Я расстался с Копченым. Поблизости от фургона не было никого, кроме матушки Готы и Тай Дэя. Я присоединился к ним. Ни тот ни другая не сказали ни слова. Я тоже молчал. Поел, напился, забрался в фургон и проспал очень долго. Мне снились не слишком приятные сны. В них появлялась Душелов, веселая и довольная собой. Не иначе, оттого, что устроила нам какую-нибудь пакость, ведь это ее любимое развлечение.

Проснувшись, я снова накинулся на жратву, даже не сообразив, что уминаю препротивнейшую стряпню матушки Готы, а уж воду хлестал так, словно не видел ее по меньшей мере неделю. Тай Дэй поглядывал на меня с беспокойством. Я хотел понять, в чем тут дело, но никак не мог сосредоточиться.

Было уж довольно поздно. Вокруг царила тишина. Войска находились на поле боя, но по лагерю рыскали бдительные караульные, предупрежденные о том, что на стороне противника душилы. Задерживаясь у костров погреть руки, часовые тихо переговаривались. Кое-где копошилась обозная шваль, сумевшая улизнуть с поля сражения. Эти бедолаги собирали свои жалкие пожитки, торопясь смыться, покуда их не изловили и снова не погнали в атаку. На высотах продолжались ожесточенные схватки, Могаба решил отстаивать каждую пядь земли.

Не всем прихлебателям удалось унести ноги. На фланге Госпожи вновь зачадили костры, и наш лагерь стало затягивать дымом. Неужто у Капитана в запасе еще какая-то дьявольская хитрость?

Об этом я его и спросил, когда он наконец появился. Костоправ не удержался от усмешки:

– Надеюсь, что и они ломают голову над этим же вопросом. Мне хочется, чтобы Могаба всю оставшуюся жизнь шарахался от каждой тени и на каждом шагу боялся угодить в ловушку. Возможно, в конце концов окажется, что делал он это не зря. – Капитан снова рассмеялся.

У большого костра, сооруженного точь-в-точь как гуннитский праздничный, собирались старшие офицеры. Политически нейтральные жрецы всех культов свершили благодарственные обряды. Явилась и Госпожа в сопровождении своих верных помощников и почитателей. Выглядела она как полубогиня, куда более реальная, чем любое таглиосское божество, кроме внушавшей ужас Кины. Кажется, в нынешнюю эпоху одна лишь Кина интересуется мирскими делами. Но у нее личный интерес.

Трудно сказать, кто из собравшихся лукавил больше. Нож пристроился возле Старика. Он по-прежнему ухмылялся и болтал без умолку со своим старым другом Лебедем. Жаль, что Корди Мэзер остался в Таглиосе с Бабой. Ему бы тоже понравилось.

Я не видел Ножа несколько лет. В прежнее время он отличался сдержанным цинизмом. Не то что теперь. Может, потому, что Одноглазый еще не успел привести его в нормальное состояние.

Нож что-то проорал Костоправу. Тот заревел в ответ.

– Не обращай на них внимания, – сказал мне Лебедь. – Ребята никак не могут нарадоваться встрече.

И неудивительно, ведь они столько лет прикидывались злейшими врагами.

– А завтра, – молвил Старик, проигнорировав слова Лебедя, – мы вспомним старую добрую поговорку «Атака натиск любит». Удар в лоб – последнее, чего ждет от меня Могаба. Князь, за тобой первый ход. Посмотрим, чего стоят твои парни.

Я глотнул воды, жалея, что Одноглазый не приготовил на сегодняшний вечер чего-нибудь посущественней. Впрочем, здесь бы такой номер не прошел. Все таглиосские секты осуждают употребление хмельного, да и Госпожа с князем едва ли желают, чтобы их солдаты перепились. Но с другой стороны, не пойман – не вор. Надо бы предложить Одноглазому, чтобы не сидел сложа руки.

– Ты никак решил рассказать, что у тебя на уме? – удивился я.

В глазах Костоправа промелькнула усмешка.

– Еще чего. – И он наклонился ко мне. – Но кое-что я скажу, и пусть это останется между нами: не хочу, чтобы солдаты расслабились. К нам теперь не подсылают Теней. – И ткнул пальцем в сторону перевала, куда полетел огненный шар.

Последнее время Госпожа не баловала нас эффектным колдовством.

– А почему?

– Не иначе как решили их приберечь. – Он снова ухмыльнулся, и эта ухмылка предназначалась всем, кто нас окружал. – Ладно, ребята, все вы знаете, что нам предстоит. Ступайте отдохните.

С чего он взял, будто мы знаем, что предстоит? Лично я из его слов ни черта не понял.

Костоправ посмотрел на изнуренную до полуобморочного состояния Госпожу, но обратился не к ней, а к Лебедю:

– А ты, Лебедь, задержись. Мне надо с тобой потолковать.

Мне, стало быть, вежливо дают понять, что мое дальнейшее присутствие у костра нежелательно. Что ж, воспользуюсь разрешением и вздремну – я не гордый.