Местность вокруг церкви аббатства Сен-Дени в окрестностях Парижа не слишком привлекательна. Не радует глаз и сама церковь, когда видишь ее впервые, выезжая из унылых городских кварталов. Здание церкви приземистое, кривобокое и какое-то неухоженное. Но я приехал не любоваться архитектурными красотами, меня интересует то, что находится внутри. И, как только глаза привыкают к темноте, я начинаю понимать, что не буду разочарован. Первое, на что я обращаю внимание, – это ощущение вертикали, уносящейся ввысь, возникающее благодаря рядам колонн, которые поднимаются прямо к крыше. Несмотря на мрачный серый камень, интерьер храма довольно светлый по средневековым стандартам из-за большого числа окон с витражами и изящества пилястров между ними. Ближе к алтарю начинает преобладать темно-синий цвет. Создается впечатление, что он даже усиливает солнечный свет, попутно изменяя его цвет. Стекла других цветов в витражах отбрасывают на пол полоски света, напоминающие россыпи драгоценностей. Преобладающее же синее свечение не сосредоточено в одном месте, а распространяется повсюду и медленно облекает меня самого. Возникает загадочное ощущение погружения в подводные глубины.

Церковь Сен-Дени – прототип готического собора, грандиозное творение знаменитого аббата Сюже. Мы склонны воспринимать готическую архитектуру как тяжелую и мрачную, но здесь это совсем не так. Синее стекло, один из множества прекрасных новых материалов, которые использовал аббат для создания максимального впечатления, сосредоточено в окнах восточной оконечности храма, где глаза молящихся встречаются с лучами утреннего солнца. Сюже говорил, что церковь «сияет изумительным непрерывным светом».

В тех местах, где некоторые окна были восстановлены в XIX веке, в замененных стеклах цвета ярче, детали проступают более зримо. Но исходный готический синий цвет до сих пор остается столь же ярким, как и прежде. По окну с изображением Рождества ясно, что средневековые мастера знали, что этот цвет имел особый смысл: сам Христос окутан густым синим цветом, и Мария тоже в синей накидке.

Синий цвет всегда было сложнее всего получить естественным способом, и часто он казался столь же недостижимым, как и само небо. Но Сюже сумел воспользоваться новооткрытыми источниками высококачественного синего цвета, который стали получать из руд на тот момент еще неизвестного металла кобальта. С помощью соединений кобальта можно достичь в пять раз большей яркости цвета, чем с помощью каких-либо других красителей, применявшихся для стекла, а доступность этих удивительных минералов породила в XII столетии моду на синий цвет. Следуя примеру Сен-Дени, вначале Шартрский собор, затем собор в Ле-Мане и другие крупные церкви той поры стали с гордостью демонстрировать в своих окнах «драгоценный сапфир». Вдохновленные успехами стеклодувов, представители других ремесел начали гораздо шире использовать в своей работе синий цвет: в эмали, живописи, одежде и геральдике. Синий и голубой цвета сделались главными цветами одежд Девы Марии и благодаря такой освященной церковью связи стали официальными цветами французской монархии. Выехав из Сен-Дени и направляясь в Париж, я вдруг начинаю понимать, что синий цвет повсюду: на традиционных сине-белых эмалированных табличках с названиями улиц и на вывесках метро.

К концу столетия потребность церкви в синем стекле была уже настолько велика, что возникла необходимость для ее удовлетворения прибегать к другим его источникам – меди и марганцу. Но они оказались значительно менее стойкими и за прошедшие столетия выцвели. Кобальтовая же синева в Сен-Дени и в других местах, где он использовался, осталась и по сей день столь же яркой, как и во времена Сюже, а его «светоносная тьма» некоторыми рассматривается в качестве идеального воплощения «Божественного присутствия».

Путем анализа характерных примесей, как в случае с детективом, исследующим грязь на туфле, в принципе, можно отследить источник того или иного минерала. На практике, правда, работа по сопоставлению элементов, обнаруживаемых в завершенных артефактах, с составом определенных руд только начинается. Тем не менее имеются веские основания предположить, что «синева Сюже» прибыла из персидских копей. Торговцы могли привезти оттуда необогащенную смальтитовую руду – или ее стекловидные производные, известные под названием «смальта», – непосредственно во Францию, но полностью быть уверенным в этом невозможно, так как средневековое стекло часто изготавливалось из переработанного римского стекла или кусочков византийской мозаики, материал для которых доставлялся из той же Персии.

Смальтит – блестящий минерал серого цвета, по которому невозможно судить о том ярком цвете, что в нем заключен. Оксид кобальта, который получают из него путем обжига в присутствии воздуха, тоже довольно тусклый. И только когда названный материал сплавляют с кварцем или углекислым калием, в результате возникает смальта ярко-синего цвета. Как стеклоподобный материал, смальта идеально подходит для включения в стекло или керамику, но, несмотря на ее очень яркий цвет, для живописи в качестве пигмента она мало пригодна. Если ее очень мелко растереть, она начинает не столько отражать синий цвет, сколько рассеивать свет, отчего кажется бледной. Если же смальту растирать не так мелко, то поверхность масляных красок становится неровной. Тем не менее пигменты из смальты часто использовали художники XVI века в качестве основания, или они просто рассеивали (не слишком густо) смальтовую краску по изображенному на картине небу. Такие художники, как Тициан, часто изображали одежды синего цвета, время от времени используя смальту, но все-таки предпочитали для отделки ультрамарин, производившийся из лазурита.

Я покупаю небольшую баночку смальты в магазине, предназначенном для художников. В отличие от других пигментов, она представляет собой не порошок, а довольно зернистый состав наподобие мелкого песка. При очень ярком свете видно, что чрезвычайно насыщенный цвет на самом деле не такой ровный – цвет самого материала темнее, чем мне первоначально показалось, но он несколько осветляется мерцанием кристаллических гранул. Я смешиваю немного смальты с льняным маслом по образцу художников эпохи Возрождения. Смесь скрипит под шпателем, и по мере того, как жидкость распространяется по пигменту, он приобретает почти черный цвет. Когда я начинаю наносить краску на холст, исходный цвет возвращается, но каким бы тонким слоем я ни накладывал его, я никак не могу получить светло-голубого оттенка, только отдельные неровные вкрапления рядом с полосами исходного густо-синего цвета.

Повышению популярности синего цвета в XVI веке послужило обнаружение нового, на сей раз уже европейского, источника смальтита в давно разрабатываемых серебряных копях в горах между Саксонией и Богемией. Саксонские рудокопы, традиционно считавшиеся лучшими в Европе, тем не менее без особого энтузиазма отнеслись к добыче нового минерала. Их труд был чрезвычайно тяжелым и связан с воздействием опасных паров другого основного ингредиента руды – мышьяка. В своих несчастьях шахтеры винили маленького демона земли, именовавшегося Кобольдом.

Когда Фауст в одноименной драме Гёте в первый раз призывает Мефистофеля, ему по очереди являются представители четырех стихий: огня, воздуха, воды и земли, и землю представляет именно этот злой дух:

Норвежский композитор Эдвард Григ назвал свое короткое, но звучащее агрессивным рокотом фортепьянное скерцо «Сматрольд» (в значении «маленький тролль»). Немцы называют это произведение «Кобольд», но закрепившийся английский перевод «Пак (эльф)» не передает злобного и разрушительного характера данного персонажа.

Конечно, тот факт, что химический состав синего пигмента не был изучен и что входящий в него элемент не имел имени, не помешал ему пользоваться большим спросом на рынке. Так, в течение нескольких столетий кобальт процветал анонимно до того, как его наконец открыл около 1735 г. химик и инспектор шведского монетного двора Георг Брандт, установивший, что смальтит отнюдь не является простой смесью известных металлов с мышьяком, как предполагалось ранее. Он назвал новый металл кобальтом в честь упоминавшегося злого духа подземелий и в память о несчастных шахтерах, ставших его жертвами, а также, возможно, пытаясь очистить его имя от языческих ассоциаций и наделить его новыми ассоциациями в духе эпохи Просвещения.

Смальта идеально подходила не только для производства стекла, но также использовалась в производстве других материалов и в гончарном деле. Она – один из немногих красителей, которые сохраняют свой цвет при обжиге керамики. Более того, при нагревании синий цвет становится еще ярче. Другие цвета могут быть нанесены и после обжига, но возможность закрепить цвет под глазировкой гарантирует его преобладание. Самые ранние европейские товары, в которых присутствовал синий цвет, такие как вещи из майолики и фаянса, использовали кобальт из Персии. На нем же базировалось и производство стекла в Венеции. При сильном различии композиций декоративное синее стекло и керамику в христианском и исламском средневековом мире объединяло использование кобальта из упомянутого богатейшего источника. Сокровищем персидской цивилизации является мечеть шаха Аббаса I, построенная в начале XVII столетия в Исфахане. Ее фасад сверкает золотой арабской вязью на фоне синей глазури. Китайцы, использовавшие в своей керамике синий цвет с IX века, также черпали из персидских источников «магометанской синевы», дары которых доставлялись в Китай по Великому шелковому пути. Названное искусство достигло своего апогея во времена династии Мин. Мастера этого периода часто сводили свою палитру к одному синему цвету, предпочитая его стилизованный контраст со снежно-белым цветом фарфора более естественным тонам.

Перед моим мысленным взором предстает образ пыльных дорог, расходящихся на восток и запад от копей Персии и Саксонии к крупнейшим художественным центрам мира, подобно маршрутам авиаперелетов. Линии продолжают множиться. Фарфор династии Мин был впервые завезен в Португалию путешественниками, вернувшимися из дальних странствий, и позднее стал большими партиями ввозиться Голландской Ист-Индской компанией. Европейские гончары попытались превзойти искусство китайских мастеров, используя собственную смальту из Саксонии. Центром всей подобной деятельности стал Дельфт, и название города сделалось синонимом сине-белой керамики, которая в то время изготавливалась в Нидерландах. В 1708 г. новая технология обжига новой разновидности глин в более горячих печах наконец позволила европейцам выпускать фарфор, не уступавший китайскому. Королевский саксонский фарфор, производившийся в Мейсене в непосредственной близости от мест добычи смальты и новых разновидностей глины, вскоре стал выпускаться в массе вариантов, но одним из самых популярных был голубой мейсенский фарфор Zwiebelmuster с цветочным узором, отдаленно напоминавшим китайский оригинал. За короткое время по всей Европе возникла масса фарфоровых производств. Несмотря на появление новых пигментов, синие и голубые узоры, которыми многие из них покрывали свою продукцию с самого начала, сохраняли популярность.

В Британии большим успехом пользовался примерно такой же стиль, вдохновленный китайским фарфором. В XVIII веке он отличал продукцию фарфоровых фабрик Вустера и Споуда, которым удалось найти способы значительного расширения производства посуды. Одна из тогдашних композиций под названием «Ивовый узор» продается до сих пор. Первым английским производителем тонкого фарфора был Уильям Кукуорти, аптекарь из Плимута, основавший собственную фабрику после открытия залежей каолина в Корнуолле. Он также сыграл ключевую роль в торговле смальтой в Британии. Многое в успешности бизнеса Кукуорти объяснялось местом расположения его производства. В оживленном морском порту он имел доступ к самому экзотическому сырью, привозимому в Британию из самых отдаленных уголков света. Он покупал виргинскую гончарную глину и химические вещества, из которых составлял лекарства для отправляющихся в плавание матросов. Он признавал превосходство саксонской смальты и стремился получить монополию на приобретение этого импортируемого в Британию материала. Когда Кукуорти позднее перенес свое фарфоровое производство в Бристоль, он получил возможность контролировать ввоз смальты, которая по реке Северн поднималась в центр гончарных промыслов, где в 1784 г. фабрикант по имени Споуд начал применять печать на керамику методом перевода, используя кобальтовую подглазурную краску, в результате чего появился самый яркий синий английский столовый фарфор.

Смальта Кукуорти вскоре приглянулась и производителям стекла. Бристоль был одной из вершин в «торговом треугольнике», связывавшем Британию, Африку и острова Карибского моря посредством работорговли. Сахар, прибывавший в Бристоль с плантаций в британских колониях в Карибском море, был стимулом для создания местных винокуренных заводов, а те в свою очередь порождали спрос на бутылочную тару. Бутылки были одним из множества товаров, поставляемых в Африку и в другие места, входившие в состав печально известного треугольника.

Хотя цветное и бесцветное стекло практически одинаковы по химическому составу и характеристикам, но на цветное стекло акцизный сбор был меньше, чем на нецветное, так как последнее предназначалось для производства посуды, оконных стекол и светильников. И вот, чтобы избежать бóльших налогов, производители бутылочного стекла начинают окрашивать свою продукцию. Ко второй половине XVIII столетия Бристоль уже славился цветным стеклом: наряду с зеленым и коричневым, которое было обязано своим цветом железу, появилось и темно-синее на основе смальты Кукуорти. Большинство бутылей не заслуживали ни малейшего внимания, но те, что были сделаны из синего стекла, отличались несомненной новизной и были бесспорно красивы. В пору расцвета георгианского стиля из такого стекла изготавливались графины и бокалы, которые пришлись по вкусу процветающим бристольским купцам и нуворишам из близлежащего Бата и округи. Тем не менее упомянутый бум продолжался очень недолго. За потерей колоний в Америке в результате Войны за независимость последовало и крушение всего названного производства, от которого осталось лишь название «Бристольское голубое стекло».

В 1996 г. Harvey’s, компания-импортер хереса, на протяжении многих лет базировавшаяся в Бристоле (а ныне поглощенная каким-то вездесущим международным конгломератом), решила отметить свой столетний юбилей, разлив свой самый популярный херес Bristol Cream в бутылки синего стекла.

Я приобрел смальту в знаменитом старом магазине для художников «Дж. Корнелиссен и Сын» в Блумсбери. Магазин выглядит примерно так же, как в те времена, когда Моне и Писарро покупали здесь все необходимое для своих пейзажей Лондона, а Андре Дерен нашел здесь новые яркие кадмиевые краски для создания психоделического полотна «Лондонский Пул». Простые деревянные полки возносятся от простого дощатого пола до самого потолка. Тюбики с красками расположились на полках на уровне глаз покупателя, но самое поразительное в магазине – это ряды громадных бутылей со стеклянными пробками, содержащие порошки пигментов ослепительных оттенков. Вот он, чистый цвет! Кобальтовая синь ярче и светлее моей рыжеватой смальты. Рядом с ней – марганцево-голубая, сказочно яркая, синяя краска с зеленоватым оттенком, основанная на манганате бария, а также разные варианты желтого и зеленого хрома, широчайший диапазон ярких кадмиевых красок и фиолетовый кобальт – оттенок, столь невероятный, что там, где его применяют, всегда возникают сомнения в естественности его происхождения.

Немного позже я заглянул в магазин фирмы «Корнелиссен», чтобы познакомиться с продавцом красок. Сюда на работу его заставило устроиться странное совпадение – его зовут Оле Корнелиссен. По происхождению он датчанин и утверждает, что не имеет никакого отношения к бельгийцу, который начал торговлю красками в 1855 г., да и пишет он свое имя по-другому. Я был несколько разочарован, когда узнал, что в его обязанности не входят поездки в отдаленные уголки света, где находятся залежи минеральных красителей. «Не знаю, бывали ли вы на рынке специй в Стамбуле?» – с раскаянием в голосе спрашивает Оле. Я утвердительно киваю. «У нас все совсем по-другому». Образцы заказываются у производителей и присылаются для оценки. При покупке почти никогда не учитывается то, где был добыт данный пигмент и где он прошел обработку. «Сиены», вероятно, все еще поступают из мест, расположенных неподалеку от Сиены, а медные краски типа Terre Vert – с Кипра, однако важнейшим соображением при покупке служит качество материала, а не его происхождение.

Приобрести здесь можно и старые пигменты, даже аурипигмент и реальгар, довольно древние желтую и красную краски, основанные на весьма неприятных сульфидах мышьяка. Их до сих пор покупают специалисты, реставрирующие работы старых мастеров. Часто краски совсем не таковы, какими кажутся. Даже черные и белые на самом деле далеко не черно-белые. Обычная сажа – угольный порошок, традиционно изготавливаемый с помощью масляных ламп, – на самом деле не черная, а темно-сине-серая. Шпинель черный, основанный на марганце и окислах меди, гораздо чернее. Оле демонстрирует мне остатки свинцовых белил, которые он надеется продать до того, как вступят в силу новые правила торговли химическими веществами, после чего художникам придется довольствоваться титановыми белилами. Подобная перспектива их совсем не радует. «Титан очень липкий, когда его начинаешь растирать, – поясняет Оле. – А свинцовые белила довольно эластичны, как и сам свинец». Свинцовые белила представляют собой карбонат свинца, изготавливаемый из листового свинца и мела. Смешанная краска из-за своей плотности тяжело лежит на кисти, а характер ее нанесения на холст и затвердевания нравится большинству художников.

Оле Корнелиссен сам не занимается живописью, поэтому ценит исключительно технические достоинства пигментов: «В основном их цвет, хотя его далеко не всегда бывает легко описать» – и удовольствие, которое ему доставляет найти какую-нибудь редкость. Один из его любимых пигментов – фиолетовый кобальт, на который я обратил внимание в магазине. Он одновременно светлый и очень насыщенный. «Один из немногих цветов, обладающих подобным качеством. Это очень насыщенный фиолетовый цвет одновременно светлый по тону, что очень сложно описать, не используя слово „флуоресцентный“».

Я оставлю Оле наедине с клиентом, художником по имени Аниш Капур, который заказывает тонну белил из карбоната кальция. «Один Бог знает, что он собирается с ними делать».