Эликсир Одноглазого не убивал страх, но лишь ненадолго отодвигал его. Страх был особого рода, не тот, что парализует или лишает рассудка. Но он пребывал во мне постоянно, не давая о себе забыть. Это раздражало до крайности.

Я взглянул на Дрему:

– Будешь ты когда-нибудь годен на что другое, кроме переработки жратвы в дерьмо?

Дрема сидел в сгущающейся тьме на тюфяке, прежде принадлежавшем матушке Готе. Он не только не выказывал признаков возвращения из нездешнего волшебного королевства, где пребывал его разум, но в последнее время почти не двигался. А если двигался, то с таким видом, словно это было для него мукой. Я стал опасаться, как бы нам не пришлось тащить его с собой на носилках. Кому из ребят такое понравится? Я относился к Дреме лучше всех, не считая разве что Бадьи, но и моя привязанность не простиралась настолько, чтобы мне захотелось переть этого малого на горбу.

Вообще-то у нас принято заботиться о своих. Но при этом подразумевается, что и свои будут заботиться о нас. Существовало немало прецедентов, когда Отряд прекращал страдания брата, становившегося для него обузой.

Дрема не отвечал. Он никогда не отвечал. Я перекатился на свою подстилку и попытался заставить себя не думать о необходимости снова подниматься в гору. Стоило об этом подумать, как мне становилось не по себе.

Я ощущал Душелова, но не мог обнаружить ее во всепоглощающей, кромешной тьме. На счастье, она тоже меня не видела – а возможно, я ее не интересовал.

Я чувствовал себя как во время блужданий с духом. Но в полной темноте, без каких-либо опознавательных знаков, у меня не было возможности двинуться куда бы то ни было.

Я просто парил во тьме.

И лишь постепенно начал осознавать, что я не один.

Кто-то наблюдал за мной. Или что-то.

Наблюдал тем внимательнее, чем явственнее я это осознавал. Тьма по-прежнему оставалась непроглядной, но в самой ее непроглядности я стал различать лицо. Красные глаза, желтые клыки, кожа, чернотой многократно превосходящая саму тьму, так что она казалась некой противоположностью света… Кина. Разрушительница. Царица Обмана. Мать… Тенеземцы полагали, что ей присуще не только злое, но и созидающее начало. Так или иначе, она обладала могуществом достаточным, чтобы заставить меня обделаться от страха. Если она проявит ко мне интерес.

Что и произошло. Ее малиновые глаза просверлили дыру в моей призрачной душонке. Огромное отвратительное лицо неожиданно сморщилось, словно высохшее яблоко в кожуре, сжалось и поглотило само себя, превратившись в рубиновую точку. Точка начала двигаться, а в моем сознании появилось отчетливое ощущение того, что меня желают о чем-то предупредить. Неужто Кина пытается связаться со мной? Но на кой я ей сдался? У нее и без меня есть через кого воздействовать на наш мир.

А есть ли?

Нарайян Сингх был пленником. Дщерь Ночи тоже – если она вообще осталась в живых. Последнее время никто не имел о ней вестей. А Госпожа давным-давно обрела свободу. Сейчас она была чем-то вроде пиявки, пьющей магическую энергию.

Возможно, в нашем мире богине не с кем было связаться. Кроме одного парня по имени Мурген.

Я последовал за красной точкой и оказался на усыпанной костями равнине. Раскинув крылья и громко каркая, я уселся на лишенную листьев ветку. На сей раз среди костей были разбросаны почти целые скелеты и еще не сгнившие тела. Встав на крыло, я проскользнул низко над ними. Навозные жуки, напуганные моей тенью, разбегались во все стороны. Странно, раньше я не видел здесь никого, кроме ворон.

Над горизонтом нависала, как башня тьмы, огромная черная грозовая туча, полнившаяся рокочущими кровавыми молниями. Хлопая тяжелыми крыльями, я устремился туда. Почему-то это казалось мне правильным. На мгновение облако открыло злобное лицо вампира и множество рук, приветственно потянувшихся мне навстречу.

На мгновение я потерял ориентацию, но тут же выправился и продолжал полет. Землю скрывала тьма, и лишь редкие огни указывали на человеческое жилье. Я склонил голову, пристально всматриваясь вниз. Глаза мои приспособились к темноте, но я не мог понять, где нахожусь, пока не опустился достаточно низко, чтобы различить заслоняющую звезды громаду Вершины к югу от меня.

Я находился не более, чем в ста футах над невидимой землей, когда земля вспучилась, закипела и стала плеваться фонтанами огненных брызг. Послышался грохот, на меня пахнуло жаром.

Черт, кажется, я не воображал себя вороной, а действительно превратился в нее. В белую ворону! И на самом деле находился там. Над мастерской Госпожи, в середине прошлой ночи.

Уклонившись от летевших в мою сторону огненных шаров, я спланировал вниз, за скалы, где можно было укрыться от нарастающего огненного шквала. Конечно, любое укрытие мало чего стоило. Я ведь знал, как легко прожигают камень шары новой конструкции.

Люди бежали со всех ног, но у большинства ноги оказались недостаточно резвыми. Или они поздновато пустились наутек. Некоторые еще выскакивали из-под земли, но земля уже горела у них под ногами. Неожиданно мой взор привлек блеск отражавшей разноцветные огни стали. Кто-то бежал в противоположную сторону.

Едва начался переполох, дядюшка Дой устремился к очагу пожара. Старина, ежели это и вправду был он, мчался с удивительной прытью. Захлопав крыльями, я тяжело поднялся в воздух и заскользил следом за сверкающим Бледным Жезлом.

Оказывается, в первое время после отрыва от земли ворона чертовски неуклюжа. А дядюшка Дой – это действительно был он – отнюдь не желал насладиться моим обществом. Отточенный клинок сверкнул как молния и едва не настиг меня в полете. Такой быстроты и ловкости Дой не выказывал даже на тренировках. Меня спас лишь птичий инстинкт: крылья среагировали прежде, чем я понял, что мне грозит опасность. Я последовал за ним, оставаясь вне пределов досягаемости. Через некоторое время он выбрал себе наблюдательный пункт, опустился на колени и принялся ждать. Я нашел каменный уступ и последовал его примеру, проклиная безмозглых людишек, вырубивших поблизости все деревья.

Ждать дядюшке пришлось недолго: только-только чтобы перевести дух да продемонстрировать его фантастическую реакцию, позволяющую ему уворачиваться от огненных шаров. Затем земля разверзлась, открывая путь столбу темно-зеленого света. Задевавшие его огненные шары попросту соскальзывали. Свет был столь глубок, что едва ли его можно было заметить на сколько бы то ни было значительном расстоянии. Столб двинулся в мою сторону, а значит, должен был пройти мимо дядюшки. Но уже в следующее мгновение зеленый свет истаял, обнажив то, что находилось внутри.

По счастью, я был птицей, а дядюшка – стариком. В противном случае от любого из нас можно было бы ожидать какой угодно дури. Ибо мы увидели немыслимо прекрасную женщину, причем без единой нитки на теле.

Душелов.

Даже будучи птицей, я стал прикидывать, как долго не видел свою жену.

Воздух вокруг Душелова замерцал, рябью покрылось и ее тело. На сей раз она не устанавливала новое ограждение, а принимала иной облик. Сосредоточившись на превращении, она слегка утратила бдительность и проглядела дядюшку, слившегося с ночью так, что это сделало бы честь любому Обманнику. Я разглядел его лишь в тот миг, когда, материализовавшись за спиной Душелова, он обрушил страшный удар, который должен был рассечь ее до пояса.

Но она все же среагировала: попыталась уклониться и применила какую-то колдовскую защиту. Воздух взревел, она повалилась вперед: не убитая, но, несомненно, серьезно раненая. Дядюшка Дой подскочил, чтобы добить ее. С сияющего Бледного Жезла струилась кровь. Но Душелов опять увернулась и вскочила на ноги. Дядюшка Дой готов был нанести удар, но вмешался случай. Разрядившийся от жара шест выпустил два огненных шара подряд, из-за чего он потерял время. Удар нанесла Душелов. Но на то, чтобы прикончить его, у нее просто не хватило сил. К тому же взрыв поднял всех на ноги, и ей не стоило задерживаться.

Она поплелась прочь, собирая остатки сил, чтобы довести до конца преображение. Добравшись до того места, где была припрятана одежда, она уже стала Дремой. Это мигом расставило все по своим местам. Ясно стало, почему он в последнее время был совсем плох. Но где же сам паренек? Я был чертовски зол.

Слетев вниз, я уселся дядюшке на грудь и принялся клевать и бить его крыльями, покуда не заставил повернуть голову набок. В противном случае он захлебнулся бы собственной кровью. Затем я отправился за Душеловом.

Но она исчезла. Следов обнаружить не удалось, но этого и не требовалось. Ведь в то утро, когда я проснулся, полагая, что почти не смыкал глаз, Дрема находился в моем бункере.

Это проясняло и гибель Копченого: не зря тогда у мнимого Дремы дернулась щека. Душелов поняла, что ее могут выследить, если кто-нибудь вздумает с помощью Копченого выяснить, что же случилось с бедным парнишкой.

Но теперь я знал ее тайну. По всей видимости, Кина оказалась более могущественным привратником, чем полагала Душелов. Возможно, богиня обладала своеобразным чувством юмора: она использовала ворону, чтобы выследить владычицу ворон.

Я пристроился на крыше своего бункера. Тай Дэй фыркал и храпел: сказывались последствия контакта с сокровищами Одноглазого. Изнутри тоже доносился могучий храп, и поскольку Дрема находился снаружи, следовало предположить, что мой. Выходит, Сари была права, уверяя, будто во сне я реву, как голодный медведь.

А я-то ей не верил. Трудно было поверить, что мы все заснули после такого тарарама. Должно быть, Душелов напустила на нас сонные чары. Я преодолел искушение слететь вниз и украдкой заглянуть в дверной проем, решив, что мне не понравится глядеть на себя со стороны.

Из тьмы выступил Дрема.

Для столь тяжело раненой Душелов двигалась с удивительной скоростью. Ни один нормальный, здоровый человек не пробежал бы такое расстояние за такое время. Надо полагать, не обошлось без волшбы. Я едва успел подумать о том, как мне удастся избавиться от облика белой вороны, – и это произошло. По-видимому, ключом явилось быстрое приближение Душелова. Ворона взлетела, а мой дух остался на месте. Я парил в воздухе и наблюдал. Движения Душелова замедлились: несмотря на магию, раны давали о себе знать. Я поднялся вверх и устремился в направлении, которое должно было обозначать завтра. Душелов не ощутила моего присутствия, хотя именно ее появление позволило мне избавиться от вороньей плоти.

Затем была ночь, которую я покинул. Все, включая меня, храпели, как черти, в бункере. Мне же была предоставлена возможность свободно блуждать по миру духов.