Глава 43

– Какие еще извещения? – спросили на другом конце телефонной линии.

– Никаких, кроме записи на автоответчике Ханны, – ответил Пауль.

– День похищения?

– Не знаю.

– Доказательства причастности Мартинека?

Немногословного человека, ответившего сразу же после первого сигнала вызова Херцфельда угрюмым «Да», звали Флориан Лейтнер, и был он руководителем оперативными действиями Федерального ведомства уголовной полиции Германии.

– Вскрытием трупов должен заниматься профессионал, – заявил своему коллеге Херцфельд. – И спрятанные в трупах указания навели меня на след. Кроме того, я лично смотрел видеоматериал, подтверждающий причастность Мартинека.

Профессор быстро перестроился и стал излагать факты в манере, в которой изъяснялся комиссар. При этом он обратил внимание, что краткость доклада в определенной степени помогала ему дистанцироваться от всего этого ужаса.

– К сожалению, компьютера с записью, на которой Мартинек проводит незаконное вскрытие, у меня нет.

При этом Херцфельд вспомнил, что монитор от ноутбука по-прежнему лежит на причале возле озера.

– Условия?

– Никаких. Я подозреваю, что это месть.

– Звучит нехорошо, – почти сочувственно пробормотал Лейтнер, что никак не вязалось с характером его взаимоотношений с Херцфельдом.

Дело заключалось в том, что Херцфельд и Лейтнер терпеть не могли друг друга, а причина крылась в патологической ненависти Лейтнера к жителям бывшей ГДР. Будучи начальником отдела по борьбе с незаконным пересечением границы и по противодействию принуждению к проституции, он не скрывал своей неприязни ко всему и к каждому, кто имел отношение к ГДР. Лейтнер без особого распоряжения даже не ездил в восточные районы Берлина, воспринимая это как принуждение к работе в Трептове. Он написал персональную жалобу в Конституционный суд о нарушении органами государственной власти гражданских прав жителей западной части Германии при введении надбавки к подоходному налогу и налогу на корпорации, поскольку эти денежные средства направлялись на развитие новых федеральных земель. Лейтнер вообще считал воссоединение Германии большей трагедией, чем Чернобыль и Фукусима, вместе взятые.

Сначала, узнав, что Херцфельд еще до падения Берлинской стены сбежал на Запад, Лейтнер видел в нем единомышленника. Однако потом он заметил, что Пауль не проявляет интереса к пошлым разговорам в пивной за столиком для постоянных гостей и не принимает участия в трепе за кружкой пива в конце рабочей недели о неблагодарных выходцах из восточных земель, из-за которых якобы ослабла национальная валюта. И с того момента его первоначальная симпатия превратилась в полную противоположность.

При личном общении Лейтнер и Херцфельд не подавали друг другу руки, но что касается работы, оба они были настоящими профессионалами, готовыми забыть о личной неприязни в интересах дела. Поэтому профессор совсем не удивился тому, что Лейтнер трезво и по-деловому подошел к его проблеме. В самом начале разговора Пауль, не забывая о подробностях, постарался по возможности кратко изложить суть дела, начиная с момента нахождения им телефонного номера в голове женского трупа и полученного сообщения о похищении Ханны. Не умолчал и о проведенном вскрытии под его дистанционным руководством, и о нападении на Эндера, срочно нуждавшемся в интенсивной медицинской помощи.

– Так вы считаете, что Ханна в Гельголанде? – уточнил Лейтнер.

– Мне точно неизвестно, куда ее увезли.

– Значит, возможно, и за границу?

Херцфельд хорошо понял подоплеку такого вопроса. Дело заключалось в том, что расследование дел, связанных с похищением детей, не входило в компетенцию Федерального ведомства уголовной полиции Германии, но если вопрос касался их вывоза за рубеж, то тогда он переходил в ведение именно их учреждения. Пауль оценил попытку Лейтнера бросить ему своеобразный мостик, но привирать не стал и ответил:

– Не думаю. Если честно, то я полагаю, что Ханна, если жива, все еще в Германии, и я не стал бы вам звонить, Лейтнер, если бы хотел дать делу официальный ход.

– Чего же вы от меня хотите?

Прежде чем ответить, Херцфельд принял вправо, уйдя с полосы обгона, и снизил скорость, чтобы дорожные шумы не столь сильно мешали их разговору и можно было говорить, не повышая голоса. Ингольф же, сидевший рядом с ним, от усталости совсем сник и, опустив голову, начал дремать. Убедившись, что может говорить спокойно, Пауль заявил:

– Вам часто приходится действовать тайно, и я подумал, что вы можете организовать мне перелет без документального оформления.

– Обычно соблюдение секретности и полеты вертолетов друг с другом не сочетаются, – произнес Лейтнер самую длинную фразу за все время их телефонного разговора.

– Обычно, – повторил Херцфельд, сделав упор на этом слове.

Учитывая имевшуюся между ними антипатию, на первый взгляд могло показаться, что более неподходящего человека, к которому следовало обращаться с подобной просьбой, Паулю не удалось бы найти. Однако это было не так.

Лейтнер являлся настоящим экспертом, когда требовалось освободить людей при соблюдении строгой секретности и необходимых мер безопасности. Только на прошлой неделе его команда при помощи секретного агента ликвидировала подпольную сеть торговцев людьми. Чтобы доказать преступникам свою принадлежность к преступному миру, этому агенту требовалось убить одного ни в чем не повинного человека. И Лейтнер, не поставив в известность руководство, на свой страх и риск организовал по этому поводу целую операцию, а начальники узнали об этом только после ее успешного завершения.

– К чему такая секретность? – спросил Херцфельда Лейтнер.

Пауль вновь бросил короткий взгляд на Ингольфа, который либо спал, либо следил за разговором с закрытыми глазами, прислонив голову к окну, и только потом ответил:

– Из записи на автоответчике однозначно следует, что Ханну убьют, если я подключу полицию. А если за похищением стоит Мартинек, то, хорошо зная все официальные процедуры, он как бывший наш сотрудник, наверняка позаботился о том, чтобы его сразу же предупредили, как только я перестану следовать его указаниям.

– Тогда почему вы сейчас решили отойти от его предписания?

– Потому что у меня нет выбора. Остров отрезан, а там, между прочим, под угрозой находится жизнь не только моей дочери.

– Вам надо было позвонить мне по защищенному каналу связи, – недовольно буркнул Лейтнер.

– Я вынужден был пойти на этот риск. К тому же у меня нет времени, чтобы организовать себе спутниковый телефон. Комендант умрет, если немедленно не попадет в реанимацию. Секундочку…

В тот момент Херцфельд услышал прерывистый звуковой сигнал, бросил взгляд на приборную панель и увидел на дисплее бортового компьютера входящий звонок. Звонили из его берлинского офиса. Пауль извинился перед Лейтнером, попросив его подождать, и, включив функцию удержания линии, ответил:

– Слушаю.

– Простите за беспокойство, господин профессор, – проговорила Яо, ассистентка, вместе с которой он еще утром производил вскрытие изуродованного женского трупа.

У Херцфельда засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия, и он нервно спросил:

– Какие-то проблемы?

– Вы хотели, чтобы мы проверили содержимое желудка, – ответила Яо.

«Верно, я и забыл об этом», – вспомнил профессор.

– Результаты из лаборатории только что пришли. Обнаружен дериват цианистого калия.

– Значит, женщину отравили?

– Нет. Это был суицид.

– Суицид? – удивленно воскликнул Херцфельд, выведя при этом Ингольфа из его полудремы.

Профессор ненадолго задумался, представив себе жестоко обезображенный труп, и с сомнением покачал головой.

– У неизвестной были удалены челюсти и отрезаны руки. Как, черт возьми, вы могли додуматься до такого абсурдного вывода, что она покончила с собой?

– Есть прощальное сообщение.

На несколько секунд Херцфельд вынужден был отвлечься от разговора, но как только машина миновала мост, он заявил:

– Это предсмертное письмо должно быть подделкой.

– Я говорю не о письме, а о видео, – возразила Яо. – И женщина больше не относится к разряду неопознанных лиц.

Услышав такое, Херцфельд озадаченно замолчал, что дало Яо возможность огорошить его еще больше.

– Сегодня в полдень одна частная охранная фирма после получения сигнала тревоги вскрыла пентхаус в районе Шарлоттенбург Берлина, – издалека начала Яо. – Роскошные апартаменты были оснащены безумно дорогой системой безопасности, которая реагирует даже тогда, когда в помещении в течение длительного периода времени не регистрируется никакого движения. Войдя в квартиру, охранник на белом ковре обнаружил следы крови и несколько отрезанных пальцев. Об этом он сообщил в полицию, которая при снятии отпечатков пальцев нашла в DVD-проигрывателе диск с записью.

– Ее завещание?

– Не только. Женщина засняла на видео все подробности своего поступка. Как она сидит на своей кухне и, прощаясь через видеообращение со своими друзьями и родственниками, принимает таблетки.

– Удалось выяснить, почему она так поступила? – спросил Херцфельд и посмотрел в зеркало заднего вида.

Было всего около четырех часов дня, но на улице стало совсем темно. Зато прекратился снегопад, и движение на дороге стало не таким плотным, как вначале поездки. Между тем Яо доложила:

– На записи она неоднократно подчеркивала, что ее жизнь потеряла всякий смысл и что рано или поздно правда все равно обнаружится.

– Тогда как объяснить все эти увечья? – перебил ее Херцфельд.

– Она сама это объясняет. Самоубийца говорит, я цитирую… – В телефоне послышалось шуршание бумаги, а потом снова голос Яо: – «Мое тело после смерти послужит еще одной цели. После этого оно станет выглядеть так же ужасно, как сейчас чувствует себя моя душа. Однако этой записью я удостоверяю, что все увечья, которые будут причинены моему телу после моей смерти, со мной заранее обговорены. О чем и свидетельствую, находясь в полном душевном здравии».

Херцфельд задумчиво покачал головой и выехал на левую полосу, чтобы обогнать универсал, который тянул за собой сильно раскачивавшийся из стороны в сторону трейлер.

– Почему вы так уверены, что за камерой никто не стоял с оружием в руках, заставляя ее делать такое заявление?

– Вы должны увидеть запись своими глазами, профессор. Конечно, уверенным на сто процентов быть нельзя, но мне редко доводилось слышать столь искренние и трогающие за душу слова, какие произнесла перед смертью фрау Швинтовская.

В этот момент у Херцфельда перехватило дыхание.

– Подождите, что вы сказали?

– Я сказала, что она говорила искренне. Ее слова ни на секунду не производят впечатления наигранности или вынужденного…

– Нет, нет! – вскричал профессор. – Я не это имел в виду! Как ее звали?

Он несколько раз моргнул, и перед его мысленным взором возникла надпись на крышке найденной картонной коробки с рекламой фирмы, занимающейся перевозками грузов, которую они нашли в сундуке возле входной двери дома Мартинека.

– Сибилла Швинтовская. Девичья фамилия Трон. Замужем за бизнесменом Филиппом Швинтовским, занимающимся перевозками. Общая дочь Ребекка семнадцати лет. Об отце и дочери нет никаких известий.

«С Швинтовским будет быстрее!» – горела та надпись перед глазами Херцфельда.

Услышав знакомую по недавним событиям фамилию, Ингольф встрепенулся, бросил на Херцфельда вопросительный взгляд, но затем зевнул и снова закрыл глаза.

– Что все это значит? – прошептал Пауль так тихо, что Яо не смогла разобрать его слов, переданных аппаратурой громкой связи.

– Вы что-то сказали?

– Что? Нет, нет! – ответил профессор.

В его мозгу лихорадочно крутилась одна мысль: «Тело искалеченной до неузнаваемости женщины, которая оказалась самоубийцей. Похищение Ханны. Мартинек. Погребение в озере. Бизнесмен, занимающийся перевозками и пропавший вместе с дочерью. Как все это взаимосвязано?»

– Что удалось узнать об этом Швинтовском? – спросил он. В телефоне вновь послышался шорох бумаг – Яо старательно принялась просматривать свои записи.

– Филипп Швинтовский – личность довольно известная, – наконец ответила она. – По всему получается, что свое состояние он сколотил за счет организации нелегальных казино и ростовщичества. В восьмидесятых годах его привлекали к суду за убийство. Тогда ему было двадцать шесть лет. В прессе Швинтовского называли «Буддой-убийцей», намекая на его чрезвычайную полноту. Имелась запись камеры слежения, на которой было видно, как он сбросил просрочившего платеж заемщика с моста на дорогу, где того переехал грузовик.

При таких словах лицо у Херцфельда невольно сморщилось.

– Однако после того как при загадочных обстоятельствах запись была стерта, обвинение с него сняли, – продолжала между тем докладывать Яо. – Через пятнадцать лет его все же посадили, и он отбывал срок в тюрьме, расположенной в Тегеле. За нанесение тяжелых увечий во время избиения кастетом охранника, не хотевшего пускать его в бордель, Швинтовскому дали два с половиной года, но отсидел он всего девять месяцев.

– Готов поспорить, что его выпустили за хорошее поведение.

– Верно. В тюрьме он связался с социальной работницей, которая помогла ему подпасть под специальный проект перевоспитания осужденных.

– И эту социальную работницу…

– Звали Сибилла Трон. Еще в тюрьме она забеременела Ребеккой, а после освобождения Швинтовского они сыграли свадьбу. Есть основания утверждать, что с тех пор он стал вести себя тише. Во всяком случае, в последние годы Швинтовский ни на кого с кулаками не нападал и в драках в пивных, чем славился раньше, не участвовал. Тем не менее детективы считают, что он по-прежнему сохраняет тесные связи с криминальным миром, а возглавляемая им фирма служит прежде всего для отмывания грязных денег.

– Мог ли Швинтовский расчленить тело своей жены после ее смерти? – поинтересовался Херцфельд.

– Если исходить из его прошлого образа жизни, то мог. Однако следователи сомневаются в этом. Налоговики следили за ним, и все оперативники были единодушны во мнении, что им еще не доводилось видеть столь заботливого отца семейства. Об этом говорит и тот факт, что он не работал целый год, чтобы посвятить все свое время жене, находившейся в годичном отпуске после рождения ребенка. Супруги постоянно обновляли свои свадебные обеты, последний раз это было ими сделано шесть месяцев назад в Лас-Вегасе. И хотя Сибилла Трон к моменту их бракосочетания практически была неимущей, брачный договор они не заключали. Более того, Филипп на тот случай, если с ним что-то случится, переписал на жену более половины своих активов, включая пентхаус, несколько фиксированных счетов и морскую яхту.

– Яхту? – вскричал Херцфельд.

В этот момент у него начал дергаться глаз, и как Пауль ни старался совладать с приключившимся с ним нервным тиком, у него ничего не получалось.

– Да, яхту, – подтвердила Яо. – Ей присвоено название «Ребекка I» в честь его дочери. Швинтовский слывет заядлым яхтсменом и два года назад даже выиграл кубок на парусной регате.

– По какому маршруту? – уточнил профессор.

– Разве это важно? – удивилась Яо.

– Пожалуйста! – начал настаивать Херцфельд.

При этом глаз у него стал дергаться еще сильнее. В телефоне послышалось щелканье пальцев по компьютерной клавиатуре, а затем раздался голос Яо:

– Регата регулярно проводится в рамках Недели Северного моря.

– И где она проходит?

– Она проходит в три этапа вокруг Гельголанда.