Никто не оставил такого следа в архитектурном облике Берлина, как прусский архитектор Карл Фридрих Шинкель. Хотя при необходимости он мог строить и здания в готическом стиле, прославился он своим неогреческим неоклассическим стилем, в котором величественная монументальность уравновешена блестящей прорисовкой деталей. Именно в этой манере он спроектировал многие из тех строений, которые придают Берлину его сегодняшний величественный облик: здание театра, Старую Пинакотеку, Академию пения, а также церкви, виллы и дворцы своих покровителей: короля Фридриха Вильгельма III и его наследника в находящемся неподалеку Потсдаме.

Все названные здания отличает простота и торжественность – то, что требовалось, чтобы подчеркнуть незадолго до того возвращенную независимость Пруссии от Наполеона и ассоциировавшегося с ним влияния вычурного французского стиля. Но внешность часто бывает обманчива. Шинкель начинал свою карьеру театральным декоратором – именно он придумал очень известный в истории искусства полусферический задник со звездами для постановки «Волшебной флейты» – и его порой больше интересовало впечатление, которое производят его произведения, нежели их подлинность. Так, статуи, что украшают карнизы и фронтоны его зданий, далеко не всегда изготовлены из камня или бронзы, как может показаться на первый взгляд, а часто из полого цинка. Шинкель также является автором «железного креста», высшей немецкой военной награды, однако, несмотря на название, даже она иногда частично делалась из цинка.

Цинк стал первым полезным металлическим элементом, который вошел в употребление, после железа, свинца и олова, открытых тысячи лет назад. В индийском тексте XIII века описывается, как получают цинк с помощью нагревания каламина, традиционного медикамента, который в основе своей является окислом цинка, вместе с органическими веществами. Это делает цинк единственным элементом, дату открытия которого можно определить и приоритет на открытие которого не принадлежит европейцам. Информация о цинке пришла в Европу через Китай, именно там использование цинка впервые получило широкое распространение. Известный алхимик Парацельс в XVI веке пересказывал слухи о новом металле, и очень скоро первые образцы изделий из цинка привезли на Запад торговые корабли. Но лишь в XVIII веке были обнаружены первые залежи металла в Европе, которые позволили там начать его выплавку.

Цинк занимает промежуточное положение между металлами древности и современными металлами, с большим трудом получаемыми из руд с помощью ухищрений науки и мощи, порожденной Промышленной революцией. Двусмысленность его положения еще усугубляется тем фактом, что на протяжении тысячелетий его использовали, не ведая о том, в виде латуни (сплава меди и цинка, известного задолго до самого цинка, так как залежи обоих металлов часто встречаются вместе). Цинку, конечно, быстро бы нашли и собственное применение, но, так как он пришел в культуру таким кружным путем, у него не было того культурного багажа, которым явно обладала медь в представлении Кристофера Рена.

У Шинкеля, взиравшего на пустые страницы истории цинка, возникло искушение их заполнить. Архитектор активно поощрял развитие цехов по отливке цинка, которые стали появляться в 1830-е гг. Он использовал металл для изготовления статуй и украшений для некоторых из своих поздних построек и убеждал других архитекторов следовать его примеру. Часто просто штампуемая из металлических листов, а не отливаемая «белая бронза» очень быстро сделалась популярной как материал для изготовления скульптур самого разного типа, особенно в тех случаях, когда из-за веса или цены настоящая бронза была недоступна. Вскоре буквально ежедневно начали штамповать популярные цинковые фигурки ангелов для кладбищенских надгробий и разнообразные садовые украшения.

Данная тенденция распространилась и на Соединенные Штаты, когда некто Мориц Зелиг бежал туда от революции 1848 г. в Германии и основал цинковый литейный цех в Бруклине. Его бизнес очень скоро расцвел, так как, подобно Шинкелю в Берлине, он приобрел широкую популярность среди мэров различных американских поселений, которым хотелось украсить подопечные им города возможно более внушительными скульптурными фигурами с минимальными затратами. Статуи Справедливости и мемориалы Гражданской войны, которые в настоящее время медленно разрушаются в парках и на площадях провинциальных американских городов, когда-то были скопированы со страниц торговых каталогов Зелига.

Рынок сбыта для цинка в архитектуре нашелся, но пока еще не сыграл существенной роли. Тем не менее одно весьма примечательное здание в Берлине ныне способно изменить ситуацию.

Конкурс на новый Еврейский музей в столице Германии (предыдущий был открыт в 1933 г. за три месяца до прихода Гитлера к власти) выиграл в 1989 г. Даниэль Либескинд. Из 165 представленных на конкурс проектов идея молодого американца, основанная на атональной музыке Шёнберга, произведениях Вальтера Беньямина и мотивах, вдохновленных другими еврейскими интеллектуалами, которым культурная жизнь Германии была обязана своим богатством, поразила жюри как наиболее яркая, наиболее сложная и… почти нереализуемая. На самом деле она оказалась вполне реализуемой, и по завершении строительства в 1999 г. здание уже воспринималось как настолько замечательное творение, что его открыли для публики, не дожидаясь заполнения экспонатами. Посетители платили за возможность пройти по пустым пространствам, напоминающим туннели, и по сужающимся коридорам, которые создавали впечатление искажения не только перспективы, но и самой силы притяжения, отчего у пришедших возникали самые невероятные ощущения.

Внешний облик здания не менее удивителен. Здание напоминает зубчатую тильду с отвесными стенами, со всех сторон заключенными в футляр цинкового параллелограмма. Узкие окна по диагонали прорезывают фасад, сталкиваясь друг с другом под самыми невероятными и абсолютно случайными углами, подчас создавая нечто, напоминающее разломанную звезду Давида или зигзагообразную тропу поисков и потерь.

Либескинд поясняет, что он выбрал цинк в качестве отклика на традицию, созданную Шинкелем, и как попытку создания некой гармоничной структуры с расположенным рядом Берлинским музеем, на окнах которого цинковые рамы. Однако существует и более глубокая символика этого металла, которая делает его выбор в данном случае особенно удачным. Как мне стало известно, в символике сновидений цинк ассоциируется с переездами. Значит, выбор цинка вполне оправдан для создания постройки, призванной запечатлеть вклад в немецкую культуру эмигрантов, которым вновь пришлось эмигрировать. Названная символика, вероятно, объясняется довольно поздним появлением цинка в истории химии, так что он не смог приобрести себе партнера в алхимическом танце, в котором металлы получали себе партнеров из планет солнечной системы. Медь, железо, олово и свинец – каждый из металлов связан с определенной планетой (в разных алхимических традициях с разными). Но цинк остался в одиночестве. Кроме того, цинк, как считается, символизирует движение к цели, что вполне подходит зданию, которое, по словам Либескинда, «всегда находится на грани становления».

Еще более очевидна связь цинка с церемониями защиты от распада и похорон. Когда Уильяма Дидса, журналиста, послужившего прототипом для главного героя романа Ивлина Во «Сенсация», послали освещать события войны в Абиссинии, все свои пожитки он положил в ящик из древесины кедра, обшитый цинком, чтобы отпугнуть муравьев. Цинк часто используют для обшивки гробов в качестве относительно дешевой и надежной альтернативы свинцу. Один из моих консультантов при написании этой книги, Андреа Селла, сохранил очень яркие воспоминания детства в Италии о подготовке к похоронам, которая сопровождалась звуком паяльной лампы, использовавшейся для запаивания цинка на гробе перед закрытием крышки. Немецкий художник Йозеф Бойс в ряде своих работ использовал цинковые ящики для хранения жира. Хотя наибольшего внимания критики удостоился именно жир, наряду с войлоком признаваемый наиболее значимым для Бойса материалом, цинк для него тоже очень важен, так как выбран прежде всего потому, что символизирует противоположности: яд и целительный бальзам, а также замок, который со временем неизбежно разрушается. В данном контексте здание, построенное Либескиндом, превращается в огромный саркофаг, метафорическую гробницу тел шести миллионов евреев, уничтоженных в годы Холокоста, а также и в средство сохранения памяти о них.

Цинк также используется для гигиенической транспортировки мертвых тел через государственные границы. Металл создает как бы двойной барьер. С одной стороны, он предотвращает проникновение загрязнителей, которые могли бы ускорить разложение тела, а с другой стороны, он способствует защите окружающей среды от загрязнения трупным веществом. В стихотворении Бертольта Брехта «Погребение подстрекателя в цинковом гробу» говорится об этом непроницаемом слое, который хранит зловещую тайну. Это стихотворение вместе с другим произведением Брехта «Борцам в концентрационных лагерях» было положено на музыку учеником Шёнберга Гансом Эйслером в его грандиозной «Немецкой симфонии». Эта симфония должна была исполняться на музыкальном фестивале в рамках Парижской всемирной выставки 1937 г., но нацисты своим давлением вынудили организаторов фестиваля предложить автору, чтобы вокальные партии заменили на вставки для саксофона и, таким образом, слова Брехта были выброшены. Эйслер, естественно, отказался вносить какие-либо изменения, и на фестивале было исполнено более раннее его произведение. «Немецкая симфония» впервые прозвучала лишь в 1959 г. Стихотворение Брехта начинается словами:

В Париже ассоциации с цинком более приятные. Повсюду, куда ни кинешь взгляд, крыши из светло-серых листов металла, изогнутых над мансардами. В какой-то момент цинк, вероятно, одержал верх над свинцом и шифером с весьма положительными последствиями: крыши больше не выглядят мрачными крышками, а изящно сливаются с молочно-голубым небом.

По ночам, правда, наибольшее количество цинка находишь в барах. В английском языке тоже масса метонимических образований с названиями элементов. Но именно в Париже в пору их расцвета, в начале ХХ века, бары стали называть «цинками». Жак Превер написал стихотворение о пьяной болтовне «цингёра» – как называли кровельщиков, что крыли крыши цинком – в таком баре, а Ив Монтан сделал из стихотворения известную песню «И праздник продолжается». Я обнаружил один из немногих пока еще уцелевших «цинков» на левом берегу Сены неподалеку от знаменитых кафе «Два маго» и «Кафе де Флор». Не исключено, что Эрнест Хемингуэй и Гертруда Стайн заглядывали и сюда тоже. В настоящее время бар входит в состав сети ресторанов, владельцы знают о его «цинковом» происхождении и, как видно, гордятся им. Стулья покрыты металлической краской, название ресторана вырезано из листового металла, меню оформлены в серых тонах. Остатки какой-то экстравагантной металлической конструкции в стиле модерн все еще поддерживают здание. Но пространства от старого «цинка» в нем осталось меньше, чем на длину руки бармена. Теперь здесь из цинка пюпитр метрдотеля со сложным барельефом, изображающим виноградную лозу с гроздьями и листьями на темно-сером металле. По всему же помещению протянулась сияющая новизной барная стойка, подозрительно яркая для цинка и, скорее всего, изготовленная из другого металла.

Это меня заинтриговало, и я отыскал единственного специалиста, до сих пор занимающегося изготовлением и ремонтом подобных барных стоек. В «Ателье Некту» на краю Дефанса, делового района на парижской периферии, Тьерри Некту признался мне, что всю свою продукцию он в основном делает из олова, и так было на протяжении трех поколений его семьи. «В нашей мастерской никогда не было цинка, – говорит он. – Из цинка нельзя изготавливать барные стойки, так как он не alimentaire (то есть его нельзя использовать с пищевыми продуктами), и он окисляется. Кроме того, он плохо режется, будучи холодным, с ним сложно работать и его неудобно чистить. Олово совершенно иное». Конечно, в этом есть своя логика. Всем известно из школьных уроков химии, что цинк растворяется в кислоте, и представьте, что будет, если на него пролить концентрированный лимонный сок или даже кока-колу.

Но если барные стойки делают из олова, почему же когда-то их прозвали «цинками»? Предположение Некту кажется фантастическим. Он полагает, что они получили свое название от тех самых «цингёров», которые забегали в такие бары, чтобы перед работой пропустить рюмашку для храбрости, а от алкоголя якобы проходил любой страх высоты. Это звучит неубедительно. Наверняка подобные бары назывались «цинками» потому, что когда-то барные стойки в них действительно делались из цинка, а оловом его заменили впоследствии, сфальсифицировав традицию. «Карманный Ларусс», принадлежавший моему франкоязычному дедушке, подтверждает мои подозрения. Опубликованный в 1922 г., в самый расцвет эры «цинков», словарь дает в качестве одного из разговорных значений слова «цинк» барную стойку для продажи вин. Никаких сведений о происхождении данного значения словарь не дает, однако нигде в нем не говорится и о том, что барные стойки делались не из цинка, а из какого-то другого металла.