрализм и принцип «прямого представительства» объясняют еще одну особенность политиков-популистов, которую обычно рассматривают отдельно от остальных. Я имею в виду то обстоятельство, что популистские партии почти всегда внутренне монолитны, а рядовые члены напрямую подчиняются единому лидеру (реже – группе лидеров). Конечно, «внутренняя демократия» политических партий – которую ряд уставов считает лакмусовой бумажкой, тестом на демократию и, следовательно, на легитимность (и в конечном счете легальность) партии – может быть во многом пресловутым благим намерением. Многие партии до сих пор являются, как говорил Макс Вебер, просто машинами для отбора и избрания лидеров, площадками для амбициозных политиканов, а не форумом для аргументированных дебатов. Это свойственно всем партиям; но популистские партии особенно склоны к внутреннему авторитаризму. Если есть только одно общее благо и только один способ подлинного его представительства (в отличие от либо узкопартийных, либо допускающих возможность ошибки представлений об общем благе), то разногласия внутри партии, которая претендует на то, чтобы быть единственным законным выразителем народных чаяний, недопустимы. И если может быть только одно «символически корректное» представительство настоящего народа – концепция, на которую, как мы уже видели, постоянно ссылаются популисты, – то нет особого смысла дискутировать по этому поводу

Крайний пример такого рода – партия Герта Вилдерса «Partij voor de Vrijheid» (PVV). Это партия одного человека не в переносном, а в самом буквальном смысле слова: Вилдерс контролирует все и вся. Изначально Вилдерс и его главный идеолог Мартин Босма хотели основать не политическую партию, а фонд. Юридически невозможно, но факт: сегодня PVV функционирует в качестве партии, в которую входит всего лишь два члена – сам Вилдерс и фонд «Stichting Groep Wilders» (единственный член фонда, как нетрудно догадаться, все тот же Вилдерс). Члены PW в парламенте – это просто делегаты (каждую субботу Вилдерс их жестко натаскивает, как они должны вести себя и как им заниматься законотворческой работой в парламенте). Примерно так же дело обстоит и с Грилло. Он вовсе не просто «усилитель», как он себя любит называть. Он контролирует «своих» парламентариев и изгоняет из движения всех, кто осмеливается выражать несогласие с ним.

Конечно, на практике популисты идут на компромиссы, вступают в коалиции и умеряют свои претензии на уникальное представительство народной воли.

Но было бы неверно считать, что они такие же, как и все остальные партии. Они не просто так хотят быть «фронтом» (Национальный фронт), «движением» или фондом. Партия – это всего лишь часть (народа), а популисты претендуют на то, чтобы выражать волю целого, без остатка. В реальной практике содержание «символически корректного представительства» народа может со временем меняться в рамках одной и той же партии. Возьмем Национальный фронт. При основателе партии Жане-Мари Ле Пене партия изначально была пристанищем правых экстремистов, монархистов и в особенности тех, кто не смог смириться с утратой Францией Алжира в 1960-х. Позже дочь Ле Пена Марин отказалась от исторического ревизионизма своего отца (который печально знаменит, в частности, тем, что назвал газовые камеры «историческими мелочами») и попыталась подать свою партию как последний оплот французских республиканских ценностей перед лицом двойной угрозы ислама и экономической диктатуры Еврозоны, навязываемой Германией. Каждое второе воскресенье мая Народный фронт проводит митинг у статуи Жанны д’Арк в первом парижском округе, символически выражая тем самым свою преданность идее независимости Франции и подлинно народного французского суверенитета. Времена меняются, а вместе с ними и способы, которыми можно активизировать идею «подлинного народа», выявляя главных врагов Республики.

Подобные трансформации легче осуществить, если базовый лозунг популистов будет оставаться, по сути дела, пустым. Какой смысл в лозунге «Сделаем Америку снова великой!», кроме того, что элиты обманули народ и что всякий, кто против Трампа, тем самым выступает против «величия Америки»? Какой другой смысл есть в лозунге Джорджа Уоллеса «Борись за Америку!» (общенациональная версия успешного лозунга «Борись за Алабаму!»), помимо того что Америку хотят принести в жертву и что все, кто критикует Уоллеса, автоматически становятся теми, кто отказывается защищать Соединенные Штаты?