Восходящее солнце уже начинало выжигать туман – повсюду, кроме нашего лагеря. С фланга, где расположилось войско Госпожи, веял ветерок. Там тлели костры, окутывая стоянку дымом. Тенеземцы могли видеть только лагерную обслугу, беспрерывно подносившую хворост, да вздымавшиеся над туманом и дымом осадные башни. Детали, из которых эти башни собрали, были доставлены с баржи, с реки Нагир, что стоило немалых усилий и отчаянной ругани.

На кой черт их приволокли сюда, я решительно не понимал. Мы ведь не собирались штурмовать крепость. Правда, зная Костоправа, можно было предположить, что он затеял все это с единственной целью – сбить Могабу с толку и заставить его теряться в догадках.

Вместе с духом Копченого я нырнул в дым. Внутри все выглядело вовсе не так, как я ожидал. Солдаты спали. Только обозная шушера поддерживала огонь, собирала башни и выравнивала тропы, ведущие к позициям Могабы, проклиная тот день и час, когда родился Костоправ.

Солдаты, надзиравшие за работой обозников, не отличались снисходительностью. У Костоправа хватило ума сформировать рабочие команды из приверженцев одних конфессий, а в начальники им дать воинов, придерживающихся других религиозных учений и отнюдь не поощряющих верований своих подчиненных.

Некоторые детали плана Костоправа начинали проясняться, но собрать эти фрагменты воедино не было никакой возможности. Теперь задача заключалась в том, чтобы единственный человек, знавший все, оставался в живых до тех пор, пока… Эх, Мурген, Мурген… И где же хваленое взаимное доверие, свойственное братьям Черного Отряда? Все это сплошная показуха. Ха! Вот Плетеный Лебедь – рослый, красивый блондин, старающийся разобраться в происходящем еще активнее, чем я. Возможно, иногда интуиция помогает в какой-то мере понимать Госпожу. Но сейчас Лебедю остается только растерянно ворчать.

Саму Госпожу я обнаружил неподалеку. Заняв позицию на торчавшей из тумана вершине холма, она спокойно и сосредоточенно наблюдала за перевалом – на тот случай, если Могаба что-нибудь предпримет.

Я оставил ее и вернул Копченого в фургон. Настало время перекусить.

– Щенок, – заворчал Одноглазый, как только я открыл глаза, – опять ты пропадал чертову уйму времени. Эдак когда-нибудь останешься там навсегда.

Мне это твердили постоянно. Но ничего такого не случалось и, похоже, не должно было случиться. Мои опасения на сей счет потихоньку улетучивались.

– Есть что-нибудь интересное? – спросил я.

– Война, вот что. Так что давай не путайся под ногами. У меня есть работа, и нужна помощь нашего старого пердуна. А ты разомнись, поешь чего-нибудь да свари супчику. Покормишь Копченого, когда я закончу.

– Сам и корми его, когда закончишь. Твоя работа, ты ее и делай. И нечего на меня перегаром дышать.

– Нет, не умеешь ты, Щенок, с людьми ладить.

– Скажи лучше, мы собираемся что-нибудь предпринять?

– Нет. Хватит того, что мы протопали без передыху пятьсот дерьмовых миль посреди дерьмовой зимы по той лишь причине, что здесь, если верить слухам, валежник хорош, чтобы готовить жратву на костре.

– Все ведут себя так, словно их опоили.

– Может, их и впрямь опоили. Точно не знаю. Это просто предположение. Я могу ошибаться. Отвязался бы ты лучше, Щенок. У меня дел по горло.

Все было затянуто дымом. И чем ближе к передовой линии, тем плотнее, буквально с каждым ярдом, он становился. Но я уже побывал там и теперь решил, что мое любопытство может и потерпеть. А потому болтался около фургона и ел. Ел, ел и ел. И пил. Выдул едва ли не весь запас Одноглазого. И поделом ему, потому что он грубиян и невежа. Я вспомнил Сари. И понял, что теперь буду думать о ней непрерывно. Близкая опасность заставляет человека сосредоточиваться на самом главном.

Кроме того, меня беспокоила близость Нарайяна Сингха. Живой святой обманников находился всего в миле отсюда. Он поддерживал огонь в походном костре. Дщерь Ночи, плотно укутанная в одеяло, сонно озиралась по сторонам.

– Твою же мать! – спохватился я.

Я едва не впал в забытье, почти неотличимое от реальности. Теперь я просто места себе не находил, ожидая, когда можно будет вернуться к Копченому. И проверить, действительно ли Сингх готовит завтрак. Мне было необходимо убежать от мучительных воспоминаний о Сари. И когда же наконец зарубцуются эти шрамы? Когда боль стихнет хотя бы настолько, чтобы мне не приходилось метаться в поисках укрытия от нее?

Я уставился на костер, пытаясь отогнать горькие мысли. Это было все равно что отдирать присохшие струпья. Чем старательнее пытался я сосредоточиться на чем-нибудь другом, тем больше думал о Сари. В конце концов костер закрыл передо мной весь горизонт, и показалось, что по другую сторону пламени я вижу свою жену: бледная, взъерошенная, но, как всегда, прекрасная, она готовила рис. Создавалось впечатление, будто я заглядываю в собственное прошлое. У меня перехватило дыхание, и я вскочил на ноги.

Нет, только не это! Ведь я уже пережил эти провалы в прошлое, покончил с ними… Разве не так?

Из фургона вылез Одноглазый:

– Эй, Щенок, все сделано. Он в твоем распоряжении, ежели нужен. Но лучше дай ему отдохнуть. В ближайшее время все равно ничего не произойдет.

– Слушай, что за дрянь жгут в наших кострах? От этого дыма у меня видения.

Одноглазый всосал в себя пару галлонов воздуха, придержал дыхание, а потом выдохнул и покачал головой:

– Вечно тебе что-то мерещится.

– Ничего подобного.

За мной и вправду такого не водилось. А значит, стоит поразмыслить о случившемся. Я огляделся по сторонам: кто был свидетелем моего разговора с Одноглазым? Матушка Гота хлопотала у костра, но она не настолько владела форсбергским, чтобы услышанное заставило ее насторожиться.

Она сама назначила себя семейной поварихой, а это означало, что мне, несмотря на сгоняющие жирок путешествия с Копченым, предстояло заметно растолстеть. Эта женщина по-прежнему таскала с собой весь свой арсенал и в тех редких случаях, когда брала на себя труд попрактиковаться с дядюшкой Доем или Тай Дэем, показывала настоящий класс. Со мной матушка Гота говорила мало. Она находилась здесь не из-за меня, я представлял собой лишь досадную помеху. Она считала, что беды не случилось бы, не поступи тогда Хонь Трэй вопреки здравому смыслу и исконным обычаям.

Я бывал просто счастлив, когда матушка Гота не попадалась мне на глаза. Ведь один ее вид пробуждал во мне чувства, которые требовалось укрощать. Так, например, я не мог отделаться от мысли, что все могло бы сложиться не в пример лучше, если бы матери Сари не приспичило остаться с нами. Возможно, тогда Сари осталась бы в живых. Хотя, по правде сказать, никакой логики в этих предположениях не было.

Как бы ни манил меня Копченый, я решил терпеть боль. Когда-нибудь все равно придется к ней привыкать. В конце концов я решил прогуляться вокруг лагеря своим ходом. Там, по крайней мере, не придется дышать дымом. Но едва я сделал первый шаг, как из тумана материализовался Тай Дэй.

– Гляжу, ты уже снял лубок и повязку, – заметил я. – Решил вернуться к своим обязанностям?

Он кивнул.

– А не рано ли? Если рука не зажила как следует, запросто можешь сломать ее в том же месте.

Тай Дэй пожал плечами. Крутому парню не по нраву быть калекой, и можно ли его упрекнуть?

– А что с дядюшкой Доем?

Я его уже давно не видел. Тай Дэй вернулся, а значит, дядюшка поддастся соблазну и уйти, чтобы самостоятельно посчитаться с врагами. С точки зрения Пути Меча, такое решение должно ему представляться абсолютно правильным.

Тай Дэй снова пожал плечами.

Этот малый просто везунчик – ему не приходится молоть языком, чтобы заработать себе на хлеб. Иначе бы он превратился в ходячий скелет.

– Лучше помоги мне здесь, брат. Я буду весьма опечален, если этот достойный старец погибнет.

Дядюшка Дой вовсе не был дряхлым стариком. Старше Костоправа лет на десять, он отличался куда более завидной бодростью и прытью.

– Этого не случится.

– Рад слышать. Но беда в том, что от смерти никто не заговорен. Так что посоветуй ему не вести себя слишком уж чудно перед людьми, которые нас не знают. Капитан не сидел с нами в Дежагоре.

Ни с того ни с сего Тай Дэй сделался словоохотлив:

– То, что он пережил, – ад.

Что верно, то верно. Правда, я никак не ожидал подобных слов от нюень бао.

– Так оно и есть. И это изувечило его, точно так же как Дежагор изувечил нас. Он больше никому не доверяет. Его путь – путь одиночества, тут уже ничего не исправить. А в особенности он не доверяет людям, чьи верования, побуждения и поступки ему непонятны.

– Дядюшке?

– Ты должен признать, что дядюшка Дой очень странный человек, даже по меркам нюень бао.

Тай Дэй хмыкнул, втайне соглашаясь с этим эпитетом.

– Он заставляет Капитана сильно нервничать. А у Капитана в руках большая власть.

– Понятно.

– Надеюсь.

Обычно даже Дою приходилось клещами вытягивать из Тай Дэя слова, так что в этот раз я мог чувствовать себя польщенным столь неожиданной разговорчивостью телохранителя.

Я довольно много узнал о его детстве, в котором не было ничего примечательного, кроме того, что он рос вместе с Сари. Сам Тай Дэй считал, что над его родом тяготеет проклятие. Отец умер, когда Тай Дэй и Сари были совсем маленькими. Май, жена моей «тени», утонула через несколько месяцев после рождения их сына, То Тана, в самом начале паломничества, которое привело нюень бао в Дежагор как раз к началу осады. Сари вышла замуж за Сам Дан Ку, который на несколько лет – пока не умер от лихорадки – превратил ее жизнь в ад. Все дети Сари полегли в Дежагоре под мечами людей Могабы. И наконец, То Тан погиб во время набега душил, когда убили Сари и сломали руку Тай Дэю.

Похоже, в этой семье никто не умирал от старости. А вот сама семья умирает. Матушке Готе уж точно не суждено иметь детей.

Правда, Тай Дэй еще мог стать отцом, но мне это представлялось маловероятным. Я полагал, что скорее он сложит голову при попытке отомстить за сестру и сына.

Стоило помянуть То Тана, и к Тай Дэю вернулась обычная замкнутость.

Армия выстроилась следующим образом: слева Госпожа, в центре князь, а на правом фланге, одна за другой, – две дивизии Костоправа. В промежутке между этими эшелонами собралась вся наша кавалерия. В чем смысл? Кавалерийский резерв всегда располагается позади центра позиции. Так повелось испокон веков.

И почему Костоправ разместил свой отборный, специально обученный отряд позади дивизии Госпожи?

Либо Старик надеется этими странностями довести Могабу до бешенства – он ввергнет его в безумие, – либо тактика зиждется на его паранойе и ненависти к Ножу.

И почему все обозное отребье согнали к передовой линии? Костоправ страсть как не любит таскающихся за войсками прихлебателей. Все, кто его знает, недоумевают, почему он до сих пор не разогнал эту ораву. И куда подевался дядюшка Дой? Как сквозь землю провалился.