Сон был полон сновидений. Что и не удивительно. В последнее время большую часть жизни – и отсыпаясь, и бодрствуя – я проводил в мире сновидений.

Первым делом меня занесло в долину смерти. Она выглядела так, будто подверглась воздействию какой-то могучей и беспокойной силы. Разбросанные кости перемещались с места на место, словно не валялись на земле, а колыхались на поверхности моря. Из разрозненных костей сами собою собирались целые скелеты.

Они поднимались, бесцельно блуждали несколько секунд или минут, после чего рассыпались снова. Куда бы я ни направился, черепа поворачивались вослед и таращились на меня пустыми глазницами. Вороны пьяно каркали с ветвей редких, искореженных деревьев. Взлетать они боялись, а тех, которые все же пробовали, невидимая сила увлекала вниз. Они падали и бились среди костей, как угодившие в паутину мухи. Свинцовое небо быстро затягивали темные тучи. Яростные порывы ледяного ветра со стуком переворачивали кости.

Запах Кины был силен, но самой ее я не видел. Однако чувствовал за спиной какое-то постороннее присутствие. Чувствовал, но не мог обернуться достаточно быстро, чтобы выяснить, в чем дело.

Быстро не быстро, но обернуться мне удалось. Поняв, что до известной степени обстановка мне подконтрольна, я мысленно пожелал убраться с равнины. Что и произошло, хотя легче мне от этого, само собою, не стало.

Я оказался в ледяных пещерах с замороженными стариками. Старцы не издавали ни звука – но, тем не менее, каким-то образом переговаривались. Ветер нес с собой что-то странное. Запах Кины был силен и в пещерах, но богиня не появлялась. Некоторые старцы открывали глаза и провожали меня взглядами. И снова я ощутил сзади чье-то присутствие, но, обернувшись, никого не увидел. Худобедно, но я действовал по собственному усмотрению. После долгого пути по тоннелю мне удалось добраться до места, где на аналоях покоились Книги Мертвых. Первая, та, которую переписывала Дщерь Ночи, была открыта близ самого начала. Здесь запах Кины ощущался с особой силой. Мне не было никакого резона оставаться в этом месте, и я попытался припомнить, как убрался отсюда в прошлый раз. Кажется, просто этого захотел.

Пришла тьма.

Мне невольно вспомнились слова Нарайяна Сингха – «Тьма приходит всегда».

На сей раз она пришла надолго. Настолько, что во мне начал зарождаться страх. Я задумался над тем, насколько же прав Нарайян Сингх. Тьма может существовать под тысячью имен, в тысяче времен и исходить из тысячи направлений, но, так или иначе, она действительно приходит всегда.

Когда наконец появился свет, я обнаружил себя высоко в небе. Гораздо выше облаков, которые начинали затягивать небосвод, когда я направлялся к своей постели. Под куполом звездного неба. Запомнив как ориентир походившее на кинжал звездное скопление на севере, я со всей доступной скоростью нырнул под облака. И в считанные секунды оказался над кронами деревьев: макушки скребли бы меня по пузу, будь у меня здесь хотя бы некое подобие тела. Возможно, мне удалось бы научиться получать удовольствие от подобных прогулок, но мешало навязчивое ощущение постороннего присутствия за спиной.

Внизу царил мрак. Весь мир источал страх, словно и животные, и деревья, и даже скалы замерли в ожидании чего-то ужасного. Я отыскал деревеньку: несмотря на поздний час, там никто не спал. Люди прятались по домам, сбившись в плотные кучки. Матери крепко прижимали к груди младенцев. Домашний скот находился в тех же помещениях, что и люди. Разговоров почти не было, слышался лишь детский плач.

Откуда они узнали о случившемся на Вершине? Возможно, какие-то колдуны напророчили им, что сегодня ночью падут Врата Теней? Или были явлены знаки? Предзнаменования, которых я не увидел? Впрочем, почему я решил, будто им что-то известно? Их страх мог не иметь никакого отношения ни к Хозяину Теней, ни к Черному Отряду.

Я устремился вперед, туда, где вдали поблескивали случайные огни. Должно быть, огни домашних очагов.

Борьба с Тенями еще не завершилась. Ночь была на удивление долгой. Но Врата Теней не рухнули. Пока еще не рухнули. Длиннотень оставался в живых.

Припомнив, что без Копченого я в состоянии приблизиться к любой из тех женщин, которых он с завидным упорством именует самой тьмой, я направился к то вспыхивавшему, то гаснувшему поврежденному куполу Длиннотени.

Душелов выглядела неважно, но уже поднялась на ноги и теперь пыталась привести в чувства Ревуна, едва ли осознававшего, где он и что с ним.

– Давай пошевеливайся, никчемный мешок тряпья, – кричала она визгливым голосом торговки с рыбного рынка. – Нам нужно убираться отсюда, да поскорее. Пока моя ненаглядная сестрица не сообразила, какую прекрасную возможность она упускает!

Я знал, что благодаря моему предупреждению «ненаглядная сестрица» уже направлялась сюда, и удивлялся лишь тому, отчего она добирается так долго. По-видимому, события последнего часа добавили ей осторожности. Что представлялось не лишним, если принять во внимание необходимость ползти по длинному, тесному тоннелю, а потом блуждать по запутанному лабиринту темных коридоров, где за каждым углом может таиться готовая броситься на спину невидимая смерть.

Ревун издал крик, нечленораздельный, но имевший вопросительную интонацию. Он еще не понимал, где находится, и полностью сосредоточился на попытках заставить повиноваться собственные ноги.

Душелову тоже приходилось заботиться о своей спине. Она произнесла какое-то заклятие и сотворила ярко светящегося червячка, который облазил все закоулки в перевернутой вверх дном палате. Он вспугнул несколько крошечных Теней, но не смог их уничтожить.

Они оказались куда ловчее и с легкостью ускользнули от сгустка света.

Душелов выругалась. Тени метнулись к Длиннотени. Он пребывал едва ли не в худшем состоянии, чем Ревун, но зато в Тенях понимал больше всех остальных. Он промямлил какое-то заклинание, и маленькие Тени вновь устремились к его врагам. Похоже, пока Длиннотень жив, борьбе не будет конца. Чего-чего, а упорства этому дерьму не занимать. Душелов влепила Ревуну затрещину. И снова заверещала голосом рыбной торговки:

– Давай пошевеливайся! Иначе всем нам конец! Если мы не… – Она явно уловила приближающуюся угрозу. Госпожа приближалась. – Она идет! – воскликнула Душелов совсем другим голосом – голосом испуганного ребенка: – Но как она смеет? У нее не может быть силы! Так не бывает!

Госпожа уже поднималась по лестнице. И, похоже, ничуть не боялась встречи с сестрицей.

Она несла связку коротких бамбуковых шестов. Такую же, как и у каждого из дюжины сопровождавших ее людей. Замыкающие этого маленького отряда пятились, держа шесты наготове, чтобы отразить возможное нападение сзади. Запах страха перебивал «аромат» Кины. Душелов влепила Ревуну еще несколько оплеух, но без особого успеха.

Он держался так, словно был мертвецки пьян. Резко повернувшись к выходу, Душелов произнесла короткое, но, видимо, весьма действенное заклятье и, наложив на дверь чары, вновь занялась Ревуном.

Маленькие Тени снова попрятались по щелям. Дверь начала светиться. По ее внутренней стороне пробегали цветные блики, соответствующие цвету шаров, ударявших снаружи. Душелов выхватила нож и разрезала на Ревуне одежду. Я не понимал зачем, покуда она, порывшись в неопрятных лохмотьях, не достала то, что искала. Лоскут шелка – в развернутом виде четыре фута на шесть – и маленькую связку прутьев.

Стоило ей произнести некое слово, как шелковый прямоугольник распрямился и поднялся с пола, закачавшись в воздухе, словно на колышущейся поверхности пруда. Из связки прутьев она быстро соорудила каркас. Работая, Душелов беспрерывно что-то бормотала: то ли заклятие, то ли проклятие.

Сооружение представлялось весьма непрочным, однако, когда Душелов сграбастала девочку и взобралась на ковер, он, хотя и провис, выдержал их вес.

Тут, наконец, очухался и Ревун. Брызжа слюной и дергаясь как припадочный, он нетвердым шагом направился к украденному у него средству передвижения. Интересно, подумал я, что еще припрятано у этого дерьма в рукаве. Наверняка, эта хреновина не последняя. Однажды сукин сын на полной скорости врезался в Башню, что в Чарах. Все считали его погибшим – мудрено выжить, навернувшись с такой высоты, но у него и на сей случай нашелся припасенный кусочек шелка.

Затем Душелов совершила нечто невероятное. Большую часть купола поглотил шар ослепительно-белого света. Вспышка была столь яркой, что высветила все до единой крадущиеся в ночи Тени, но одновременно ослепила половину пытавшихся их истребить людей. Когда свет истаял, третья часть купола исчезла. На этом месте зияла дыра. Схватив Ревуна за волосы, Душелов затащила его на ковер и, произнеся несколько слов, привела шелковый прямоугольник в движение.

Он взлетел, но, едва оказавшись за гребнем стены, начал снижаться. По направлению к скалам, туда, где охотились за всем живым и друг за другом злобные и беспощадные Тени. Душелову это отнюдь не нравилось, но ковер был перегружен. Коротышка смастрячил его для себя – на случай, ежели припечет, – а вовсе не для того, чтобы катать кого ни попадя.

Запах Кины усилился. Похоже, богиня возвращалась, и возвращалась в ярости.

Ей не нравилось, что похищали ее дочь.

Деточка оставалась внутри яйца: судя по тому, как Душелов затаскивала его на ковер, поверхность его была гладкой и скользкой. Дщерь Ночи не открывала глаз, лицо ее выглядело безмятежным, как и всякий раз во время общения с Киной.

Когда Госпожа и ее парни вломились в палату, Нарайян Сингх и Длиннотень стонали и корчились на полу. Выпущенные огненные шары мигом уничтожили прятавшиеся по углам Тени. В следующий момент поток тех же шаров полетел вдогонку Душелову и ее спутникам. В цель не угодил ни один, но наши солдаты внизу сообразили: в небе что-то летит. А летать могли только враги.

Между тем, гнев Кины уже переливал через край. В мире духов назревала страшная буря. Трупный запах стал просачиваться в реальный мир, да так, что у людей выворачивало желудки. Черные тучи скрыли последние проблески света. Земля содрогнулась.