36 
     
     Люди расступались, давая мне дорогу. Такое случается, если человек считает, что от него зависит, какое место он займет в истории: будет восславлен или заклеймен позором. Благодаря усилиям Костоправа все в Отряде признавали значение Анналов.
     Госпожа огляделась по сторонам, и на ее обычно бесстрастном лице промелькнула досада.
     – Похоже, – заметил я, – нас задержат здесь до тех пор, пока Бадья и его парни не убедят людей Могабы в том, что погода испортилась и им пора по домам.
     Погода и впрямь испортилась. Ветер крепчал, и становилось все холоднее. Над головой собирались темные тучи. Похоже, дело шло к снегопаду.
     – Ага. Будем надеяться, – сказал Лебедь. – Нам тоже не помешает спуститься с этих гор.
     Говорил он скорее не со мною, а сам с собой.
     – Я терпеть не могу горы.
     – Я тоже не в восторге от снега и холодов, – заметил я и тут же обратился к Госпоже: – Ты по-прежнему намерена избегать меня?
     – А что ты хочешь знать?
     – Ну например, как тебе удалось восстановить былую мощь. Я думал, после той истории в Курганье ты лишилась ее навеки.
     – Я ее украла. Но вообще-то это не твое дело.
     Ее поклонники рассмеялись, главным образом потому, что надеялись таким способом подольститься к ней.
     – Ты снова видишь сны?
     Поразмыслив, она призналась:
     – Да.
     – Я так и думал. Ты выглядишь малость потрепанной.
     – За все нужно платить, особенно если играешь по-крупному. А как насчет тебя, летописец?
     Я поймал себя на том, что предпочел бы не рассказывать. Особливо перед этими парнями. Но пересилил себя.
     – Пару раз в моих снах появлялось нечто, что могло бы быть Киной. Вот я и подумал, может, в то самое время она беспокоила тебя?
     Услышанное явно заинтересовало Госпожу. Она задумалась, а через некоторое время сказала:
     – Когда это случится снова, заметь время. Если сможешь.
     – Попробую. А как тебе удалось выйти целой и невредимой из противоборства с Киной?
     – То была вовсе не Кина.
     Не моргнув глазом, Госпожа перешла на грохгор, почти забытый язык, которому я выучился от бабушки, чьи соплеменники полегли в войнах, когда сколачивалась империя Госпожи. Бабушки давно не было в живых, матушки тоже, а я не говорил на этом языке с тех пор, как записался в Отряд. Разве что ругался.
     – Как ты… – Я осекся и торопливо забормотал: – Откуда ты узнала, что я…
     – Капитан был настолько добр, что велел скопировать твою работу и передал список мне. Там упомянут грохгор. Я не говорила на этом языке больше века, так что будь снисходителен к моим ошибкам.
     – У тебя получается совсем неплохо. Хотя и не понимаю, к чему такие старания?
     – Да к тому, что моя сестрица так и не удосужилась выучить этот язык. Так же, как никто из этой компании, половина которой явно шпионит за нами в чью-нибудь пользу.
     – Но с чего ты решила, что то была не Кина? Она ведь точь-в-точь соответствовала всем описаниям. Неужели я так обманулся?
     – То была моя драгоценная сестрица. Прикинулась Киной, да так, что наверняка одурачила не только наших, но и поклонников этой богини.
     – Но… Дщерь Ночи выглядела счастливой.
     – Я не могу касаться настоящей Кины, Мурген. Поверь мне. Именно потому я так плохо сплю. Настоящая Кина по-прежнему пребывает в трансе и соприкасается с миром только во снах. И мне приходится оставаться частью ее сновидений.
     – Стало быть, Кина существует в действительности?
     – Скажем так, существует нечто более или менее соответствующее этому определению. Я не уверена, что это «нечто» осознает себя как богиню, носящую имя Кина. Но оно – или она – действительно хочет принести Год Черепов. И действительно хочет освободиться от своих уз. Но эти эмоции – все, что мне удалось ощутить за долгие годы. То существо слишком чуждо для того, чтобы я могла понять его.
     – Как Праотец-Дерево?
     Ей пришлось призадуматься, чтобы вспомнить древесного бога, повелевавшего Равниной Страха и бросавшего ей вызов в те дни, когда она была Истинной Госпожой.
     – Я никогда не касалась его сознания.
     – А зачем твоей сестре притворяться Киной?
     – Мне никогда не удавалось понять, почему она поступила так, а не иначе. В ее действиях отроду не было никакой логики.
     Один да один для нее вовсе не два, а три не обязательно меньше четырех. Она способна прилагать невероятные усилия и растрачивать немыслимую энергию ради пустых капризов. Например, уничтожит целый город и даже не может объяснить зачем. Можно знать, что она делает, но не знать почему. Или наоборот, знать почему, но понятия не иметь что. Такой она была уже в три года – прежде, чем кто-либо успел понять, что и она обречена проклятию силы.
     – Ты и себя считаешь проклятой?
     Госпожа улыбнулась. А когда она улыбалась, ее красота становилась лучезарной.
     – Безумная сестра – вот мое проклятие. Это уж точно. Хотела бы я иметь представление, хотя бы смутное, почему она ничего не предпринимает – лишь наблюдает и постоянно напоминает о своем существовании.
     – Напоминает нам?
     – А разве тебе не осточертели эти паршивые вороны?
     – Не без того. Но я думал, что для нее главное – месть.
     – Будь у нее на уме только это, она прихлопнула бы меня давным-давно.
     За моей спиной нарастало нетерпеливое возбуждение. Все таращились на нас, пытаясь сообразить, что происходит. Раз мы с Госпожой выбрали для разговора никому не известный язык, значит, наверняка обсуждаем нечто важное и секретное.
     Лозан Лебедь выглядел уязвленным в лучших своих чувствах.
     – Прошу прощения, господин, – донесся до меня голос сзади. – Освободитель посылает вам уверения в совершеннейшем к вам почтении и интересуется, не благоволите ли вы утрудить-таки вашу задницу порученной вам работой? Он дал понять, что рассчитывает получить ответ до заката.
     Это прозвучало на языке, понятном всем. И основательно подняло настроение Лебедю. Даже Госпожа и та хихикнула. Мне показалось, что я покраснел.
     – Мне бы хотелось продолжить этот разговор, – заявил я Госпоже, которую подобная перспектива отнюдь не приводила в восторг. – Сейчас. – Теперь я обратился к посыльному, оказавшемуся племянником важного таглиосского генерала. – Я, пожалуй, сделаю то, о чем просит Старик.