В ту ночь, когда я пытался выбраться наружу из палаты Копченого, я гадал, не оставил ли Одноглазый в коридорах запутывающих чар. Оказалось, что оставил, к тому же разбросал их по всей заброшенной части дворца, чтобы наше местоположение не выделялось сугубой защитой. Он дал мне сплетенный из разноцветных шерстяных ниток амулет, велев носить на запястье. Это-де позволит беспрепятственно миновать его ловушки, и в голове не будет мутиться – по крайней мере, сильнее, чем обычно.

– Но не расслабляйся, – предостерег он. – Я эти запутки меняю каждый день. Ты теперь часто работаешь с Копченым – не хотелось бы, чтобы кто-нибудь сюда добрался, пока твоя душа отделена от тела. Особенно опасна Радиша.

Все верно. Копченый для нас бесценен. Такого эффективного орудия шпионажа мы еще никогда не имели. Вот и не нужно рисковать, подпуская к нему кого ни попадя.

Старик вручил мне перечень регулярных проверок, которые считал необходимыми. Там упоминалось и плотное наблюдение за Ножом. Однако он не спешил пользоваться получаемыми сведениями. Наверное, хотел, чтобы Нож исполнился самоуверенности. И Костоправ не мешал этому парню время от времени решать за нас проблему религиозных раздоров.

Я вопросов не задавал, однако был уверен, что Капитан действует продуманно и осторожно. Жречество – наш главный политический соперник. Но и в том, чтобы Нож не забрал слишком уж большую силу, тоже был смысл.

Имелся у меня и собственный список задач. Кое-что – для удовлетворения любопытства, а в основном – для проверки событий, подлежащих отражению в Анналах. Только на работу с книгами у меня уходило по десять часов в день.

Я просыпался, писал, ел, писал, навещал Копченого, писал, ненадолго засыпал, а после просыпался, и все начиналось снова. Спал я недолго и беспокойно: мало приятного в обители боли.

Дядюшка Дой решил не возвращаться на родные болота. И матушка Гота тоже. Они редко показывались мне на глаза, но постоянно находились неподалеку и наблюдали. Чего-то ждали от меня.

Война вступила в новую фазу, и нюень бао вознамерились принять в ней участие. Жестокость обманников – против жестокости нюень бао. И посмотрим, чья возьмет.

Оказывается, одна из главных задач шпиона – узнать, где следует искать нужные сведения. Если возникала необходимость что-нибудь прояснить для Анналов, я обычно имел представление о том, когда, где и при чьем участии произошло интересующее событие. Вдобавок перепархивание из эпизода в эпизод давало мне возможность проверить собственную память, каковую я нашел поразительно ненадежной.

Видимо, никто не запоминает событие в точности таким, каким оно было на самом деле. И зачастую искажение пропорционально личностной оценке и тому самому заднему уму, которым, как известно, крепок каждый из нас.

Одноглазому, конечно, не чужд эгоизм. Наверное, из-за него-то колдун и запрещает мне заглядывать в свои оружейные мастерские. Если только причина не крылась в желании уберечь его гроссбухи от постороннего глаза. Надо бы пошпионить за ним, а то ведь он вскоре свернет работу.

Одноглазый тащит на своих старческих плечах порядочную ношу. Помимо прочего, что-то вроде министра вооружений. В его ведении несколько укрепленных городских кварталов, где изготавливают всякую смертоносную всячину, от наконечников стрел до громадных осадных машин. Большая часть продукции пакуется и отсылается в гавань, там ее грузят на барки и сплавляют по реке до дельты, откуда чередой извилистых каналов проводят в реку Нагир. Затем суда поднимаются по Нагиру и его притокам и доставляют оружие в арсеналы приграничных гарнизонов.

Несомненно, какое-то количество материалов не попадает по назначению. Одноглазый просто не может не извлекать выгоду из своего положения. Надеюсь, ему хватает ума не торговать с врагом. Если Капитан поймает его на этом, Одноглазый поймет, что с Ножом обошлись мягко, как с проказливым младшим братишкой.

Первый визит в арсеналы был просто кратким набегом. Завод Одноглазого состоял из множества зданий, прежде ничем не связанных, а ныне превращенных в запутанный лабиринт. Все окна и большая часть дверей были заложены кирпичом. Немногочисленные входы стерегли люди, отобранные по росту, злобности нрава и отсутствию воображения. Они не впускали и не выпускали никого. На улице подле грузовых ворот ни днем ни ночью не протолкнуться. Шеренги фургонов и телег, влекомых усталыми волами, медленно продвигались к воротам, где их разгружали и снова нагружали рабочие. За ними неусыпно присматривали те самые, лишенные воображения; у них выступала пена на губах, если рабочий осмеливался переглянуться с возчиком. Вокруг и между телегами сновали бесчисленные разносчики с шестами, на которых висели гроздья судков с пищей для тружеников. Сторожа проверяли каждый судок. Они и друг друга проверяли – по очереди.

Таглиос обладал многообразной, сложной и узкоспециализированной экономикой. Люди могли выбирать любой способ зарабатывать на жизнь, и на все находились потребители. Недалеко от дворца был базар, целиком предназначенный для наведения красоты и обслуживавший в основном дворцовую челядь. Один парень там занимался только выщипыванием волосков из ноздрей. Рядом с ним, на клочке в четыре квадратных фута, с различными маслами и серебряными инструментами, разложенными на инкрустированном столике, практиковал старичок, который вычищал серу из ушей, а заодно пересказывал слухи. Это семейное ремесло, им занимались множество поколений его предков. Старик вечно хандрил: с его смертью семья потеряет место на базаре, ведь у него нет сына, способного унаследовать секреты мастерства.

Все это очень характерно для жизни низов и в условиях жуткой перенаселенности. Не хотел бы я быть таглиосцем низшей касты.

К счастью, громилы Одноглазого меня не заметили. Видимо, против магического шпионажа они были бессильны. Я юркнул внутрь. Пожалуй, Одноглазому не стоило утруждаться: Длиннотень больше не мог посылать своих лазутчиков так далеко. Конечно, это не относилось к Ревуну, способному незаметно подобраться к нам, когда ему вздумается.

Выслеживание Ревуна было одной из моих постоянных задач.

Рабочие занимались обычными вещами: ковали и обтачивали наконечники для стрел, прилаживали оперение к древкам. Строили метательные машины. Пытались наладить массовое производство легких пехотных доспехов из ваты, которые, несомненно, будут просто выброшены. Жарко в них и неудобно, особенно в бою.

В мастерской стеклодувов трудились две дюжины человек, и большинство из них изготовляли узкие бутылочки. Взвод подмастерьев поддерживал огонь, плавил кварцевый песок и относил остывшую продукцию к плотникам, которые упаковывали ее в ящики с опилками. Некоторые ящики грузились в большие фургоны дальнего следования, но большинство отправлялись в гавань.

В конторе Одноглазого висела большая грифельная доска. Сверху по-форсбергски были написаны требуемые цифры: пятьдесят тысяч бутылок, три миллиона стрел, пятьсот тысяч дротиков, десять тысяч кавалерийских пик, десять тысяч сабель, восемь тысяч седел. Мечей коротких, пехотных, – сто пятьдесят тысяч.

Некоторые числа казались нереальными, и, конечно, в одиночку арсенал Одноглазого их бы не достиг. Но производство шло на всех таглиосских землях – чаще всего в простых деревенских кузницах. Главной же обязанностью Одноглазого было следить за ходом работ. По-моему, это все равно что назначить лису сторожем при курятнике.

В списке также упоминались фургоны, тягловый скот и сотни барок со строевым лесом. Это я еще мог понять. Но пять тысяч коробчатых змеев в разобранном виде, размером двенадцать футов на три?! При каждом – тысяча футов бечевы?! Сто тысяч ярдов шелка в тюках шестифутовой длины?!

Откуда он все это возьмет?

Я отправился поглядеть, что еще приготовлено для Могабы и его дружков.

Я видел учебные лагеря, где наши ударные части готовились к любым мыслимым условиям и задачам. Дальше, на юге, Госпожа проводила собственные мероприятия, создавая войска, способные вести наступательные действия при помощи колдовства.

На таглиосских землях ею были найдены все, кто обладал хоть малейшим магическим даром. Госпожа обучала их ровно настолько, чтобы от них был прок в операции, целей которой я не мог понять, сколько ни старался.

Как заметил Длиннотень, она очистила таглиосские земли от бамбука. Из него нарезали хлысты одинаковой длины, а после раскаленным металлическим стержнем выжигали перемычки. Получившиеся трубки наполняли пористыми цветными шариками, изготовлением которых занимались слабосильные колдуны Госпожи.

Войско Костоправа занималось дымовыми смесями и зеркалами. Это чтобы сбить противника с толку, и пусть он зря растрачивает ресурсы на ошибочных направлениях. Но пока что все это здорово сбивало с толку меня.

Госпожа спала еще меньше, чем Капитан, а тому редко удавалось отдохнуть пять часов за ночь. Увы, одного напряжения сил не всегда достаточно для победы – иначе бы я считал, что она уже у нас в кармане.

И Госпожа, и Старик столько всего скрывают, что я даже спустя все эти годы не понимаю их образа мыслей. Они крепко любят друг друга, но очень редко выказывают свою любовь. Они хотят вернуть дочь и отомстить обманникам, но никогда не говорят о девочке прилюдно. Костоправ решил отвести братьев в таинственный Хатовар и выяснить происхождение Черного Отряда, однако давно перестал об этом упоминать.

Кажется, оба они живут только войной.

Я вернулся в мастерские Одноглазого. Не хотелось надолго расставаться с Копченым – я понимал, что по возвращении найду свое тело измученным голодом и особенно жаждой. Разумнее всего пользоваться Копченым с частыми перерывами для подкрепления сил. Однако в путешествии трудно вспомнить об этом, особенно когда на собственном срезе бытия тебя ждет столько боли.

В этот раз я обнаружил помещение, раньше мною не замеченное. Там рабочие-веднаиты неспешно расхаживали среди десятка керамических котлов. Некоторые подходили с ведрами, чтобы из них аккуратно, кружка за кружкой, подливать в котлы жидкость. Готовилась эта жидкость в чане – ее помешивал специально приставленный человек, когда не подливал воды и не подсыпал белого порошка.

Ничего особенного в котлах не наблюдалось. Жидкость капала из стеклянного краника в большой глиняный кувшин. Едва тот наполнялся, его закупоривали, осторожно относили в отдаленное хранилище и ставили на полку. Ставили, в отличие от винных кувшинов, горлом вверх. Вот что странно: лампы в помещении горели необычайно ярко.

Приглядевшись к содержимому одного из котлов, я обнаружил, что на поверхность поднимаются крохотные пузырьки, а на самом дне находятся многочисленные короткие прутья, покрытые серебристо-белым веществом. Еще на дне котла лежало несколько стеклянных чашек без ручек. Рабочий в перчатках, пользуясь керамическими инструментами, подвел чашку под прут и собрал в нее серебристый налет. Управившись с этим делом, он при помощи деревянных щипцов вынул чашку из котла. Нес он ее с великой осторожностью, но все же споткнулся на ровном месте.

Серебристо-белый налет, войдя в соприкосновение с воздухом, ослепительно вспыхнул.

Что ж, пора возвращаться. Нужно поесть. Довольно скоро придется собирать манатки – мы выступаем на юг. Следующим этапом войны станет всеобщий сбор.