Совещания штаба Могабы проходили в башне, на самой верхотуре; там имелась оружейная палата, устроенная Грозотенью ради забавы. Могаба полагал, что нам, мелкой шантрапе, помимо совещаний заодно и поупражняться не грех. Своего же боевого поста на стене он оставлять не любил, поэтому я мог рассчитывать, что совещание надолго не затянется.

Держался он вежливо, хотя всем было очевидно, как это трудно для него.

– Я получил твое донесение, – сказал он. – И нашел его не слишком внятным.

– Так и было задумано. Дабы посланник не разболтал новость всем и вся по пути к тебе.

– Из этого следует, что новость плоха.

Он говорил на диалекте Самоцветных городов, подхваченном Отрядом во время службы синдику Берилла. Чаще всего мы им пользовались, когда не желали быть понятыми местными. Могаба же говорил на нем оттого, что до сих пор недостаточно овладел таглиосским и без переводчика обойтись не мог. Он и по-самоцветски говорил с ужасным акцентом.

– Именно так и обстоят дела, – сказал я. Зиндаб, друг Могабы, перевел услышанное для присутствовавших таглиосских офицеров. – Гоблин и Одноглазый, – продолжал я, – говорят, что Тенекрут снова в полном здравии и нынче ночью собирается попышнее отпраздновать этот факт. Таким образом, этой ночью будет не обычный рейд, но мощнейший удар всеми наличными силами.

Дюжина пар глаз взирали на меня, моля, чтобы все сказанное мною оказалось чем-нибудь вроде очередной злобной шутки Гоблина и Одноглазого. Взгляд Могабы сделался ледяным; он смотрел так, словно старался запихать мои слова назад, в глотку.

Могаба не пользовался услугами этой пары, постоянно вызывавшей разногласия между ним и Старой Командой. Он был свято уверен, что колдунам, ведьмакам и прочим волшебникам, уж каким ни на есть жалким, все же не место среди воинов, коим положено полагаться лишь на собственную силу, сметку, волю и, может быть, еще на каменную твердость командира, если таковая имеется в наличии.

Гоблин же с Одноглазым – мало того, что колдуны, мало того, что неряшливы, недисциплинированны и вообще разгильдяи – так еще менее всех склонны признавать его, Могабу, лучшим приобретением Черного Отряда на все прошедшие и будущие времена.

А Тенекрута Могаба особенно ненавидел за то, что тот наверняка никогда не выйдет с ним, Могабой, на честный бой, каковой впоследствии был бы воспет в веках.

Могаба хочет занять место в Анналах, причем главное. И он его получит – однако не так, как ему желательно.

– У тебя есть соображения, как совладать с этой опасностью?

Голос Могабы не выказывал никаких чувств, хотя выздоровление Тенекрута наверняка здорово приблизило день и час нашего уничтожения.

Я поразмыслил над всеобщей невысказанной мольбой, однако Могаба явно был не в том расположении духа.

– Боюсь, что нет.

– И в книжках твоих нет ничего такого?

Он имел в виду Анналы. Костоправ уйму сил положил на то, чтоб заставить Могабу изучить их. Ворчун здорово умел отыскивать в них похожие случаи и принимать их к сведению – в основном потому, что не очень доверял своим командно-стратегическим талантам. А вот у Могабы самоуверенности – хоть отбавляй. Всякий раз он находил повод уклониться от знакомства с историей Отряда. И лишь недавно для меня стало очевидным, что он не умеет ни читать, ни писать. В некоторых землях грамота считается делом немужским. Может, и среди наров в Джии-Зле было так, несмотря на то, что ведение Анналов – священный долг братии Черного Отряда.

– Очень мало. Существует лишь проверенная временем тактика, когда внимание колдуна отвлекается на второстепенную цель, где он причинит меньше ущерба, чем хочет. И продолжаешь так до тех пор, пока он не выдохнется, либо пока не сможешь подобраться к нему и перерезать глотку. Последнее нам не подходит – на этот раз Тенекрут будет осторожнее. Может, даже из лагеря не высунется, если только мы не выманим его.

Могаба кивнул. Услышанное его не удивило.

– Зиндаб?

Зиндаб – старейший и ближайший друг Могабы. С самого раннего детства. Ныне – его заместитель и командир Первого Таглиосского Легиона, лучшего среди таглиосских подразделений. И старейшего. Когда мы только-только прибыли в Таглиос, Ворчун назначил Могабу руководить обучением новобранцев, и этот Легион – его рук дело.

Зиндаба можно считать братом Могабы. Пожалуй, Могаба дорожит его добрым мнением больше, чем должен бы.

– Можно попробовать удрать, – отвечал тот. – Га-га-га! Шутка.

Могаба шутки явно не понял. А если и понял, то не нашел в ней ничего смешного.

– Отвлечь его с помощью артиллерии, – предложил я. – Если приблизится на выстрел – может, повезет его прищучить.

Так мы поступили во время той великой битвы, закончившейся тем, что нас заперли здесь. Нам повезло: мы остались живы, чтобы затем немедля влипнуть в громадную кучу дерьма. Однако устранить Тенекрута полностью не получилось…

– Сыграем на быстроте маневра, – решил Могаба. – Выстрел – смена позиции. Прямое столкновение будет для нас гибелью. В качестве прикрытия используем анфиладный огонь, чтобы противник не мог сосредоточиться на чем-то одном. Глаза в глаза становиться нельзя.

Могаба посмотрел мне в глаза. Ему нужна была помощь Гоблина и Одноглазого, однако гордость не позволяла просить о ней. Он, помнится, высказывался в том духе, что волшбы не потерпит, потому как ей в Черном Отряде – не место. Колдовать – подло, бесчестно, и потому подобает лишь мошенникам. Настоящий мужчина не может лгать. Все это он втолковывал, в частности, нашей парочке клоунов всякий раз, когда видел их. И даже сулил им немалые выгоды в случае, если они оставят «его» Отряд.

Значит, помощи? Ну не забавно ли – какую гибкость приобретает человек, когда само разрушение заглядывает в глаза?

Хотя Могаба никогда не просил о колдовской помощи впрямую…

В общем, я не стал тянуть кота за хвост. И вообще-то привычки такой не имею, а тут вдобавок надеялся, что именно от этого его и передернет.

– Все мы, – сказал я, – сделаем все, на что способны.

Могаба моргнул. Среди множества качеств, не приличествующих воину-нару, значится и красноречие. На каком бы языке он ни изъяснялся.

Хорошо, что говорили мы на берилльском диалекте. Дискуссия наша длилась достаточно долго, и таглиосские офицеры уже начали сомневаться в кратком переводе Зиндаба. Мы всегда старались являть внешнему миру одно-единственное выражение лица. Это было особенно важно в отношениях с нанимателем. Потому что у этих господ в обычае – заранее вычислять, каким образом использовать нас, как только мы спасем их царственные задницы.

Считая братьев, принявших присягу с тех пор, как мы явились в этот «благословенный» край, а также наров и Старую Команду, нас сейчас шестьдесят девять человек. Главная защита Деджагора – десять тысяч плохо обученных таглиосских легионеров, какое-то количество бывших тенеземских рабов, хотя и добровольцев, но ни на что путное не годных, да немного джайкури, от которых пользы еще меньше. И с каждым днем они здорово убывают в числе. Старые раны и новые хвори прорежают наши ряды едва ли не быстрее атак неприятеля.

Могаба наградил меня легким поклоном – так у него выглядит выражение благодарности. Открыто благодарить не стал.

Зиндаб с Очибой, сдвинув головы, обсуждали только что полученные донесения.

– Времени на разговоры не осталось, – объявил Зиндаб. – Они вот-вот пойдут на штурм.

Говорил он по-таглиосски. Он, в отличие от Могабы, постарался освоить язык как следует. Теперь бьется в попытках понять культуру и образ мышления нескольких таглиосских народов – хотя они, на мой взгляд, диковаты.

– Тогда идемте по местам, – сказал Могаба. – Если не хотим разочаровать Тенекрута.

Вот он каков, Могаба, – любуйся, кто хочет. Он прямо-таки рвался в бой. Возбуждение его достигло невыразимых пределов. Ему не терпелось посмотреть, как его тактика поможет снизить наши потери.

Я вышел, не сказав ни слова. И не дождавшись команды.

Могаба знает, что я не считаю его капитаном. Как-то случилось нам об этом поговорить. Я не признаю его капитаном до голосования по всей форме. Хотя сам он, подозреваю, выборов не жаждет, боясь, что популярность его до капитанского уровня не дотягивает.

И я выборов торопить не стану. Старая Команда может выбрать меня, а мне такая работа не желательна. Не подхожу я для нее, не могу я вести за собой! Я, черт подери, даже с Анналами с трудом справляюсь. В голову не идет, как это Костоправ успевал, занимаясь ими, еще и прочие дела решать? До своего участка стены я бежал.