136. Безымянная крепость. Богоубийство
Гоблин отчаянно рвался вперед. Мне дважды хотелось крикнуть ему, чтобы он летел не так быстро. Он мчался вдоль темной лестницы с такой скоростью, что я за ним не поспевал. Хотя на мне было черное одеяние Ворошков, скользящие удары о стены слишком действовали мне на нервы.
Мы не спустились даже до ледяной пещеры, где лежала Душелов, когда я не выдержал и крикнул, чтобы он остановился. И – чудо из чудес – на сей раз Гоблин меня услышал. И выслушал. И отреагировал, когда я сказал, что нам придется вернуться.
– Что? – Его шепот отозвался эхом, точно в старинном склепе.
– Мы не можем спускаться в темноте. Потому что забьем себя до потери сознания быстрее, чем окажемся внизу. Или, по крайней мере, зашибемся так, что перестанем соображать.
Гоблин издал звук, означающий неохотное согласие. Он и сам испытал парочку весьма неприятных столкновений.
– Поэтому нам нужно вернутся за лампами. – И почему я позабыл о столь очевидном? Наверное, потому, что был слишком занят, упорно размышляя над разными тонкостями и мелочами.
На лестнице было так тесно, что мы не смогли развернуть леталки. Пришлось двигаться задним ходом. Подъем оказался медленным, неловким и иногда болезненным. А когда мы добрались до начала лестницы, то ощутили еще большую неловкость.
Нас поджидали девочки и белая ворона. С таким ехидным видом, что не заметить это было невозможно. Дамы были одеты по-походному. Аркана помахивала фонарем.
На мгновение я ощутил совершенно необоснованную тревогу, потому что не прихватил с собой костюм Жизнедава. Он отлично подошел бы к ситуации. Но нужды в нем не было никакой.
Эти доспехи всегда были только костюмом, и ничем иным.
Шукрат тоже помахала фонарем. И засмеялась.
– Ни слова! – прорычал я.
– Разве я что-то сказала?
– Нет, зато подумала, дражайшая дочурка. Она подняла фонарь повыше, чтобы лучше разглядеть, во что я одет. Черная ткань моего балахона совершала медленные текучие движения, восстанавливая обширные повреждения.
– Ты не услышишь от меня ни слова, о ветеран. Ты ведь знаешь Шукрат. Она уважает старших, даже когда они совершают ошибки. Но сейчас я рассмеюсь. Только, пожалуйста, не делай поспешных выводов и не думай, будто я смеюсь над тобой. Аркана хохотала еще громче, чем Шукрат. Гоблин издал серию звуков, быстро исчерпав свой словарь.
– Он прав. Давайте сюда фонари. Нам нужно покончить с этим делом. – Я надеялся, что моя идиотская забывчивость не стала той мелочью, которая нас погубит. И что это последняя мелочь, о которой я по своей тупости позабыл.
Гоблин взял у Шукрат фонарь и снова направился вниз. Теперь он уже не так торопился. Возможно, его жажда мести начала слабеть.
Я взял фонарь Арканы. Белая ворона уселась на кончик моей леталки. И не успел я сказать, что поездка со мной может оказаться неудачной идеей, как Шукрат зажгла другой фонарь и стала помогать Аркане зажигать еще один.
Девочки ждали нас во всеоружии.
Я собачился с ними всю дорогу до ледяной пещеры. Это их только веселило. Они отказывались прислушиваться к моим предупреждениям.
Белая ворона решила, что для нее пещера древних – самое подходящее место. И ей лучше дождаться нас здесь.
– Только не прикасайся тут ни к чему! – взревел я. – Особенно к себе! – И шепотом добавил:
– Ну когда же я научусь держать свой длинный язык за зубами? – А ведь какой великолепной и замечательной иронией было бы то, что прикосновение птицы угробило бы Душелова – после стольких лет везения.
Гоблин снова заторопился. Я попытался его притормозить, но он сказал:
– С Киной что-то происходит! Она начинает шевелиться.
– Вот дерьмо!
Пока мы не добрались до черного барьера, сделать что-либо было невозможно. И тут у Гоблина сдали нервы. Он застыл, вспоминая ужас всех лет, проведенных по другую его сторону.
– Гоблин! Мы уже почти добрались. Нам нужно это сделать. И немедленно.
– Хоть я практически нечувствителен к сверхъестественному, но даже я ощутил близость Кины и ее настороженность. Но мы никак не могли быть тому причиной. Ее внимание сосредоточилось на чем-то другом.
– Давай! – приказал я, придав голосу властность.
Позади зашептались встревоженные девочки. Они ощущали гораздо больше, чем было доступно мне.
– А вы немедленно возвращайтесь наверх, – велел я. – Гарантирую, что потом вы будете очень рады, если послушаетесь меня. Особенно, если результат обернется не в нашу пользу. Гоблин! солдаты живут К нему вернулась былая храбрость. А может, и ненависть. Его лицо окаменело. И он двинулся вперед.
– Не торопись, – предостерег его я, когда он прошел сквозь черный барьер. – Девочки, я говорю серьезно. Возвращайтесь немедленно. Потому что должен уцелеть хоть кто-то.
И я пробился сквозь жуткий барьер следом за Гоблином, едва не наделав под себя от страха. Хоть я и велел Гоблину не торопиться, на раздумья времени у нас не было. Как только мы пересекли барьер, Кина узнала, что мы здесь. И ее медлительность станет нашим единственным союзником.
Оказавшись по другую сторону барьера, я быстро отлетел в нечто вроде прихожей перед входом в тюрьму Кины. Гоблин уже изготовился для атаки. Мне предстояло делать несколько дел одновременно: подбодрять его, готовиться к тому, что вот-вот произойдет, и вносить свою лепту, чтобы весь замысел сработал.
Нужно держать в голове всю картину. Сделать все в свое время, в нужном порядке – именно так, как обдумывалось последние несколько месяцев.
Едва Гоблин бросился вперед, я уложил свою леталку в угол у левой стены, затем распластался по стене и мысленно приказал черному балахону прикрыть меня и столб защитным барьером. Потом при тусклом и почти бесполезном свете отыскал нужную страницу в книжечке Первого Отца. В своей защите я оставил крохотную щелочку, сквозь которую увидел, как Гоблин подскочил к Кине и, к моему удивлению, нацелил копье Одноглазого ей в голову. Я ожидал, что целиться он станет в сердце.
Договорив заклинание, которое должно было уничтожить леталку Гоблина, я замуровал наблюдательную щелочку. А потом обозвал себя последней и гнуснейшей сволочью за то, что сделал.
Месяцами я упорно подыскивал себе оправдания. И действовал. Но сейчас это произойдет. А когда все кончится, мне придется жить с этой подлостью до конца своих дней.
Вселенная содрогнулась. Пещера, в которой лежала Кина, была большой, но все же замкнутой. И продукты этого катаклизма имели единственный выход – лестницу. На меня молотом обрушилась ударная волна.
Несмотря на множество слоев черного материала, меня расплющило по стене. Вселенная ревела и тряслась. Я поклялся, что если Кина окажется настолько могущественной, что сумеет уцелеть после такого, то я сам поступлю к ней на службу, потому что круче нее могут быть только те ребята, которые засунули ее в эту тюрьму. А их уже несколько тысячелетий никто не видел.
Грохот начал стихать, но я с трудом это осознал, потому что из-за безумного рева оглох.
Я надеялся, что девочки послушались меня и вернулись.
Я надеялся, что взрыв не нанес ущерб где-то еще. Впрочем, такое маловероятно. В свое время мощное землетрясение раскололо равнину, но не повредило ни ледяную пещеру, ни тюрьму Кины.
* * *
Я мысленно приказал одеянию Ворошков приоткрыть щелочку. Если возникнет необходимость, если Кина все же уцелела, но ранена, я вытолкну наружу свой летательный столб и взорву его. И если переживу второй взрыв, то мне останется лишь надеяться, что я не скончаюсь от сердечного приступа или от голода, пока одолею несколько миль ступеней.
Защищающий меня материал настолько пострадал, что отреагировал на мою команду лишь минут через десять. Он дергался, морщился и полз, перемещаясь крошечными рывками, словно пытался исцелить себя.
Отыскав наконец глазок, я обнаружил, что смотреть не на что. В обители Кины все еще стояло ярчайшее сияние. Возможно, оно ослабевало, но происходило это очень медленно.
Прошло полчаса, прежде чем я смог разглядеть хоть какие-то детали, не повредив глаза. Оно и к лучшему. Как раз столько времени понадобилось моему защитному одеянию, чтобы более-менее исцелиться и расслабиться, позволив мне отойти от стены.
Эти балахоны очень умно сделаны. Они восстанавливаются достаточно долго, чтобы не дать их владельцу второпях совершить какую-нибудь глупость.
Я вскарабкался на леталку и медленно двинулся вперед, уже поняв, что моя защита не выдержала бы второго взрыва вскоре после первого.
Сперва я вообще ничего не смог отыскать. И лишь позднее, когда сияние еще больше ослабело, я стал замечать вонзившиеся в различные поверхности кусочки чего-то, что могло быть костями или зубами. От плоти – что Гоблина, что богини – не осталось и следов.
Я сомневался, что эти кусочки костей и зубов могли принадлежать простому смертному. Уж больно мощным оказался взрыв. Даже мощнее того, который уничтожил врата в мир Ворошков. Или наполовину разрушил дворец в Таглиосе.
Гибель Кины каким-то образом увеличила его энергию.
Мой столб тоже пострадал – двигался рывками и медленно реагировал на команды. Очевидно, его все же ударило обо что-то взрывом, хотя я и старался защитить его по мере своих возможностей.
Когда сияние еще больше потускнело, на том месте, где лежала Кина, я увидел нечто вроде длинной черной змеи. Если не считать меня, то был единственный не белый предмет во всей пещере.
Я осторожно приблизился. Это вполне могла быть кость мрака, покоившаяся рядом с сердцем Кины. И я уже приготовился поверить в то, что все увиденное и пережитое здесь окажется иллюзией.
Кина – Мать Обмана.
А одна из сильных сторон Обманников – их умение заставить человека сомневаться во всем и не верить никому.
Черный предмет оказался не змеей. А искривленным копьем Одноглазого. Оно на удивление мало пострадало от взрыва. Лишь немного погнулось и слегка обуглилось. Металлические инкрустации только чуть-чуть оплыли от нестерпимого жара.
Ого! Выходит, Одноглазый снабдил эту штуковину еще и искусными защитными чарами.
Я подобрал копье, проверил, надежно ли привязан к леталке, и дал ей команду вернуть меня на исходную точку.
