Мы вышли с первыми проблесками света. Путь наш легко катился под уклон, и только в нескольких местах нас ждали трудности с каретой да фургоном Госпожи. К полудню мы достигли первых деревьев. Еще через час первая партия погрузилась на паром. К закату мы уже были в джунглях Длок-Алока, где всего-навсего десять тысяч видов различных букашек принялись терзать наши тела. И, что для нервов было еще хуже их жужжания, из Одноглазого забил неистощимый фонтан панегириков и од своей родине.

С первого дня моего в Отряде я пытался расспрашивать его о нем самом и его стране. И всякую — малейшую! — подробность приходилось вытаскивать клещами. Теперь же он изрыгал все, что кто-либо только пожелал бы знать, и еще более того. Кроме разве что причин, побудивших их с братцем сбежать из этакого-то земного рая.

То есть оттуда, где я сейчас сижу, вымучивая из себя самоочевидный ответ. Только безумец либо дурак станет подвергать себя пытке столь продолжительной.

А я-то тогда — который из двух?

Словом, мы прошли эти джунгли, что заняло два месяца. Сами они уже представляли собою значительное препятствие. Были они густы, и протащить сквозь них карету было, вежливо выражаясь, той еще работенкой. Другую трудность представляло местное население.

Нет, они не проявляли недружелюбия. Зачем? Нравы их были куда проще, чем наши на севере. Эти гладкие, восхитительные, смуглые красули никогда не видали таких парней, как Мурген, Масло с Ведьмаком и их солдаты, а потому все желали чего-нибудь новенького. И наши пошли им навстречу.

Даже Гоблин имел достаточно успеха, чтобы с его уродливой физиономии не сходила обычная улыбка от уха до уха.

Ну а бедный, злополучный, угрюмый старый Костоправ твердо держался среди зрителей и сердечно безмерно страдал.

Я не склонен предаваться усладительным поскакушкам от случая к случаю, когда надо мной простирает крылья нечто более серьезное.

Мое поведение не вызывало прямых словесных комментариев: порой у наших находится достаточно такта. Однако я уловил немало насмешливых взглядов искоса. В настроении для самокопания я становлюсь молчалив и не подходящ для компании людей либо зверей. А когда я понимаю, что на меня смотрят, во мне пробуждается естественная застенчивость или же отвращение, и тогда я ничего не предпринимаю — неважно, сколь прозрачны намеки.

Так вот и сидел я сложа руки и чувствовал себя отвратительно — боялся, что ускользнет нечто важное, а я, сообразно обстоятельствам, не смогу ничего сделать.

В старые дни жизнь, безусловно, была легче!

Но настроение мое улучшилось, стоило только нам отмерить последние мили непомерно буйной растительности, поднявшись по усеянному роями насекомых склону и вырваться наконец из джунглей на высокое степное плато.

Здесь я счел самой интересной стороной Длок-Алока тот факт, что Отряд не привлек там ни единого новобранца. Это показывает, насколько мирно тамошние люди уживаются со своим окружением. И до некоторой степени характеризует Одноглазого с его покойным братом.

Что же они такого натворили? Примечательно, что он избегал всяких разговоров о своем прошлом, возрасте и происхождении, пока мы были в джунглях, имея при себе Лысого с Сопатым. Словно кто-то мог вспомнить вдруг пару подростков, что-то натворивших множество лет назад.

Лысый с Сопатым надули нас, едва мы вышли за пределы их страны. Они заявили, что лежащих дальше земель не знают и не ведают. (И пообещали подыскать для нас пару достойные доверия туземцев). Лысый объявил, что собирается повернуть назад, невзирая на все предыдущие договоренности. (Сказав, что в качестве посредника-переводчика нам и Сопатого за глаза хватит.) Что-то ведь должно было случиться, чтобы он так поступил! Я не стал с ним спорить — он уже принял решение. Я просто выплатил ему только часть обещанного гонорара.

Пугало меня то, что Сопатый собирается остаться. Этот тип оказался второсортным — как бы младшеньким — духовным братом Одноглазого. Проказлив был примерно так же. Наверное, есть что-то такое в воде Длок-Алока. Хотя Лысый и прочие, встреченные нами, были, в общем, вполне нормальны…

Возможно, это мой личный магнетизм привлекает таких, как Одноглазый с Сопатым.

В недалеком будущем нас, без сомнения, ожидало крупное веселье. Два месяца Одноглазый изгалялся над Гоблином и не получил в ответ ни единой искорки. Когда гром наконец грянет, это будет потрясающе!

— Ну вот, теперь все меняется местами, — сказал я Госпоже, когда мы вдвоем обсуждали текущие дела. — Пожалуй, Одноглазый — вроде как случайно — подхватит какую-нибудь паршу, а Гоблин окажется вроде как ни при чем.

— Может, это потому, что мы пересекли экватор. Времена года меняются местами.

Этой реплики я не понял и размышлял над нею многие часы. И тогда до меня дошло, что ничего она не значила. То была просто одна из чудных твердокаменных шуток Госпожи.