17
Вернувшись с Вершины, я убедился, что Копченый пребывает в целости и сохранности. Перерывом между путешествиями в мир духов я воспользовался для того, чтобы покормить колдуна и подкрепиться самому. Он успел обгадиться. Одноглазому и в голову не пришло его помыть, так что заняться этим вынужден был я.
Фургон дребезжал, его швыряло из стороны в сторону. Покончив с неблагодарной работенкой, я решил облегчиться, чтобы не последовать примеру Копченого, и выбрался наружу.
На расстоянии броска камня от фургона тащилась вся семейка Кы. Одноглазый оглянулся на меня и ощерился: ему не нравилось, когда эти люди отирались поблизости. Особенно матушка Гота, которая снова и снова пыталась завязать с ним разговор. Я ухмыльнулся и направился в кусты.
Меня едва не приняли за отбившегося от своих тенеземского вояку, но удача мне не изменила, и в фургон я вернулся целым и невредимым.
– Хотел бы я, – брюзжал Одноглазый, – добраться до придурка, принявшего эту дерьмовую канаву за дорогу. От проклятой тряски у меня уже не задница, а сплошной синяк.
– Можно выйти в отставку, жениться, осесть да заняться выращиванием репы…
– Щенок, у тебя точно проблемы с поведением. Нашел что-нибудь интересное?
– Пожалуй, нет. Но я снова туда отправлюсь. Как только ты закончишь трещать…
– Сукины дети! Ты с ними по-хорошему, а они…
Левое колесо угодило в выбоину, фургон тряхнуло, и Одноглазый заткнулся. А когда открыл рот снова, то забыл обо мне и принялся костерить свою упряжку. Я пристроился к Копченому.
Поскольку пребывавший в бессознательном состоянии колдун сегодня казался особенно податливым, я решил, что пришло время определить границы его возможностей. Не удастся ли подтолкнуть его поближе к тому, к чему он сам раньше отказывался приближаться?
Для начала надо побывать к югу от Вершины, узнать, не затеяли ли Длиннотень и Ревун что-нибудь новенькое.
Кьяулун после катастрофы особого интереса к себе не вызывал. Вершина под своим великолепием прятала безумие и отчаяние. Позади нее серые скальные кручи служили естественным дополнением крепости. Дорога из города проходила мимо Вершины и поднималась по усеянному валунами склону. Ездили по ней редко, однако она пребывала в хорошем состоянии, не зарастала; лишь кое-где пробивались самые упрямые и неприхотливые сорняки. И камни не желали задерживаться на ее поверхности, если не считать короткого колеистого участка выше по склону.
Я попытался подтолкнуть Копченого в этом направлении и добился не большего успеха, чем обычно. Иными словами, успел проделать половину расстояния между Вершиной и перевалом, прежде чем колдун отказался двигаться дальше.
Когда-нибудь Черный Отряд поднимется по этой дороге. Никто не проходил ее до конца, но мы пройдем. Потому что она ведет в Хатовар. По ней мы вернемся к нашим истокам.
Из Кьяулуна я направил Копченого на север, чтобы обшарить местность в поисках Душелов – злобной, коварной сестры нашей Госпожи. Но и тут не вышло. Кто-кто, а уж она умела заметать следы.
Я приблизился к Старику и использовал умение Копченого перемещаться не только в пространстве, но и во времени, чтобы проследить за воронами, повсюду следовавшими за войском.
Одурачить трусливого колдуна мне удалось лишь на миг. Но и этого хватило, чтобы увидеть заклятого врага Госпожи.
Душелов находилась посреди пустыни, совсем одна, если не считать ее пернатых любимцев. Она ела: никто никогда не заставал ее за едой. Многие полагали, что Душелов вообще обходится без пищи. Выглядела мерзавка превосходно, как может выглядеть только воплощенное зло. На миг я ощутил тот же трепет, что и при первой встрече с Сари.
Мысль о Сари напугала меня. Здесь, вне тела, я избавлен от боли…
В тот миг, когда я позволил себе расслабиться, трусливая душонка Копченого, похоже, смекнула, что мы слишком близко подобрались к Душелов. Он отскочил прочь, словно получил мощный пинок. Я не противился. Мне и самому хотелось убраться оттуда подальше.
В своем безумии Душелов была безрассудно смелой, готовой на любой риск ради потехи. И сейчас, кажется, она пребывала в веселом расположении духа. Должно быть, недавно позабавилась на славу.
Если верить глазам Копченого – и моим, – она сейчас в миле отсюда, аккурат посреди нашей армии. Сидит себе, и никто ее не замечает. В любой момент может нанести удар по кому угодно и где угодно, было бы желание. А такое желание у нее есть.
Надо срочно предупредить Старика…
Или не надо?
Он и сам мог сообразить, что ворона не перелетная птица. На дальний полет ей не хватает терпения.
Я направил дух Копченого в Таглиос, во дворец. Похоже, его устроил мой выбор. Мы оказались в той самой комнате, где он провел в беспомощном состоянии долгий срок. Повсюду лежала пыль. Анналы по-прежнему находились в укромном месте, где я их оставил.
В другом крыле дворца Радиша решала повседневные вопросы государственного управления. Ее окружали жрецы, вожди и чиновники, по-прежнему делавшие вид, будто она замещает своего брата Прабриндра Дра. Пока что все закрывали глаза на продолжительное отсутствие князя в стране. Жизнь шла своим чередом. И даже, хотя вслух об этом никто не заикался, без князя, фильтрующего и смягчающего распоряжения сестры, государственный механизм функционировал гораздо эффективнее. Я нашел Бабу – и давай виться вокруг нее назойливым комаром, смещаясь во времени то назад, то вперед, с тем чтобы сунуть длинный нос в каждый ее разговор, за исключением тех, что она вела с Корди Мэзером, когда они оставались наедине.
Я услышал достаточно, чтобы понять: Мэзер привык к тому, что его используют. Но с такого рода использованием мужики, как правило, мирятся – во всяком случае, до поры до времени.
А вот ее беседы кое с кем из высшего духовенства были довольно интересны, хотя и не так содержательны, как мне бы хотелось.
Что поделаешь: Радиша выросла в отнюдь не располагающей к откровенности атмосфере дворца, где тысячами плелись интриги, строились большие и малые козни и приходилось ежеминутно следить за своим языком.
Держать слово, данное Капитану и Отряду, она не собиралась. Вот те на! Правда, и на путь явного предательства Радиша еще не встала. Как и все прочие, она была уверена в том, что зимняя кампания – всего лишь отвлекающий маневр, на самом деле вовсе не направленный против Хозяина Теней, либо же, если наступление все же настоящее, глупость, которая непременно закончится разгромом таглиосских войск.
И это притом, что после нескольких неудач мы добились несомненного успеха. Ну что ж, возможно, мы еще заставим Радишу пожалеть о ее коварстве.
Вроде больше выведывать было нечего. Гоблин не нуждался в присмотре. Со своим делом он вполне мог справиться без меня.
Отчасти из любопытства, отчасти просто из нежелания возвращаться в реальный мир я решил заглянуть в недавнее прошлое моих свойственников. Ничего, что оправдывало бы подозрительность Старика, обнаружить не удалось. Правда, нюень бао – народ неразговорчивый, особенно когда они среди чужаков, к которым не испытывают ни любви, ни доверия. Тай Дэй и дядюшка Дой наедине были так же немногословны, как и в моем присутствии. Матушка Гота тоже. Если она и открывала рот, то лишь для того, чтобы в очередной раз посетовать на свою долю. Обо мне она придерживалась далеко не лучшего мнения. И не было часа, чтобы она хотя бы раз не помянула недобрым словом свою мать за то, что та согласилась принять меня в семью Кы. Бывали моменты, когда и я не мысленно пенял Хонь Трэй за то, что она навязала мне эту семейку.
Ну а что дальше? Возвращаться мне все еще не хотелось. Может, взглянуть на Нарайяна Сингха и Дщерь Ночи? Вместе с Могабой они на Чарандапраше собирали под знамена Хозяина Теней остатки гнусной секты обманников. Едва ли они были способны устроить нам крупную пакость. Стало быть, я навещу Госпожу. О чем, само собой, потом доложу Костоправу.
Я не разыскивал ее специально – где бы она ни находилась, поблизости всегда оказывался кто-нибудь, за кем Отряду требовалось приглядывать, – вроде Прабриндра Дра или Плетеного Лебедя.
В этот раз князя в лагере Госпожи не было. Чувство долга порой пересиливало в нем даже склонность принимать желаемое за действительное. Он находился среди своих солдат и занимался делом.
До Чарандапраша было уже недалеко. Нам предстояло обогнуть озеро, пройти холмами и долинами и оказаться у горловины единственного прохода через Данда-Преш.
Лебедь, конечно же, находился рядом с Госпожой. Он выглядел озабоченным и когда я перемещался в прошлое, и когда возвращался в настоящее. У Госпожи имелись проблемы, которыми она не хотела делиться ни с кем. Выглядела она так, словно многие сутки провела без сна. Правда, привычки спать подолгу за ней не замечалось и в лучшие времена. Но то, что она не смыкает глаз в преддверии решающего сражения, которое может стать поворотным пунктом в истории Отряда, наводило на мысль об отсутствии у нее веры в будущее.
Однако скачки́ во времени позволили мне получить нечто похожее на объяснение. Госпожа действительно спала крайне мало. Возможно, из-за того, что ее сны были не лучше некоторых моих. Вороны к ней почему-то не приближались, хотя она не обращала на них внимания, будучи настолько поглощена делом, что даже не заботилась о своей внешности, не то что ее сестрица. Неужто она из тех баб, которые, заполучив мужика, перестают следить за собой?
Впрочем, она все равно оставалась прекрасной – во всяком случае, в глазах Плетеного Лебедя. Этот малый был безнадежно влюблен в нее уже целых четыре года и, пусть даже без всякой надежды на успех, использовал свое положение командира княжеской гвардии как предлог для того, чтобы неотлучно находиться при ней.
Итак, о чем же мне докладывать? О том, что Госпоже необходимо малость отдохнуть? А почему бы и нет? Изнеможение может сказаться в критический момент, когда исход дела будет зависеть от ясности ее ума.
Покинув лагерь Госпожи, я пролетел над озером Танджи, выглядевшим волшебно даже из пространства Копченого, где не было ни тепла, ни холода, ни голода, ни боли. Ничего, кроме факта существования и способности созерцать.
Я дрожал от холода на ветру.
А еще от страха.
Из сгущавшейся тьмы над южной оконечностью озера поднялся жуткий призрак – многорукая, многогрудая женщина с вывернутыми черными губами, обнажавшими клыки вурдалака. От такого зрелища немудрено было запаниковать.
Что я и сделал.