Дивизия Прабриндра Дра снова понесла тяжелейшие потери. Войска Могабы крепко-накрепко запомнили первую заповедь выживания: никогда не показывай врагу спину. А солдата, который вопреки страху, принуждающему бросить оружие и пуститься наутек, не покидает своего места в строю, не так-то просто убить.

Весь смысл изнурительной, доводящей до исступления и порой кажущейся солдатам бессмысленной муштры заключается в том, чтобы каждый продолжал делать свое дело, когда становится по-настоящему тяжко. Бой – это не просто организованное убийство. Бой – страх и умение им управлять. Тот, кто одолеет страх, одолеет и противника.

Старик так долго наблюдал за безуспешными потугами князя, что даже в его окружении поднялся ропот. В конце концов я спросил Костоправа, почему он не вмешивается.

– Хочу, чтобы весь Таглиос понял, из какого он теста. Мне нужно четко знать наперед, что будет, когда он возьмет власть в свои руки.

Это звучало вроде и разумно, но как-то подозрительно. Впрочем, в последнее время мне казалось подозрительным все, что имело отношение к Костоправу.

Правда, в конце концов он заменил потрепанное княжеское воинство корпусом Госпожи, усиленным гвардейцами Лебедя. Им удалось потеснить Могабу, но тот вскоре выровнял фронт. Колдовство изнуренной до крайности Госпожи годилось лишь на то, чтобы отвлечь неприятеля. Интересно, почему Костоправ не отступил и не дал ей восстановить силы? Впрочем, я не тратил времени на пустые попытки постичь ход его мыслей. Я больше не понимал этого человека.

Незадолго до полудня он отвел войско Госпожи, укрепил фланги лучниками и выстроил для атаки обе свои дивизии. Передовой колонне предстояло измотать врага, с тем чтобы наступавшая следом смогла рассеять его. Но прежде, чем барабаны начали свой мрачный распев, Костоправ поднял белый флаг и двинулся вперед. Мне пришлось тащиться за ним со знаменем в руках. Эту проклятую хреновину следовало бы посадить на диету – уж больно она увесистая и с каждым разом все тяжелее.

Меня все это выбивало из колеи. Я находился здесь лишь по настоянию Костоправа, а вместо этого предпочел бы соединиться с Копченым и выяснить, что теперь затевают Ревун, Длиннотень, Душелов и кто там еще. Да и Радишу не мешало бы проверить, я к ней давненько не наведывался.

Хорошо еще, что некоторое время она будет оставаться в неведении относительно здешних событий.

Могаба удивил меня тем, что спустился навстречу. Весь в повязках, он тяжело припадал на ногу, и, думаю, не будь его кожа черной, по всему телу виднелись бы синяки и кровоподтеки. Один глаз заплыл, зубы были сжаты от боли.

Однако эмоций он выказывал не больше, чем статуя из черного дерева.

– Тебе удалось очень толково использовать все наши ошибки, – признал он.

– Этот мерзавец подрезал тебе крылья, – устало произнес Костоправ. – Подумай, какая тебе нужда и дальше гробить людей.

– Исход этой битвы, может быть, и решен, но война продолжается. Она закончится не сейчас и не здесь.

В этом замечании был определенный резон. Нам следует продвигаться вперед без малейшего промедления: в противном случае возникнет опасность разложения нашей разномастной армии.

Улыбка Костоправа была под стать жуткой броне Вдоводела, с которой он в последнее время почти не расставался.

– Я ведь не раз и не два пытался засадить тебя за изучение Анналов. И предупреждал, что ты пожалеешь, если не займешься этим.

Могаба тоже улыбнулся – так, словно знал на сей счет нечто важное.

– Это не Священное Писание.

– Что?

– Твои драгоценные Анналы, вот что. Они не святы. Это не более чем истории, отчасти составленные на основе преданий, отчасти же попросту враки. Примерно в равных долях. – Он хмуро взглянул на меня. – Смотри, знаменосец, если будешь черпать свою веру в прошлом, это тебе дорого обойдется.

Капитан снова улыбнулся – на сей раз любезно. Неужто эта битва будет выиграна с помощью улыбок?

Костоправ продемонстрировал весьма оригинальную тактику, но Могаба этого не понял. Не сумел, потому как не читал Анналов. А не читал по причине, которую никогда не признавал открыто. Он просто-напросто не умел читать. В Гиэ-Ксле, откуда Могаба родом, грамотность не числилась среди воинских искусств.

Сейчас уже не было сомнений в том, на чьей стороне моральное превосходство.

– Выходит, – промолвил Костоправ, – мне придется уложить еще немало твоих людей, прежде чем ты признаешь истину.

– Истина переменчива, и каждый толкует ее по-своему. В нашем случае ее окончательная форма еще не определилась. И возможно, сейчас ты подсказал, как мне прийти к моей истине.

На этом разговор был окончен. Могаба отвернулся и зашагал вверх по склону. Судя по гордой осанке и поступи, он изо всех сил пытался скрыть свою боль. На ходу он пробормотал, что Длиннотень больше не удерживает его на цепи.

– Эй, командир, – сказал я, – теперь у него за спиной нет Хозяина Теней.

– А ему уже и не нужен Длиннотень – ни за спиной, ни перед глазами… Берегись!

Тай Дэй успел подскочить и закрыть меня щитом от града вражеских стрел.

– О черт! Быстро здесь погода портится.

Ребята на высотах повеселились от души. Очень уж потешно мы выглядели, пытаясь втроем укрыться за одним маленьким щитом.

Этот прохвост Могаба вышел на переговоры лишь для того, чтобы выторговать своим солдатам несколько минут передышки. И едва добрался до них, они устремились в атаку. Куража у противника, может, и не прибавилось, но дисциплина оставалась на высоте.

С наших флангов и башен на них посыпались стрелы. Над фронтом взвились огненные шары. В таких обстоятельствах вражеский натиск выглядел авантюрой. Тем не менее солдатам Могабы удалось потеснить нас – они сражались так яростно, словно эта атака должна была решить судьбу всей войны. Ситуация складывалась не в нашу пользу… Но тут Госпожа сочла, что она отдохнула достаточно.

Чарандапраш превратился в пестрое огненное море.

После этого бой продолжался недолго. Однако, когда воцарилась тишина, мы поняли, что не сможем преследовать противника: у нас были измотаны даже резервные отряды. Костоправ предоставил эту честь уцелевшим обозникам, заявив, что они могут забрать себе всю добычу.

Мало кто из дураков, клюнувших на эту удочку, остался в живых.

У большого костра собралось начальство, а обсуждались там главным образом дальнейшие планы Могабы. Похоже, у каждого офицера рангом выше лейтенанта имелось на сей счет свое мнение, а то и два. Но все они не стоили ни гроша.

Я блуждал с духом, но Могабу найти не смог, даже возвращаясь в прошлое. Правда, поиски продолжались недолго – достаточно было одного намека на отвратительный трупный запах, чтобы я без оглядки пустился наутек.

Неужто она решила всякий раз появляться там же, где появлюсь я?

Костоправ в общий котел ничего не подбрасывал. Он просто сидел у костра, довольный собой и умиротворенный, каким я не видел его уже много лет.

Госпожа сидела рядом и тоже выглядела неплохо, словно ей удалось наконец выспаться.

– Не уделишь ли мне пару минут? – обратился я к ней. – Есть разговор. Мне ведь насчет тебя почти нечего записать.

– Вряд ли я могу рассказать тебе что-нибудь интересное, – вздохнула она.

С помощью Копченого я мог бы проследить за ней во времени. Но это не давало возможности проникнуть в ее мысли.

– Ты похож на кота, сожравшего хозяйскую сметану. С чего бы это? – спросила Госпожа Костоправа.

– Да с того, что Длиннотень с Ревуном не вернулись. – Он взглянул на меня, давая понять, что хотел бы знать почему. Но не сейчас. Это может подождать. – И с того, что вернулась ты.

Отдохнувшая, она выглядела чудесно, несмотря на свое недавнее состязание с Киной. Или с тем, кто выглядел как Кина.

– А еще с того, что теперь им придется отсиживаться на Вершине, пока Длиннотень не наскребет по сусекам войско из гарнизонных увальней да ополченцев, которые предпочли бы ни во что не ввязываться.

Так-то оно так, но он оставался Хозяином Теней и последнего слова еще не сказал. И стены Вершины вздымались на сотню футов. Хотелось верить, что Костоправ не решил, что теперь единственная наша забота – выход к берегу.

– Ты заметил, что он так ни черта и не объяснил? – проворчал Лебедь, обращаясь к Ножу.

Возвращение дружка он воспринял как должное, словно никогда и не считал его изменником. Но многим до сих пор не верилось, что дезертирство Ножа было всего лишь уловкой. Особенно тем, у кого были родичи среди безжалостно истребленных Ножом храмовых ополченцев.

– Этот сукин сын явно не собирается ни с кем делиться своими замыслами. Даже со мной и с тобой. Наверняка у него в рукаве припрятаны козыри. А ведь нам, бедолагам, тоже не мешало бы знать, что затевается.

Он устремил на Госпожу долгий печальный взгляд, будто силился понять, что она могла найти в Старике. Я тоже задумывался об этом, но лишь до того момента, когда мы с Сари полюбили друг друга.

Не нужно искать смысл в таких вещах. Нужно лишь молиться о даровании свободы, которая позволит тебе принять это счастье.

Кстати, о свободе и о ее пределах. Мои свойственники так и не объявились. Конечно, кроме Тай Дэя, – скорее я смог бы отделаться от собственной тени, чем от него.

Глядя на кислую физиономию Лебедя, Нож ухмыльнулся. Участие в авантюре Костоправа изменило этого парня. Он нашел свою нишу.

– Если и впрямь хочешь что-нибудь понять, возьми у Мургена его книги. Говорят, в них можно найти все, если знаешь, где искать.

– Хороший совет, – заметил упомянутый Мурген. – Одна беда: этот самый Мурген не имеет обыкновения таскать книги с собой. Кроме той, над которой работает сейчас.

Комментарий Лебедя был краток и неприличен. Как и Могаба, он не умел читать.

Нож рассмеялся:

– А пусть-ка Мурген Большие Уши сам тебе все расскажет. Он ведь помнит любую главу и даже стихи может наизусть шпарить, не хуже Костоправа. Недаром он у Старика в любимчиках.

Миляге Ножу всегда недоставало чувства юмора. Во всяком случае, сейчас его хохмочка меня не рассмешила. Да она, похоже, и не предназначалась для этого.

– Рассказать-то расскажу, – пообещал я, – но только за хорошую плату. Сам знаешь, наш брат наемник ничего задаром не делает.

Пожалуй, нужно на время оставить в покое Копченого и подробно описать в Анналах сражение при Чарандапраше. Это слишком важный момент в истории Отряда, чтобы не уделить ему должного внимания. А когда я наконец отправлюсь на прогулку с Копченым, надо будет сосредоточиться на действительно важных вещах. Я не имею права уходить в мир духов лишь ради того, чтобы избавиться от боли.

Да и боль, признаться, несколько ослабла. Похоже, общение с Киной – хорошее лекарство от душевных страданий.

– Тай Дэй, – шепнул я на нюень бао, давая понять, что вопрос носит не деловой, а личный характер, – что значит, если женщина из твоего племени надевает белое.

– А?.. – Похоже, он удивился. – Я не понимаю, брат.

– Мне просто вспомнился сон, виденный несколько ночей назад. Там была женщина, похожая на Сари. В белом платье. А ведь нюень бао, если они не жрецы, в своих селениях ходят в черном. Разве не так?

– Тебе снилась Сари?

– Она постоянно мне снится. А тебе разве не снится Май?

– Нет. Когда они уходят, мы позволяем уйти и их душам. Нас этому учат.

– Да ну? – Я ему не поверил. Учить-то, может, и учат, но проку от этого учения мало, в противном случае месть не значила бы для них так много. – Но все же, что означает белое платье? Если оно вообще что-то означает.

– Белый – цвет вдовства. Мужчина, потерявший жену, тоже надевает белое. Вдова должна ходить в трауре не менее года, и в это время ни один мужчина не вправе к ней посвататься. Хотя, конечно же, мужчины из ее рода негласно будут присматривать для нее подходящего супруга. То же относится и к вдовцу: отец и братья могут рассматривать возможности нового брака, но не имеют права высказываться от имени вдовца, пока он не снимет белое.

Это было для меня новостью.

– Но в Дежагоре я не видел ни одного нюень бао в белом – ни мужчины, ни женщины. И Сари заинтересовалась мною прежде, чем минул год со дня смерти Дана.

Тай Дэй одарил меня одной из своих нечастых улыбок:

– Сари заинтересовалась тобой, когда он был еще жив. С первого взгляда, в тот день, когда ты пришел на встречу с дедом. Какой был скандал – тебе и не представить. Особенно после того, как бабушка заявила, что Сари суждено стать возлюбленной иноземца.

Стало быть, эта улыбка не связана с добрыми воспоминаниями. Несложно вообразить, как разъярилась матушка Готы.

– Но Сари ни дня не носила белого. Как и никто другой.

– Потому что в городе не было ни единой белой тряпки, которую бы не носил таглиосский солдат. А дед считал, что подбирать их мундиры не следует из политических соображений. – Тай Дэй снова улыбнулся – улыбка делала его лицо похожим на череп – и продолжил: – К тому же нас было не много. Все паломники знали друг друга, и каждому было известно, кто потерял пару. Мы понимали, что у нас нет и не будет возможности следовать обычаям, пока мы не вернемся в родные селения, к нашим храмам.

Выходит, та женщина в дельте – вдова. Ну что ж, это, пожалуй, объясняет ее горестный вид.

– Рассказал бы ты мне побольше про обычаи нюень бао. А то порой я себя чувствую полным невеждой.

Улыбка исчезла.

– Но у тебя больше нет надобности знать наши обычаи, разве не так?

Даже брак не сделал меня своим для этого племени. Тай Дэй находился здесь не потому, что считал меня членом семьи, а лишь в силу принятого обязательства.

Об этом следовало подумать.