Часть III. Ремесло
К Касситеридам
Финикийцы плавали во все концы света в поисках олова. Вероятно, первоначально они получали названный металл из копей на Крите и в Малой Азии, затем продвинулись на запад и стали привозить его из Этрурии в Италии и Таршиша в южной Испании, а позднее и далеко на восток, на Малайский полуостров, где олово в больших количествах выплавляют по сей день. Но самым легендарным источником металла для них были острова, известные под названием Касситериды.
Финикийцы в течение более тысячелетия, начиная примерно с 1500 г. до н. э., населяли земли, на которых в настоящее время располагаются Сирия и Ливан. Они прославились как торговцы и своими многочисленными технологическими усовершенствованиями, но оставили очень немного письменных памятников. Мифом о Касситеридах мы в основном обязаны греческому историку Геродоту, а само это слово навеки запечатлено в названии руды, из которой получают металл, – касситерит. Сам Геродот был не уверен в реальном существовании упомянутых островов, однако в свою «Историю», написанную около 430 г. до н. э., он включил упоминание о них. Таким образом они попали в большую историю.
Что же до самых отдаленных стран Европы, именно на западе, то я не могу сообщить о них ничего определенного. Я-то ведь не верю в существование реки, называемой у варваров Эриданом, которая впадает в Северное море (оттуда, по рассказам, привозят янтарь). Я ничего не знаю также, существуют ли действительно острова Касситериды, откуда к нам привозят олово. Ведь само название «Эридан» оказывается эллинским, а не варварским, и придумано каким-нибудь поэтом. С другой стороны, несмотря на все мои старания, я не мог ни от одного очевидца узнать подробности об этом море на севере Европы. Впрочем, верно то, что олово и янтарь привозят из самых далеких стран.
Однако на противоположной стороне Европы действительно есть море, и Касситериды должны были реально существовать, так как олово в самом деле завозилось в Средиземноморье откуда-то с запада. Торговля велась через финикийский город-государство Карфаген. Но откуда именно с запада? Пресловутые Касситериды могли намеренно окутать аурой таинственности. Плиний Старший в своей «Естественной истории» пишет, что металл привозили из «Лузитании» и «Галлеции», а также «с островов Атлантического моря в барках, крытых шкурами», греческий же географ Страбон, писавший через 400 лет после Геродота, полагал, что финикийцы намеренно вводили в заблуждение своих врагов относительно местоположения источников ценного сырья. Тем не менее он высказывает предположение, что названные острова располагались неподалеку от иберийского побережья «к северу от порта артабрийцев». Но таких островов в упомянутом месте нет. Позднее историки называли среди претендентов на роль загадочных Касситерид северо-западную оконечность самой Испании, Британию или же острова в устье Луары и Шаранты в Бискайском заливе. Однако во всех перечисленных местностях олова нет. С другой стороны, как не без сарказма замечают авторы современных текстов по металлургии: «Многие ли историки нашего времени способны в точности сообщить, где мы добываем олово?»
Правда, в Атлантике есть место, богатое оловом, – Корнуолл, но это – полуостров, а не остров. Возможно, мы слишком буквально пытаемся интерпретировать сообщения древних мореплавателей. Для тогдашних средиземноморских писцов было непосильной задачей точно определить форму того или иного куска суши по описаниям моряков, вернувшихся из плавания в бескрайний океан, простирающийся за Геркулесовыми столпами. Гораздо проще взять и придумать остров. И такая выдумка к тому же будет выглядеть более достоверно, так как вряд ли кто-то поверит, что речь идет всего лишь об оконечности всем хорошо известной Британии.
Олово в Корнуолле добывали по меньшей мере со II тысячелетия до н. э., собирая его в руслах рек или выплавляя непосредственно из породы путем разведения костров. И подобная практика добычи металла закрепилась задолго до того, как об этих местах прослышали финикийцы. Тем не менее представление о том, что Касситериды, также именуемые «Оловянными островами», были именно островами «числом десять», как утверждает Страбон, а не частью материка, не так-то легко отбросить. От предположения, которое сразу же приходит в голову, что в древних сообщениях говорится об островах Силли, наверное, нужно отказаться, так как на них очень мало олова. Я задал вопрос Ричарду Херрингтону из Музея естественной истории в Лондоне обо всех имеющихся на сегодняшний день теориях. Он склоняется к тому, что олово действительно привозили из Корнуолла, а острова Силли выступали в качестве удобного торгового центра. Здесь речные суда – «барки, крытые шкурами» Плиния – встречались с крупными судами финикийских купцов, которые, плывя на север мимо мыса Финистерре («Артабрия»), могли считать, что острова Силли находятся у берегов Испании. Подобная гипотеза, по крайней мере, способна примирить описания историков с фактами минералогии. С данной точки зрения финикийцы могли вообще не доплывать до самой Британии.
Есть еще один аспект тайны Касситеридов – их название. Общепринятая точка зрения исходит из того, что они названы в честь руды, которую там находили. Но ряд авторов полагают, что в данном случае следствие и причина поменялись местами – что руда получила свое название от имени неких островов. Точно так же как, по мнению многих, латинское слово cuprum, «медь», произошло от названия острова Кипр, являвшегося основным источником названного элемента в Средиземноморье. Однако подобная же точка зрения относительно олова представляется маловероятной, так как санскритское слово, означающее олово, «кастира», указывает на индоевропейское происхождение, связанное с азиатскими источниками металла. Как бы то ни было, этот древний индоевропейский корень только подкрепляет претензии Корнуолла на статус одного из древнейших источников олова.
* * *
У меня есть современная карта, на которой Корнуолл хоть и не называется Касситеридами, но изображен как земля, славящаяся оловом. Я веду речь о металлогенической карте Британских островов. По ней можно понять, где скрываются основные богатства страны. Территория Британии окрашена в различные пастельные тона, обозначающие основные геологические периоды, а над ними рассыпано множество разнообразных разноцветных значков. Но распределены они явно неравномерно. Страна как бы резко делится на две части: мягкий мезозой на юге и востоке и кельтские районы на севере и западе, где геологические пласты уходят гораздо дальше во времени, через каменноугольный период в кембрийский и еще дальше. Цветные значки концентрируются в основном в этих последних регионах, отмечая присутствие таких элементов, как стронций в Стронциане в Аргайле, золото в Уэльсе и многих других. Условные обозначения на карте представлены таким образом, чтобы передать объем залежей и направление подземных пластов. Корнуолл усеян оранжевыми прямоугольниками, которые знаменуют присутствие олова, вольфрама, меди, молибдена и мышьяка. Самые крупные прямоугольники находятся на самом краю полуострова (а на островах Силли, кстати, нет ни одного). Так или иначе, я принял решение самому совершить странствие на Касситериды.
Приехав в Корнуолл, я сразу же понял, что оказался на земле с очень интересной геологией. Повсюду вокруг карьеры, каменоломни, шахты, белые шрамы на склонах холмов, свидетельствующие о добыче каолина, островерхие горы шлака, терриконы, трубы. Самые древние и наиболее живописные оловянные шахты – на скалистом северном побережье полуострова Лендс-Энд. Названная область в настоящее время внесена в список мирового наследия ЮНЕСКО вместе с островом Пасхи и пирамидами. Как ни странно, в здешних разрушенных каменных зданиях есть что-то, что напоминает сооружения древних – мрачная геометрия их конических каменных труб и громоздких вертикалей шахтных строений.
Здешний неровный рельеф усеян множеством подобных сооружений, но то, что возвышается над землей, – лишь их небольшая часть. Под землей, как я узнаю в музее шахты Дживор из сложной металлической модели размером с большую комнату, находится запутанная паутина туннелей, настоящий подземный город, построенный таким образом, чтобы следовать за оловянными жилами, куда бы они ни вели, порой прямо под море. В ходе экскурсии по Дживору я начинаю понимать, какова была судьба шахтера, добывавшего олово. На поверхности расположены навесы в тех местах, где руду разбивали и сортировали, громадные наклонные помещения с подвижными ромбовидными столами, где тяжелую породу отделяли от более легкой, и жуткое место в духе Пиранези, называемое обжиговая печь, где выжигался мышьяк. Наконец нас проводят в «Вил-Мексико», одну из самых старых шахт, твердые гранитные стены которой до сих пор продолжают источать медь трупно-синюшного цвета. Когда мы снова «возвращаемся на траву» (шахтерский термин), меня, как любого избалованного гордеца XXI века, поражает несоответствие романтической красоты пейзажа здесь, наверху, и адских ужасов, связанных с шахтерским трудом, там, под землей.
Расположенная рядом с Дживором шахта «Левант» напоминает мне о моих целях. Может, это и есть Касситериды? «Левант», традиционное название восточного побережья Средиземного моря, кажется слишком прямым ответом на мой вопрос. Нет, скорее всего, название возникло гораздо позже, благодаря романтическим ассоциациям, связанным с Востоком. Если шахту можно назвать «Мексикой» в надежде, что она принесет богатства, сравнимые с запасом серебра в южноамериканской стране, тогда и другие подобные названия имеют примерно такое же происхождение. Но меня заверяют, что названию шахты как минимум 1000 лет и оно возникло благодаря коммерческим связям со средиземноморской торговой компанией. Я также узнал, что, помимо островов Силли, остров горы св. Михаила, в те времена известный под названием Иктис, расположенный в хорошо защищенном заливе между Лендс-Энд и Лизард, возможно, также был местом, где британское олово грузили на корабли.
Корнуолльское олово было исключительно чистым и сохраняло свою репутацию в Европе в течение нескольких столетий. Бóльшая часть шахт закрылась только в середине ХХ столетия. И они и поныне пребывают в таком хорошем состоянии не потому, что их реставрировали, а потому, что у них пока не было времени обветшать. Несколько шахт, включая и Дживор, держались примерно до 1990 г. К этому времени рухнул международный оловянный картель, цена на олово упала ниже трех долларов за фунт, и дальнейшая добыча металла стала невыгодной. В настоящее время цена на олово вновь выросла, что во многих вселяет надежду на возобновление добычи олова. «Жители Корнуолла хотят ее возрождения, – заявил мне Дэвид Райт, в прошлом лаборант на Дживоре, а ныне гид там. – Добыча олова была, конечно, причиной многих несчастий, но она ведь часть истории Корнуолла».
* * *
Примо Леви называет олово «дружелюбным» металлом. Среди главнейших дружественных качеств металла он упоминает его способность давать нам бронзу – «в высшей степени уважаемый материал».
Сырьем для производства бронзы в античности была медная руда, содержавшая достаточно примесей олова для производства сплава. Металлурги той поры, конечно, ничего об этом не знали. Во многих местах бронзу и медь считали за совершенно разные металлы. В те времена никто не искал элементы и ни у кого не было потребности разделять бронзу на составные части, она воспринималась как идеальный металл для многих целей. В некоторых местах чистое олово выплавляли из собственно оловянной руды, касситерита, и, так как оно было слишком мягким для производства оружия и домашней утвари, из него делали украшения. В тех местностях, где олово и медь получали из разных руд, очень скоро научились производить бронзу путем смешивания обоих металлов. Как только стало понятно, что бронзу можно изготавливать таким образом, а не искать руду, в которой медь и олово содержатся в нужных пропорциях, началась охота за чудесным металлом, способным делать медь одновременно и более полезной, и более красивой.
Однако роль олова не сводится только к участию в производстве бронзы. У него есть собственные преимущества. В отличие от свинца, оно яркое и блестящее. Олово достаточно прочное, чтобы из него можно было делать полезные вещи, и достаточно мягкое, чтобы их можно было изготавливать простой ковкой, оно не требует больших профессиональных умений. Но самое главное его достоинство в легкости плавки и литья. Олово плавится при 232 °C – намного более низкой температуре, чем медь или серебро.
Мне это известно по собственному опыту: в детстве я много раз расплавлял и отливал в разные формы один и тот же кусок олова. Я вспоминаю свои детские впечатления от посещения лаборатории, где юных дизайнеров и начинающих ученых, привыкших к компьютерной графике, знакомят с капризным характером настоящих материалов. Наш наставник в упражнении по отливке олова – Мартин Конрин из Лондонского ювелирного колледжа. Хитроватый блеск в глазах делает Конрина похожим на Санта-Клауса из предрождественского универмага, хотя борода у него не белая, а имбирного цвета. Он радостно засовывает руку в мешок и достает оттуда металлические подарки каждому – по маленькому сверкающему слитку олова и… кость каракатицы. Кости каракатиц, поясняет Конрин, по крайней мере, с римских времен использовались в качестве литейных форм для оловянных украшений. Мы с сомнением взираем на него, но, как только начинается работа, становится понятно, в чем состоит удобство именно такого инструмента. Пористая кость легко режется и при этом способна выдерживать сильный жар расплавленного олова. Мы осторожно расплавляем свой слиток и льем его в углубления, предварительно вырезанные в кости. Несколько мгновений уходит на охлаждение – и вот у нас в руках уже готовые брелоки. Их приятно держать в руках благодаря весу и серебристому блеску. Расплавленный металл послушно следовал по тем желобкам, которые я прорезал для него в кости, и даже сам приобрел ячеистую структуру, свойственную ей, добавив к моему еще и случайный естественный узор. Удовольствие от возможности собственными руками создать нечто настолько привлекательное отражается на наших физиономиях в виде немного наивных, но радостных улыбок.
Олово легко переплавляется, оно стало очень удобным материалом для сочинителей историй, ведь ему можно придать любую форму, любую роль. Сказка Ханса Кристиана Андерсена «Стойкий оловянный солдатик» заканчивается трагически: солдатик расплавляется в огне, в котором сгорает и его возлюбленная бумажная балерина. Копаясь в золе, горничная обнаруживает, что расплавленный солдатик приобрел форму сердца. Олово не слишком дорогой металл, тем не менее оно неуничтожимо. Оловянный солдатик умирает, но любовь его бессмертна. Солдатик становится жертвой жестокой судьбы. В истории говорится, что мальчик без всякой причины бросил его в огонь. В самом начале повествования дается намек на то, что героя ждет роковая судьба, так как оловянный солдатик уже отличается от других 23 солдатиков в коробке. Его сделали самым последним, когда металл заканчивался, и потому у него всего одна нога. Нить рока проходит через всю историю: судьба героя отливается в одну форму в ее начале и переливается в другую в конце.
Легкость обработки сделала олово очень распространенным металлом. Бронза была нужна для войны, золото и серебро – для церкви и правосудия. Железо требовало умений кузнеца, и только из кусочка олова любой мог сделать что-нибудь полезное. Для крестьянина олово заменяло все перечисленные металлы как материал и для украшений, и для предметов быта. Из него делали тарелки, кувшины, пивные кружки, музыкальные инструменты и игрушки.
Олово было также идеальным материалом для изготовления протезов, которые могли без труда подгоняться под сложные формы тела. Существовавшее когда-то в английском языке выражение «оловянное ухо», обозначавшее отсутствие музыкального слуха, возникло в те времена, когда можно было легко лишиться этого органа из-за оспы или какого-то несчастного случая. (Медные носы тоже были довольно распространены.) Оловянный дровосек в «Волшебнике страны Оз» становится жертвой своего заколдованного топора, который отрубает ему вначале все конечности, а затем и голову. Всякий раз очередную отрубленную конечность ему заменяют деталью из олова. Хотя то, что он постоянно мучается от ржавчины на суставах, свидетельствует о слабом знакомстве Фрэнка Баума с металлургией.
* * *
Средневековые ремесленники, как правило, работали с оловом, выплавленным из руды, не подвергая его дополнительной очистке. Хотя корнуолльское олово славилось своей чистотой, но даже оно бывало часто загрязнено различными примесями: свинцом, медью, сурьмой, мышьяком, которые влияли на его характеристики, часто улучшая их, но иногда и ухудшая. Позднее к олову стали добавлять небольшое количество висмута, чтобы мягкий металл превратить в более твердый, более блестящий и звонкий сплав. До определенного времени даже считалось, что висмут является смесью свинца и олова, и лишь в XVIII веке в ходе серьезного химического анализа было показано, что висмут – отдельный элемент. (Ныне большинство из нас сталкивается с висмутом только в случае проблем с желудком, это активный ингредиент «Пепто-Бисмола».)
Сплав олова со свинцом когда-то был секретом кузнецов, занимавшихся им. В наше время этот сплав способен лишь вызвать воспоминания о кружках сомнительного вкуса, которые дарили на именины, или пивных бокалах в старинных пабах. Названный сплав стал выходить из употребления, когда выяснились вредные свойства свинца. В настоящее время в основном используется сплав свинца с небольшим количеством сурьмы, висмута и меди. «Почтенное Общество Мастеров по Олову» – одна из старейших лондонских гильдий, отсчитывающая свою историю с XIV века. Ее члены поставили своей целью реабилитировать металл. Ради этого они проводят ежегодные соревнования дизайнеров, которые с готовностью включаются в них, демонстрируя образцы ожерелий, охладителей для вина и гарнитуры для осветительных приборов, и им удается в какой-то мере поправить репутацию сплава.
Пока сплав олова с другими металлами пытается сохранить свою славу привлекательного металла, само олово в английском языке становится уничижительным термином для любого дешевого металла. Мелкие монеты, в основном изготавливаемые из меди, называют «оловом». Модель «Т» Генри Форда, само воплощение идеи автомобиля, изготовленная, естественно, из стали, получила прозвище «Оловянная Лиззи». Благодаря распространению лужения в XIX столетии, олово становится самой распространенной метафорой для всего поверхностного и достойного презрения, всего уцененного и вышедшего из моды. В 1886 г. в своих «Департаментских песнях» Редьярд Киплинг придумал сочетание «оловянный божок», которое вошло в обиход в английской культуре, сделавшись прозвищем для любого мелкого деспота. Словосочетание «лудильная ванна» (tin-pot) в английском языке используется для обозначения мелкотравчатых коррумпированных иностранных диктаторов (по отношению к своим правителям англичане почему-то его никогда не употребляют).
Метафора, конечно же, крайне несправедливая по отношению к металлу, так как олово консервных банок, из которых кормилась Британская империя, способствовало именно предотвращению коррупции. Оловянную банку с мясными консервами, оставшуюся от морской экспедиции 1826 г., открыли на одной лекции перед студентами в Госпитале Гая в Лондоне 20 лет спустя после экспедиции. Содержимое ее выглядело и пахло как свежее и было до такой степени аппетитно, что его очень быстро съел кто-то из служителей госпиталя.
К лудильщикам тоже относились с подозрением. Данное слово употреблялось по отношению к любому странствующему мастеру, занимавшемуся починкой кухонной утвари. Тот, кто занимается лужением, обычно ассоциируется с плохой и непрофессиональной работой. Достоинство странствующих мастеров и олова пытается защищать Роуз Тремейн в своем недавнем романе «Дорога домой», в которой она описывает жизнь эмигранта из Восточной Европы по имени Лев, приехавшего в Англию в поисках работы. В своем повествовании Тремейн тонко противопоставляет два элемента: натрий и олово. Автобус, в котором едет Лев, ночью пересекает австрийскую границу и останавливается на заправке под «натриевым небом» – сквозной образ в романе. У него на родине, в Польше, бабушка Льва зарабатывает на жизнь, делая украшения из олова. Натрий означает современное техническое совершенство, урбанистический Запад. Олово, со своей стороны, символизирует дом в сельской восточной Европе, ассоциирующийся с простыми древними ремеслами – мир, о котором Лев говорит с такой любовью, что даже его сосед по квартире, ирландец, начинает подумывать о том, чтобы переехать в восточную Европу. Олово, подобно главному герою романа, покладистое и не слишком яркое, но тем не менее честное и достойное по своей сути.
* * *
Существует легенда, что олово кричит, когда брусок, изготовленный из него, гнут или ломают. Эту легенду приводит Примо Леви в качестве подтверждения того, что олово является дружественным металлом, хотя и оговаривается, что сам в нее не верит: «Чего никогда (насколько мне самому известно) не видел человеческий глаз и не слышало человеческое ухо».
Лично меня в данном случае удивляет невежество и отсутствие любознательности у Примо Леви. Я, без всякого сомнения, слышал упомянутый плач и раньше и слышал его снова на занятии у Мартина Конрина, когда всячески издевался над своим куском олова – потрескивание с протяжным подвыванием, напоминающее звук открывающейся двери в фильме ужасов – звук, который издает разламывающаяся кристаллическая решетка металла. По правде говоря, данный феномен присущ не только олову, его можно наблюдать в подобных ситуациях практически с любым хрупким металлом.
Но мир звуков олова особенный. Слово tin, в английском языке обозначающее олово, как будто само звенит: «тиннннн». И это вовсе не случайность. Как металл, наиболее часто используемый для изготовления домашней утвари, он привносил некую звучность в обыденную жизнь. Торжественный звон церковных колоколов и гонгов отзывался скромным домашним эхом в звуках от ударов оловянных предметов друг о друга. Качество металла оценивалось по чистоте названного звука. Ономатопея – очень распространенное явление. Английское слово для олова происходит от древневерхненемецкого zin, и по-немецки олово до сих пор называется Zinn, похожие названия оно имеет и в других германских языках. Французское слово для олова étain, хотя оно и происходит от латинского stannum, можно считать омофоном английского tin. Попутно следует заметить, что слово «цинк», вероятно, также происходит от zin, что, возможно, связано с неопределенностью представлений средневековой химии, которая не отличала цинк от олова. Кстати, и свинец (в английском lead), шекспировский «простой свинец», имеет название, в котором также можно отметить своеобразное звукоподражание. Свинец – «глухой», он не звенит, что особенно чувствуется в скандинавских языках, где его называют lod.
Зоэ Лафлин преподает сопротивление материалов в Кингз-Колледже в Лондоне. Она исследовала звуки, издаваемые самыми разными материалами. С этой целью Зоэ изготовила идентичные камертоны из стекла, дерева и многих металлов. Затем она описала характеристики издаваемых ими звуков, высоту и тембр, громкость и скорость затухания, после чего попросила группу музыкантов со своей субъективной точки зрения оценить их характеристики. Она обнаружила, что стальные камертоны производят самый сильный и самый высокий звук. Медь и латунь издают более низкий звук, но не менее сильный. По причинам, которые еще предстоит установить, самый сильный звук был получен от стального камертона, покрытого тонким слоем золота. К сожалению, инструмент, изготовленный из припоя, который в основном состоит из олова, не произвел практически никакого звука и вскоре стал демонстрировать признаки усталости металла.
Многие слова, означающие звук, издаваемый металлами, отличает определенная общность. Даже независимо от того, от какого именно металла исходит звук. В Испании лудильщики известны под именем quinquilleros, а французские скобяные лавки называются quincailleries – слова, в которых слышен звон любых металлических товаров. В германских и скандинавских мифах особое внимание обращается на связь между кузнечным делом и песней. Здесь можно вспомнить подземную кузницу Альбериха в «Золоте Рейна» Вагнера.
Другие звуковые ассоциации специфичны для олова, и их довольно много, несмотря на разочаровывающие результаты, полученные Лафлин в ее экспериментах с камертонами. Некоторые из них связаны с физическими характеристиками металла, другие глубоко проникают в мир звуков. Самые известные резонаторы, органные трубы, традиционно делаются из сплава олова со свинцом. В зависимости от того, какой звук хотят получить, и составляется пропорция металлов в сплаве. На другом конце спектра мы находим оловянные свистки и оловянные барабаны, которые совсем необязательно изготавливаются из олова, но их звук часто характеризуется именно как оловянный. Улица Жестяных Сковородок в Нью-Йорке получила свое название от шума, издаваемого инструментами местных композиторов, наигрывавших популярные мелодии.
Но давайте же попрощаемся с оловом под звон колоколов. Колокола можно делать из любого металла, способного издавать звуки. Я знаю человека, у которого есть даже колокол, изготовленный из ртути. Он в настоящее время пребывает в глубокой заморозке на химическом факультете Университетского колледжа Лондона в ожидании холодного дня, когда в него можно будет позвонить. Однако с давних пор было известно, что лучший звук дает сплав меди и олова в пропорции три к четырем. Названный особый вид бронзы очень хрупок, и его чрезвычайно тяжело отлить. Существует множество старинных легенд о несметном богатстве людей, хранивших секрет изготовления колоколов. Многие колокола раскалывались, среди них, к примеру, Колокол Свободы, который благополучно пересек Атлантику в 1752 г., но при первом же ударе в Филадельфии раскололся от кромки до основания. Биг Бен также раскололся вскоре после того, как его установили в незадолго до того отстроенном здании Парламента в 1859 г. Помпезная бронза статуй, как полагает Леви, заслуживает уважения сама по себе, металл же колоколов с его бóльшим содержанием олова своим звоном напоминает нам о человеческом несовершенстве.